 |
Чума за поворотом. Ус, ум, ибус, орум
|
|
|
|
ЧУМА ЗА ПОВОРОТОМ
В нескольких шагах от того места, где сидели трое друзей, тропинка сворачивала в заросли тростника. Но все трое следили не за зарослями тростника, а за поворотом. Ведь как раз оттуда внезапно может показаться человек, зверь или еще кто-нибудь. Если бы этот поворот был в Африке, из-за него мог выскочить тигр. К счастью, Италия не Африка, потому что встретиться с тигром не слишком большая радость. Конечно, из-за поворота может выехать и повозка, доверху нагруженная всякой снедью. Но таких повозок за все средние века по этим местам проехало пять или шесть, так что лучше на это не надеяться…
Чаще же всего из-за поворота на вас нежданно-негаданно налетает чума. Но и с ней встретиться не слишком приятно.
А пока Тысячемух, Початок и Недород, почесывая ноги и растирая их плевками, поглядывали на поворот. Вот из-за поворота показались наконец пусть и не сам папа, но его верные слуги, три монаха. Они шли согнувшись, словно толкали перед собой тележку, а на самом деле толкали только воздух. Друзья вскочили и стали ждать гостей.
— Хорошо, что вы пришли, братья-монахи, — сказал Початок.
— Чем же это хорошо? — спросил один из монахов.
— А тем, что мы голые, босые и голодные.
— Пост очищает души грешников, — ответил монах.
— Кто же эти грешники? — спросил Недород.
— Все люди на этой земле.
— Но все-таки одетому грешнику лучше, чем босому, голому и голодному. А раз так, почему бы вам не поделиться с нами едой и одеждой?
— Наши одеяния освящены папой, их не могут носить простые смертные.
— Мы не простые смертные, а бродяги, — ответил Недород. — И потом сначала нужно примерить ваши сутаны, подойдут ли они нам.
|
|
|
Монахи хотели было пройти мимо, но трое друзей их не пропустили. Недород стал рыться в корзине монахов, наполненной чем-то до самого верху. «Наверно, тут всякая вкуснятина», — подумал он, жадно облизываясь. Оказалось, что в корзине лишь сплошные клочки бороды. Тогда Недород опрокинул корзину и вывалил все на траву — посмотреть, нет ли чего съедобного на дне.
Монахи страшно разгневались и бросились собирать пучки волос, ведь борода некогда принадлежала усопшему монаху Гуидоне и была драгоценной реликвией. Пока они собирали в траве пучки волос, Тысячемух подумал, что раз уж нельзя отобрать у монахов их священные одеяния, пусть хоть отдадут сандалии. Так он трем монахам и сказал. Самый старый из них сначала не согласился, но потом сказал: «Ну, сандалии я, пожалуй, отдам». Два других монаха тоже не стали сопротивляться, лишь бы избавиться от этих оборванцев. Но когда монахи подняли сутаны, то оказалось, что они все трое босые. Тысячемух, Початок и Недород ощупали ноги монахов и убедились, что сандалий на них нет. Выходит, монахи их обманули?! Ах, так, ну ладно же! Трое друзей набросились на монахов, содрали с них сутаны и по неосторожности немного кожи.
УС, УМ, ИБУС, ОРУМ
По каменистой дороге цепочкой плелись пропыленные люди. Они пришли сюда из разных дальних мест. Впереди, опираясь на палки либо ползком, царапая землю ногтями, брели калеки. За калеками шествовали кардиналы в красных мантиях, а за кардиналами шагали солдаты. За солдатами в паланкине из ивовых прутьев несли папу римского. А за папой в рваной одежде ползли на коленях верующие. И, наконец, за ними со свечой в руке, отдельно от всех прочих, шли принцы.
Куда направлялся папа? Никто этого не знал, ведь папа никому об этом не говорил. Время от времени калеки останавливались. Тогда останавливался и паланкин, носильщики могли передохнуть.
Когда процессия остановилась неподалеку от трех друзей, они преклонили колени. И тут к трем «монахам», а вернее, к Тысячемуху, Початку и Недороду в одеянии монахов приблизился кардинал и произнес:
|
|
|
— Его святейшество желает, чтобы его исповедал один из вас троих.
— Какое святейшество? — пролепетал Початок.
— Его святейшество папа. Эту великую честь он хочет оказать самому бедному и кроткому из вас.
Под ногами у трех друзей сразу образовались три желтые лужицы, так велик был их страх.
— Самый кроткий из нас ты, Початок, — сказал Недород.
— Нет, нет, я вовсе не кроток.
— Я и подавно, — заявил Недород.
— Как?! Вы оба голодны и босы. Может ли человек быть беднее и смиреннее?! — воскликнул Тысячемух.
— Ты тоже голоден и бос, — сказал Недород.
— Да, но у меня когда-то был конь. И потом меня обуревает гордыня. Я недостоин исповедовать папу.
Кардинал суровым голосом приказал им решать, и поскорее.
Тысячемух повернулся к друзьям и стал считать.
— Эни-бени, рики-паки, буль-буль, парики-шмаки, деус-деус, космо-деус, бац. — Он ткнул рукой Початка: — Тебе, — но тот сразу пустился наутек.
Недород тоже попытался было бежать, но Тысячемух вовремя схватил его за ногу. И снова принялся считать:
— Эни-бени, рики-паки…
На этот раз идти выпало Недороду. Но тот силой вырвался и помчался куда глаза глядят. Кардинал стоял и смотрел на всю эту сцену, разинув рот от изумления. Тысячемух взглянул на кардинала и медленно направился к паланкину с белым балдахином. Дрожащими руками раздвинул полог и просунул голову внутрь, чтобы исповедать папу. От страха и стыда он зажмурил глаза. Под балдахином пахло ладаном и еще чем-то терпким.
Папа говорил что-то кротким голосом, но Тысячемух не понимал ни слова. Каждое из них кончалось на «ус», «ум», «ибус», «орум», из чего Тысячемух догадался, что папа говорит по латыни. Потом его холодная рука легла Тысячемуху на голову. Папа поцеловал ему руку, а затем легонько ткнул его пальцем лоб. Папская исповедь закончилась.
Процессия калек, убогих и солдат снова двинулась в путь, распевая псалмы, которые уносило вдаль ветром.
А Тысячемух так и остался стоять с закрытыми глазами, пока не подошли Початок и Недород. Тут он открыл глаза и заговорил. Но изо рта вылетали почему-то лишь непонятные слова, которые кончались на «ус», «ум», «ибус», «орум».
|
|
|
