 |
Хронометраж пленэра на фоне альпиниады 16 глава
|
|
|
|
Молодой человек Анатолий
Обладал исключительной волей:
Голодал босиком,
Не нуждался ни в ком
И от счастья упал с антресолей!
А если время твоего ухода ещё не пришло, то бояться нечего!
Обессилев, останавливаемся на привал под хрупким конгломератно-осыпным склоном, нашпигованным каменюками, готовыми обрушиться нам на головы. Вид жуткий. Но склон осветился недавно и не успел обтаять — пока здесь безопасно.
...Вновь рисковая ходьба по острым граням качающихся глыб розового гранита с вкраплениями гранатов. Прыжки через каменные расщелины, через ледовые трещины и воронки. Всё время то круто вверх, то круто вниз по ледниковому хаосу. Любуясь яркой голубизной ледяных стен, сочной изумрудностью в глубине трещин и разломов, хрустальным блеском сосулек в ледяных гротах.
А на то место, где недавно отдыхали, с грохотом обрушилась каменная лавина! Порыв ветра донёс пыль…
Конечно, нас переполняют чувства, конечно эмоции захлёстывают. Но все мы битые, тёртые горами мужики и не дотягиваем даже до самой нижней грани экстаза. Мы давно ходим по горам, и ни у кого уже нет романтического восприятия гор. Здесь не наивные восторженные новички, а суровые мастера, всё предусматривающие наперёд и избегающие неожиданностей. Мы не стремимся к неожиданностям и острым ощущениям. Мы их не любим. Нам нравится, когда скучно. Когда без приключений. Мы терпеть не можем подвигов. Для этого мы слишком ленивы. Страх, который частенько идёт по горам с нами в одной связке, не рисковый, не авантюрно-безрассудный, а ситуационно-аналитический. Он предупреждает и мобилизует. Мы остро чувствуем и твёрдо знаем ту грань опасности, которую в своих действиях никогда не переступим. Другое дело, что эта грань кому-то может казаться далеко вынесенной за пределы здравого смысла. Ну и пусть занимаются спортом. Спорт – игра. А альпинизм — это концентрированная жизнь. Альпинизм и в прямом и в переносном смысле выше любого спорта. Он духовнее, психологичнее, тоньше, проникновеннее, искреннее, глубже и шире. Он организационно сложнее, физиологически труднее, содержательнее, умнее, радостнее, нежнее, непредсказуемее, опаснее… и прекраснее!
|
|
|
С каждым прожитым днём жизнь укорачивается. В горах это ощущается с особой остротой. Здесь жизнь гораздо гуще, чем внизу, насыщена ощущениями и впечатлениями. Здесь живёшь, максимально выкладываясь, и радуясь этому.
Смерти не избежать. И искать её не надо. Она над всеми висит и настигнет в назначенный час — раньше, или чуть позже. И бояться не нужно, ведь двум смертям не бывать, а одной не миновать. Спокойно! Будем брать пример с индуистов и буддистов.
...В 14 часов добрались до ущелья, по которому предстоит последний крутой подъём к Базовому лагерю. А здесь, на 5300, передовой лагерь немцев и австрийцев. Хозяев нет, и все наши устраиваются на ночлег в немецкой кают-компании. Лишь мы с Гончаровым, по его инициативе, поставили палатку.
Место очень неуютное. Везде острые неустойчивые камни, везде круто. Даже просто переходя между палатками, нужно концентрировать внимание, контролировать каждый шаг. Чтобы не то, что ногу не сломать, а чтобы шею не свернуть.
...Ещё несколько портеров отказались идти дальше. Агафонов с Тенги на каком-то невероятном, лишь им понятном языке, обсуждают эту проблему, ищут выход из ситуации.
...По радиосвязи узнали, что ребята сегодня достигли на Макалу высоты 6400.
...Традиционный послеобеденный снегопад к вечеру усилился до пурги.
...Эдик страдает от зубной боли, молчаливо грустит и непрерывно курит. Мы с ним, лёжа в спальниках в похожей на черепаху палатке «Салева», среди дикого нагромождения камней на морене ледника Барун, пьём чай. Мы в самом сердце Гималаев! Думалось ли когда-нибудь, что так будет? Думалось, конечно. Мечталось. Но не верилось. Спасибо судьбе, что есть генерал Юрий Агафонов!
|
|
|
Отсюда совсем недалеко до Эвереста. Там сейчас работает краснодарская научно-спортивная экспедиция, которой руководят председатель краевой федерации спортивного туризма Олег Дубровский и профессор, председатель краевого отдела Русского географического общества Юрий Ефремов. Со своими ребятами они первыми прокладывают в высочайших горах спортивный туристский маршрут. Хочется быть с ними. Но невозможно объять необъятное.
Олег Дубровский мой первый тренер в горах. Научил правильно укладывать рюкзак, объяснил, как шнуровать ботинки для подъёма, а как для спуска, как разжигать костёр и ставить палатку, от него я узнал, что верёвка, это не канат, а ледоруб — не ледокол... Вместе ходили по Кавказу и Памиру… участвовали в спасработах на Памире и на Кавказе...
Удачи вам, друзья! Хорошей погоды и удачи!
...Мороз крепчает. Вокруг разлилась пронзительная стылость и плотная вечерняя синь. Тишина абсолютная стоит вокруг, как высокая глухая стена. Осенённые яркой луной, вершины медленно плывут над серебряными облаками.
Молча, умиротворенно и растроганно смотрим в распахнутое небо, какого никогда не бывает над городами. Стараемся проникнуть глубже в покой этого вечера и надолго проникнуться им.
19 апреля.
Едва проснулись, Тенги поздравил с православной Пасхой. Без нашего милого буддиста, пожалуй, и не вспомнили бы о празднике.
Думаю, что когда-нибудь, все нации, все культуры, языки и религии сольются. Ведь в первую очередь и в конечном итоге все мы — люди. Земляне, значит земляки. И все от единого предка, значит братья. И Бог един.
Похристосовались друг с другом, потом — по рации — с базовым лагерем и с лагерем 6400.
...Сегодня ночью Юра Просятников вдруг ощутил боль в сердце. Утром Яковенко посоветовал ему спуститься на пару дней для отдыха на 4800, где с палаткой и запасом продуктов остался мистер Пробеж. Сопровождать Юру в трудном пути по леднику вызвался Саша Алейников.
...Солнце уже взошло, но его не видно. Всё небо покрывают густые тучи, и злой ветер холодно дует, не ослабевая. Ночной туман над ледником рассеялся. Последние его клочья рваными облаками проносятся вокруг палаток.
|
|
|
...Эдику немного легче. А может быть, он просто притерпелся к боли.
...Вновь работаем вверх. Вновь головоломная медленная ходьба сквозь крутые каменные дебри, угрожающие обвалами. Сегодня идётся хуже, чем вчера – чем выше, тем идти труднее. Высота давит всё заметнее. Всё сильнее слабость, одышка, отупение.
...Справа, из-под самого зенита, нависает над ущельем потрясающая Западная стена Макалу. Трехкилометровый обрыв ужасающе крут. Словно при сотворении мира всемогущая рука обрубила в этом месте Гору и чуточку отодвинула её, образовав узкое ущелье для ледника.
...Траверс отвратительной осыпи — крутой и мелкой, осыпающейся из-под ног. Сверху она всё время простреливается камнями. Огромное желание проскочить это опасное место быстрее. Но ускорение темпа тут же срывает дыхание. Хрипим, задыхаясь. Медленно рвёмся вперед. Проходим участок по одному. Остальные следят за склоном, чтобы предупредить, если начнётся камнепад.
...Очередной подъём. Затем — выположение. Пересекли гладкий, конькобежный лёд. Ещё несколько минут спотыкания по острым камням, и — мы в базовом лагере. Высота 5700. «Над нами хрустальная бездна — мы на её границе, на пороге страны поднебесной». Вспомнился и стишок из книжки Мориц, которую перед экспедицией читал внуку:
Что такое вышина?
Тучи, ветер, тишина,
А за тучами гуляют
Солнце, звёзды и луна.
Окружающий пейзаж величественен, суров, грозен, дик и равнодушен. Вокруг крутые ледовые сбросы. Выше, вдоль чёрных отвесов скальных гребней, протянулась ажурная бахрома белоснежных карнизов, грозящих обвалами. Вдоль скал жуткая ледяная долина — вздыбленная и изломанная, исхлёстанная лавинами, отполированная жестокими ураганами.
Коричневыми бастионами наступают на базовый лагерь утёсистые склоны Макалу. Над нами, кажется — над всем миром, тяжко нависает громада великой Горы. В жидком воздухе густо разлито предчувствие риска.
|
|
|
Кубанцы пришли сюда, сделав свой выбор. Дальше всё решит судьба. Дальше — в высь. Навстречу радости. Или горю.
Ветер студит разгорячённое ходьбой лицо, леденит ноздри родным запахом гор — запахом талого снега, нагретого под солнцем гранита, бензина, пропан-бутана, спирта, пота.
...Базовый лагерь — ровная каменистая площадка над стеной бараньих лбов — заглаженных ледником округлых скал. Несколько разномастных палаток беспорядочно и кособоко притулились между заснеженными гранитными и гнейсовыми глыбами. Стоять в полный рост можно лишь в двух палатках — в кают-компании и в кухне. В остальных палатках можно только лежать, в крайнем случае, сидеть, касаясь головой низкого потолка.
В центре лагеря высокая металлическая мачта, на которой развеваются Государственные флаги России и Болгарии, флаги Краснодарского края, Москвы и Зеленограда, спортивного общества «Динамо» и Краснодарского юридического института МВД РФ.
От мачты в разные стороны протянуты верёвки с буддистскими разноцветными молитвенными флажками. По краям лагеря стоят округлые каменные пирамиды — священные ступы для защиты от злых духов.
Справа и слева от лагеря громоздятся отвесные каменные стены со свисающими с них изумрудно-голубыми ледопадами, периодически ухающими и грохочущими.
Впереди, замыкая ущелье, блестит невообразимый ледяной занавес — полукилометровая ступень ледопада, по которому и начинается, собственно, восхождение на пик Макалу. По ложбине меж сераков движутся вниз крохотные фигурки людей. Часто исчезая за пеленой позёмки, медленно движутся они в разрывах облаков — неправдоподобно крохотные на склоне гигантской Горы. Но несоизмеримость пропорций не порождает страха, тоски, уныния и угнетённости. Она дарит гордость. Остро, пронзительно ощущаю, как огромен, как просторен мир, как грандиозны любимые наши горы. Убеждён – потеряют когда-нибудь прикладное значение бокс и все прочие виды спортивных единоборств, и мирное, мудрое, доброе человечество откажется от них, как когда-то от рыцарских турниров, гладиаторских боёв и дуэлей. Высшую спортивную радость дарит не победа над ровесником, а победа над циклопической природной мощью. Это и приятнее, и труднее. Ещё Диоген сказал олимпийскому чемпиону: «Чем ты гордишься, наивный? Ведь ты одолел тех, кто слабее тебя!» Никто не посмеет упрекнуть этим альпинистов.
Высоко в небе вершина гудит под ветром. Гребни дымятся снежной пылью. В ледопадах ухают обвалы. По скальным стенам цокают падающие камни.
...Радостная встреча. Объятья, расспросы, рассказы. И праздничный обед, плавно перешедший в ужин. С пасхальными яйцами! Это их врач болгарской команды Карина Сылова разрисовала цветными фломастерами.
|
|
|
В палатке кают-компании — теснота. Андрей Филимонов настроил гитару. Перед игрой отогревает замёрзшие пальцы об кружку с чаем. Морозный пар клубится над нами, оседая инеем на потолке. Послеобеденный снегопад разошёлся не на шутку. Густые хлопья снега громко шуршат по крыше палатки, накапливаются, наваливаются и давят всё сильнее. Крыша начинает провисать. Изнутри бьём кулаками в потолок, и пласт снега со вздохом соскальзывает. Иней сыплется на головы и в кружки.
...Ночью Эдик вновь мучается зубной болью. Корчится в спальнике, мычит и стонет.
...Вторая половина ночи ослепительно лунная. Покрытые свежим снегом серебристо-перламутрово-голубые горы искристо мерцают. До самого утра – морозного и стылого — проникновенная беседа с ветром.
Восхождение
Забудь свои несчастья и не лги,
что жизнь трудна,
когда идёшь, скользя.
В. Шалый
20 апреля.
В палатке 10 градусов мороза, на улице — 15. Хорошо, что подъём не в промозглой темноте в 5 часов утра, как было в трекинге, а в 8-15.
Солнце уже взошло из-за громады Макалу, осветило и начало согревать засыпанный ночным снегопадом Базовый лагерь и окружающие вершины. Зажглось, вспыхнуло, включилось на полную мощность ослепляющее снежное сверкание. Без солнцезащитных очков из палатки выглянуть невозможно.
...Скрип шагов по морозному насту и весёлый голос шерпа: — Намастэ, сэр! Гуд монинг! Кофе энд милк!
Кухонный бой с огромным густо парящим чайником и с кружками идёт от палатки к палатке — подает восходителям прямо в постель горячий кофе с молоком. Приятное пробуждение, дарящее на весь день бодрость и оптимизм. Отличная традиция, сохранившаяся здесь со времён владычества англичан.
...После завтрака принялся за живопись. Для меня, как для спортсмена, участие в горных экспедициях вовсе не профессиональная необходимость, а непреодолимая духовная потребность. Но, как для художника, частое пребывание в горах стало необходимостью профессиональной. Оно даёт темы и сюжеты для живописи. И, что ещё важнее, дарит заряд оптимизма, столь необходимый в нашей непростой жизни. «Все большие и малые беды лишь царапинки — с этих высот». А ещё, и это главное, горы меня обеспечивают самым важным и нужным для художника – здоровьем.
Решил написать вид вниз по ущелью. Бездонная, безграничная тишина вокруг. И такая красота! Хоть и жутковатая, хоть и устрашающая, но красота истинная! Здесь всё огромно — и ветры, и солнечная жара, и холод, и трудности маршрута, и усталость, и тоска по дому, и сомнения, и мысли, которые невозможно сформулировать и описать словами. Как в своей мастерской, глядя на осколок древнегреческой амфоры с клеймом мастера, я шалею от приобщённости к древности и красоте, так здесь совершенно обалдеваю от раскинувшейся вокруг и вознёсшейся ввысь беспредельности красоты. Справлюсь ли с этим, как художник?
Благородство форм и пропорций, прекрасная, многообразная пластичность и музыкальность склонов вокруг в невообразимом множестве. Трудноуловимые нежные жемчужные и перламутровые переливы цвета на гранёной скальной, снежной и ледяной крутизне. Мощные и тяжёлые массы огромных горных склонов поразительно гармонично сочетаются пластически и масштабно друг с другом и с окружающим пространством. Бескрайняя просторность гор, их величие и покой трогают душу и западают в сердце, наверное, навсегда.
Ослепительным холодом полыхают ледяные мантии гигантских вершин. Уходящие вдаль и ввысь хребты тают в туманной дымке. Массивы гор грандиозны. Взглядом невозможно охватить одновременно всю панораму. Она прекрасна. Но нет никакой возможности изобразить её достоверно во всём несметном многообразии деталей, при постоянно меняющемся освещении. Чтобы во всём этом великолепии разобраться и достоверно его запечатлеть, нужна напряжённая работа в течение многих дней. Но погода никогда не даст такой возможности.
...Закрепил на этюднике чистый холст и внимательно смотрю то на него, то на горы, что высятся вокруг. Напряжённо думаю и терпеливо жду. Я заранее знаю, что хочу сделать. Но, зная, что хочу, я не знаю пока, как это сделаю, что получится в итоге. Происходит постепенное созревание и рождение пластической идеи. Смотрю на пустую картинную плоскость и ожидаю, когда она откликнется готовностью к сотворчеству. И вот, в какой-то непредсказуемый и неуловимый миг, это вдруг происходит, необъяснимо возникает между мной и холстом. Вдруг остро чувствую его энергетическую заряженность. Даже ясно вижу заключённую в нём готовую, законченную композицию. Остаётся лишь, следуя ощущениям, честно обвести увиденное, да наполнить его тоном и цветом...
Природа для художника и материал, и закон. Материалом художник постоянно пользуется. Нужно лишь уметь им владеть легко, без напряжения — материал должен быть абсолютно послушен художнику, должен быть им легко управляем. А законы природы сами управляют художником, им художник обязан послушно следовать. Ибо это, в первую очередь, в его собственных интересах. Здесь, как в юриспруденции — незнание законов не освобождает от ответственности за их нарушение.
Но мир, в художественном смысле, именно таков, каким является он в чувствах и ощущениях художника, каким художник его воспринимает. Мы воспринимаем дерево иначе, чем муравьи, а они иначе, чем птицы. А ведь это одно и то же дерево.
Художник со своими ощущениями и ассоциациями является частью природы, частью объективной реальности существующего мира. Потому, отражаемое в произведении, внутреннее состояние художника тоже является частью природы, проявлением объективной реальности. И она безотносительна. Ибо не сравнима ни с чем. Ведь каждый человек индивидуален и неповторим в своих чувствах, ощущениях и ассоциациях.
Потому и бывает иногда нищий счастливее богача. И не каждый, имеющий форму человека, имеет право называться человеком.
...Пишу этюд в контровом свете, против солнца — холст, по сторонам от крышки этюдника, ярко просвечивается… а центр его в плотной тени… а палитра освещена и сверкает, слепит нестерпимо. И при этом резкий порывистый ветер трясёт этюдник, треплет холст, пытаясь сорвать его и зашвырнуть подальше. Дважды ветер опрокидывал этюдник, размазывая по камням краски. Складные алюминиевые ножки погнулись. О том, чтобы укрыться от солнца под зонтом, и речи нет — его мгновенно унесёт.
...Через час понял, что ничего не получается. Вот тот момент, что бывает у меня всякий раз, при работе на пленэре — охватывает чувство полной беспомощности, хочется всё бросить, признав свою неспособность запечатлеть красоту природы. Нужно себя преодолеть, пересилить. Это всегда мучительно. Накатывает отчаяние, переполняет обида на судьбу и на самого себя — за выбор профессии, за собственную бездарность. И очень жаль себя. Но и окружающую видимую, ощущаемую природную красоту жаль упустить, не запечатлеть для равнинных зрителей. Ненавидя живопись и себя, преодолевая отвращение, старательно дотюкиваю свое малохудожественное творение…
Но вдруг, как всегда для самого меня неожиданно и непонятно, испачканный красками холст начинает жить собственной независимой жизнью, постепенно наполняясь убедительной красотой, не связанной ни с географической достоверностью, ни с моей художнической изощрённостью. Счастливый момент, когда живопись получается сама собой без мучений и усилий! Моё авторское дело совершенно беззаботно — лишь вовремя смешивать на палитре нужные краски и нужной кистью класть их на холст в нужное место...
Живописный сюжет можно конкретизировать, а можно, наоборот, обобщать. Можно акцентировать индивидуальное, а можно типическое. Я в своей работе стараюсь придерживаться золотой середины. Чтобы каждая конкретная гора легко узнавалась теми, кто её видел вблизи. И чтобы она абсолютно соответствовала представлениям тех, кто лишь что-то где-то когда-то вроде бы слышал о горах. Ведь именно таких людей большинство.
…Вершины портретируемых гор, их ледовые и скальные гребни с кружевом снежных карнизов, круто громоздящиеся в небо ледопады сверкают каждой гранью, каждым изгибом. Пишу — спешу. Ужасно мешает сильный рефлекс на этюде от моей синей гортексовой куртки. Он неузнаваемо изменяет цвет красок.
…Постепенно тень и свет поменялись местами, и горы абсолютно изменили свой вид.
...В полдень началась пурга. Дописывая холст, пришлось отряхивать его и палитру от налипающего снега.
...Гончарову по-прежнему плохо. У него поднялась температура, а на высоте это опасно. Второй врач экспедиции Андрей Александров сделал ему несколько уколов. Теперь грустный Эдик отлёживается в палатке, готовясь к передаче в Краснодар по спутниковой связи очередного репортажа о ходе экспедиции.
...Оборудовав высотный промежуточный лагерь 6400, восходители сегодня отдыхают. Лишь болгарин Ивано Вылчев, взяв с собой радиостанцию, пошёл вверх один. Он решил для акклиматизации переночевать на 6400. Ему предстоит путь не ближний и непростой. И небезопасный, хотя трасса подъёма через ледопад и по ледовому склону уже промаркирована бамбуковыми вешками с красными флажками. Они помогают не заблудиться и в трещины не провалиться. Но ситуация на Горе всегда непредсказуема и изменчива мгновенно. А ледниковые трещины коварны. И снежные лавины и ледовые обвалы жестоки. Нам одиночное хождение непонятно, наши альпинисты всегда работают командой. А болгары более независимы друг от друга, более индивидуальны. Я не осуждаю, лишь констатирую. Они не хуже нас, и не лучше. Просто мы разные.
... Во время ужина лидер болгарской команды Дойчин Василов пустил по кругу литровую бутылку болгарской ракии. Поочерёдно делаем по глотку. Пьём за давнюю дружбу Болгарии и России, за наше нынешнее взаимодействие. Пьём за Гору. И, дай Бог, за наш будущий успех на Горе.
...К ночи пурга усилилась, и давление продолжает падать. По альтимеру мы уже на высоте 5850. Кислорода в воздухе не хватает. Любое резкое движение вызывает одышку и головокружение. Волнами накатывает тошнота. Сердце болезненно трепещет в груди, колотится неровно. То надолго замирает, пугая своей неподвижностью, то частит, захлёбываясь от напряжения. Но всё это давно знакомо и привычно ещё по Кавказу, Памиру, Тянь-Шаню. Мы сами давно выбрали свой жизненный путь и увлечённо идём по нему.
Горный спорт — это особое состояние человеческой души, особый тип мышления и взаимоотношений с миром и с самим собой. Это особый образ жизни, объединяющий по духу, по мировосприятию многих людей в особое братство «увлечённых жизнью в обнимку с природой».
За годы путешествий и восхождений мы сроднились с горами, духовно слились с ними. Мы образовали с горами сложную, совершенную систему отношений в замечательной, интересной и мудрой игре. А непосвящённые видят в этом мучение. Прав Иван Алексеевич Бунин: «Счастье лишь знающим дано».
Для меня горы — это, прежде всего, я сам — то, что в себе понял, что осознал и в себе создал. В горах я лучше, чем в городе: смелее и решительнее, умнее и сильнее, здоровее и веселее, терпеливее и терпимее, добрее, заботливее и нежнее. И ответственнее. И удачливее, результативнее. И уважаемее.
Да и в городе, без многолетнего общения с горами, я был бы совсем другим. Был бы хуже, чем сейчас.
И за то, что стал художником, я благодарен горам. Без гор я бы ничего не добился в жизни.
И за надёжного друга, любимую мою жену Люсю, я тоже благодарен горам. В 1974 году горы свели нас и познакомили на сборах в ущелье Адыр-Су на Кавказе.
Наши приключения в горах — конгломерат спонтанности и рассудочности, уступчивости и непреклонности, требовательности и снисходительности. Здесь не декларируют. Здесь делают. Подавая пример и руку. Здесь никто не спутает интеллигентность с трусостью. И наоборот. Точный перевод слова «интеллигент» — понимающий. Значит, горный спорт можно смело считать одним из самых интеллигентных видов не только спорта, но и вообще человеческой деятельности. Ничто не даёт такой возможности понять людей и сжиться с ними. И, одновременно, так сурово не требует этого сживания и взаимопонимания. Ведь не просто успех восхождения, но и сама жизнь восходителей прямо зависит от степени их взаимопонимания.
А понимание невозможно без размышлений. Горы учат думать. И учат объективно оценивать людей. И прощать. И не прощать. И при этом избегать скоропалительности в суждениях. Горы учат конкретности в мыслях, в отношениях, в действиях. Они учат решительности. И осторожности. И вдумчивости, умению остановиться и неторопливо оглядеться, всмотреться в природу, в себя и в партнёров – сосредоточенно, с интересом и доброжелательностью. Это обязательное условие — при любом настроении, в любой степени физической и моральной усталости нужно быть доброжелательным! Горы учат этому, ибо требуют этого.
Горы учат понимать и духовно воспринимать в других людях свои собственные ожидания и надежды, свою усталость и робость, и напряжённость, и тоску, и недоверчивость, и разочарованность, свои собственные невыполненные обещания и свои неисполнившиеся желания, свою мечту о любви, верности, чуткости, отзывчивости, о заботливой доброте, о надёжном плече рядом...
Горы способствуют исполнению поэтического завета Николая Рериха:
Осторожно к толпе прикасайся,
Жить трудно, помни приказ:
Жить, не бояться и верить.
Остаться свободным и сильным.
А после удастся и полюбить.
...Однажды, очень давно, впервые руководя горным походом, я пренебрежительно сказал человеку: — Слабак!.. Сказал тогда, когда он, борясь со своей слабостью, преодолевал предельную усталость. Получилось бестактно и глупо. Парень мгновенно стал моим врагом. Он не мог больше меня видеть и слышать, не мог продолжать маршрут. И когда мы спустились за заброской, он ушёл от нас. И лишь много позже я осознал, как тяжко было не только ему, но всем — идти долгие часы под проливным холодным дождём. И как бездарно, безжалостно и подло был я слеп и глух к этому, гонимый честолюбивым желанием сделать подход под перевал точно по заявленному графику.
Теперь-то понимаю, точно знаю, что не за перевалами и вершинами приходят люди в горы. А за пониманием, сочувствием, дружбой. Это важнее всех пятёрок-шестёрок.
...Пар от дыхания и сигаретный дым густыми клубами висят под брезентовым потолком кают-компании, вздрагивают и колышатся в такт ударам ветра и взрывам хохота. Ивано только что доложил по рации, что благополучно добрался до палатки лагеря 6400 и устраивается на ночлег. Напряжение спало. Нам хорошо, весело, беззаботно. Царит общая благодушная расслабленность.
А завтра — в бой.
…Перепад высот между базовым лагерем и местом на гребне, где предполагается установить штурмовой лагерь, более двух тысяч метров. Много, много раз предстоит исходить их вверх-вниз-вверх, устанавливая на склонах Горы промежуточные высотные лагеря. Островки надежды, дарящие чувство уверенности в преодолении всеохватной враждебной среды. Нужно обработать путь: навесить страховочные верёвки на трудных и опасных участках, установить на склонах вешки — на случай туманов и пурги. Много, много раз вверх-вниз-вверх, всё выше и выше с каждым разом. Чтобы, в конце концов, поставить в заоблачной выси на крутом ледяном Северо-Западном гребне палатку штурмового лагеря. И из неё сделать последний, решающий, самый главный выход вверх — бросок на вершину.
Впереди длинный, долгий, трудный и опасный путь. Верим, что он будет добрым. И победным.
...Забравшись в спальник, при свете свечки делаю запись в дневник. Авторучка замёрзла, пишу карандашом. За тонкой трепещущей стенкой палатки дрожит непроглядная темень, воет ветер. А из кают-компании доносятся хохот и гитарные переборы. Как в чьей-то старой хорошей песне поётся:
Я узнаю их всех по голосам —
|
|
|
