 |
Приложение № 2 1 страница
|
|
|
|
Приложение № 2
ВСЕПОДДАННЕЙШИЙ ДОКЛАД ГЕНЕРАЛА АЛЕКСЕЕВА
Первая итальянская армия, занимавшая позиции на левом фланге общего итальянского фронта, в Трентино, и, в общем, в течение года бездействовавшая, 6-го сего мая была атакована превосходными силами австрийцев, располагавших многочисленною тяжелою артиллериею, и потерпела серьезную неудачу. Армия потеряла до 16 000 пленных и 80 орудий.
Операция противников еще развивается, и возможные последствия дальнейшего наступления, по-видимому, сильно тревожат высшее итальянское командование, которое как через генерала Жоффра и нашего военного агента в Италии полковника Энкеля, так и непосредственно обратилось к нам с настойчивыми просьбами оказать содействие путем немедленного[146] перехода в наступление по крайней мере армиями Юго-западного фронта.
Всеподданнейше докладываю ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ суть полученных мною телеграмм.
Уже 7 мая генерал Кадорна[147], вернувшись из Трентино, ознакомив военных агентов с обстановкою, признал ее серьезною и тогда же высказал, что:
1) не предвидит возможности осуществить установленную общим планом действий атаку на Изонцо и
2) просит Русскую армию помочь итальянцам, согласно условий, выработанных в Шантильи[148].
Но еще до этого разговора генерал Кадорна обратился к генералу Жоффру с просьбой повлиять на русское высшее командование, чтобы наша армия перешла в наступление «в возможно непродолжительном времени».
Однако генерал Жоффр ответил, что причины, по которым Русская армия отсрочила начало своего наступления, слишком важны, чтобы были основания менять ныне установленный срок для выполнения операции{282}.
|
|
|
Узнав из ответов военных агентов, русского и французского, что начало наступления отсрочено примерно на месяц, генерал Кадорна успокоился, заявив, что при таких обстоятельствах он вполне разделяет мнение о совершенной нежелательности нарушения общего плана союзников, с которыми он более, чем когда-либо, желает действовать в полном единении. Однако генерал Кадорна закончил просьбой ныне же на нашем фронте произвести возможно сильное давление на австрийцев, дабы помешать переброске ими в Тироль дальнейших подкреплений{283}.
Таково было, в общем, настроение 7 мая высшего итальянского командования, соглашавшегося, что общий план действий союзников не должен быть нарушен существенным образом событиями на Итальянском фронте.
Надеждам этим не суждено было осуществиться. 8 мая атакованные итальянцы в силу тех или других причин отошли с потерями на линию Чима Ундичи — Чима делла Кальдиера — местечко Оспедалетто — гора Чимон Рава — Чима д'Аста{284}.
Вечером 9 мая высшее итальянское командование сообщило французскому военному агенту, что положение еще ухудшилось, так как XIV корпус очистил линию гора Верена — гора Камполонго, на левом берегу Астико, что предполагается задержаться на левом берегу долины Валь д'Асса, а в крайности отойти на линию местечко Вальстания в долине Бренты — гора Монте Ченджию в долине Астико. Резервную армию решено усилить до 5 корпусов и атаковать ею дебуширующие колонны австрийцев.
Вместе с тем французскому агенту было поручено передать генералу Жоффру просьбу повлиять в смысле немедленного перехода Русской армии в наступление.
Полковник Энкель считал 10 мая положение весьма серьезным вследствие обнаруженной войсками малой стойкости, при которой катастрофа может стать вопросом немногих дней{285}.
С 10 мая начинают поступать от полковника Ромеи (из Петрограда) и через полковника Энкеля просьбы высшего итальянского командования, по своему тону близкие к требованиям, о немедленном наступлении нашей армии.
|
|
|
«Если давление австрийцев будет продолжаться с той же силою, — говорит полковник Ромеи, — положение наше может стать очень опасным и может заставить нас выбрать новую позицию еще далее в тылу, что, безусловно, лишит нас возможности перейти в наступление на Изонцо одновременно с Русской и другими союзными армиями. Единственным средством для предотвращения этой опасности является производство сейчас же сильного давления на австрийцев войсками южных русских армий. Подобные действия России вполне соответствовали бы условиям, заключенным между союзниками, согласно которым, каждый союзник, а в частности, Россия, обязан произвести сильнейшее давление, как только другой союзник будет атаковать»[149].
Еще более требовательный тон телеграммы полковника Ромеи от 11 мая:
«Итальянская главная квартира самым энергичным образом настаивает на том, чтобы Русская армия немедленно начала наступление на австрийском фронте, и утверждает, что нынешнее затишье в действиях русских армий создает весьма серьезную опасность для союзников. Если энергичное наступление австрийцев продолжится, то не только будет исключена всякая возможность наступления итальянцев на Изонцо, но в недалеком будущем предвидится необходимость для итальянцев быть вынужденными оставить эту линию. Если Россия будет продолжать настаивать на том, что она в настоящее время не может перейти в решительное наступление, то необходимо, чтобы она по крайней мере теперь же произвела демонстративное наступление с целью удержать против себя силы австрийцев и оттянуть те силы, которые, вероятно, находятся в пути на Итальянский фронт»{286}.
В таком же смысле получил заявление и полковник Энкель с особым указанием на то, что настоящие события, если Россия не окажет немедленной помощи, повлекут за собою невозможность для итальянцев принять какое-либо серьезное участие в последующем наступлении союзников{287}.
Содержание этих переговоров указывает на растерянность высшего итальянского командования и отсутствие готовности, прежде всего в своих средствах, искать выхода из создавшегося положения, несмотря на то что и в настоящее время превосходство сил остается на его стороне. Только немедленный переход в наступление Русской армии считается единственным средством изменить положение; не учитывается то, что в ближайшее время австрийцы не могут по условиям железнодорожных перевозок серьезно усилить свои войска на Итальянском фронте даже при совершенно успешном ходе нашей атаки.
|
|
|
ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ благоугодно было соизволить на определение времени начала нашей операции в конце мая, даже в первых числах июня. Соответственно с этим выполняется постепенное перемещение войск и распределение артиллерии, ведется устройство исходного положения для производства атаки.
Выполнение немедленной атаки, согласно настояний итальянской главной квартиры, неподготовленное и при неустранимой нашей бедности в снарядах тяжелой артиллерии производимое только во имя отвлечения внимания и сил австрийцев от итальянской армии, не обещает успеха. Такое действие поведет только к расстройству нашего плана во всем его объеме.
Можно с уверенностью теперь сказать, что итальянская армия не способна уже принять участие в предстоящих общих наступательных действиях союзников, что было высказано генералом Кадорна союзным военным агентам еще 7 мая, т. е. в самом начале операции, когда размеры неудачи не были столь определенны, как в настоящее время. Между тем итальянская армия имеет достаточные силы и средства, чтобы переменою плана и группировки войск парировать опасность и нанести сильный удар австрийцам, наступающим из Трентино.
Тем не менее я сообщил 11 мая главнокомандующим, что обстановка потребует более скорого начала нашей операции, чем было установлено на совещании 1 апреля, и просил генерал-адъютанта Брусилова сообщить, когда по общему положению дел на фронте он может начать свою атаку.
Главнокомандующий Юго-западным фронтом[150] известил, что артиллерийскую подготовку он может начать 19 мая, просит подкрепить его от других фронтов одним корпусом войску Проскурова и обильнее снабдить огнестрельными припасами.
|
|
|
Некоторое упреждение в начале атаки не должно, однако, изменить общего плана наших действий, уже намеченного и одобренного на совещании 1 апреля. Поэтому назначение от того или другого фронта корпуса войск в распоряжение генерал-адъютанта Брусилова не может быть допущено без ущерба подготовки удара на главнейшем направлении. Можно допустить одно выделение в непосредственное распоряжение ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, кроме гвардии, по одному корпусу на Северном и Западном фронтах для спешной переброски впоследствии в район Ровно или Проскурова для развития успеха атаки и расширения первоначальной задачи, возложенной на Юго-западный фронт. Тогда, быть может, можно будет несколько ограничить размер операции, намеченной в Двинском районе, или даже ограничиться здесь сильными демонстративными действиями.
Докладываю ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ о последнем только в виде предположения. Главнокомандующим же мною сообщено, что общий план действий остается и ныне неизменным, почему Юго-западный фронт должен выполнять атаку своими силами, обеспечив соответствующею группировкою превосходство на главном направлении, т. е. в VIII армии, не рассчитывая теперь на усиление его корпусом за счет других фронтов, — подготовка к атаке должна быть закончена 19 мая, для начала же действий надлежит ожидать указаний от штаба Верховного главнокомандующего; прочим фронтам ускорить свою подготовку, чтобы между началом атаки Юго-западного и Западного фронтов не было большого промежутка времени.
Благоугодно ли будет ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ дать мне телеграммою полномочия начать Юго-западным фронтом артиллерийскую подготовку к атаке 19 мая, если ход событий на Итальянском фронте потребует этого, и сообразно с этим вести нашу подготовку на всех фронтах, равно разрешить назначить по одному корпусу Северного и Западного фронтов в ВАШЕ распоряжение.
Генерал-Адъютант Алексеев
13 мая[151] 1916 года.
Глава одиннадцатая.
РАЗЛОЖЕНИЕ АРМИИ В 1917 ГОДУ.
Революция. — Фронт и тыл. — Совет рабочих и солдатских депутатов. — Доклады членов Государственной думы. — А. Ф. Керенский. — Нежелание народных масс продолжать войну. — Мнения военачальников. — Вопрос о наступлении. — Ударные добровольческие части. — Дальнейшее падение духа в солдатской массе. — Коллективное заявление главнокомандующих. — Перемены в Верховном управлении вооруженными силами России. — Катастрофа на фронте. — Генерал Л. Г. Корнилов. — Офицерство. — Корниловское выступление. — Окончательный развал.
|
|
|
РЕВОЛЮЦИЯ
События, разыгравшиеся в Петрограде в первых числах марта (по новому стилю) и приведшие к падению царского правительства, разразились для армии неожиданно. Войска были ошеломлены быстротой совершившегося переворота.
«Многим кажется удивительным и непонятным тот факт, — записывает в своих воспоминаниях{288} генерал Деникин, командовавший в это время VII арм. корпусом, — что крушение векового монархического строя не вызвало среди армии, воспитанной в его традициях, не только борьбы, но даже отдельных вспышек. Что армия не создала своей Вандеи… Мне известно только три эпизода резкого протеста: движение отряда генерала Иванова на Царское Село, организованное Ставкой в первые дни волнений в Петрограде, выполненное весьма неумело и вскоре отмененное, и две телеграммы, посланные Государю командирами 3-го Конного и Гвардейского конного корпусов, графом Келлером и ханом Нахичеванским. Оба они предлагали себя и свои войска в распоряжение Государя для подавления “мятежа”… Было бы ошибочно думать, что армия являлась вполне подготовленной для восприятия временно “демократической республики”, что в ней не было “верных частей” и “верных начальников”, которые решились бы вступить в борьбу. Несомненно, были. Но сдерживающим началом для всех явилось два обстоятельства: первое — видимая легальность обоих актов отречения[152], причем второй из них, призывая подчиниться Временному правительству, “облеченному всей полнотой власти”, выбивал из рук монархистов всякое оружие, и второе — боязнь междоусобной войной открыть фронт. Армия тогда была послушна своим вождям. А они — генерал Алексеев, все главнокомандующие — признали новую власть. Вновь назначенный Верховный главнокомандующий, Великий князь Николай Николаевич, в первом приказе своем говорил: “Установлена власть в лице нового правительства. Для пользы нашей Родины я, Верховный главнокомандующий, признал ее, показав тем пример нашего воинского долга. Повелеваю всем чинам славной нашей армии и флота неуклонно повиноваться установленному правительству через своих прямых начальников. Только тогда Бог даст нам победу”».
Так оценивает в своей книге «Очерки русской Смуты» генерал Деникин настроение офицерской среды.
Солдатская масса была слишком темна и инертна, чтобы сразу разобраться в событиях. Поэтому можно было наблюдать в различных частях армии совершенно противоречивые проявления. Тот же генерал Деникин утверждает, что во время чтения манифеста об отречении Государя «местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы…»{289}. Мы же сами отлично помним донесения нескольких командиров полков, доносивших в Штаб армии о том, что их солдаты отказывались присягать Временному правительству перед своим полковым знаменем, требуя немедленного уничтожения на его полотнище вензеля отрекшегося императора.
Но, несмотря на всю разноречивость внешних проявлений солдатских настроений, одно может считаться несомненным: доверие к бывшему царскому правительству было окончательно подорвано и внутреннее единство традиционной формулы «за Веру, Царя и Отечество» было разрушено. Царь противопоставлялся Отечеству. Слухи об измене императрицы Александры Феодоровны, о грязной роли Распутина, хотя и ложные, сыграли особенно разлагающую роль. Самое убийство Распутина членами Царской Семьи объяснялось в солдатских массах как доказательство справедливости циркулирующих слухов. Дезорганизация, наблюдаемая в тылу, недостаток в снабжении, расстройство транспорта, озлобленная критика правительства во всех слоях интеллигенции, с другой стороны — отталкивание общественных сил самим правительством, министерская чехарда и самое ничтожество выдвигаемых на эти посты лиц — все это широко проникало в гущу солдатской массы и атрофировало в ней всякое чувство доверия и уважения к правительственной власти. Мистический ореол царской власти был разрушен.
«Ваше Величество, — телеграфирует Главнокомандующий армиями Западного фронта генерал Эверт{290}, — на армию в настоящем ее составе при подавлении внутренних беспорядков рассчитывать нельзя… Я принимаю все меры к тому, чтобы сведения о настоящем положении дел в столице не проникали в армию, дабы оберечь ее от несомненных волнений. Средств прекратить революцию в столице нет никаких».
ФРОНТ И ТЫЛ
Изучая настроение солдатских масс на фронте в первые дни революции, нельзя не заметить, что степень революционизирования и податливости к разлагающим влияниям этих масс росла по мере удаления от боевой линии в тыл. Это явление имело место в течение всего 1917 г. и обуславливало то, что каждая новая волна разложения армии приходила с тыла. Это явление представляет собой как бы общий психологический закон процесса развала армии. Генерал Сериньи в своем труде, выдержку из которого мы уже приводили{291}, обратил внимание на подобное же явление на французском театре:
«Это явление очень ясно обнаружилось у нас во время пораженческой пропаганды, имевшей место в 1917 году; войсковые части, которые первыми ей поддались, были те, которые, выведенные из боевых линий, находились на отдыхе; эта гангрена была принесена к ним укомплектованиями и вернувшимися из отпусков внутри страны. То же самое имело место у наших врагов в октябре 1918 года. Германия была в полном разложении. Тыловые части и запасные полки подняли красные флаги и срывали с офицеров погоны; в это же самое время войска боевой линии продолжали упорно драться. После заключения перемирия эти войска перешли в полном порядке Рейн и, не успев заразиться, способствовали восстановлению порядка в империи…»
Закон распространения разложения армии с тыла к фронту проявляется в России в том, что быстрее всего идет процесс разложения в солдатских массах Северного фронта, в непосредственном тылу которого находился главный очаг революции — Петроград. Второе место по своей «разлагаемости» занимают армии нашего Западного фронта, в тылу которого находился второй революционный центр — Москва. Юго-западный фронт, имевший в своем тылу Киев, был здоровее, и волны разложения по сравнению с Северным и Западным фронтами сюда запаздывали. Наконец, в наилучшем моральном состоянии находились наши армии Румынского фронта; пребывание на территории чужого государства значительно задерживало проникновение заразы.
Движущей силой революции оказался петроградский гарнизон (запасные части), мятеж которого и привел к такой молниеносной победе революции. В таком же разложении оказались ближайшие соседи Петроградского гарнизона — Балтийский флот и Кронштадт.
СОВЕТ РАБОЧИХ И СОЛДАТСКИХ ДЕПУТАТОВ
Руководящим органом революции с первых же дней стал образовавшийся из революционных главарей петроградский Совет рабочих депутатов. Этот Совет сразу же присоединил к своему наименованию слова «и солдатских депутатов» и употребил все усилия для того, чтобы захватить в свои руки руководство восставшими частями. 1/14 марта от имени Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов отдается приказ по войскам Петроградского гарнизона, хорошо всем известный под названием «приказ № 1»[153].
Начальные пункты этого приказа гласили:
«1) Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
2) Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
4) Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
5) Всякого рода оружие, как то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не должно выдаваться офицерам, даже по их требованиям».
Непосредственным следствием «приказа № 1» является фактический захват власти в столице Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Временное правительство очутилось, по существу дела, на втором плане, сохраняя лишь до поры до времени видимость власти. И одной из первых уступок, которую Временное правительство вынуждено было сделать Совету рабочих и солдатских депутатов, является смещение только что назначенного на пост Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича.
«Уже в первые десять дней, — пишет большевистский писатель Я. Яковлев{292}, — Ставка становится центром заговора, пытающимся сохранить Николая Николаевича в качестве Верховного главнокомандующего… Эту Ставку бьет солдатская и рабочая масса». Внесем только исправление — не солдатская масса, а Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов пытался сразу же распространить действие «приказа № 1» и на всю армию. Но это ему не удалось, и Петроградскому Совету пришлось отдать «приказ № 2», в котором объявлялось, что «приказ № 1» относится только к войскам Петроградского гарнизона.
Тем не менее, несмотря на первоначальную внешнюю неудачу, «приказ № 1» сыграл громадную роль в разложении армии.
Во-первых, он наталкивал солдатскую массу на самочинное образование «солдатских советов».
Во-вторых, он в корне подрывал установленную воинскую дисциплину.
Уже в цитированном выше параграфе 5 этого приказа говорилось, что всякого рода оружие «ни в коем случае не должно выдаваться офицерам, даже по их требованиям»… Таким образом, узаконивалось неповиновение, и в то же время офицеры обрисовывались опасными врагами солдат.
Во всех параграфах «приказа № 1» составители этого приказа вели демагогическую игру с темной солдатской массой, которая с особенным восторгом принимала все, что освобождало ее от каких-либо обязательств, в особенности от всякого проявления воинской дисциплины; последняя являлась особенно ненавистной, ибо с началом революции, когда все темные инстинкты народных масс стремились разнуздаться, воинская дисциплина оставалась в армии единственным задерживающим началом.
Многие из членов Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов так и смотрели на «приказ № 1» как на разлагающее старую армию начало. Об этом откровенно свидетельствует один из этих депутатов, г-н Гольденберг{293} (редактор газеты «Новая жизнь»). «“Приказ № 1”, — заявляет Гольденберг, — являлся единодушным выражением воли Совета. В день, когда началась революция, мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили — я смело утверждаю это — надлежащее средство».
ДОКЛАДЫ ЧЛЕНОВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ
Дабы дать хотя бы приблизительную картину солдатских настроений в первый месяц революции, мы используем доклад члена Государственной думы Н. О. Янушкевича[154] о его объезде вместе с другими членами Государственной думы частей фронта. Этот доклад был заслушан 13/26 марта Временным комитетом Государственной думы, пытавшимся в первый месяц революции всячески поддерживать Временное правительство кн. Львова.
Доклад Н. О. Янушкевича типичен. Если просмотреть доклады всех членов Государственной думы, объезжавших в марте месяце по поручению Временного правительства нашу Действующую армию, то мы увидим большое сходство их между собой.
Несомненно, что однородность возложенной задачи на всех этих посланцев Временного правительства накладывает на них один и тот же отпечаток. Эти посланцы должны были укрепить веру армии во Временное правительство, вышедшее из недр Государственной думы. Искание этого доверия прежде всего в солдатской массе приводит посланцев Временного правительства к некоторой демагогии. У Янушкевича это отражается в стремлении объяснить всякие солдатские волнения «бестактностью» офицеров, не принявших революции; характерна одна мелочь: он называет комитеты «солдатскими и офицерскими», а не в обратном порядке; тенденция понравиться солдатским массам проявляется и во многом другом.
Но, в общем, нельзя не считать, что все эти посланцы Временного правительства ехали с глубоким и искренним патриотическим желанием помочь армии пережить предстоящий ей кризис.
Доклад Янушкевича позволяет проследить тот психически-социальный закон, о котором мы говорили выше, устанавливающий, что разложение армии происходит с тыла.
По мере сближения с фронтом Янушкевич свидетельствует все улучшающееся настроение, которое на самых боевых линиях «такое веселое, радостное и хорошее, что отрадно становится».
Общее политическое настроение солдатской массы характеризуется Янушкевичем: «Солдаты чего-то ждут…»
Это выжидательное настроение солдатской массы в первые дни после падения старого режима констатируется во всех мемуарах. Психологически оно чрезвычайно характерно. Народные массы привыкли до сих пор совершенно пассивно относиться ко всем вопросам государственного значения; решали все Царь и его правительство. Такое отношение было освящено веками. И вдруг в несколько дней все это рушилось. Все газеты, на которые теперь с жадностью набросилась солдатская масса, все ораторы на митингах, на которых часами она простаивала, заговорили о свободе и о том, что народ должен решать все сам. Солдатская масса, ошеломленная, прислушивалась и еще не знала, куда идти. Где-то в ее глубине шевелились чисто эгоистичные устремления: получить землю у помещиков, ограбить «буржуя», уйти с фронта домой… Но задерживающие начала хотя и надтреснутой, но еще не развалившейся государственности сдерживали анархические тенденции, заставляя их укрываться в подсознании. В таких условиях благоразумная часть солдатской массы, находившейся на фронтах, потянулась к Государственной думе и Временному правительству. Овации, упоминаниями о которых полон доклад Янушкевича, были вполне искренними. Солдатская масса на фронте еще не знала, что карта Временного правительства в это время уже была бита Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Но среди этой массы крайние революционные элементы уже чувствуют это. В этом можно убедиться в мимолетной заметке Янушкевича: «…Затем к нам обращались с просьбой предоставить им возможность послать кого-нибудь от какой-либо части в Петроград, узнать, в чем дело». Подобные посылки были осуществлены во всех армиях; этим способом сторонники «углубления» революции устанавливали связь с Петроградским Советом, стремившимся стать во главе всего революционного движения.
Член Государственной думы Янушкевич не видит этого. Он упоен внешним фасадом встречи, совершенно забывая, что всякие проявления толпы всегда крайне эмоциональны и бурны и что эта внешность вовсе не гарантирует от того, что через кратчайший промежуток времени та же толпа столь же горячо будет приветствовать совершенно противоположное.
Не видит также Янушкевич, что образовавшийся между офицерами и солдатами разрыв имеет причины более глубокие, нежели «бестактность» офицеров. Не видит он, что здесь намечается уже начало вражды, приведшей впоследствии к Гражданской войне.
Не видит он также, что в разговорах об отпусках, в просьбах старых солдат отпустить их домой выбивается наружу нежелание продолжать войну. Этот «отказ от войны» еще запрятан в глубине подсознания солдатской массы — он не смеет еще откровенно высказываться, но он существует в виде потенциальной отрицательной силы, и при этом уже большого напряжения.
Для того чтобы убедиться в правильности нашего анализа, мы приведем выдержку из доклада о поездке на фронт другого члена Государственной думы, Масленникова, объехавшего часть Юго-западного фронта в сопровождении П. Н. Шмакова. Этот объезд совершен на месяц позже (в конце апреля нов. ст. ), и потому те процессы в солдатской массе, о которых мы говорили, разбирая доклад Янушкевича, и которые проявлялись только в виде отдельных, неотчетливых признаков, теперь выявляются яснее. Это тем более показательно, что Масленников объезжал Юго-западный фронт, который в своем «революционном созревании» несколько запаздывал по сравнению с Северным фронтом, имевшим в своем непосредственном тылу Петроград.
Но прежде чем приступить к разбору доклада Масленникова и Шмакова[155], мы должны упомянуть о том, что в течение первого же месяца революции во всех частях фронта образовались солдатские советы. Командный состав решил взять это стихийное движение солдатской массы в свои руки, создав войсковые комитеты и введя туда также представителей офицерского состава. Предполагали, что этим способом удастся восстановить сильно пошатнувшееся с началом революции доверие солдатской массы к командному составу и перекинуть мост через образовавшийся разрыв между солдатами и офицерами.
В этом духе и были даны указания из Ставки генералом Алексеевым, заменившим Великого князя Николая Николаевича на посту Верховного главнокомандующего.
Ко времени объезда части Юго-западного фронта Масленниковым и Шмаковым в полках, в дивизиях, в корпусах, в армиях и во фронтах комитеты уже были вполне сформированы. Вследствие этого для того, чтобы определить настроения солдатских масс, господа Масленников и Шмаков находятся в более легком положении, нежели Янушкевич, объезжавший фронт в ту пору, когда подобные комитеты формировались в полном беспорядке, а потому как выразители солдатских настроений мало отличались от митингов, настроение которых почти всецело обуславливалось удачным выкриком случайных вожаков толпы.
При посещении первых же двух полков, о которых Масленников и Шмаков отзываются как о вполне боеспособных, им приходится уже столкнуться с формулой «война без аннексий и контрибуций», в которую вылилась первая пораженческая пропаганда большевиков.
Насколько содержание этой формулы своеобразно трактовалось солдатской массой, свидетельствуют многочисленные случаи, когда под предлогом этой формулы солдаты отказывались выносить вперед на несколько шагов окопы, требуемые для обороноспособности наших позиций. Говоря про Полоцкий полк[156], депутаты выражаются так:
«Общее впечатление от полка говорит в его пользу… В речах верное понимание смысла девиза “без аннексий и контрибуций”…»
Относительно же посещения следующего полка той же дивизии депутаты записывают:
«Командир полка, приветствуя депутатов, говорит, что девизом полка служит “война без аннексий и контрибуций”…»
Впечатление от посещения остальных частей V армейского корпуса формулируется депутатами как благоприятное; тем не менее в их докладе опять встречаются упоминания о формуле «без аннексий и контрибуций», которую все солдаты «ставят девизом».
Хотя депутаты вслед за тем и успокаивают, что солдаты, «несомненно, в наступление пойдут», но этот оптимизм является следствием желания видеть вещи не такими, какими они суть, а такими, какими им хотелось, чтобы они были.
Откровенное пояснение, что значит в солдатских умах формула «без аннексий и контрибуций», депутаты слышат в речи председателя Съезда представителей комитетов 11-й армии. Речь председателя этого съезда, прапорщика 11-го Финляндского стрелкового полка, «носила явный характер направления большевиков. Охарактеризовав IV Думу как представительницу интересов буржуазных классов и капитала, он высказал, что армия будет драться до конца только в случае выяснения истинных намерений наших союзников, чтобы России дана была гарантия, что борьба идет не за капиталистические цели союзников. Вообще в речи председателя чувствовалось, быть может, невольное намерение подорвать авторитет Думы, Временного правительства и доверие к союзникам. Последнее встретилось депутатам впервые. Речь председателя имела грандиозный успех…».
|
|
|
