 |
Хронометраж пленэра на фоне альпиниады 14 глава
|
|
|
|
...На центральной площади посёлка развернут базар. Сюда собрались люди из всех окрестных селений. Маленьких детей женщины принесли за спиной в коробах, сплетённых из бамбука. У каждого представителя мужской части населения за поясом непременно торчит грозный нож кукри.
Продавцов на базаре больше, чем покупателей. Но это мало кого беспокоит и никого не расстраивает: восточный базар существует не столько для торговли, сколько для общения.
Мы очень голодны. Купили на всю компанию много какого-то, на вид очень аппетитного, местного печенья. Но оказалось, что его есть невозможно. Тогда Юрий Агафонов купил бананы. Наконец-то привычная, родная русская еда!..
...Заморив червячка, отмываемся от дорожной пыли и пота под водопроводной колонкой на базарной площади при большом скоплении любопытствующего народа. Крохотный, сморщенный местный старикан под дружный, одобрительный хохот рыночной толпы, восторженно ощупывает обнажённых Агафонова и Яковенко, восхищаясь их белизной и могучестью.
...Устав от отвратительной пищи, подаваемой в ночлежках, Юра Просятников вызвался приготовить настоящий плов. Вместе с Витей Буйленко он отправился произвести необходимые закупки. А мы в это время устраиваемся на ночлег. Разместились в большой проходной глиняной комнате, по которой гуляет пыльный сквозняк. Скорей бы уж подняться в горы на такую высоту, где нет гавкающих собак, орущих петухов и людей, где можно нормально есть, рисовать и спать, ночуя в родных палатках!
...С кухни пришёл потрясённый Гончаров и рассказал, что троих купленных для плова кур, шерпы связали и, засунув в кастрюлю, облили крутым кипятком. И живых, дико орущих птиц, начали ощипывать! Вот это буддистская любовь к животным! Или это ближе к индуистской традиции жертвоприношений?
|
|
|
Лёша Яковенко сквозь дрёму пробурчал, что это правильно — перед операцией больного всегда моют и бреют...
...Генерал Агафонов выдал Саше Алейникову десяток наручных и карманных часов, привезённых из Краснодара в Непал для подарков и призов нашим здешним помощникам. И Саша открыл на базаре торговлю российскими часами. Рынок оказался мгновенно парализован — все торговцы и покупатели, забыв о своих делах, сгрудились вокруг. Чуть припозднившийся Эдуард со своей видеокамерой и фотоаппаратами не смог пробиться к центру событий. Часы вызвали всеобщий восторг и восхищение. Шерпы разглядывают часы, примеряют к руке, прикладывают к уху, опускают в кружку с водой, чуть на зуб не пробуют. Но зачем жителю высокогорной гималайской деревни часы? Здешние крестьяне определяют время по солнцу. И едва ли во всей деревушке хватит рупий, чтобы хоть одни часы купить.
...Ближе к вечеру сходили в Управление национального парка - зарегистрировались и получили разрешение на вход. У Гончарова неожиданно возникла проблема с разрешением на пользование профессиональной японской видеокамерой. Оказывается, разрешение нужно было получить в столице. Кто ж знал? Пришлось чиновников обаять. Подарили им экспедиционные вымпелы и значки. И всё успешно разрешилось.
Наши фамилии вписали в толстенную книгу и каждого заставили расписаться.
Оказалось, что в пермите моя фамилия записана неверно. Так я и буду навсегда значиться в гималайской регистрационной книге — ДУДОК.
...Возле домика Управления выстроен из бамбука туалет, и мы с удовольствием им воспользовались. Все, до этого виденные и использованные в пути по Непалу, были ужасны — они крохотные! И уж очень-очень редкие. А тропы здесь многолюдные. И во время дневного перехода проблему справления естественных нужд решить невозможно. Люди с грузами шастают по тропе вниз и вверх постоянно. А на привалах непальцы (особенно непалки) обступают нас плотным кругом, разглядывают, ощупывают, хихикают — уединиться по своим делам невозможно.
|
|
|
...Юра Просятников сварил замечательный плов. И мы в полной мере им насладились под утроенную, по такому случаю, порцию профилактического рома. Ужинали на открытой веранде, и над нами плотно нависали, сидя на деревянном парапете, любопытные, дружелюбные, весёлые шерпы — жарко дышали в наши затылки и уши, заглядывали в миски и кружки.
...Вечером хлынул ливень, похолодало, и мы отправились спать рано, мечтая о полноценном отдыхе на полный желудок. Но опять помешали спать гавкучие собаки. Об одну из них, доведённый до бешенства Эдик Гончаров, сломал свой зонт. Это не помогло. Собак в Непале очень много.
А после полуночи разгулялось очередное шерпское веселье с песнями, хохотом и плясками под барабан...
Уже не возмущаемся. Спокойно терпим, воспринимая происходящее, как данность — как ливень, пургу, жару или мороз. Мы уже поняли, что бессонные ночи входят составной частью в понятие «гималайская экзотика». Зачем же лезть в чужой монастырь со своим уставом? Ну, выпивают люди по ночам, дружески общаясь… Весело смеются, поют и танцуют… Ведь не орут, не вопят, не буйствуют, не оскорбляют никого, не дерутся. А как-то в родном Краснодаре я возвращался вечером домой в полупустом трамвае вместе с дочерью и её подругой. На одной из остановок в вагон ввалилась агрессивная компания. Пьяные парни свистели, свирепо матерились, били ногами в кресла, колотили кулаками в окна, орали злобно: — Кто против нас? Кого убить?..
Обожгло чувство мучительного стыда перед девушками. И страх за них. Но обошлось. Никого из пассажиров не зацепив, на следующей остановке пьяные вывалились из вагона в темноту.
В Непале ни о чём подобном и помыслить невозможно!
12 апреля.
Подъём в 5-30. Мутный, бесцветно-белёсый прохладный рассвет быстро разгорается в ослепительно яркий, огнедышащий день.
Умываемся под водопроводной колонкой, а вокруг с любопытством толпятся чумазые, сопливые, ясноглазые, белозубые, весёлые, симпатичные детишки. И красивые, грациозные девушки чёрным хозяйственным мылом и стиральным порошком моют под холодной водой свои прекрасные длинные, густые, блестящие иссиня-чёрные волосы. А свои великолепные зубы они ничем никогда не чистят.
|
|
|
Жизнь в посёлке кипит. С раннего утра люди строят новый дом. Мужчины с трудом, но весело пилят ножовками толстые балки. Женщины замешивают глину и с трудом, но весело таскают тяжесть по шаткой лестнице на второй этаж. Дети весело помогают взрослым.
...Выше Седоа тропа стала более дикой. Здесь меньше ходит народу. Перешли прозрачную полноводную речку с глубокими каменными ваннами. Знали бы о ней вчера, пришли бы сюда купаться. А теперь — мимо, вверх.
...Через 4 часа пришли в посёлок Ташигаун. Здесь запланирован очередной ночлег. Высота 2015. Здесь малолюдно и очень чисто. И есть приличный туалет. И даже примитивный душ с чёрной пластиковой бочкой наверху, чтобы вода под солнцем нагревалась.
Тут наконец-то я смог написать первую свою гималайскую акварель. В этот раз непальцы почти не мешали. И работа удалась.
…К вечеру погода испортилась. Собирался написать закатную панораму с Канченджангой, но она закрылась плотными розово-сиреневыми облаками. Ничего не видно. И над нашим завтрашним подъёмом нависла непроглядная фиолетовая стена сплошных туч. Сгустившаяся над горами тьма расползается вверх по небу ужасающей тучей, похожей на дракона. Вскоре полил холодный дождь. Значит наверху сейчас идёт снег.
...Сегодня не только День космонавтики, но и новогодняя ночь — наступает 2055 год по непальскому календарю. Очередную профилактическую антилямблиозную акцию посвятили этому событию. Сирдар Тенги станцевал под аккомпанемент национального барабана мадало.
...Под Новый год мне всегда бывает грустно. И здесь сейчас накатила грусть. Идём и идём, нижем дни на дни. Ну и что? Ни особой усталости, ни интереса, ни радости, ни грусти. Скучно. «Горизонты, манившие нас, угасли один за другим, как тускнеет в плену тёплых ладоней светлячок или яркая бабочка». Всё, что вижу, давно знаю по книгам. Нет потрясений первооткрывания. Чуда нет. Нет даже ожидания чуда. Слишком поздно это. Всему своё время. Моё время для Гималаев прошло. Нет уже трепетной восторженности в сердце. Романтизм в душе угас. Я уже стар, как тот несъедобный козёл.
|
|
|
Или эта мрачность в душе оттого, что не удаётся пока начать живописную работу? Именно в ней для меня смысл и главное удовольствие жизни. Если несколько дней подряд нет возможности писать или рисовать, я начинаю болеть. В Гималаях я не затем, чтобы просто идти и смотреть по сторонам, а чтобы средствами живописи запечатлеть увиденное и пережитое.
Я горный турист и альпинист, живописец и график. Я рисую и пишу снеговые горы — выше зоны леса. Потому, что хорошо их знаю. Было бы странно, даже нелепо, если бы я горы не изображал — если не я, то кто?
Как спортсмен, мыслю категориями тактики и техники.
Как художник, мыслю ритмом, тоном, пластикой линий и пятен, формой, цветом локальным, цветом дополнительным, колоритом, цветовыми и пространственными отношениями. Зрительными образами.
Но этого не хватает. После общения с горами хочется поделиться впечатлениями ещё и словесно — рассказать об увиденном и пережитом, письменно это зафиксировать. В горах не только рисую, но и веду дневники. В горах — жизнь!
А в городе живу нелепо. Бездарно превращаю невосполнимое время проносящейся жизни в мгновенно исчезающие деньги. Примитивно и низменно. Обидно. Провожу жизнь в добывании пищи, в её переваривании и испражнениии. Как животные. А мечтается о высоком, о божественном!
Хемингуэй однажды сказал: «Бык на лужайке — здоровый парень, бык на арене — неврастеник». А мы, изнеженные потомственные горожане, стремящиеся к комфорту, но любящие даль и горную крутизну — где наша арена, где лужайка?
…Да, что-то сегодня действительно грустно. Беспросветно. А поводов-то нет. Наверно это возрастное. Я ведь родился в 1948 году, а нынешней ночью наступает 2055 год! Я - старый маразматик.
Нам лишь кажется, что с годами мы умнеем. Ничего подобного! Мы становимся опытнее, это да. А потому недоверчивее, осторожнее, предусмотрительнее и изворотливее. И ленивее, равнодушнее, циничнее. Наивные иллюзии каменеют в глупую убеждённость. Горячий романтизм остывает, наступает скучная рассудительность. Появляются обидчивость, робость и подозрительность.
И ослабла уже вера в справедливость и красоту, иссякла надежда на улучшение. И не замечается хорошее в настоящем, но прощается плохое в прошлом. И чувствуем всё хуже. И понимаем меньше. И становимся неспособными воспринимать перспективу.
К сожалению, я перешагнул тот счастливый возраст, когда по утрам ощущал прилив сил, бодрости и оптимизма. Когда казалось, что предстоящий день бесконечен, а я неисчерпаем. И всё, что в жизни задумал, обязательно получится.
|
|
|
Эдик Гончаров на тринадцать лет старше, но он бодр и весел. Он не маразматик. Он мудрый. Он на всех наших маршрутах всегда был старше всех. И привык.
А я сегодня впервые, здесь в Гималаях, осознал свой возраст. Хорошо, что пока не ощутил. Нам с Эдиком идётся легко и вдохновенно. Как в молодые годы, когда мы ходили в тройке с Владиком Вайзером. Будь он жив, был бы сейчас с нами. Мы дожили до Гималаев. И динамический стереотип, обретённый когда-то на сложных маршрутах, очнулся в теле и омолодил его. Но — тоска! Без поводов. Вдруг вспомнилось из Остера:
Никогда не мойте руки,
Шею, уши и лицо.
Это глупое занятье
Не приводит ни к чему.
Вновь испачкаются руки,
Шея, уши и лицо,
Так зачем же тратить силы,
Время попусту терять.
Стричься тоже бесполезно,
Никакого смысла нет.
К старости сама собою
Облысеет голова.
Ладно! Как сказал сейчас Юрий Агафонов: — «Раньше ляжем — раньше выйдем». Пора спать. Нужно проснуться пораньше, и пораньше выйти в путь. До жары.
13 апреля.
Воспоминания о прошедшей новогодней ночи самые добрые. Собаки не лаяли, петухи не орали. И шерпы пели вдали очень мелодично, и ритм их мадало не мешал, не раздражал — убаюкивал.
...Подъём в 5 часов. Утро безоблачное. Тоскливо гадает далёкая кукушка. Горы в плотной серебристо-голубой дымке.
...Идём безостановочно вверх по крутой каменистой тропе. Она засыпана опавшей листвой. Это значит, что лето кончилось, мы поднялись выше него. Мы приближаемся к вечным снегам, и скоро наступит зима. А пока звонкий хор птиц поёт под звон ручьёв, бегущих поперёк тропы с высокого склона слева. Эдик Гончаров, как всегда на затяжном подъёме, читает вслух стихи.
...Спустились в глубокий каньон, перешли по бревенчатому мостику речку и круто взобрались на противоположный высокий склон. Прошли под гигантской каменной глыбой, страшновато нависшей над тропой. За ней вновь мостик через очередную речушку. И снова тропа круто ведёт нас вверх. Вокруг цветущие деревья белой магнолии и алого рододендрона. Вдоль тропы цветёт земляника и примула. Позади справа, глубоко и далеко внизу туманится ущелье Арун. Над ним, уходя вверх и вдаль, голубеют причудливые силуэты вершин, коронованные матово поблёскивающими вечными снегами. Солнце поджаривает затылок и шею, а в лицо дует холодный ветер с запахом талого снега. Как и у нас в горах, талый снег пахнет арбузом.
...Вот уже снег под ногами. Портеры, до этого шедшие босиком, впервые обули кеды.
...Час за часом поднимаемся по крутому узкому гребню, вытаптывая ступени в глубоком снегу, перелазя заснеженные скальные жандармы. Несколько мест довольно неприятных.
...Обеденный перекус, свесив ноги в трехкилометровый обрыв. Кубанское сало запиваем сладким холодным чаем с печеньем.
...Вокруг громоздятся снеговые горы, ослепительно залитые ярким и жарким новогодним непальским солнцем. Красотища! Будь на то моя воля, занятия туризмом и альпинизмом ввёл бы в школьную программу, сделал их обязательными для всей молодежи. Нежные, робкие и слабые в горах становятся сильными и мужественными, не грубея. А сильные и мужественные обретают нежность, не слабея.
Хорошо бы никогда в жизни не встречать трудностей, бед и опасностей. Но так не бывает. Значит нужно готовиться встретить их достойно. Сила духа не мышца, которую можно накачать за месяц. Сама жизнь — повседневная, ежеминутная — куёт силу духа. Горные походы и восхождения — тугая концентрация жизни — лучший тренер. Генерал Агафонов понимает это. И он помнит слова Макаренко о том, что нельзя воспитать мужественного человека, если не ставить его в условия, требующие проявления мужества. Потому и создал в своем институте клуб туризма и альпинизма.
В Агафонове гармонично сочетаются боевой офицер – умелый и опытный оперативник, учёный – юрист, экономист и философ, и крупный хозяйственник, педагог, великолепный организатор, превосходный руководитель, классный спортсмен.
Он знаток литературы и искусства. По натуре поэт. Эстет. Жизнелюб.
При постоянной, плотной занятости, — превосходный отец: воспитывает семерых детей, пятеро из которых приёмные.
Позволяет себе неординарные поступки, никак не вписывающиеся в рамки «здравого» осторожно-житейского смысла. Один его спортивно-патриотический лагерь «Надежда» для перевоспитания подростков, состоящих на учёте в милиции, чего стоит! А поисковые экспедиции молодёжи по местам боёв в годы Великой Отечественной войны! А наши горные экспедиции!
Знаю генерала ещё с тех весёлых лет, когда он – студент экономфака Кубанского государственного университета, руководил университетской горной секцией. Уважаю его. Прежде всего, пожалуй, за то, что умеет доверять людям, безоглядно рискуя и репутацией своей и карьерой. И ни разу не ошибся. Решительно берясь за дела головоломные, невозможные и просто немыслимые для других, он неизменно добивается успеха. И он умеет быть благодарным: редкое качество редкого начальника — дарить подчинённым радость и в процессе работы, и после её окончания.
...Продолжили траверс гребня и через семь часов вышли к месту ночлега. Пологая, широкая снежная седловина Кхонгма. Высота 3700. По сторонам далёкие панорамы — снежные, остроконечные. Впереди громоздятся высокие заснеженные скалы — наш завтрашний путь.
...Задул ветер. Солнце скрылось за тучами. Подмораживает. Мокрые ботинки костенеют. Портеры с нашим грузом далеко отстали. Ждём их и медленно замерзаем. Чтоб совсем не окоченеть, вытаптываем в глубоком снегу площадки для палаток. Хоть бы шерпы успели принести их до темноты!
...Хотел заняться акварелью, но воды нет — вокруг лишь снег да лёд. А водка, которой развожу акварельные краски на морозе, где-то в одном из баулов ещё поднимается с портерами по гребню.
...Первых носильщиков, и с ними измученного мистера Пробежа, сирдар Тенги привёл через два с половиной часа. Остальные подошли через пять. Мой баул прибыл последним.
...Сегодня впервые ночуем в палатках. Наконец-то! Они нам привычнее, чем деревенские ночлежки. Спим по двое: Агафонов — Буйленко, Тенги — Пробеж, Просятников — Алейников, Гончаров — Дудко. Доктор экспедиции Алексей Яковенко спит с жестяным ящиком, в который упакована экспедиционная аптека.
Портеры от предложенной им палатки отказались. Их выносливость, морозостойкость и оптимизм восхищают. Их кеды превратились в ледышки. Сквозь ветхую одежду синеют дрожащие худые тела. А они хохочут! Ночевать устроились на крутом заснеженном склоне в залитой льдом скальной нише. Подстелили мешковину, прижались друг к другу, и — поют! Замечательные ребята! Они доброжелательны, предупредительны, уважительны и учтивы — без назойливости и либезения, без подобострастия и раболепия. Они свободолюбивы, независимы и горды. Без презрительности, наглости и хамства, без националистического психоза и экстремизма. Они полны жизни и чисты душой. Они вызывают симпатию и уважение.
...Гребень пылает в огне солнечных закатных лучей. Вершины гор горят в небе маяками. Солнечный свет медленно угасает и всё многообразие горных долин, склонов и небес сливается в общий сумрак прекрасного и таинственного гималайского вечера. Лишь несколько высочайших вершин, повиснув в тёмной небесной синеве, ещё тлеют мягким оранжевым светом. Потом и они гаснут. Быстро смеркается. Горы плавно растворяются в темноте, недолго еще сохраняя по контуру ослепительный золотой кант.
Сизая пелена сумерек постепенно сгустилась во тьму. Короткое, но нетерпеливое и напряжённое ожидание звёзд. И на горы опустилась тихая холодная ночь, осенённая двоящимся в вышине потоком Млечного Пути. Он белеет в мерцающей звёздной темноте. В разных направлениях небо пересекают яркие светящиеся точки — космические аппараты. Мы сейчас к ним значительно ближе, чем обычно. Как редко мы замечаем их в залитых рекламными огнями суетных городских вечерах! Забавно... Лишь оторвавшись от цивилизации, вступив в простую и трудную жизнь среди первозданной природы, мы осознаём высоту достижений цивилизации.
В небе мерцает невообразимая масса звёзд. Они горели всегда. Они будут гореть всегда. Их видели наши предки, увидят наши потомки. Их бесстрастный, бессмертный свет струится через глаза в душу, наполняя ее неведомым в городской жизни покоем и тихим восторгом.
Неправда, над нами не бездна, не мрак —
Каталог наград и возмездий.
Любуемся мы на ночной Зодиак,
На вечное танго созвездий.
Испытываю странное чувство — ощущение знакомой, долгожданной привычности и, одновременно, нереальности окружающего. Возвышаются над сугробами крыши палаток... колеблются огоньки свечей сквозь палаточный капрон... уютное, кошачье мурчанье газовых горелок… запах готовящегося варева... обесцвеченные темнотой серые пятна усталых лиц... Мы постоянно переживаем радость успеха или горечь неудачи. И, достигнув намеченную цель, сразу намечаем следующую, стремимся к ней нетерпеливо…
Под нами многометровая толща снега. На окружающих склонах многие миллионы кубометров медленно текущего льда. И вокруг на многие километры ни одной живой души. Мы словно на другой планете — оторваны от всего земного мира. Сказочное царство! Здесь моя творческая мастерская, моё рабочее место.
Горы научили терпеть, научили умению приспосабливаться к обстановке, создавать себе рабочие условия, комфортность и находить удовольствие в самых неблагоприятных обстоятельствах. И, если уж так складывается, то и пренебрегать ради работы удовольствием и комфортом. Впрочем, понятие «комфорт» очень условно и субъективно. Для нас это возможность вытянуться в полный рост в палатке и наличие поблизости снега или льда, чтобы добыть воду для чая. Если, конечно, есть ещё бензин в примусе или газ в баллоне…
Очередная высотная ночь брызжет метеорами, вздрагивает редкими снеговыми обвалами. Только кашель нарушает стылую тишину. Постепенно снизошло прерывистое забытьё тревожного, неглубокого сна.
14 апреля.
Звёзды медленно увядают. Из прозрачного, светлеющего на глазах полумрака утренних сумерек, на фоне зардевшегося румянца зари, выявляется ломаная линия вершин. Рассвет плавно перекрашивает бирюзу неба в нежнейшие лиловые цвета с золотистыми оттенками.
Из туманной рассветной дымки, постепенно обретая контрастность и объёмность, медленно возникает нереальный в своей грандиозности Гималайский хребет: вознесённые в небесную бездну, облитые слепящей солнечной яркостью ледяные громады — великолепные, совершенные, вечные творения природы.
Восхитительная красота. И мощь, поражающая воображение, вызывающая нервный озноб.
А над прекрасными огромными горами — огромное прекрасное небо.
Здесь много гор, но от них не тесно. И над горами очень много неба, но под ним не скучно. Здесь просторно глазам и уму. Здесь спокойно сердцу и радостно душе.
...Ночью палатки обледенели и вмёрзли в снег. Сворачиваем – они громко хрустят.
В 6-30 выходим. Снег под ногами жёсткий и шершавый, как бетон. Без ледорубов, только с лыжными палочками на крутизне неуютно. Здесь лучше не падать. Если не разобьёшься, то уж сотрёшься точно.
...Карабкаемся по заледенелым скальным полкам, продираемся сквозь густые заснеженные заросли.
Наконец выбрались на гребень, и перед нами открылся широкий снежный цирк, за которым в ярком тёплом свете разгорающегося дня высится Макалу. Гора искрится в небесной сини. Её гребни блестят. Вдоль них реют на утреннем ветру розовые снежные флаги. Гора прекрасна, как талантливая скульптура. Словно не грубые и необузданные тектонические горообразовательные процессы вознесли её на порог стратосферы, а изваяна она сказочными волшебниками из конгломерата неба и земной тверди.
...Поднимаемся по заснеженной скальной пиле, обходя по жёсткому крутому снегу череду жандармов. Иногда перелезаем через них в лоб.
Слева открылся очередной крутой снежный цирк, обрывающийся в глубокое, забитое облаками ущелье. С его противоположного склона ниспадает по скалам водопад – колоссальный, грандиозный.
Справа наш гребень обрывается в бездонную пропасть. В её глубине облака. За ней вдали гряда снеговых гор, над которыми сияет прекрасная Канченджанга. Потоки тропического ветра сталкиваются в синеве с ледяным горным воздухом и в этом месте чистое, ясное небо внезапно застилается мгновенно возникающими облаками.
...Шаг за шагом, метр за метром, минута за минутой, час за часом — идём вверх. Снег раскис под жарким солнцем. Идём, глубоко проваливаясь. Когда останавливаемся отдохнуть — каждый раз — солнце прячется за облаком, и мы начинаем замерзать. А когда нужно идти — солнце открывается и жарит нещадно. «Закон подлости» в действии.
... Напряжённый траверс снежных склонов над глубоким скальным обрывом…
...Вышли на крутую снежную перемычку. Это южная седловина перевала Шиптон-Ла. Высота 4200. Небольшой спуск и вновь вверх, ещё выше. Пересекаем снежный склон, изборождённый лавинами.
...Долгий крутой подъём ко второй перемычке перевала. Задыхаясь, месим ногами рыхлый снег. Наконец взобрались на широкую снежную седловину. По карте её высота 4800. Здесь полощутся на ветру молитвенные буддистские флаги и ленты с мантрами. Тенги ещё подвесил к гирлянде флажки и ленту — за наш успех.
...Спустились в широкий снежный цирк, чтобы из него вскоре взойти на следующую седловину. Она выведет в ущелье Барун. А река Барун вытекает из ледника Барун. Это уже наш ледник. В его верховьях, у подножья Макалу, друзья ждут нас в Базовом лагере. До него идти ещё несколько дней.
...Склон качается в глазах синхронно с усталыми шагами. В теле вялость, противная слабость. Злое высотное солнце нестерпимо слепит и обжигает. А воздух ледяной. Нет здесь в воздухе водяных паров, нет долинной пыли и копоти, сам воздух так разрежён, что солнечным лучам нечего в нём нагревать.
Солнце призывно и поощрительно улыбается нам — загорайте! Но на этой высоте, при здешней чистоте и прозрачности воздуха, солнечные лучи буквально испепеляют кожу. Потому не о загаре заботимся, а о защите от него — всё время на лицах солнцезащитные маски, и ещё мажемся защитными мазями, кремами.
...Движемся медленно, пробивая глубокую траншею в рыхлом снегу. Вокруг царство снега и льда, а мы подыхаем от африканской жары и жажды. Сейчас под нашими ногами большое озеро — замёрзшее, заваленное снегом. Посередине цирка в мульде снег протаял и призывно блестит талая вода. Понимаем, что здесь сильно обгорим. Но сил уже совсем нет, и мы останавливаемся возле воды на обеденный привал. Сверху укрылись зонтиками. Но солнце достаёт снизу, отражаясь от снега.
Одно облако, висящее чуть в стороне и выше остальных, вдруг озарилось по контуру радугой. Просветы в облаке тоже окаймлены радужными цветами. Красиво! Мы такое с Витей Буйленко наблюдали однажды на Памире, поднимаясь с ледника Гармо на гребень хребта ОПТЭ. Но тогда спектральные цвета не были такими яркими, граница между ними была нечёткой. А это нынешнее облако ну просто великолепно!
...Вновь топчем промокшими ботинками ступени в глубоком снегу, взбираясь по высокому крутому склону. Долгий изматывающий путь, не требующий, к счастью, технических ухищрений.
...Сколько прошли после привала — час? Два? Или всего 15 минут? Чувство времени совсем задавлено усталостью.
...Наконец выбрались на седловину. Путь в вышину: выносливость, долгое упорство, преодоление усталости и страха, дурного настроения и раздражения, недомогания и мрачных предчувствий.
И теперь — блаженная неподвижность. И тишина. Огромная! Невероятная — бездонная, безграничная. И вокруг залитый ею огромный мир в снежно-ледовом сверкании. И пот на губах — солёное вино победы.
Горы обступили, вплотную приблизив и круто задрав горизонт, иззубрив его снежными гребнями, мощно контрастирующими с небом, набирающим всё большую яркость синевы.
Такая красота кругом, такой размах, такой простор!
Перехватило сердце. Сдавило душу. Это не медицинское, не сердечная недостаточность. Скорее, её избыточность — переполняющее всё твоё существо чувство восторга, его физическое ощущение, рождающее необъяснимую сладкую боль в глубине потрясённого сознания. Кажется, Станислав Лем говорил, что у людей будущего пребывание в горах станет таким же элементом культуры, как чтение книг, как общение с музыкой...
...Начали спуск в забитое снегом ущелье. На каждом шагу глубоко проваливаемся. Часто, зависнув на рюкзаке, беспомощно болтаем ногами в пустоте меж заваленных снегом каменных глыб. В глубине отчётливо слышно журчание талой воды. Мука мученическая!
Слева отвесная скальная стена с опасно нависшими снежными карнизами. Откуда-то с её верха рухнула лавина и, громыхнув по кулуару, сорвала камнепад. Это смертоносное месиво грохнулось на наши свежие следы буквально за спиной...
Скользя, спотыкаясь, падая, застревая меж невидимых под снегом камней, проваливаясь в бегущие под снегом ручьи, продолжаем спуск. Несчастный мистер Пробеж чаще не ногами идёт, а на четвереньках ползёт.
...Долгий, утомительный и небезопасный траверс крутого снежного склона под стеной камнепадоопасных скал. Со стены грохочут водопады. По отвесной бурлящей воде с грохотом рушатся камни. Неприятно. Но привычно — ситуация, как на родном Кавказе в весеннее межсезонье.
...Постепенно снега становится меньше. Через полтора часа спустились в джунгли. Чуть ниже границы леса на обтаявшей наклонной каменистой площадке среди деревьев стоит палатка. Возле неё нежно воркует влюбленная парочка – молодые англичане из Глазго. Говорят, что забрались сюда отдохнуть от цивилизации: — Вы-то нас понимаете?..
...Сбросили уже полтора километра высоты, а ещё спускаться и спускаться! Теперь — сквозь густые джунгли по забитому снегом крутому руслу ручья. Оскальзываемся на мокрых стволах упавших деревьев, на обледенелых камнях. Проваливаемся в ледяную воду. Сползаем по скользким скальным стенкам вдоль водопадов. Перебираемся по мокрым брёвнам и снежным мостикам через притоки. Если здесь кто-то сломает ногу... Стало понятно, почему многие экспедиции здесь навешивают перила.
...Противоположный склон ущелья Барун — крутые скалы, заросшие непроходимыми джунглями. Там явно никогда не ступала нога человека. Там могут ожидать любые, самые чудесные и чудовищные неожиданности. И не только «снежный человек», но гигантские динозавры могут обитать тысячами. И места хватит, и еды, и никто их не потревожит.
...Наше ущелье постепенно переродилось в каньон. По бокам узкой щели – уходящие в небеса отвесные скалы. С трудом пробираемся вдоль левой стены. И вот, на девятом часу изнурительной ходьбы, наконец-то оказываемся на орографически правом склоне ущелья Барун. Вышли из каньона внезапно — словно шагнули из темноты на свет сквозь трещину в стене.
...Место называется Цяте. Здесь традиционно останавливаются на бивак все экспедиции, идущие на Макалу.
Снега почти нет. По сравнительно ровной каменной площадке бегут прозрачные ручьи. Рядом с нашими палатками они водопадом срываются со стометрового скального обрыва к бурлящей внизу реке. Река яркого изумрудного цвета.
|
|
|
