 |
Приложение № 2 3 страница
|
|
|
|
Уходя в ударные батальоны, эти лучшие элементы получали возможность не только продолжать исполнять свой долг, но попросту жить без постоянной угрозы избиения.
Казалось бы, что подобный оборот дела должен был подсказать нашему высшему командному составу мысль об ином употреблении формировавшихся отборных частей, чем это было предположено Брусиловым и другими инициаторами.
Эти отборные части должны были бы послужить той силой, на которую можно было опереться для того, чтобы остановить революцию и привести армию и страну в порядок. В этом отношении эти ударные батальоны послужили бы ценнейшей поддержкой для казачьих, кавалерийских и артиллерийских частей, разлагавшихся гораздо медленнее, чем пехота, в которой за время войны выбыл почти весь кадровый состав.
Какую пользу именно в этом отношении могли принести сформированные отборные батальоны, нам пришлось убедиться на личном опыте в качестве начальника Штаба армий Румынского фронта.
В первых числах июня в 163-й пехотной дивизии (одна из упомянутых выше «третьих дивизий») вспыхнул бунт. Большевик, прапорщик Филиппов, руководивший этим мятежом, объявил даже в месте расположения штаба дивизии, в г. Кагуле, независимую социалистическую республику. Немедленно же мною[173] было отдано распоряжение окружить взбунтовавшуюся дивизию полками 3-й кавалерийской дивизии, двумя ударными батальонами и несколькими батареями. После нескольких артиллерийских выстрелов взбунтовавшаяся дивизия сдалась и выдала зачинщиков и затем сейчас же была расформирована.
Такое же применение получили через несколько дней ударные батальоны и на Юго-западном фронте, в VII армии, против взбунтовавшегося VII Сибирского корпуса.
|
|
|
Было несколько подобных случаев и в других армиях.
Легкость, с которой происходили все эти усмирения, ясно подсказывала ту мысль, о которой мы упоминали выше, а именно — что на формирующиеся отборные части нужно было смотреть как на единственную реальную возможность остановить происходящий развал армии и страны. Но для этого требовалось сохранение этих частей, а между тем проповедуемое большинством командного состава наступление являлось смертным приговором для этих отборных частей, так как не могло быть никакого сомнения, что эти части, примененные как ударные, вынесут на себе всю тяжесть потерь. Если же вся остальная пехота их не поддержит, отборным частям грозило полное истребление.
ДАЛЬНЕЙШЕЕ ПАДЕНИЕ ДУХА В СОЛДАТСКОЙ МАССЕ
Каково было настроение пехотной солдатской массы, свидетельствуют те многочисленные воззвания, которые тысячами распространялись среди рот. Мы приведем здесь текст одного из них, как очень характерного по своему содержанию, а также потому, что составитель его является весьма типичным представителем солдатской массы того времени.
«Братья, — говорится в этом воззвании[174], — просим вас не подписываться которому закону хочут нас погубить, хочут делать наступление, не нужно ходить, нет тех прав, что раньше было, газеты печатают, чтобы не было нигде наступление по фронту, нас хотят сгубить начальство. Они изменники, наши враги внутренние, они хотят опять, чтобы было по старому закону. Вы хорошо знаете, что каждому генералу скостили жалованье, вот и они хочут сгубить нас, мы только выйдем до проволочных заграждений, нас тут вот побьют, нам все равно не порвать фронт неприятеля, нас всех тут сгубят, я разведчик хорошо знаю, что у неприятеля поставлено в десять рядов рогаток и наплетено заграждение и через 15 шагов пулемет от пулемета. Нам нечего наступать, пользы не будет; если пойдем, то перебьют, а потом некому будет держать фронт, передавайте, братья, и пишите сами это немедленно».
|
|
|
КОЛЛЕКТИВНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИХ
2/15 мая Верховный главнокомандующий генерал Алексеев в сопровождении главнокомандующих фронтами, а именно: Северного — генерала А. М. Драгомирова, Западного — генерала Гурко, Юго-западного — генерала Брусилова и Румынского — генерала Щербачева, приехал в Петроград для того, чтобы в заседании Временного правительства и Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов открыто заявить о том развале, который происходил в армии. Полный текст отчета этого знаменательного заседания помещен в книге генерала Деникина{298}. Он представляет собой громадный исторический интерес, так как в нем собраны оценки состояния Русской армии, сделанные лицами высшего командного состава.
Вот главнейшие выдержки из высказанных мнений.
Генерал Алексеев:
«Вера в наших союзников падает. С этим приходится считаться в области дипломатической, а мне особенно в области военной.
Казалось, что революция даст нам подъем духа, порыв и, следовательно, победу. Но, к сожалению, в этом мы пока ошиблись. Не только нет подъема “порыва”, но выплыли самые низменные побуждения — любовь к своей жизни и ее сохранению. Об интересах Родины и ее будущем забывается. Причина этого явления та, что теоретические соображения были брошены в массу, истолковавшую их неправильно. Лозунг — без аннексий и контрибуций — приводит толпу к выводу: для чего жертвовать теперь жизнью?..
Армия на краю гибели. Еще шаг, и она, ввергнутая в бездну, увлечет за собою Россию и ее свободы, и возврата не будет…»
Генерал А. Драгомиров:
«Господствующее настроение в армии — жажда мира. Популярность в армии легко может завоевать всякий, кто будет проповедовать мир без аннексий и предоставление самоопределения народностям. Своеобразно поняв лозунг — без аннексий, — не будучи в состоянии уразуметь положение различных народов, темная масса все чаще и чаще задает вопрос: почему к нашему заявлению не присоединяется демократия наших союзников? Стремление к миру является настолько сильным, что приходящие пополнения отказываются брать вооружение — зачем нам, мы воевать не собираемся. Работы прекратились. Необходимо принимать даже меры, чтобы не разбирали обшивку в окопах и чинили дороги.
|
|
|
В одном из отличных полков на принятом участке оказалось красное знамя с надписью: “Мир во что бы то ни стало”. Офицер, разорвавший это знамя, должен был спасаться бегством. Целую ночь группы солдат-пятигорцев разыскивали этого офицера по Двинску, укрытого штабом.
Ужасные слова — приверженцы старого режима — выбросили из армии лучших офицеров. Мы все ждали переворота, а между тем много хороших офицеров, составлявших гордость армии, ушли в резерв только потому, что старались удержать войска от развала или же не умели приспособиться.
Но еще более опасны медленные, тягучие настроения. Страшно развился эгоизм. Каждая часть думает только о себе. Ежедневно приходит масса депутаций — о смене, о снабжении и т. п. Всех приходится убеждать, и это чрезвычайно затрудняет работу командного состава. То, что раньше выполнялось беспрекословно, теперь вызывает целый торг. Приказание о переводе батареи на другой участок сейчас же вызывает волнение: “Вы ослабляете нас, значит — изменники”. Когда оказалось необходимым вывести в резерв на случай десанта противника ввиду слабости Балтийского флота один корпус, то сделать этого было нельзя, все заявляли: “Мы и без того растянуты, а если еще растянемся, то не удержим противника”. А между тем раньше перегруппировки удавались нам совершенно легко. В сентябре 1915 г. с Западного фронта было выведено 11 корпусов, и это спасло нас от разгрома, который мог бы решить участь всей войны. Теперь это невозможно. Каждая часть реагирует на малейшее изменение.
Трудно заставить сделать что-либо во имя интересов Родины. От смены частей, находящихся на фронте, отказываются под самыми разнообразными предлогами: плохая погода, не все вымылись в бане. Был даже такой случай, что одна часть отказалась идти на фронт под тем предлогом, что два года тому назад уже стояла на позиции под Пасху. Приходится устраивать торговлю комитетов заинтересованных частей.
|
|
|
Наряду с этим сильно развилось искание места полегче. Когда распространился слух о формировании армии в Финляндии, то были устранены солдатами командиры нескольких полков, отказавшиеся будто бы идти в Финляндию и пожелавшие ради личных выгод занять позицию.
Гордость принадлежности к великому народу потеряна, особенно в населении Поволжских губерний, — “нам не надо немецкой земли, а до нас немцы не дойдут; не дойдет и японец”.
С отдельными лицами можно говорить и удается добиваться желательных результатов, но с общим настроением удается справиться лишь с большим трудом.
Недостойно ведет себя лишь очень незначительная часть офицеров, стараясь захватить толпу и играть на ее низменных чувствах. В одном из полков был вынесен приговор суда общества офицеров об удалении из полка одного из офицеров. Офицер тот, собрав группу солдат, апеллировал к ним, призывая заступиться за него, изгоняемого из полка за то будто бы, что он защищал солдатские интересы. С большим трудом удалось успокоить собравшуюся толпу солдат, но офицера пришлось оставить в полку.
Выборное начало нигде не было проведено полностью, но явочным порядком местами вытесняли неугодных, обвиняя их в приверженности к старому режиму, а местами оставили начальников, признанных, безусловно, непригодными и подлежащими увольнению. Не было никакой возможности заставить отказаться от просьб об оставлении таких непригодных лиц.
Что касается эксцессов, то были отдельные попытки стрельбы по своим офицерам…
Чувство самосохранения развивается до потери самого элементарного стыда и принимает панический характер.
Немцы учли это и отлично использовали стремление к миру. В период развала и разрухи началось братание, поддерживавшее это мирное направление, а затем уже с чисто провокационными целями германцы стали присылать парламентеров».
Генерал Гурко:
«…Армия накануне разложения. Отечество в опасности и близко к гибели. Вы должны помочь нам. Разрушать легче, и если вы умели разрушить, то умейте и восстановить».
Генерал Брусилов:
«…Кавалерия, артиллерия и инженерные войска сохранили 50% кадровых. Но совершенно иное в пехоте, которая составляет главную массу армии. Большие потери — убитыми, ранеными и пленными, значительное число дезертиров — все это привело к тому, что попадаются полки, где состав обернулся 9–10 раз, причем в ротах уцелели только от 3 до 10 кадровых солдат. Что касается прибывающих пополнений, то обучены они плохо, дисциплина у них еще хуже. Из кадровых офицеров в полках уцелели по 2–4, да и то зачастую раненых. Остальные офицеры — молодежь, произведенная после краткого обучения и не пользующаяся авторитетом ввиду неопытности.
|
|
|
И вот на эту среду выпала задача перестроиться на новый лад. Задача эта оказалась пока непосильной. Переворот, необходимость которого чувствовалась, который даже запоздал, упал все-таки на неподготовленную почву. Малоразвитый солдат понял это как освобождение “от офицерского гнета”. Офицеру же нанесли обиду — его лишили прав воздействия на подчиненных. Начались недоразумения. Были, конечно, виноватые из старых начальников, но все старались идти навстречу перевороту. Если и были шероховатости, то объясняется это влиянием со стороны. Приказ Совета № 1 смутил армию. Приказ № 2 отменил этот приказ для фронта. Но у солдат явилась мысль, что начальство что-то скрывает: одни хотят дать права, другие отнимают.
Офицеры встретили переворот радостно. Если бы мы не пошли навстречу перевороту так охотно, то, может быть, он и не прошел бы так гладко. А между тем оказалось, что свобода дана только солдатам, а офицерам пришлось довольствоваться только ролью каких-то париев свободы.
Свобода на несознательную массу подействовала одуряюще. Все знают, что даны большие права, но не знают — какие, не интересуются и обязанностями. Офицерский состав оказался в трудном положении. 15–20% быстро приспособились к новым порядкам по убеждению; вера в них солдат была раньше, сохранилась и теперь. Часть офицеров начала заигрывать с солдатами, послаблять и возбуждать против своих товарищей. Большинство же, около 75%, неумело приспособиться сразу, обиделось, спряталось в свою скорлупу и не знает, что делать. Мы принимаем меры, чтобы освободить их из этой скорлупы и слить с солдатами, так как офицеров у нас сейчас нет. Многие из офицеров не подготовлены политически, многие не умеют говорить — все это мешает взаимному пониманию. Необходимо разъяснять и внушать массе, что свобода дана всем. Я знаю солдата 45 лет, люблю его и постараюсь слить с офицерами, но Временное правительство, Государственная дума и особенно Совет солдатских и рабочих депутатов должны приложить все силы, чтобы помочь слиянию, которое нельзя отсрочивать во имя любви к Родине.
Это необходимо еще потому, что заявление — без аннексий и контрибуций — необразованная масса поняла своеобразно.
Один из полков заявил, что он не только отказывается наступать, но желает уйти с фронта и разойтись по домам. Комитеты пошли против этого течения, но им заявили, что их сменят. Я долго убеждал полк, и когда спросил, согласны ли со мной, то у меня попросили разрешения дать письменный ответ. Через несколько минут передо мной появился плакат — “Мир во что бы то ни стало, долой войну”.
При дальнейшей беседе одним из солдат было заявлено: “Сказано — без аннексий и контрибуций, зачем же нам эта гора? ” Я ответил: “Мне эта гора тоже не нужна, но надо бить занимающего ее противника”.
В результате мне дали слово стоять, но наступать отказались, мотивируя так: “Неприятель у нас хорош и сообщил нам, что не будет наступать, если не будем наступать мы. Нам важно вернуться домой, чтобы пользоваться свободой и землей, зачем же нам калечиться”.
…Воззвания противника, написанные хорошим русским языком, братание с противником и распространяемая в большом количестве газета “Правда”[175] приводят к тому, что, несмотря на то что офицерский состав желает драться, влияния он не имеет».
Генерал Щербачев:
«…Недавно назначенный, я успел объехать все подчиненные мне русские армии, и впечатление, которое составилось у меня о нравственном состоянии войск и их боеспособности, совпадает с теми, которые только что были вам подробно изложены.
Главнейшая причина этого явления — неграмотность массы. Конечно, не вина нашего народа, что он не образован. Это всецело грех старого правительства, смотревшего на вопрос просвещения глазами Министерства внутренних дел. Но с фактами малого понимания массой серьезности нашего положения, с фактами неправильного истолкования даже верных идей необходимо считаться.
Я не буду приводить вам много примеров, я укажу только на одну из лучших дивизий Русской армии, заслужившую в прежних войнах название “железной” и блестяще поддержавшую свою былую славу в эту войну. Поставленная на активный участок, дивизия эта отказалась начать подготовительные для наступления инженерные работы, мотивируя нежеланием наступать.
Подобный же случай произошел на днях в соседней с этой дивизией, тоже очень хорошей стрелковой дивизии. Начатые в этой дивизии подготовительные работы были прекращены после того, как выборными комитетами, осмотревшими этот участок, было вынесено постановление — прекратить их, так как они являются подготовкой для наступления».
ПЕРЕМЕНЫ В ВЕРХОВНОМ УПРАВЛЕНИИ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ РОССИИ
1/14 мая оставил свой пост военный министр Гучков. «Мы хотели, — так объясняет он смысл проводимой им «демократизации» армии, — проснувшемуся духу самостоятельности, самодеятельности и свободы, который охватил всех, дать организованные формы и известные каналы, по которым он должен идти. Но есть какая-то линия, за которой начинается разрушение того живого, могучего организма, каким является армия».
Не подлежит сомнению, что эта линия была перейдена еще до 1/14 мая, т. е. самим Гучковым. Но нужно при этом учесть, что Гучков, как военный министр Временного правительства князя Львова, с первых же дней, по существу, никакой власти не имел. Он мог только лавировать между требованиями Совета рабочих и солдатских депутатов и тайно «саботировать» те действия, которые явно вели к развалу армии. Вот как сам Гучков объясняет свою деятельность в письме к генералу Корнилову, написанном в июне 1917 г., т. е. вскоре после своего ухода: «Удержать армию от полного развала под влиянием того напора, который шел от социалистов, в частности, из их цитадели — Совета рабочих и солдатских депутатов, — выиграть время, дать рассосаться болезненному процессу, помочь окрепнуть здоровым элементам — такова была моя задача».
Военным министром вместо Гучкова стал Керенский. Первые же его шаги на новом поприще ознаменовались рядом мер чисто демагогического свойства (объявление по армии «Декларации прав солдата»).
22 мая/4 июня по настоянию Керенского Временное правительство удалило с должности Верховного главнокомандующего генерала Алексеева, заменив его генералом Брусиловым.
КАТАСТРОФА НА ФРОНТЕ
Главный удар на Русском театре в летнюю кампанию должен был наноситься армиями Юго-западного фронта на Львовском направлении. Северный, Западный и Румынский фронты должны были вести лишь вспомогательные удары.
18 июня/1 июля две центральные армии Юго-западного фронта — XI и VII перешли в наступление.
Разработка штабами этого наступления была произведена образцово. Для подготовки атаки были сосредоточены еще небывалые в Русской армии артиллерийские и технические средства. Артиллерия буквально смела с лица земли все укрепления противника. Только тогда двинулась наша пехота вперед, причем самое наступление в сфере неприятельского огня велось главным образом отборными частями. Остальная пехота следовала неохотно, причем были случаи, когда полки, подойдя к бывшим позициям противника, возвращались назад под предлогом, что наша артиллерия так разрушила неприятельские окопы, что ночевать негде. Но все-таки благодаря мощной артиллерийской подготовке и самоотверженной работе отборных частей в течение первых двух дней наступления участки позиций противника были нами захвачены. В дальнейшем XI и VII армии топчутся на месте, так как пехота явно не хочет наступать. «Считаю своим долгом донести, — пишет командующий XI армией, — что, несмотря на победу 18 и 19 июня (1 и 2 июля), которая должна была укрепить дух частей и наступательный порыв, этого в большинстве полков не замечается и в некоторых частях господствует определенное убеждение, что они свое дело сделали и вести непрерывно дальнейшее наступление не должны». Тем временем 23 июня/6 июля в дело вступила VIII армия, находившаяся на левом фланге Юго-западного фронта. Командующий этой армией генерал Корнилов сосредоточил для производства прорыва все свои отборные части. Здесь повторилась та же картина. Сразу наша атака имеет успех. Последний принимает даже сначала большие размеры, так как против нашей VIII армии находились австро-венгерские дивизии слабой боеспособности. В первый же день атаки нами захватывается 7000 пленных и 48 орудий, и прорвавшиеся войска проникают глубоко в расположение противника. Но по мере продвижения вперед отборные части тают от потерь, а сзади идущая прочая пехота приходит в такой беспорядок, что самый небольшой нажим неприятеля заставляет всю VIII армию в величайшем беспорядке отхлынуть назад.
К 1–2 июля (14–15 июля) наше наступление на Юго-западном фронте замерло окончательно. Потери всех трех армий за время операции выражались цифрами 1222 офицера и 37 500 солдат. По сравнению с потерями, которые выдерживала Русская армия до революции, эти цифры невелики. Но дело в том, что эти потери должны быть отнесены всецело на долю отборных частей и тех немногочисленных полков пехоты, которые устояли еще от заразы разложения. В этом случае приведенные выше цифры велики, ибо они означают почти полное уничтожение всех элементов долга и порядка, посредством которых командный состав мог еще кое-как поддерживать в армии хотя бы небольшой порядок.
С выбытием этих элементов XI, VII и VIII армии превратились в совершенно неустойчивые толпы, Готовые бежать от первого же нажима неприятеля.
Такой нажим был произведен немцами 6/19 июля подведенными к ним дивизиями. Этот нажим был произведен на левый фланг нашей XI армии, где в это время стояло 7 корпусов (5 на фронте и 2 в резерве), т. е. 20 дивизий. Несмотря на наше превосходство в силах, части XI армии начали самовольно отходить назад.
Войсковые части, получавшие боевые приказы, обсуждали их на митингах, в комитетах, упускали время, а еще чаще просто отказывались выполнять их. Началось неудержимое паническое отступление всей XI армии. До какой степени эта армия утратила свою боеспособность, свидетельствует следующий факт. 9/22 июля отступающая XI армия находилась на р. Серет. Атака трех немецких рот обратила в бегство 126-ю и 2-ю финляндскую стрелковые дивизии. Противника сдерживали кавалерия, а также пехотные офицеры с оставшимися при них унтер-офицерами и одиночными солдатами. Вся остальная пехота бежала, заполняя своими дезертирующими толпами все дороги. Каково было число этих дезертиров, свидетельствует то, что один ударный батальон, прибывший в тыл XI армии, задержал за одну ночь в окрестностях местечка Волочиск 12 000 дезертиров. Эти бегущие толпы дезертиров, предводимые большевиками, производили по пути величайшие зверства. Они убивали попадавшихся офицеров, грабили местных жителей, насиловали женщин и детей под большевистский крик: «Режь буржуя! »
В этот день (9/22 июля) комитеты и комиссары XI армии телеграфировали Временному правительству: «Начавшееся 6 июля немецкое наступление на фронте XI армии разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России. В настроении частей, двинутых недавно вперед героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу — на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом… На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них — здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Положение требует самых серьезных мер… Сегодня главнокомандующим с согласия комиссаров и комитетов отдан приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду… содрогнется и найдет в себе решимость обрушиться на всех, кто малодушием губит и предает Россию и революцию».
Наступательные попытки на Северном фронте окончились в самом же своем зачатке. Они имели место 8–10 (21–23) июля. «Только две дивизии из шести, — доносит в Ставку Штаб Северного фронта, — были способны для операции. Из остальных же дивизий: 36-я дивизия, взявшая две линии неприятельских окопов и шедшая на третью, повернула назад под влиянием окриков сзади; 182-я дивизия загонялась на плацдармы силой оружия; когда же противник открыл по частям дивизии артиллерийский огонь, то они открыли беспорядочный огонь по своим. Из 120-й дивизии в атаку пошел только один батальон. Нейшлотский полк (22-й дивизии) не только не хотел сам наступать, но препятствовал и другим, арестовывая походные кухни частей боевой линии».
То же самое произошло на нашем Западном фронте. Главнокомандующим этого фронта в это время был генерал Деникин. На совещании в Ставке 16/29 июля он в следующих выражениях описывает картину неудачной попытки своего фронта перейти в наступление: «Части двинулись в атаку, прошли церемониальным маршем две, три линии окопов противника и… вернулись в свои окопы. Операция была сорвана. Я на 19-верстном участке имел 184 батальона и 900 орудий; у врага было 17 батальонов в первой линии и 12 в резерве при 300 орудиях. В бой было введено 138 батальонов против 17 и 900 орудий против 300».
Наступление на Румынском фронте началось 10/23 июля. Это наступление велось на иных основаниях, чем на прочих наших фронтах. В атаке участвовали не только русские, но и румынские войска. Пример последних, несомненно, отрезвляющим образом действовал на первых. Это и было должным образом учтено Штабом фронта, организовавшим все атаки так, что в них совместно с русскими участвовали и румынские части. Вместе с этим Главнокомандование фронта держалось иной точки зрения на отборные формирования, чем та, которая господствовала на других фронтах; оно не пускало их как ударные части в бой и, таким образом, сохраняло в своих руках хотя бы небольшую часть пехоты для прекращения мятежей и бесчинств в разлагающихся частях Русской армии. Наступление на Румынском фронте началось удачно. Позиции немцев были прорваны, взяты пленные и более 100 орудий. Но 13/26 июля в Штаб фронта пришла телеграмма, подписанная Керенским, в которой именем Временного правительства приказывалось прекратить наступление. Вызвана была эта телеграмма требованием генерала Корнилова, который после разгрома наших армий Юго-западного фронта в Галиции сменил на посту Верховного главнокомандующего генерала Брусилова.
ГЕНЕРАЛ Л. Г. КОРНИЛОВ
Вступление генерала Корнилова в Верховное главнокомандование означало поворот к восстановлению дисциплины в армии. В этом отношении генерал Корнилов проявил большое гражданское мужество и настойчивость. Прежде чем принять предложенное ему Временным правительством Верховное главнокомандование, он поставил последнему совершенно определенные требования, выполнение которых он считал необходимым для восстановления дисциплины в армии и без которых он категорически отказывался принять командование. В числе этих мер генерал Корнилов требовал восстановления отмененных в начале революции полевых судов и смертной казни.
12/25 июля Временное правительство издает соответствующее постановление, которое начинается следующими словами:
«Позорное поведение некоторых войсковых частей как в тылу, так и на фронте, забывших свой долг перед Родиной, поставив Россию и революцию на край гибели, вынуждает Временное правительство принять чрезвычайные меры для восстановления в рядах армии порядка и дисциплины. В полном сознании тяжести лежащей на нем ответственности за судьбу Родины Временное правительство признает необходимым:
1) Восстановить смертную казнь на время войны для военнослужащих за некоторые тягчайшие преступления.
2) Учредить для немедленного суждения за те же преступления военно-революционные суды из солдат и офицеров».
Нужно иметь в виду, что эта перемена линии поведения Временного правительства, во главе которого с 8/21 июля стоит уже не кн. Львов, а Керенский, объясняется не только понесенными поражениями на фронте.
3/16–5/18 июля состоялось в Петрограде выступление большевиков. Эта первая их серьезная попытка окончилась неудачей, так как она встретила отрицательное отношение среди большинства Совета солдатских и рабочих депутатов. Несколько выстрелов двух орудий казачьей конной батареи, юнкерский батальон и казачьи полки быстро ликвидировали этот мятеж{299}.
Только что понесенные поражения отрезвляюще подействовали главным образом на сознательные круги армии и народа. Правое крыло представителей в войсковых комитетах стало понимать, что дальнейшая игра в революцию в самой армии неминуемо ведет страну к гибели. Но в солдатской массе нежелание воевать осталось в прежней силе.
Генерал Корнилов продолжает настойчиво работать над оздоровлением армии, но его героические попытки встречают неимоверные трудности.
Немногочисленный солдатский состав, оставшийся верным своему долгу, был перебит в неудачных наступлениях. Приходилось теперь вновь «нарастить» эти силы, использовав для этого изменения в благоприятную сторону в сознательных слоях армии и народа. Но без самого полного содействия Керенского и его правительства прочных результатов по оздоровлению армии достигнуть было нельзя.
Между тем вместо такой поддержки генерал Корнилов вскоре же начинает встречать противодействие со стороны Керенского, который боится рассориться с крайними левыми революционными кругами. Такое поведение главы правительства неминуемо должно было привести к скорому кризису, так как теперь не могло уже быть никаких сомнений, что народные и солдатские массы продолжать войну не хотят. Керенский не нашел в себе гражданского мужества открыто сказать союзникам, что русский народ не хочет продолжения войны, и в то же время боялся ссориться и с левыми революционными кругами. До какой степени этого боялся Керенский, свидетельствует следующий факт. После июльского восстания большевиков командующему войсками Петроградского военного округа генералу Половцову удалось получить постановление правительства об аресте главнейших большевиков, уличенных в том, что они получали деньги от германского Генерального штаба.
«… Не без удовольствия принимаю из рук Керенского список 20 с лишним большевиков, — записывает в своих воспоминаниях генерал Половцов{300}, — подлежащих аресту, с Лениным и Троцким во главе…
Только что рассылка автомобилей закончилась, как Керенский возвращается ко мне в кабинет и говорит, что аресты Троцкого (Бронштейна) и Стеклова (Нахамкеса) нужно отменить, так как они — члены Совета…[176] Керенский быстро удаляется и куда-то уносится на автомобиле. А на следующий день Балабин[177] мне докладывает, что офицер, явившийся в квартиру Троцкого для ареста, нашел там Керенского, который мой ордер об аресте отменил. Куда девались грозные речи Керенского о необходимости твердой власти…»
Колеблющееся поведение Керенского привело к двойственности его роли. Последнее же не могло не привести к тому кризису в Русской армии, который известен под названием Корниловского выступления.
ОФИЦЕРСТВО
Чтобы понять психологическую сторону Корниловского выступления, нужно взглянуть на те процессы, которые происходили в русской офицерской среде.
|
|
|
