Царственные крестоносцы Грузии

«Нет больше той любви, если кто положит душу свою за други своя». Ин.15,13.

На иконе «Слава Грузинской Католикосской Церкви», вместе с другими святыми, изображены три мученика-царя. Один из них - юный венценосец с прекрасным как у ангела лицом поднял глаза к небу, где теперь его нетленное царство. Это Карталинский царь Луарсаб. Другой - старый воин, убеленный сединами. Он погружен в глубокую молитву. Лик его дышит мужеством и благородством. Это Арчил, царь Иверии. У обоих в руках кресты вместо скипетров. Третий - стоит на коленях, как будто приносит перед Христом покаяние за себя и за свой народ. На лице его печать грусти, как отблеск заходящего солнца. Весь облик его выражает царственное величие и кротость. В глазах у него печаль и надежда. Это Димитрий Самопожертвователь, царь Восточной Грузии. Три царя сменили корону на мученический венец и стали ангелами-хранителями своего народа. При короновании царя вторично помазывают миром, чтобы благодать Божия дала ему мудрость и силы в управлении государством, в несении самого трудного послушания от Бога на земле. Царствовать - значит жить не для себя, а для своей страны, отречься от гордыни и превозношения, от пристрастий и привязанностей, стать отцом и справедливым судьей для своих подданных. Для достойного царя корона в вечности станет нимбом света; для недостойного - раскаленным обручем, надетым на его чело муками и укором совести за каждую слезу и каплю крови, которая была пролита по его вине в его стране. При короновании царь дает обет пред Богом жить для своего народа. Эта клятва как печать не смывается даже смертью. Если святые, как и ангелы, служат людям по велению своей любви, то святые цари - по любви и по долгу. Царство их не прекращается со смертью; оно переходит в духовное служение народу.

Про Византийского императора Никифора рассказывали, что он часто переодевался в одежду воина, купца или слуги, ходил по Константинополю, узнавал о нуждах людей, о несправедливостях, совершаемых над бедными и беззащитными, посещал больных и беседовал с нищими, раздавал тайно милостыню, а вернувшись во дворец, сам совершал суд и наказывал обидчиков. Святые цари-мученики невидимо посещают Грузию, помогают больным и утешают скорбных. Они там, где призывают их в молитве на помощь. Арчил - образ мудрости, Луарсаб - мужества, Димитрий - кротости. Это - три цветка, растущие рядом, как около источника вод у Хитона Господня. Три царя управляли Грузией в самые тяжелые времена ее истории, когда решался вопрос о самом существовании грузинского народа, когда судьба государства висела на острие копья.

Царь Арчил пережил арабские нашествия и самое страшное из них - под предводительством Мурвана-Кру. Арабские кони топтали землю Грузии от востока до запада. Нашествие арабов больше, чем «великое переселение народов» смешало этносы Востока. Над Грузией как дамоклов меч нависла опасность арабизации и исламизации - судьбы Сирии и Египта. Во многих городах и селах храмы были превращены в мечети и вместо звона колоколов слышались протяжные крики муэдзинов, призывавших мусульман на молитву. После вторжения Мурвана-Кру страна представляла собой развалины и пепелища. Как хозяин после пожара собирает разбросанные вокруг камни и кирпичи и снова отстраивает дом, так царь Арчил собирал свое царство. Грузия стала похожа на Иерусалим во времена Неемии и Ездры¹⁹⁵ - когда вернувшийся из плена народ строил храм и возводил городские стены, а около строителей лежали щиты и копья. Страна возрождалась как феникс из пепла. Это тревожило арабских завоевателей. Эмир Асум всеми средствами пытался распространить ислам в Грузии и видел главную преграду в лице царя Арчила, который, как спартанский царь Леонид¹⁹⁶, с немногими воинами защищал путь в свою страну от полчищ врагов. Но этих воинов становилось все меньше. Время и битвы вырывали родных и друзей у Арчила. Первым покинул его любимый брат Мир, умерший от ран в бою с Мурваном-Кру. Царь Арчил был похож на могучий, одинокий дуб, который остался на том месте, где недавно возвышалась густая дубрава. Эмир Асум опустошил несколько провинций Грузии. Царь Арчил решил поехать в его стан, чтобы просить о помиловании своего народа и церкви, этого только и ждал свирепый завоеватель. Он стал обвинять царя в неповиновении, в сокрытии сокровищ Византийского императора Ираклия и даже в измене. Царь Арчил легко опроверг эти обвинения и разорвал их как лист пергамента. Тогда Асум, сбросив с себя маску судьи, с гневом потребовал, чтобы царь отрекся от Христа и принял мусульманство. Арчил ответил отказом. Его заковали в цепи и бросили в темницу. После повторного отказа принять ислам, он был казнен. Его изрубили мечами. Но мертвый царь был более страшен, чем живой. Летописец указывает, что смерть царя Арчила преградила путь исламу в Грузии. Пример царя воодушевил его подданных, как воинов - пример полководца, вступившего в единоборство с врагом. Страна сбросила с себя оковы страха. Имя царя стало знаменем в борьбе за христианство. Даже те, кто принял ислам, узнав о мученической смерти царя-героя, возвращались к вере своих отцов.

Царь Луарсаб управлял в то время, когда разделенная на части и истекающая кровью в вековых непрестанных воинах и междоусобицах Грузия подверглась опустошительным нашествиям персов. Страницы летописи повествуют, с одной стороны о великом героизме и самопожертвовании, с другой стороны - об измене и самом черном предательстве. Это время было похоже на морской бой ночью во время бури, когда трудно отличить своих от чужих, когда тот, кто считался другом, внезапно оказывался врагом. Битва идет в непроницаемой тьме, которую на мгновение озаряют вспышки молний или зарево горящих кораблей; буря то разъединяет корабли, то сталкивает их друг с другом, а волны, перекатываясь через палубу, уносят с собой в черную могилу океана воинов и гребцов; в вое бури не слышно человеческого голоса на расстоянии двух шагов, и свист ветра в разорванных в клочьях парусов заглушает стоны умирающих. С корабля на корабль бросают огромные крючья, которые впиваются в борт мертвой хваткой, как когти дракона; по доскам бегут воины и прыгают на палубу. Начинается бой, где в груде тел, катающихся по палубе не видно где друг, а где враг. Люди в остервенении, бросив оружие, впиваются зубами в тело друг друга, а когда корабль, подбрасываемый волнами, как ладонью исполина, наклоняется из стороны в сторону, то бойцы катятся по палубе и летят в пропасть, не разжимая объятий.

Царь Луарсаб не раз наносил поражение персам и поэтому Шах-Аббас I¹⁹⁷ считал его своим главным врагом. Шах-Аббас, как оборотень, умел превращаться изо льва в лиса. Прикинувшись другом Луарсаба, он заманил его на охоту в Моваканские степи. Там Луарсаб превзошел шаха и персидских вельмож в умении метать копье и стрелять из лука. Этим он подписал себе тот смертный приговор, который был уже давно вынесен шахом.

Шел Великий пост. Шах пригласил Луарсаба на трапезу в свой шатер. Во время пира Шах-Аббас стал настойчиво просить Луарсаба поесть рыбу, хотя бы из уважения к нему. Луарсаб увидел, что он попал, как орел в расставленные тенеты и ответил шаху: «Сегодня ты предлагаешь мне рыбу, завтра потребуешь, чтобы я съел мясо, а затем будешь принуждать отречься от Христа - Бога и Спасителя моего. Лучше мне умереть, чем нарушить хотя бы малое правило церковного устава». Шах продолжал настаивать, тогда Луарсаб встал из-за стола и вышел. Шах пришел в ярость, но сдержал себя. Он велел поставить у палатки Луарсаба стражу - отряд воинов, как будто для защиты его жизни от возможных покушений; а на самом деле, чтобы Луарсаб, который понял, что попал в плен, не скрылся бы тайно. Затем Шах-Аббас объявил царю, что только принятие ислама может сохранить ему жизнь. Тот ответил решительным отказом и после этого не захотел промолвить ни слова. Луарсаба заковали в цепи, как преступника, и увезли в Шираз. Он был брошен в подземелье непреступной крепости, где содержались враги шаха. Там стоял невыносимый смрад от непогребенных тел узников, которые были заточены сюда до него. В течение семи лет он подвергался голоду, побоям и пыткам, но его дух, как дух праведного Иова¹⁹⁸ креп в пламени страданий. Вместо меча оставалась у него молитва. Молитвой он боролся с врагом, боролся за сохранение христианства в Грузии. Темница стала для него монастырской кельей и обителью божественного света. Через семь лет враги Луарсаба сказали шаху: «До нас дошел слух, что грузины, переодевшись в персов, хотят приехать в Шираз и освободить Луарсаба».

Царь Луарсаб видит сон. Он во Мцхета. Ночь. Перед ним темный силуэт Светицховели возвышается как утес Кавказа. И вдруг в храме вспыхивают огни, из прорези окон струится свет. Он входит внутрь храма. Собор наполнен дивным светом, не похожим на мерцание лампад и сияние свечей. Этот свет наполняет радостью душу человека, как огни родного дома путника, пришедшего издалека. Из алтаря выходят в сверкающих ризах священники, те, кто служили в Светицховели со дня его основания. Навстречу им из западных врат идут цари Грузии. Среди них в золотой ризе царица Кетеван. Они опустились на колени у Хитона Господня. Видит он себя в пещере Бетлемского монастыря, вырытого в отвесной скале под ледниками Казбека. Там стоят старцы, величественные как древние пророки. Каждый из них окружен нимбом света. Видит он Хандзтийский монастырь в Тао-Кларджети. Двери заперты. Вокруг монастыря крестный ход. Видит царь, что монахи идут не по земле, а по воздуху, трава не колышется под их ногами, царь опускается на колени перед игуменом, самым старым из монахов. Тот смотрит на него с несказанной любовью и говорит: «Скоро будешь с нами». Видит он Давида-Гареджийскую Лавру. Одежды у монахов покрыты кровью. Они поют «Христос Воскресе из Мертвых», и идут навстречу царю. Царь очнулся в темнице. На сердце у него небесная радость, как будто ему даны крылья, и он поднялся высоко над землей. Послышался скрежет засовов и скрип дверей. Тюремщик с фонарем, а за ним палачи спустились в подземелье, как крадутся ночные убийцы. Царь попросил оказать ему последнюю милость - дать время для молитвы и, опустившись на колени просил, чтобы Божия Матерь сохранила Православие в Грузии. Затем он причастился Святых Тайн, которые носил у себя на груди. Палачи стояли поодаль, как волки около пылающего огня. Окончив молитву, царь встал и сказал: «Совершайте, что вам приказано». Те накинули ему на шею шерстяную красную веревку и повесили там же на балке потолка. Обычно трупы оставляли непогребенными, но сияние, окружившее темницу, устрашало убийц, и они поспешили зарыть его тело, на следующий день.

Царь Луарсаб отличался не только мужеством, но и милосердием. Характерен случай его жизни, упоминаемый летописцем. Когда Шах-Аббас находился в Тбилиси, то захотел посмотреть город с высоты цитадели Нарикала, Его сопровождали царь Луарсаб и Георгий Саакадзе¹⁹⁹. Луарсаб, устремив взор на Сионский собор, в молитвенном порыве воскликнул: «Господи, прости врагам моим». «Ведь я твой враг» - тихо сказал Саакадзе.

«Ты можешь мстить мне, но не несчастному народу и Церкви, возродившей тебя» - ответил царь. Эти слова по свидетельству инокини Макрины поразили Саакадзе и он решил рано или поздно сбросить иго персов.

Царь Димитрий Самопожертвователь был сыном Давида-Улу²⁰⁰. Его дед, царь Георгий Лаша, сразился с первым монгольским отрядом, проникшим на Кавказ и умер от ран, полученных в бою. Его отец был свидетелем, как войско монгол проходило по Грузии, уничтожая, как саранча посевы, все живое. В монастырях и храмах монголы разжигали костры из икон и бросали в огонь связанных веревками священников и монахов. Казалось, что в то время, даже лучи солнца стали тусклыми и багровыми от крови. Затем монголы решили, что лучше каждый год стричь овцу, чем один раз съесть ее. Обложив Грузию тяжелой данью и обязательством посылать вспомогательные войска, они утвердились в соседнем Иране. Вскоре после смерти Хулагу-хана между ишханами²⁰¹ началась междоусобная борьба. Грузия не вмешивалась в нее, несмотря на требование с обеих сторон прислать войско.

Царь Димитрий употреблял сокровища царской казны на восстановление городов и сел. Он любил посещать монастыри, беседовать с подвижниками. В тяжелое для страны время он посылал дары грузинским обителям Палестины и Синая. Царь Димитрий кротко принял обличения Пимена Юродивого²⁰², как царь Давид - пророка Нафана²⁰³, а святой царь Ашот Куропалат²⁰⁴ - преподобного Григория Хандзтели²⁰⁵.

Победивший в междоусобице хан решил отомстить царю за неповиновение. Он вызвал к себе царя. Димитрий собрал совет - дарбази. Князья и народ со слезами просили царя не ехать на верную смерть, а укрыться в горах Кавказа. Но царь не захотел спасти свою жизнь страшной ценой - новым вторжением монгол в Грузию. Монгольский клинок, направленный в сердце страны, он решил принять в свою грудь. С немногочисленной свитой он приехал к хану. Тот встретил царя милостиво, но Димитрий знал, что его участь решена. Каждый день он причащался Святых Тайн, каждую ночь молился до рассвета. Наконец последовал приговор: смерть или принятие ислама. Царя со связанными за спиной руками вели на площадь. Он склонил голову, под меч палача. Сверкнул на солнце клинок, и тело царя опустилось на землю. Царскую пурпурную мантию он променял на хитон, окрашенный своей мученической кровью. Монголы, которые не почитали ничего кроме силы и храбрости, были удивлены мужеством и спокойствием царя. Они разрешили свите взять его тело. Церковь и народ назвали царя Димитрия Самопожертвователем.

Смерть царей Арчила, Луарсаба и Димитрия сопровождалась дивными явлениями. Столпы света и яркие звезды, подобной которым нет на небе, стояли над их телами. Это устрашило самих палачей. Поэтому Луарсаба поспешно погребли в темнице. После смерти Арчила его тело было взято грузинскими дворянами, а по другой версии сами монголы стали просить, чтобы его тело увезли скорее и предали земле по христианскому обычаю. Он погребен в храме Ноткари. Царя Димитрия похоронили с царскими почестями в Светицховели.

На гербе Багратиони изображен терновый венец Спасителя. Это память о том, что их династия ведет начало от пророка Давида-псалмопевца, предка по плоти Иисуса Христа. Но это также пророчество и знамение того, что царская диадема часто становилась для них терновым венцом, мученическим подвигом за Христа и мученичеством за свой народ, часто невидимым миру.