XII. Зимнее движение к гор. Джизаку

После взятия Ташкента и покорения зачирчикской стороны и долины р. Ангрена генерал Черняев, в то время уже бывший военным губернатором Туркестанской области, послал к бухарскому эмиру особое посольство под начальством капитана Глуховского для выяснения отношений эмира к русским. Посольство неожиданно было задержано в Бухаре и подвергнуто строгому аресту. Для подкрепления своих требований от бухарского эмира, а также для выручки послов, генерал Черняев произвел весьма рискованное движение к гор. Джизаку через пустынную Голодную степь. В своем донесении от 19 февраля 1866 года он говорит:

«31 января была сделана дневка для окончательного приготовления отряда к дальнейшему движению, а 1 февраля войска направились к Джизаку по так называемой Голодной степи, которую бухарцы считали надежнейшим своим оплотом, полагая ее совершенно непроходимою для войск.

На втором переходе от Учтюбе я получил письмо от эмира, в котором он уведомляет, что посланных требует в Самарканд и по прибытии вышлет ко мне; Рассчитывая, что письмо это вынуждено страхом нашего движения и что обещание, с минованием угрозы, может быть не исполнено, я ответил эмиру, что письмо его застало меня среди безводной степи и что только потому я не возвращаюсь, а Иду вперед до первой воды, где и буду ожидать высылки посланных, а затем немедленно возвращусь.

Дойдя 4 февраля до р. Учтюбе, в 8 верстах от Джизака, я остановился и на другой день получил письмо от эмира, что задержанные им русские выехали из Бухары и 5 числа должны быть в Самарканде, откуда явятся ко мне. К этому эмир присовокупил свою просьбу, чтобы, в ожидании прибытия посланников, ни к каким неприязненным действиям не приступать. На письмо это я вновь повторил эмиру свое обещание возвратиться немедленно по исполнении им обязательства и вновь подтвердил, что другой цели движение мое не имеет.

На основании разъясненных, как оказалось, отношений к нам эмира я просил 6 февраля джизакского бека выслать к нашим пикетам жителей с дровами, с сеном для продажи. Сначала бек изъявил согласие, но после требования исполнить немедленно мою просьбу он отвечал, что, не получив по этому предмету приказания от эмира, не может выполнить требование. Ответив беку, что если на другой день, т. е. 7 февраля, дрова и сено не будут высланы, то я принужден буду приказать взять их силою, я отправил 7 февраля в город отряд под начальством подполковника Пистолькорса из 2 рот пехоты, 4 сотен казаков с фуражирами и 2 орудий. Подполковнику Пистолькорсу было приказано повторить требование о высылке дров и сена, и только, в случае отказа, забрать в предместьях города дрова и сено, не трогая ничего остального и прибегая к оружию только в случае начатия действий противной стороны. По прибытии отряда к городу навстречу ему высыпали толпы вооруженных бухарцев, которые, переговаривая с подполковником Пистолькорсом, постепенно отступали к предместьям, а когда отряд втянулся в город, то они быстро открыли устроенный поперек улицы завал, из-за которого встретили войска залпом. Завал был немедленно взят и войска, преследуя бухарцев, проникли на самый городской базар, причем следовавшие за ними фуражиры забрали находившиеся во дворах домов и на базарах сено и дрова, не трогая другого имущества жителей и товаров. Со взятием завала открыт был огонь из крепости, но орудийные выстрелы нам не вредили, сначала по неверно данному направлению, а потом, когда войска были близко от крепости, то снаряды перелетали через них. Одновременно с открытием перестрелки в городе на сотню, оставленную у входа в предместье для прикрытия отступления, бросились бухарцы, до того мирно переговаривавшиеся с казаками; казаки, застигнутые врасплох, были быстро окружены бухарцами. Посланные мною из лагеря по выстрелам две роты с 2 орудиями заставили бухарцев отступить. В это время войска, находившиеся в городе, набрав достаточное количество сена и дров, вышли на соединеннее высланными 2 ротами и возвратились в лагерь. В этом деле убито 8 нижних чинов и казаков и ранено 19. По донесению подполковника Пистолькорса, бухарцев было 100 убитых, оставленных на месте.

3 февраля утром толпы бухарцев начали показываться в виду лагеря, на довольно близком расстоянии. Два раза посылал я им предостережение, что приближение их я принимаю за неприязненное намерение; наконец, по третьему предварению, я приказал сделать выстрелы по тем толпам, которые находились на расстоянии орудийного выстрела. Толпы немедленно рассеялись, а о вынужденном открытии огня я сейчас же сообщил эмиру. Вечером ко мне прибыл посланный от джизакского бека с изъявлением сожаления о бывшей перестрелке, отнесенной к недоразумению, и с уведомлением, что, по полученному от эмира разрешению, на другой день выедут жители, у которых можно будет купить дрова и сено.

9 февраля к цепи были высланы фуражиры, но жители не выезжали под предлогом, что они боятся слишком большого числа выехавших к цепи людей.

Видя из действий бухарцев, что они стараются выиграть время, и сохраняя за движением только характер понудительный, я решился, имея два письма от эмира, в которых он отказывался от прежних притязаний, возвратиться обратно, тем более что недостаток в корме для лошадей не позволяет оставаться долее, а между тем 9 февраля было только ближайшим возможным сроком прибытия русских из Самарканда в отряд, и легко могло быть, что обстоятельства, не зависящие от эмира, могли их задержать, или же эмир, рассчитывая на скорое прибытие всех своих подкреплений с артиллерией, имел в виду поддержать силою такие условия, на которые я не мог бы согласиться.

Решившись отступить, я приказал 9 февраля еще сделать фуражировку. Посланные для этого две роты с 2 орудиями под начальством подполковника Фовицкого, добыв дров и сена, вернулись в лагерь без выстрела как с нашей, так и с бухарской стороны. В тот же день, вечером, были посланы еще две роты с 2 орудиями под начальством майора Назарова, которые также произвели удачную фуражировку, причем бухарцы, хотя и показывались, но подходившие близко были отгоняемы выстрелами.

10 февраля получено мною третье письмо от эмира, подтвердившее обязательство его о возвращении русских посланных; на словах посланный передал, что эмиром приказано продавать нам дрова и сено, что подтверждено и письмом джизакского бека.

Оставаясь при прежнем намерении отступить к Сырдарье, так как со стороны бухарцев могли произойти новые проволочки, я начал 11 февраля обратное движение, уведомив эмира, что в доказательство, не имея другой цели, кроме возвращения посланных, я отхожу к Сырдарье, где и буду их ждать согласно данному им в трех письмах обещанию.

Как только отдано было приказание о приготовлении к выступлению, джизакский бек прислал уведомление, что, согласно приказанию эмира, все требуемое нами будет немедленно выслано. Я отвечал, что не имею уже ни в чем надобности, и затем отряд начал обратное движение; бухарцы, которых с утра нигде не было видно, высыпали все; когда отряд начал отходить, толпы их, сколько можно было приблизительно определить, от 8 до 10 т., врассыпную стали обходить отряд со всех сторон, держась, впрочем, на довольно далеком расстоянии, те, которые осмеливались подходить на расстояние верных выстрелов, были немедленно отгоняемы с потерею. Проводя нас от 6 до 7 верст, они неожиданно, как бы по приказанию, разом отступили. В этот день отряд перешел на позицию в 15 верстах от бывшего лагеря, где находился подножный корм, который мог подкрепить верблюдов и лошадей для дальнейшего движения.

Обратное движение, равно как и движение к Джизаку, совершено было без всяких потерь, а 14 февраля я расположился лагерем на левом берегу Дарьи, у места бывшей переправы, где и ожидаю разъяснения обстоятельств.