 |
Хлебушек. Колоски. Уроки Саи Бабы
|
|
|
|
Хлеб
После войны, в 1948–1949 годы, наша страна-победительница голодала.
Нас было семеро. Отец работал в шахте, мать домохозяйничала — куда с такой оравой пойдешь работать. Перебивались в основном картошкой. Хлеб был в большом дефиците.
Если удавалось купить килограмма три муки и напечь оладьи, то это был праздник.
Основным добытчиком хлеба в семье был я. Мне было 5 лет. Я был худой, как скелет. Меня так и дразнили на улице — Шкиля-Шкилет.
Я был вечно голоден. И когда входил в хлебный магазин, я окунался в аромат хлеба, насыщался им.
Но попасть в этот магазин нужно было через великие муки.
На руки, т. е. на одного человека, давали всего полторы булки хлеба.
Но чтобы этот хлеб взять, нужно было занять очередь в четыре часа утра, т. е. за четыре часа до открытия магазина. Хорошо летом, а зимой?
Люди жгли костры, чтобы согреться и дотянуть до открытия магазина. Но, отстояв 4 часа, ты мог хлеба и не взять, привозили его немного, а желающих было в 2–3 раза больше.
Перед самым открытием магазина у входа собиралась громадная толпа. И вот наступал момент открытия. В окно было хорошо видно, как продавец идет к дверям. Толпа замолкала и напрягалась. Продавец открывал крючок и стремглав бросался за прилавок. И, о Боже, что тут начиналось!
Вся эта громадная толпа пыталась одновременно вломиться в узкие двери. Кто-то истошно кричал: «Придавили, о-о». Кто-то пытался образумить толпу: «Дайте пройти очередникам, дайте очередникам». Какой там очередникам. Толпа зверела. Если кого сбивали с ног, то он был обречен. Его размалывали ногами. Потому что остановить и повернуть назад эту массу было невозможно. Наконец голова толпы иногда вместе с дверями проламывалась в магазин. Почти мгновенно вслед за нею магазин до отказа набивался людьми. Очередники пытались найти друг друга. Но одни уже успели взять хлеба и уйти, другие еще не смогли пробиться в магазин. Очередь ломалась. Кто-то матерился, кто-то плакал.
|
|
|
Где тут пятилетнему малышу было пробиться. Но я пробивался. Где между людей, где между ног я подползал к прилавку, втискивался между двумя очередниками и замирал.
— Откуда взялся этот мальчишка? — обычно кричала какая-нибудь женщина, наблюдавшая за прохождением очереди.
Сердце мое замирало: «Сейчас выгонят».
— Чей это парнишка, — продолжала кричать она.
— Ой, да это же мой, — обычно вскрикивала какая-нибудь сердобольная женщина.
— Что же ты туда прибился, иди ко мне.
Она прижимала меня к своему подолу.
И наконец-то я подходил к продавцу, отдавал заранее отсчитанные деньги и получал взамен заветные полторы буханки хлеба.
Я летел домой, как на крыльях. Все пело во мне: «Взял, опять взял хлеба». Я представлял себе, как мать встретит меня, всплеснет руками: «Кормилец ты наш, опять хлебушка взял. Господи, спасибо тебе». Она крестилась, смахивала слезы, а я был вне себя от счастья.
Однажды летом, засунув под рубаху заветную буханку, я, счастливый, бежал домой, но вдруг дорогу мне перегородил невысокий, но крепкий парнишка.
— Чего несешь? — угрожающе спросил он.
— Хлеб, — простодушно ответил я.
— А ну давай сюда!
Я прижал хлеб к груди и начал кричать.
Откуда-то вывернулись еще парнишки, сбили меня с ног, вырвали хлеб и убежали.
Я валялся в истерике в дорожной пыли и истошно кричал: «Хлеб, отдайте мой хлеб! »
Из дома напротив вышла женщина, подняла меня, отряхнула от пыли, утерла подолом платья слезы и повела в дом. Там она сполоснула под умывальником мое лицо и усадила за стол.
— Они отняли у меня мой хлеб, — всхлипывая, причитал я. — Они отняли хлеб, что я теперь скажу своей маме?
|
|
|
Женщина налила мне стакан чаю и положила рядом кусочек сахара.
Господи, сахар, мы могли пить с ним чай только по праздникам. Я зажал кусочек в кулачок. «Можно я его сестренке отнесу? » — попросил я.
— Можно, можно, — погладила меня по голове хозяйка.
Я выпил чай и поднялся. Из другой комнаты вышел мужчина с булкой хлеба в руках. Видно, он тоже недавно принес ее из магазина.
— Что ж, мать, режь, — сказал он.
Женщина взяла булку и, разрезав ее пополам, одну половину протянула мне.
— На, неси домой.
Я схватил хлеб, сунул его под рубаху и, прижав к груди, ринулся к порогу.
— Погоди, я немного провожу тебя, — остановила меня женщина.
— Почему только полбулки? — спросила мать, когда я протянул ей хлеб.
— Столько досталось, — соврал я.
Прошло уже более 60 лет с тех пор, а я хорошо помню этот случай. И эту женщину с мужчиной, и того парнишку, который отнял у меня хлеб.
Это был Саня Соколов, с которым мы потом сидели за одной партой и очень дружили.
Добро не забывается, а зло должно быть прощено и забыто.
Все живет, пока о нем помнишь.
Хлебушек
Кто-то обронил в трамвае булочку и не поднял, видимо, постеснялся взять с грязного пола.
Входящие в трамвай кто обходил эту булочку, а кто случайно подпинывал ее.
— А я сидел, смотрел на эту булочку и мучился: поднять — не поднять, поднять — не поднять.
Вижу, и другие в трамвае как-то неудобно себя чувствуют.
Вошла сгорбленная старушка с добрым морщинистым лицом. Опираясь на клюку, она с трудом поднялась по ступенькам и увидела булочку.
— О, хлебушек, — сказала она.
Кряхтя, наклонилась, подняла булочку, сдула с нее пыль, достала чистый платочек, завернула в него булочку и положила в карман.
И всем нам стало как-то стыдно перед этой старушкой. Уж я-то знал, что такое хлеб.
Впервые досыта я наелся хлеба в 12 лет, через два года после смерти Сталина.
Знал, но не поднял — не решился.
А эта женщина не задумываясь подняла, потому что, как и я, знала цену каждой крупинки хлеба особенно то время, когда ей нечем было накормить своих детей.
Колоски
Отец работал на шахте в лаве забойщиком.
Осенью, приходя с работы, он ел картошку без хлеба. Потом брал мешок и шел в поля собирать оставшиеся после уборки хлеба колоски.
|
|
|
Дело это было опасное. Даже оставшиеся на поле, уходящие под снег колоски собирать было запрещено. За них могли посадить в тюрьму, как за воровство.
Главное было не нарваться на объездчика — колхозного сторожа. Ягоду клубнику на колхозных землях собирать запрещено. Поймает, заставит высыпать на землю и растопчет.
Но отцу везло. Иногда ему удавалось набрать целый мешок колосков. Мы их обмолачивали, провеивали. И чистое зерно отец нес на мельницу. И когда он приносил домой муку, у нас начинался праздник. Мы пекли оладьи. Иногда мать заводила блины или пекла пироги с картошкой.
Однажды отец напал на просыпанное с комбайна зерно. И вместе с землей и мусором насобирал его целых полмешка. Выйдя с поля на дорогу, он наткнулся на проезжающего на коне председателя колхоза.
— Где взял зерно? — жестко спросил тот.
— Насобирал. Вот прямо с землей, с мусором.
— Врешь, падло, украл.
Ударом кулака он свалил отца на землю и стал пинать.
Если бы не вмешательство проезжающего мимо какого-то военного, он забил бы его до смерти.
Военный уложил почти бездыханное тело отца на кошелку и повез в больницу. Но по дороге отец очнулся и попросил отвезти его домой.
И военный привез его, беспамятного, во двор дома.
— Эй, хозяйка, принимай своего мужика, — крикнул он матери.
У отца оказались переломаны ребра, рука, проломлен череп.
Как он выжил, непонятно. Наверное, из жалости к нам. Нас было пятеро, старшему всего десять. Кому кормить? Матери такую ораву не поднять. Одна дорога в детдом. Наверное, потому и выжил.
Было это в 1948 году, через три года после окончания войны.
Так было. Так мы жили, и наша жизнь казалась нам нормальной. Потому что все в нашей округе жили так. И по-другому нам, казалось, жить нельзя.
Но как же все относительно в этом мире.
Оказывается, в это время в других местах, в других государствах жили совсем по-другому, и это наша нормальная жизнь для них бы оказалась невыносимой.
И это теперь уже наша история, наш опыт, из которого мы должны извлечь мудрость.
|
|
|
Уроки Саи Бабы
Вхожу в помещение и вижу, сидит не то Ваня, не то Вовка. Весь дрожит. Я прижал его к себе. Чувствую, весь больной.
«Господи, — взмолился я, — отними у меня, дай ему, Господи. Пусть лучше он, чем я».
Чувствую, как тело ребенка перестало дрожать и от него пошло живительное тепло.
Открыл глаза, посмотрел: Саи Баба был ребенком.
Это Его уроки, Его тесты.
Часто просыпаюсь от плача Вовки. Плачет на улице, будто потерянный.
Вскакиваю: Господи, да кругом же горы, откуда ему быть здесь?
И сердце щемит: плачет Вовка. Душа его плачет. Когда у родителей так, то страдают дети.
Господи, помоги ему!
|
|
|
