Предисловие

WŁ ADYSŁ AW TATARKIEWICZ

 

O SZCZĘ Ś CIU

 

Wydanie szó ste,

przejrzane i poprawione

 

PAŃ STWOWE WYDAWNICTWO NAUKOWE

 

 

WŁ ADYSŁ AW TATARKIEWICZ

 

 

О DOSKONAŁ OŚ CI

 

WARSZAWA 1976

PAŃ STWOWE WYDAWNICTWO NAUKOWE

 

В. Татаркевич

 

О СЧАСТЬЕ

И СОВЕРШЕНСТВЕ

ЧЕЛОВЕКА

 

Составление и перевод с польского Л. В. Коноваловой

Предисловие и общая редакция

доктора философских наук профессора Л. М. Архангельского

МОСКВА

ПРОГРЕСС

 

Редактор Шестернина Н. Л.

Редакция литературы по философии и педагогике

© Pań stwowe Wydawnictwo Naukowe, 1962

© Pań stwowe Wydawnictwo Naukowe, 1976

 

© Составление, предисловие и перевод на русский язык с сокращениями «Прогресс», 1981

 

Т ^10507-910   15- 81

^006(01)-81

ПРЕДИСЛОВИЕ

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО В ПОИСКАХ СЧАСТЬЯ

 

Книга польского философа и писателя Владислава Татаркевича «О счастье и совершенстве человека» представляет широким калейдоскоп мнений, оценок, суждений по двум тесно связанным проблемам: проблеме счастья и проблеме человеческого совершенства, затрагивающих наиболее сокровенные чаяния людей, характерные для любого этапа общественной истории. Автор книги благодаря своей широчайшей эрудиции знакомит читателя со многими извест­ными и неизвестными воззрениями мыслителей разных эпох по ним проблемам.

Книга В. Татаркевича – не простое «собрание» мнений по определенным вопросам типа «в мире мудрых мыслей». Он организует, выстраивает историко-философский, культурологический материал так, что за всем этим хорошо просматривается авторская концепция счастья и нравственного идеала. Но прежде чем приступить к аналитической оценке проделанной автором работы, надо ближе познакомить читателей с личностью самого автора.

Владислав Татаркевич (1886 – 1980 гг. ) – широко известный в Польше и за ее пределами философ, эстетик, искусствовед. Вся его долгая жизнь – пример неустанной педагогической, научной и общественной деятельности. В разные годы он работал в Варшавском, Познанском и других университетах ПНР, выступал с многочисленными публичными лекциями, вел работу в международных организациях  и научных журналах. В. Татаркевич был действительным членом Польской Академии наук (с 1956 г. ). На протяжении долгих лет он являлся председателем Варшавского

философского общества, возглавлял Институт фи­лософии Польской Академии наук. Научная деятельность В. Татаркевича отмечена многими правительственными на­градами Польской Народной Республики. Интересы В. Татаркевича многогранны: история филосо­фии, искусствоведение, эстетика, этика. В каждой из этих областей он добился значительных результатов и снискал себе заслуженный моральный и научный авторитет в уче­ных кругах и среди широкой общественности. Им опубли­ковано более трехсот научных работ, среди них фундамен­тальные исследования «История философии» и «История эстетики». Характерно, что первой большой его работой стала книга «О безотносительности добра» (1919 г. ), а в 1976 г. он издал книгу «О совершенстве», фрагмент которой включен в настоящее издание. Многие работы ученого неоднократно переводились на европейские языки, широко известны в Советском Союзе. Проблема счастья интере­совала В. Татаркевича всю жизнь: уже в 1918 г. он сделал на эту тему доклад в Варшаве, а в 1920 г. – в Вильнюсском университете; в 1918 г. опубликовал в философском жур­нале (Варшава) статью о понятии счастья, затем в течение двадцати лет собирал материалы, в 1938 г. начал писать книгу о счастье. Он писал ее даже в наименее благоприят­ных для этого условиях, во время войны и оккупации, не утрачивая оптимизма и веры в счастливое будущее страны. Первое издание книги было осуществлено в 1948 г., второе – в 1949, третье – в 1962, четвертое – в 1965, пятое – в 1970, шестое – в 1975 г. Книга переведена на словацкий и английский языки. Рецензенты отмечали, что она представляет собой уникальное явление в ми­ровом масштабе – что-то вроде энциклопедии счастья, повествующей обо всех возможных аспектах этой про­блемы, как теоретических, так и практических, как ис­торико-философских, так и семантических.

Обращает на себя внимание стремление автора создать всестороннее, философски обоснованное понятие счастья путем тщательного анализа многозначности его словесного выражения. Теории счастья, оказывается, небезразличны к разговорному языку, который привносит в них немало субъективных оттенков, смысловых вариантов основного понятия. Аналитическая мысль автора выделяет наиболее существенные значения, с которыми издавна было связано понятие счастья. Историческая реконструкция понятия –

важная и весьма полезная работа, позволяющая в результа­те объединения логического и исторического анализа уста­новить не только направление философских поисков истины, но и прийти к ее научному обоснованию. В. Татаркевич очень четко разграничивает объективное и субъективное, психо­логическое значение понятия счастья, выявляет их связь, переходы, несоответствие и единство.

Автор отказывается от обычного употребления счастья в значении везения или фортуны, удачи и счастья в значении радости, восторга, упоения, поскольку счастье и в том, и в другом значении не может стать осознанной целью челове­ческой жизни. Он положительно оценивает теории, свя­зывающие счастье с возвышенными целями, выводящие счастье из чего-то относительно постоянного, устойчивого. Заслугу древнегреческих мыслителей, исследовавших про­блему счастья, автор видит в том, что они положили на­чало традиционному для всей последующей истории этики отождествлению счастья с достижением наивысших благ, доступных человеку. В. Татаркевич ведет своеобразный диалог с мыслителями прошлого, ссылается на мнения уче­ных и писателей нового времени, выдвигая перед вообра­жаемыми собеседниками вопросы, с помощью которых обнаруживает пределы допустимого в том или ином толко­вании счастья. Да, допустимо объяснение счастья как наи­высшего блага, но как трактовать само благо? Ведь то, что является благом для одного человека, не является таковым для другого, у людей разные понятия блага, И здесь обнаруживаются не только различия индивидуаль­ных пристрастий, но и различные классовые, идеологичес­кие ориентации. Отвлекаясь, однако, от этих различий, автор получает возможность выявить логическую струк­туру понятия счастья. Сущность счастья – в обладании благами жизни, а радость есть только естественное след­ствие обладания благами.

Анализируя эволюцию понятия счастья, В. Татаркевич приходит к его современному пониманию, отмечая, что счастье связано не просто с обладанием высшим благом, а с положительным балансом жизни, то есть с преобладанием добра над злом. Отмечая, далее, еще одно значение поня­тия счастья – счастье как удовлетворенность жизнью, подчеркивая его преимущество, заключающееся в том, что оно позволяет оценивать жизнь в целом, автор переходит к рассмотрению дефиниции счастья на основании предварительного

семантического анализа. Хотя каждая из отме­ченных трактовок счастья имеет право на существование, дефиниция, по справедливому мнению В. Татаркевича, необходима, чтобы обеспечить взаимопонимание людей. Правда, автор не очень уж строго придерживается названия глав: фактически все четыре главы первой части посвя­щены одной цели – определению понятия счастья с разных точек зрения, выявлению наиболее рациональных подхо­дов, отсечению ошибочного, субъективного.

Разговор о дефиниции счастья – по сути дела, рассуж­дение о возможности объективного определения этого по­нятия, затемненного многозначностью его интерпретаций в истории философской мысли. В. Татаркевичу пришлось привлечь немало дополнительных, уточняющих признаков, чтобы идентифицировать понятие счастья с сущностью са­мого явления. Счастье, по мнению автора, не просто удов­летворенность жизнью, а удовлетворенность жизнью в целом, при этом полное, длительное удовлетворение. Но возможно ли такое для человека, чья судьба, как правило, противоречива, а жизненные впечатления приобретают различную тональность в зависимости от обстоятельств и меняющегося к ним отношения? Отвечая на этот вопрос, В. Татаркевич проявляет себя не только как прекрасный знаток историко-философской литературы, но и как хоро­ший психолог, использующий ценные жизненные наблю­дения над состоянием человеческой психики. Так, спра­ведливо считая удовлетворение жизнью во всей ее полноте максимальным условием счастья, но трудно достижимым именно в силу его максимальности, В. Татаркевич отмечает психологическую способность человека распространять на жизнь в целом удовлетворенность каким-либо одним из ее проявлений. Эта компенсаторская функция человеческой психики делает иных индивидов счастливыми, когда они далеки от максимального условия счастья. Он замечает также, что непрерывное состояние радости противоестест­венно человеку, поэтому счастье не столько в самой радо­сти, сколько в желании достичь определенной цели. Ощу­щение динамики жизни противоположно состоянию покоя, застоя, противопоказанного человеческому естеству. От­носительно и понятие полной удовлетворенности, ибо па­раметры человеческих переживаний безграничны и не подлежат количественному измерению. Но безусловной является глубина переживаний. Взятая с положительным

знаком, она, по справедливому мнению В. Татаркевича, является одним из важнейших критериев счастья.

Рассматривая понятие счастья через призму его отно­сительного и абсолютного содержания, В. Татаркевич приходит к необходимости различать счастье идеальное и реальное. Здесь ценным является обоснование характерного для этических категорий способа определения ре­ального через идеальное. Счастье легче определить идеаль­но, так как невозможно выяснить минимум удовлетворен­ности, но возможно представить ее максимум (целостность, постоянство, полнота). Отсюда следует, что мера прибли­жения к идеалу является критерием оценки реального счастья.

Следует отметить еще одну особенность в понимании счастья, на которую обращает внимание В. Татаркевич. Счастье, говорит он, имеет субъективно-объективную ос­нову. Это значит, что субъективное ощущение счастья должно быть объективно обусловленным. Такой подход позволил В. Татаркевичу вывести абстрактно-обобщенную формулу счастья: счастьем является постоянное, полное и обоснованное удовлетворение жизнью. Эта принципиально важная формулировка помогает в дальнейшем В. Татаркевичу оценить теории, рассматривающие возмож­ность или невозможность достижения счастья, о чем еще будет идти речь.

Привлекая все новые и новые источники, польский фи­лософ высвечивает самые неожиданные грани соотношения объективного и субъективного в счастье. Продолжая мы­сленный диалог с представителями различных эпох и мировоззрений, В. Татаркевич находит рациональный смысл, казалось бы, в несовместимых взглядах. Зависит ли сос­тояние счастья от осознания счастливой жизни или мысль о счастье разрушает естественное ощущение радости и удовлетворения ею? Счастливый осознает свое счастье только тогда, когда задумывается о нем. Если так понимать Сенеку, то он прав. Однако постоянное размышление о соб­ственном счастье и самом себе не только не нужно счаст­ливому, но и действует разрушающе на счастье, как это правильно подметил Товернер. Так ненавязчиво и предель­но просто, без намека на назидательный тон разматывает В. Татаркевич нить познания сложного нравственно-пси­хологического состояния человека. Нередко, однако, его вопросы, адресованные к теоретикам и читателю одновременно,

остаются без ответа. Так, очень важный аспект по­нимания счастья, вытекающий из связи счастья человека с удовлетворением его потребностей, со ссылкой на Вольтера («Нет подлинного счастья без подлинных потребно­стей»), повлек законный вопрос: какие же потребности следует считать подлинными? Ответ на него нельзя счи­тать исчерпывающим, тем более что он не затрагивает существа вопроса. Количественный подход здесь неприме­ним: дело ведь не в том, что все или не все потребности удов­летворены, на что обращает внимание В. Татаркевич, а в самом характере потребностей. В данном случае напраши­вается связь обсуждаемой темы с концепцией разумных потребностей, занимающей принципиально важное место в марксистской теории формирования всесторонне развитой личности. Марксистское понимание счастья противостоит потребительскому отношению к жизни и рассматривается как следствие удовлетворения высших потребностей (в твор­ческой деятельности, общественном самоутверждении, в гармонии чувств).

Иногда психологический подход к выяснению особенно­стей счастья как ощущения заслоняет социальный смысл очень важных высказываний. Так, правильно проводя ан­титезу между пониманием счастья как безоблачного покоя, беззаботности, получаемого без особых усилий, и счастьем, достигнутым в преодолении преград и трудностей, и скло­няясь к последнему, В. Татаркевич цитирует известное высказывание К. Маркса, что счастье – это борьба. Но глубокий смысл, заключенный в этих словах, остается не­раскрытым: ведь для Маркса счастье – это не просто пре­одоление трудностей в процессе борьбы, а борьба за спра­ведливость, истину, общее благо.

В. Татаркевич замечает в предисловии, что его перво­начальный замысел состоял в том, чтобы назвать книгу «Об относительности счастья». Действительно, идея отно­сительности счастья характеризует ту мозаику представле­ний о счастье, его формах и источниках, которые представ­лены усилиями автором, более двадцати лет собиравшего все, что так или иначе касалось этой темы. Это своего рода мозаика, даже калейдоскоп мнений, представляющих и обыденные суждения, и здравый смысл, и случайные оцен­ки, и мудрость жизненного опыта. Причины различий во мнениях о счастье В. Татаркевич видит в различном понимании, неоднозначном смысле общеупотребительных

слов – счастье, судьба. Это верно. Однако к этому перечню причин можно добавить не менее важную, а именно: раз­личные авторы схватывают лишь одну какую-либо сторону, один момент интересующего их предмета, не замечая дру­гих его сторон. Понять же предмет можно лишь при учете всей совокупности его связей; это тем более важно, что та­кие понятия, как благо, добро и зло, счастье, обладают переменным содержанием, зависящим от отношения, через призму которого они рассматриваются. Когда поэт воскли­цает: «А счастье было так возможно... », он вкладывает в понятие счастья весьма ограниченный смысл, берет его лишь в одном конкретном значении: ожидании ответной любви. Когда Пушкин спрашивает:

 

Но был ли счастлив мой Евгений,

Свободный, в цвете лучших лет,

Среди блистательных побед,

Среди вседневных наслаждений?

 

и тут же отвечает: «Нет», то он имеет в виду счастье именно как общее состояние жизни, как ее целостное ощущение, ибо, как замечал он в одном из писем, «праздный мир – не самое лучшее состояние жизни». Ощущение жизни скла­дывается из массы частных составляющих, но совсем не обязательно иметь их все, чтобы обладать целостным миро­ощущением. Вот это, вероятно, и есть главное при выясне­нии источников счастья.

В. Татаркевич ставит задачу упорядочить представле­ния о факторах счастья. Это ему удается сделать лишь от­части. Несомненной его заслугой является выявление ло­гической нити, позволяющей обнаружить общий знаме­натель в пестроте мнений и оценок. Он верно замечает, что нельзя говорить об отдельных факторах счастья, не беря во внимание их соотношения, не учитывая всей совокуп­ности отношений, в которой они выступают. Суть дела за­ключается не столько в том, что счастье может проистекать из различных источников, сколько в том, что факторы действуют только в совокупности. За этим верным наблю­дением можно обнаружить закон компенсации факторов счастья, объясняющий, почему отсутствие в особых слу­чаях того или иного необходимого фактора не влечет за собой отсутствия счастья как целостного ощущения жизни. Известно, что борьба за светлое будущее человечества всег­да приносила мужественным борцам немало физических и духовных страданий. Но благородство целей и уверенность

в правоте избранных ими путей придают им силы, позво­ляют познать счастье борьбы за светлые идеалы. «Нас меньше всего удручают всякие жизненные неприятности, – говорил Ф. Дзержинский, – так как жизнь наша состоит в работе для дела, стоящего выше всех повседневных ме­лочей. Дело наше родилось недавно, но развитие его будет беспредельным, оно бессмертно... »                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                       

Представляет интерес предпринятая В. Татаркевичем группировка факторов счастья, выделение непосредствен­ных и косвенных, внешних и внутренних, предметных и психических, закономерных и случайных причин, обус­ловливающих счастье. Такая группировка позволяет луч­ше понять односторонность отдельных мнений, учитываю­щих лишь одну группу факторов и не замечающих другие. Релятивистская слабость таких подходов, как показывает В. Татаркевич, создала возможность религии апеллиро­вать к идее вечного, неизменного, потустороннего бытия, внедрять в сознание верующих мысль о невозможности пол­нокровного земного счастья. Но и здесь В. Татаркевич усматривает логическую несостоятельность теологического метода: вечное противоречит тому, что человек смертен, неизменное, застывшее противоречит динамике жизни. Автору книги удается развенчать пессимизм религиозно-теологических концепций счастья, противопоставив им жизнелюбивые оптимистические воззрения, провозглашае­мые философами на протяжении всего исторического раз­вития, начиная с древних мыслителей и кончая мыслителя­ми нового времени. Счастье достижимо! Вот тот не лежащий на поверхности пафос книги, который постигает читатель по мере знакомства с ее главами.

Представляет интерес рассмотрение факторов счастья как субъектно-объектных отношений. Многие мыслители прошлого улавливали, но не могли объяснить конечный результат преломления внешних, необходимых факторов счастья через внутренний мир человека, через его запросы и склонности. Этот лейтмотив проблемы затрагивает тему потребностей и интересов личности в формировании ее соз­нания и мироощущения, которая получила научное реше­ние в марксистской философии и психологии личности, о чем будет сказано ниже.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                

Отмечая силу логического анализа взглядов на счастье, производимого В. Татаркевичем, нельзя вместе с тем не упрекнуть его в том, что сам он зачастую не придерживается

строгости понятий, что ведет к некоторой рыхлости из­ложения темы. Так, анализируя в разных главах поня­тия факторов и источников счастья, он, по сути, ведет раз­говор об одном и том же. При всем этом он развивает вы­сказанные ранее мысли, обогащая психологические харак­теристики счастья рассмотрением ценностной природы от­ношений человека к благам жизни, зависимости моральной ориентации на добро, которую признает наиболее сильным основанием счастья, от стечения обстоятельств. Приобретает особый смысл и взгляд на источники счастья как постоян­ные и непостоянные. Утрата, например, материальных благ, здоровья или семьи делает счастье непостоянным. Но разве счастье обязательно должно измеряться всей продолжи­тельностью жизни, как предлагал, например, Монтень, и разве менее ценны поэтому те прекрасные мгновения жизни, которые дарит человеку, скажем, любовь, дружба, творче­ский поиск? Относительность счастья вместе с тем не сле­дует абсолютизировать, ибо, как известно, относительное; несет в себе зерна объективного, а следовательно, и аб­солютного, непреходящего. Но только зерна, частицу ис­тины, а не всю истину. Поэтому истинные суждения о счастье складываются из тех драгоценных крупиц, наблю­дений, которыми так богата история человеческой мысли. Заслуга В. Татаркевича в том, что он отбирает относительно верное в сокровищнице знаний о мире, объединяя сумму знаний о счастье в единое целое.

Логический анализ факторов счастья у В. Татаркевича неизменно переплетается с психологическим, и, таким обра­зом, логика понятий становится своеобразным выражением логики человеческой души. Но именно здесь мы сталкива­емся с теоретической слабостью домарксистской мысли, которую отмечает В. Татаркевич, но делает это недостаточ­но четко. Дело в том, что, исследуя психологию счастья, мыслители прошлого не выходили за пределы индивидуаль­ного, ограничивали свои суждения рамками представлений о счастье отдельного человека. Но человек – существо об­щественное, индивидуальное всегда так или иначе выража­ет социальное. А это значит, что не только индивидуальные представления о счастье социально детерминированы, но и факторы счастья не могут быть исключительно индивидуальными. Такие источники счастья, как материальное благополучие, положение в обществе, зависят не просто от судьбы того или иного лица, они имеют социальную природу

и поэтому обладают значением объективных факторов. Но социально обусловлены и потребности отдельных людей, что заставляет обнаруживать глубинные источники счастья за пределами индивидуальной психологии. Конечно, че­ловек как личность обладает относительной самостоятель­ностью, поэтому-то при общих равных условиях все же нет равнозначных индивидуальных судеб, счастье не строится по единому трафарету. Но оправданно ли иметь в виду толь­ко индивидуальные различия в условиях, когда общество не создало еще определенного минимума необходимых со­циальных предпосылок для человеческого счастья? Ответом на этот вопрос явилось бы обращение к характеристике тех историко-философских воззрений, которые формировались с учетом связи личного и общественного, что придавало им ярко выраженный мировоззренческий смысл.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      

Идея положительного полнокровного человеческого счастья могла получить развитие только на плодотворной гуманистической основе. Не случайно к ней обращаются такие представители эпохи Возрождения, как Данте, Петрарка, Боккаччо. Содержащийся в их поэтических про­изведениях культ чистой любви представляет собою ответ многим скептическим оценкам счастья, высказанным в самые различные времена, отрицающим ее значение для Счастья. Ведь в понятие любви, как и в понятие счастья, вкладывается различный смысл, либо принижающий лю­бовь до плотского наслаждения, либо возвышающий ее до уровня, достойного человека. И лишь в такой гуманисти­ческой трактовке любовь оказывается одним из сильней­ших источников счастья, несмотря на таящиеся в ней стра­дания для тех, кто стремится сломить препятствия, воз­никающие на ее пути.

Прозвучавшая в ранних поэтических произведениях Дан­те мысль о нравственно очищающем влиянии на человека высокой любви связана с утверждением веры поэта в зем­ное, естественное счастье. «Любовь к идеальной возлюбленной Данте Беатриче равноценна стремлению к высшему благу, – пишет исследователь истоков итальянского гуманизма Л. М. Брагина, – призыв к духовному обновле­нию, прозвучавший в «Новой жизни», обращен ко всему человечеству: возрождение любви Данте мыслит в неразрыв­ной связи с преобразованием общества»¹. Данте мечтает

 

 ¹Брагина Л. М. Итальянский гуманизм. Этические учения ХIV-ХV веков, М., 1977, с. 68.

с помощью философских наставлений открыть человече­ству путь к земному счастью. Высокое назначение филосо­фии и этики, по его мнению, заключается в том, чтобы вести человека к нравственному совершенству» к земному сча­стью. Данте вступил впрямой конфликт с теологическими традициями, создавая почву для дальнейшего развития идеи гуманистического предназначения человека.  

Характерно, что трактовка «земного счастья» гумани­стами XV в. подкреплялась установлением его органиче­ской связи с богатством духовной культуры. Об этом писал в своих трактатах итальянский философ Л. Валла. Еще не порывая полностью с античной традицией, отстаиваю­щей естественное право человека на наслаждения, защищая принцип взаимной пользы в общении между людьми, Л. Вал­ла вместе с тем обращает внимание на то, что земное сча­стье достигается через овладение богатствами духовной культуры. И это была исключительно прогрессивная для того времени мысль, подхваченная впоследствии учеными  просветительского направления. Следует заметить, что в эпоху Возрождения утверждается идея активного стрем­ления к счастью. Это значит, что счастье становится доступ­ным тому, кто занят полезной деятельностью, ведет добро­детельную жизнь, угодную богу. Последнее – формальная дань христианской традиции, с которой гуманисты расхо­дились в самом существенном; они отрицали счастье за­гробное, но верили в возможность земного счастья, осно­ванного на человеческой солидарности. «Счастья нельзя достичь, – подчеркивал один из выдающихся представи­телей культуры итальянского Возрождения Л. Альбер­ти, – не совершая добрых дел, праведных и доблестных, т. е. таких дел, которые не только никому не вредят, но полезны многим»¹. Для него личное счастье неотделимо от того, что связано с общественной пользой. В эпоху расцвета гуманистических идей в Италии (XV в. ) Джованни Аргиропуло интенсивно развивает мысль Ари­стотеля о деятельном счастье, Аристотель различал счастье активное и счастье созерцательное, проявляющиеся соот­ветственно в деятельности и познании. Аргиропуло объеди­няет их с помощью понятия высшей цели, какой может быть только высшее благо, совершенство самой жизни. Только

 ¹Брагина Л. М. Итальянский гуманизм. Этические учения ХIV-ХV веков, с. 186

познание может открыть истинные пути достижения этой цели, а знания могут

быть приобретены только благодаря собственной деятельности¹.

Идеи гуманистов итальянского Возрождения нашли свое продолжение в философских воззрениях французских про­светителей XVIII в. К. Гельвеций в поэме «Счастье» по­вествует о том, что

 

Ни радости любви, ни власти мощь, ни честь

Не могут смертного в храм счастия привесть.

Богатство, может быть, раскроет храм прекрасный?

Нет, – Мудрость говорит, – надеешься напрасно

И на богатство ты! Бесплодный тот металл

Ни благ, ни горестей от века не рождал ².

 

Основу прочного, устойчивого счастья Гельвеций видит в просвещении» в постижении мудрости жизни. Один только прогресс знаний может, по его мнению, обеспечить счастье всех людей и каждого в отдельности.

В этом выводе сказалась сила и слабость идеологии французского Просвещения. Сильной стороной мировоззре­ния французских просветителей было то, что они противо­поставили слепой вере возможности разума, пробуждая тем самым надежду на достижение счастья в земной жизни. Слабость же их была в том, что они наивно верили в воз­можность преобразования мира человеческих отношений благодаря просветлению умов правителей. Они не видели реальных путей создания общественного устройства, спо­собного обеспечить объективные предпосылки для счастья всех живущих на земле людей. Люди просвещенные и ра­зумно управляемые монархами будут счастливы, содей­ствуя счастью других, – к такому конечному выводу пришли философы-просветители. Лишь в следующем веке марксистская мысль смогла раскрыть социально-историче­ские, материальные истоки всеобщего счастья. Но и до этого поиски путей, ведущих к человеческому полнокров­ному счастью, осуществлялись в различных направлениях. Эти поиски во многом подготовили теоретическую почву для возникновения научной концепции счастья.

¹ Брагина Л. М. Итальянский гуманизм. Этические учения XIV–XV веков, с. 213.

² Гельвеций. Счастье. М., 1936, с. 47.

Характерно в этом, отношении учение о человеке буду­щего великого французского утописта Шарля Фурье, мо­тивы деятельности которого недооценил В. Татаркевич. К. Маркс называл Ш. Фурье патриархом социализма и придал научный характер выдвинутой им идее гармониче­ского развития личности. Ш. Фурье отстаивал идеал со­вершенного человека, созданный античными мыслителя­ми, видевшими совершенство в сочетании внешней красоты и внутреннего благородства. Ему близки были также идеи европейских гуманистов о необходимой связи умственного и нравственного развития личности. Но общество до сих пор не принимало мудрых идей и развивалось по дурным законам, считал Ш. Фурье, подтверждая свой вывод при­мером Франции в эпоху упадка монархического строя и замены его буржуазным обществом со всеми присущими ему противоречиями. Цивилизация, как он называл утверждаю­щийся буржуазный строй, углубила пропасть между бо­гатством и нищетой, породила массовый голод и болезни, физическое изнурение рабочих и невежество привилегиро­ванных. Духовное обеднение человечества, снижение его  интеллектуального и морального уровня – таковы плоды цивилизации. Может ли человек стать счастливым, если он не в состоянии проявить свои способности, а общество не заинтересовано в их развитии? Поэтому общество буду­щего рисовалось Фурье прежде всего как строй, создающий условия для человеческого совершенства, понимаемого как всестороннее развитие способностей и потребностей людей, гармоническое сочетание их физических, умственных, нрав­ственных и эстетических качеств. А это и есть основное условие счастья.

Удивительно точно предугадал Фурье основные усло­вия гармонического развития личности: свободный труд, и приобщение к духовной культуре, овладение науками и физическая подготовка, забота о здоровье и укрепление духа товарищества – все это и сегодня актуально и вклю­чено в арсенал идей научного коммунизма. Лишь одного не дано было знать утописту нового времени, а именно того, что к гармоническому обществу, открывающему воз­можность счастливой жизни для большинства людей, ведут трудные пути революционного низвержения строя частной собственности, что мечта о гармонии личности не может быть осуществлена сразу, что ее достижение требует дли­тельного исторического развития, самоотверженных усилий,

героизма, принесения в жертву, когда это становится необходимым, самого ценного, что есть у человека, – его жизни.

Мысль о зависимости счастья одних людей от блага дру­гих в различных вариантах обсуждалась в домарксистский период развития этической философии. Л. Фейербах, на­пример, вслед за французскими просветителями XVIII в. подчеркивал, что нельзя решить проблему счастья, наста­ивая на независимости интересов каждого отдельного человека от интересов других людей. Идеалом счастья он считал «не такое счастье, которое сосредоточено на одном и том же лице, а счастье, распределенное между различны­ми лицами, включающее и Я и Ты, стало быть, счастье не одностороннее, а двустороннее или всестороннее»¹. Вот такое обоюдное счастье, по Л. Фейербаху, достигается во взаимном общении людей, а способом его обеспечения является любовь человека к человеку. Это была абстракт­ная любовь абстрактного человека, далекого от социаль­ных обстоятельств повседневной жизни, выкроенная для всех времен и народов. И неудивительно, что буржуаз­ная действительность разбивала логические построения абстрактной теории человеческого счастья, созданной не­мецким философом, и он это видел. Морали безудержного эгоизма, призывающей счастье одних строить на несчастье других, он стремился противопоставить силу буржуазного права. Право, по его мнению, призвано привести челове­ческие отношения в норму «путем применения насильствен­но нормирующих правил». Мораль выше права, но только право, по мнению Л. Фейербаха, способно сдерживать раз­рушающую благо силу жизненных противоречий. Посколь­ку действия морали безнадежно далеки от заключенных в ее призывах обещаний, философ рекомендует подчиниться праву, смириться с ним и в этом находить свое счастье. Но вслед за этим Л. Фейербах замечает, что там, где есть подчинение, человеку остается довольствоваться лишь бледными отблесками счастья. Так немецкий мыслитель-гуманист XIX в. оказался перед лицом неразрешимого противоречия: он не мог найти социальных оснований для согласования счастья большинства и права каждого на свое счастье.

¹ Людвиг Фейербах. Избранные философские произведе­ния, т, I, М., 1955, с. 466,

Яркую страницу в летопись поисков путей, ведущих к счастью, вписали русские революционные демократы XIX в. Ониконкретизировали представления о счастье большин­ства, четко и недвусмысленно заявив: личное счастье не­возможно, пока несчастен народ. Они критиковали как пессимистические выводы религиозно-теологической этики о невозможности земного счастья, так и ханжеские при­швы соблюдать умеренность в наслаждениях. Во всем этом Н. Добролюбов, например, видел бесплодное морали­зирование либерально настроенной буржуазии или «крайне аристократическую точку зрения», исходящую от людей, живущих в довольстве и достатке, всецело поглощенных собственным благом. «Выходит умилительная картина, в которой есть слова: природа, простота, спокойствие, сча­стие, но в которой на деле нет ни природы, ни простоты, а есть только самодовольное спокойствие человека, не думающего о счастии других»¹.

Концепция русских революционных демократов отличалась трезвым материалистическим подходом к вопросу об источниках человеческого счастья. Они видели глубокую зависимость социальных прав человека на достойную его жизнь от материальных условий существования. «В самом деле, – писал Н. Чернышевский, – не надобно забывать, что человек не отвлеченная юридическая личность, но живое существо, в жизни и счастии которого материаль­ная сторона (экономический быт) имеет великую важность; и что потому, если должны быть для его счастья обеспечены его юридические права, то не менее нужно обеспечение и материальной стороны его быта»².

Положение о материальных предпосылках счастья было не только верной, но и революционной мыслью. Опираясь нанее, Чернышевский, Добролюбов и другие революцион­ные демократы выступали со страстными призывами устра­нения социального неравенства, способствующего накопле­нию богатства в од

12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: