 |
Владимир Борисович Авдеев. Русская расовая теория до 1917 года. Том 1. Аннотация. Владимир Борисович Авдеев
|
|
|
|
Анатолий Петрович Богданов
Антропологическая физиогномика
Издано на средства, пожертвованные В. X. Спиридоновым
Москва 1878
I
Периоды развития физиогномики как науки. Физиогномика у первобытных народов. Практический, морфологический и физиологический периоды изучения физиогномики. Антропологическая физиогномика. Ее отличия, цели и задачи. Методы исследования ее. Причины, мешающие ее развитию. Влияние этнографических условий на осложнение вопросов по антропологической физиогномике. Методы исследования смешанных и варьирующих племен. Способ средних форм и выделение типических представителей. Значение изображений в физиогномических исследованиях. Условия требуемые от изображений племен для научного исследования их с физиогномической точки зрения. Фотографии как способ изучения последовательного изменения в антропологических признаках племен. Художественные портреты как памятники умственных и нравственных изменений племен, отражающихся в выражении лица и в передаче их ощущений. Метод средних как особенно удобный для изучения племен, сохранившихся в большей чистоте. Метод изыскания типических представителей как особенно полезный при исследовании смешанных народонаселении. Что нужно брать за тип в смешанном народонаселении?
Физиогномика, как искусство по чертам лица узнавать свойства и ощущения человеческой души, очень стара. Она началась с проявления первого начала общественного самосознания в человеческом обществе, с того времени, как человек стал складывать в устные предания общие свои наблюдения и выводы. Если смотреть на физиогномику, как на средство подмечать ощущения, то она даже не исключительно свойственна человеку. Всякий знает, что животные, по так называемому инстинкту, умеют отличать относительно друг друга и относительно человека различные оттенки психических состояний, хотя и не идут в этом отношении далее самых явственных и наиболее осязательных из них: гнев, ужас, приятное настроение дружественных чувств умеют и выражать, и передавать многие животные. Человеку одному принадлежит только то, что он свои физиогномические впечатления возвел в систему, выразил в ряде положений, осмыслил обобщением и анализом; но это то и составляет всю коренную разницу человека и животных, так как вывод, обобщение и наука, или не только знание, но и познание, представляют несомненные права человека на особое царство, резко отделенное сознаваемою мыслью от животного царства. Что физиогномические обобщения существуют у самых примитивных рас, не имеющих настоящего знания или науки, доказывают и дикари, уродующие себе лицо и прически, делающие себе фантастические костюмы, чтобы ими испугать неприятеля, казаться страшнее. Жрецы даже самых первобытных религий изобретают приемы, чтобы действовать на воображение и волю присутствующих, и в этих приемах играет не последнюю роль выражение лица, жестов и движений, которые должны свидетельствовать об их сверхъестественной воле, об их, выходящем из обыкновенного порядка вещей, могуществе. Что искусство практически прилагать физиогномические наблюдения к житейским потребностям одно из самых древних, показывает существование всюду лицемеров и кокеток. Вся задача, как тех, так и других собственно и состоит в том, чтобы, или с помощью умения и силы воли, или с помощью искусственных приемов и искусственных средств, произвести не то впечатление, какое бы представили их лица и движения при данных им от природы условиях и при естественном проявлении их; это стремление уже предполагает само собою сознание, что на других постоянно действуют физиогномические свойства, что они подмечают их, увлекаются ими, составляют по ним то или другое суждение, тот или другой вывод. Желание и необходимость узнать с кем имеешь дело, на что можно рассчитывать и что найдешь в человеке, вызвали издревле искусство физиогномики, как с точки зрения придавания ему той или другой формы, что можно назвать искусством активной орудующей физиогномики, так и составления себе суждения о значении и свойствах известных физиогномических данных, что можно назвать пассивною или наблюдательною физиогномикою. И та, и другая имеют целью произвести, или уловить, известные душевные свойства и движения, известные психические стороны человека, и потому они могут составить особую форму или стадию развития физиогномических знаний, которую можно назвать практическою физиогномикою, самою древнейшею по своему проявлению, коренящуюся не столько в сознательном мышлении, сколько в бессознательных впечатлениях и в инстинктивных ощущениях. Их можно назвать бессознательными в том смысле, что человек прямо берет их из опыта, как известный факт, сопровождающийся теми или другими последствиями, тем или другим приятным или неприятным проявлением, и нисколько не анализирует своих впечатлений, не систематизирует их, не подводит их в какую‑ либо доктрину. В этом смысле человек в таком фазисе своих физиогномических данных недалеко ушел еще от животного и действует под влиянием того или другого впечатления более рефлективно, чем сознательно.
|
|
|
|
|
|
Появляется новая ступень развития человеческого общества, начинается период сознания, первые корни научных приемов, и человек начинает систематизировать окружающие его явления. Так как первое, что доступно его непосредственному наблюдению, еще не опирающемуся на целый ряд добытых научных методов, это внешность, это форма, то человек с одной стороны утрирует значение этой формы, а с другой старается уяснить ряд этих форм, группируя их по сродству, по сходству, по известным качествам. Научные сведения не дают еще человеку возможности дойти до ближайших причин явления; он не знает еще анатомии, ему незнакомо еще физиологическое значение факторов, входящих в состав тела человека; для него существует одна внешняя оболочка, которая и является единственным средством найти ответ на ряд, и ряд все более и более многочисленный, возникающих вместе с умственным развитием вопросов. Эта оболочка скрывает от него тайну душевных явлений в организме, но она сама является отражением неизвестного внутреннего начала и механизма; она отражает его ход, его различные проявления. Естественно подмечать видоизменения этих внутренних проявлений на доступной наблюдению внешней оболочке, изучать все особенности внешней формы, постоянно связанные с известными нравственными и умственными проявлениями, привести их в порядок, в систему, сделать удобным для осмотра и получения некоторых практических выводов. Является систематизация физиогномических явлений, морфологическое изучение их; является первая ступень научного изучения физиогномики – морфологическая физиогномика, далее которой не шла эта отрасль изучения человека до первой четверти настоящего столетия. Что такое труды Лафатера, Брюйера и других, как не систематизирование известных физиогномических явлений и классификация их? Отлогий лоб есть выражение тупости или, по крайней мере, недальнего умственного развития; толстая и выдающаяся нижняя губа признак развития чувственности; плоские губы – хитрости; быстро загорающийся под влиянием какого‑ либо впечатления взгляд – указание на впечатлительность, на непостоянство и т. д. Существенный шаг вперед этой ступени развития физиогномики, сравнительно с предыдущей, состоит в том, что здесь уже увеличивается значительно число психических моментов, подвергаемых изучению. Уже не одни первоначальные, самые выдающиеся аффекты (гнев, ужас, страх, любовь) подвергаются изучению, но дело идет далее: анализируются градации этих психических проявлений, присоединяются целые ряды уже более научно анализированных душевных свойств. Стараются подметить, чем в физиогномике выражается память, воображение, благородство, честность, религиозность и т. д., то есть те свойства, подмечать которые способен один только человек, и притом человек, стоящий даже на значительной степени умственного развития, знакомый уже с первоначальными научными знаниями. Добыты уже некоторые анатомические данные; костяк, и в особенности череп, уже известны в их частностях и в их видоизменениях. Известно уже значение мозга как центрального органа внутренней духовной жизни, или, по крайней мере, при первых успехах этого периода дознано, что голова, а не желудок, составляет направляющую часть организма. Физиогномика из искусства, исключительно основанного на изучении выражения лица и движений, переходит к наблюдению фактов устройства черепа; она вырабатывает как отдельную отрасль краниоскопию, черепословие, искусство по видоизменениям черепа судить о свойствах человека. Хиромантия, или искусство распознавать по линиям судьбу и жизнь человека, очевидно принадлежит совершенно к иной области приложений морфологических свойств человека, так как она основывается на фаталистическом воззрении какого‑ то сверхъестественного соотношения между линиями рук и событиями жизни, и с этой стороны очевидно она не имеет ничего общего с физиогномикою, основывающеюся на несомненно существующем соотношении между физическим строением и психическими проявлениями. Но и в ней можно найти некоторые черты, основанные на положительных наблюдениях. Толстые пальцы, мускулистые руки встречаются у сильной, физически развитой организации; удлиненные, тонкие пальцы, нервность руки, как выражались физиогномисты, указывает на преобладание психической жизни, или по крайней мере на предрасположение к ней. Существуют общие свойства организации, проявления темперамента, которые выражаются не в одной только физиогномии, но и в конечностях: недаром маленькие ножки влияют так часто на сердца и головы людей, и в этом случае малость их и грациозность составляют предполагаемое свидетельство изящества натуры всего человека, более высокого развития его.
|
|
|
|
|
|
Морфологическая физиогномика, в большей или меньшей степени, есть достояние каждого развитого человека. Каждый составил себе известный кодекс физиогномических данных, по которым он судит о других. Душа человека сокрыта, а все сокровенное именно и возбуждает особенно любопытство наше. Каждому хочется проникнуть в глубь нравственной жизни другого, знать чего от него можно ждать или надеяться, не говоря уже о практических целях, которые делают практическую физиогномику необходимою в жизни. Кроме инстинктивного стремления по выражению лица судить о том, с кем имеешь дело, существует еще и совершенно платоническое, любознательное стремление подмечать происходящее в другом. В этой любознательности особенным даром верно угадывать и подмечать отличаются женщины и дети, коих натуры более цельны, или лучше сказать более первобытны, понимая это слово в том смысле, что они менее односторонни и не так затемнили свои впечатления системой и теорией, как это обыкновенно бывает с мужчинами. Лучшими практическими физиогномистами являются подчиненные всяких рангов и состояний, зависящие от безусловной воли своего господина или начальника, и потому по необходимости изучающие его физиогномику в совершенстве.
|
|
|
Развивается далее наука и выходит уже из тех пределов, при которых она должна была ограничиваться фактом и внешнею классификацией. Для нее уже становится недостаточным знание того, что известные свойства и особенность формы связываются с определенными проявлениями характера, ума и воли. Ей нужно пойти далее; она чувствует потребность дознать, почему это так, чем эта связь факта и результата обусловливается. Является изучение причин и следствий, а не одного только предыдущего и последующего. В естествознании, и именно в изучении органических тел, за внешнею морфологией, за более или менее внешними классификационными приемами следует более глубокое и более научное анатомическое и физиологическое изучение явлений. Сначала скальпель показывает число, форму и положение тех составных частей, из которых слагается внешность тела, затем наблюдение и опыт над действием этих частей дают ключ к уяснению их относительного значения и взаимного соотношения. Физиогномика как частная отрасль познания органических тел, должна была также вступить в свое время на этот путь, и он открылся ей с того времени, как нож анатома распознал все составные части тела, как физиолог дознал их отправление. Так как само по себе одно анатомическое значение частей без уяснения их отправления еще не много значит для целей физиогномических, то последующий научный период развития физиогномики можно назвать физиологическим. Для него работали, сознательно или несознательно, все те анатомы и физиологи, коих трудам мы обязаны знанием состава и значения составных частей лица и соотношения различных систем органов человеческого тела. Наилучшим выразителем чисто физиогномических целей периода физиологической физиогномики является Дюшен, французский ученый, приложивший электричество к изучению действий различных мускулов лица, заставлявший под действием тока сокращаться те или другие мышцы лица, изучавший выражения при этих сокращениях, снимавший фотографические изображения этих выражений и старавшийся выяснить, действие каких мышц вызывает то или другое душевное настроение, то или другое выражение ощущений. Этому же физиологическому направлению, с тем же стремлением отыскать анатомические и физиологические причины морфологических изменений в выражении лица и ощущений, следовали в своих работах Грациоле и Дарвин, давшие в своих сочинениях много весьма важных данных для научного построения этой отрасли наших знаний. Сочинение Дарвина важно еще в том отношении, что в нем намечено и много указаний на так называемую антропологическую физиогномику, ближайший предмет нашего рассмотрения.
Искусство, живопись и скульптура не могли также оставаться равнодушными к физиогномическим данным, тем более, что, как мы видели, сама физиогномика стояла долгое время только на степени искусства. Эти физиогномические наблюдения выразились с особенною ясностью в скульптуре древних, в особенности при изображении ими своих богов. Так как древние греческие божества были идеализацией и воплощением известных человеческих свойств, то в каждом из них художники изображали какой‑ либо физиогномический тип. Так Юпитер должен был выражать могущество воли, спокойное сознание силы. Юнона была олицетворением спокойной добродетели, Венера материальной красоты; Минерва считалась за олицетворение добродетельного ума, если можно так выразиться, т. е. ума направленного к добрым делам, смягченного женским добросердечием. Меркурий был олицетворением практического ума, обладавшего способностью часто повертывать и в худую сторону. Геркулес был образцом рассудительной физической силы, гладиаторы только типом крепкого физического развития. Всем этим идеалам известных свойств давались и соответственные черты лица и гармонирующее выражение. Фактическою основою для подобных воссозданий служили или наблюдения над живыми людьми, представлявшими в выдающейся степени те или другие умственные или нравственные свойства и характеризовавшимися особенным развитием известных частей тела (по преимуществу головы и лица), или же наблюдения над выражением животных. И до сих пор мы часто делаем подобные же наблюдения и прилагаем их к нашим физиогномическим суждениям: мы говорим о лисьем выражении лица, о кошачьих ухватках, о бараньих глазах, орлином взгляде, львиной поступи. Первобытный человек, находившийся ближе к природе, часто даже боготворивший животных, был еще склоннее нашего подмечать и усваивать физиогномику животных и более способен, по непритупленной восприимчивости, уловлять различные выражения свойств и ощущений у животных. В некоторых отношениях для первобытного человека было легче наблюдение над животными с точки зрения выражения и ощущений, чем у людей, так как они здесь первобытнее, характернее, чем у человека, менее замаскированы различными приобретенными воспитанием и привычкою осложнениями, менее сложны. Первобытная скульптура оставила нам данные и для антропологической физиогномики: на египетских памятниках, например. Мы встречаем уже фигуры, в которых мы можем различить различные племена по их характеристичным чертам, часто переданным несколькими характерными штрихами. До последнего времени в вопросах физиогномических главную цель составлял человек вообще, его свойства, его страсти, проявление его душевных свойств. Если и были попытки указать на факты расовой, племенной физиогномики, то эти попытки были случайны. Они ограничивались самыми резкими, самыми выдающимися признаками, легко бросающимися в глаза всякому наблюдателю, и имели по большей части такое же значение, какое имели в старинных сочинениях изображения хвостатых людей, циклопов, уродов, фантастических животных. Это было записывание и увековечивание действительно существующих или созданных воображением фактов на основании дурно перетолкованных наблюдений. Только последнему времени, даже самому последнему, принадлежит заслуга уяснения начал истинной антропологической физиогномики. Правда, уже у прежних антропологов мы встречаем описания различных племен; путешественники передали нам целый ряд изображений жителей разных стран и местностей, но всему этому еще далеко до настоящей научной племенной физиогномики. Еще и теперь она в периоде младенчества и ждет окончательного своего установления. Она находится почти в таком же состоянии, в каком описательное естествознание было до времен Линнея. Было много писано и описано до него, много дано изображений естественно‑ исторических предметов, но беда была в том, что каждый описывал по своему произволу, обращал внимание на то, что его особенно поражало, выражал это терминами, которые находил наиболее удобными, а иногда и наиболее красноречивыми, способными действовать более на воображение, чем на уяснение частностей. Современное естествознание допускает одно красноречие: точное и верное описание фактов. Оно положило границу изобретательности образов и сравнений для естествоиспытателя, дав ему со времен Линнея свод законов, определяющих и значение, и приложение известных определенных терминов. Язык стал менее цветист и ораторскому искусству разгуляться негде в описаниях, ставших от того краткими, сухими, но зато понятными, точными и удобосравниваемыми. Младенчество антропологической физиогномики и выражается главным образом в том, что еще много простора остается и теперь в этом отделе исследований для описательной изобретательности, что физиогномические явления не подведены под рубрики и систему, что еще не дознано в каких случаях и где какие признаки имеют преобладающее значение.
Не много нужно сведений и наблюдательности, чтобы отличить негра от белого, калмыцкую физиогномию от общеевропейского типа, цыгана от великорусса. Но таких резких типов сравнительно немного, а подразделений человеческих групп, называемых племенами, значительное число. Можно ли к отличию их прилагать физиогномические данные; в чем искать отличительных признаков их; какие свойства можно счесть физиогномически характерными в каждом племени; какой предел вариаций наблюдается между этими признаками в среде естественной группы или племени: вот некоторые из тех существенных вопросов, которые связываются с рассмотрением физиогномических данных с антропологической точки зрения или с так называемой антропологической физиогномикой. Очевидно, что эта частная отрасль изучения формы лица и выражения ощущений имеет представить совершенно своеобразные задачи, отличные от тех, которые рассматривает общая физиогномика, будь она практическая, морфологическая или физиологическая. Для физиогномиста‑ неантрополога важно, как проявляется вообще внутренняя жизнь во внешних изменениях человека под влиянием тех или других условий, какими органами, находящимися под ее влиянием и каким образом она пользуется в тех или других условиях. Для современного антрополога‑ натуралиста изучение человека вообще не есть ближайшая задача, это дело анатома, физиолога, психолога и философа. Для него важны те вариации, которые в своей форме и в своем строении представляют племена, и важны постольку, поскольку они дают возможность различать и группировать эти племена, находить в них различия и сходства для возможности естественной классификации их, для воссоздания того родословного дерева, по которому они развивались друг от друга под влиянием различных причин. Антрополог берет уже добытый анатомами и физиологами материал, основывает на нем свои выводы, но прилагает полученные другими отраслями знания выводы к своим специальным целям. Подобно тому, как зоолог опирается на гистологию, эмбриологию, сравнительную анатомию для своих специально зоологических целей, состоящих в изучении законов развития организмов, взятых в совокупности и под влиянием исторических условий этого развития, и подобно тому, как задача в этом случае явственно своеобразна и по целям, и по приемам, если не наблюдения, то группировки фактов, так и антрополог во всей своей науке вообще и в физиогномической ее части в особенности берет и анатомические, и физиологические факты, но группирует их и добавляет сообразно своей специальной цели. Если антропология, в тесном естественно историческом значении этого слова, считается различною и по цели, и по составу, и по методам от ближайших, соприкасающихся с нею отраслей знания, составляющих для нее необходимый фундамент, то и антропологическая физиогномика может быть с таким же правом выделена в особую группу по отношению общей физиогномики, преследующей изучение выражения и ощущений в человеке вообще.
При такой своей задаче антропологическая физиогномика будет иметь и свой своеобразный характер, и свои особенные приемы. Во‑ первых, для нее физиологическое значение физиогномических данных будет представлять очень незначительный интерес. Способность понимать ощущения и впечатления, выражаемые в физиогномических явлениях, в главнейших своих выражениях одинаково присуща всем племенам, и не только им, но и животным. Никто из людей не ласкается с рычаньем, свирепым выражением лица, взмахивая кулаками и стараясь укусить; никто не станет драться с умиленным и восторженным лицом или выражать свое удовольствие скрежетом зубовным и трагическим плачем. Бывают правда слезы радости, но кто не отличит их по выражению лица от проявлений горя и боли? Рычат животные, когда ласкаются, но предмет их ласки хорошо понимает всю сентиментальность и умиленность этого рычания. Если бы было иначе, то люди разных стран не понимали бы по физиогномическим данным душевных проявлений в чуждых для них пришельцах. Но дикари, мучающие белых, легко отличают человека храброго от трусливого, сильного волей от малодушного. Что же может найти себе, говоря вообще, антрополог в этих общих выражениях ощущений для своих специальных целей? Конечно очень не много, и потому‑ то он ставит их на второй план и если интересуется ими, то только тогда, когда или вследствие какой‑ либо особенности племени, или усвоенного ими свойства, эти выражения становятся племенными, но и в этом случае они по большей части являются только этнографическими подспорными данными, а не антропологическими, т. е. другими словами: они здесь в большинстве случаев являются своеобразными и видоизмененными под влиянием общественных и бытовых условий, результатом предания и переимчивости, а не изменения организации. Поэтому антропологическая физиогномика и берет главнейшую и существеннейшую часть материалов для своих выводов из анатомических или морфологических данных строения лица и тела, как такие, кои укоренились наследственно, передаются естественным образом, составляют прирожденные племенам отличия. Для своих целей антропологическая физиогномика ставит иногда на значительно видное место при своих заключениях такие признаки, кои не важны для физиогномиста вообще, как, например, цвет волос и глаз.
Строго говоря, можно бы назвать эту сторону антропологического изучения не антропологическою физиогномикою, но антропологическою морфологией, отделом, изучающим общую форму и habitus племен, оставляя за физиогномикою те задачи, кои приписываются ей физиологами и психологами, но вряд ли это было бы удобно. Конечно можно придираться к взятому нами термину и высказать против него большее или меньшее число остроумных возражений, но равнялась ли бы польза от них потраченному остроумию и диалектики? Этот термин тем удобен, что он прямо характеризует и цель наблюдения физиогномических данных словом «антропологическая», и специальный предмет исследования – физиогномию или habitus, общий вид племени. Правда, слову физиогномия мы привыкли придавать более специальное и более узкое значение, ограничивая его в общежитии областью лица. Но это тоже не верно: ни один физиогномист не делает своих заключений по одному только изменению черт лица, ни один физиогномический трактат не ограничивается исключительно анализом лицевых изменений. Часто лицо, под влиянием силы воли, молчит, но душевное настроение выражается едва заметною нервностью руки, быстрым мимолетным движением тела. Все физиогномисты принимают во внимание физиогномику животных, а у них лицевые части играют второстепенную роль в громадном большинстве случаев и характер ощущений выражается более в складе тела, в позе, в приемах. Лицо человека является только более подвижным и тонким отражением происходящего, более доступным зеркалом душевных состояний, и потому оно по праву первенствует, но далеко не исключает остального. Кроме того, если бы мы заменили этот употребленный нами термин выражением «антропологическая морфология», то этим далеко не улучшили бы дела. Всякий, хотя и не всегда вполне, поймет, что значит антропологическая физиогномика, но нельзя того же сказать о термине антропологическая морфология, имеющем неизмеримо более обширное и менее резко очерченное содержание. Чего нельзя только подвести под это слово из строения племен! Все, что представляет характеристическую форму в строении тела и его органов, подойдет сюда и, пожалуй, потребуется для антропологического изучения habitus племен сочинить новый термин. Будем же употреблять принятый нами, так как при малейшем желании понять его, он вполне ясен и определен.
Взятая в указанном нами смысле антропологическая физиогномика изучает всю фигуру человека во внешних ее свойствах и проявлениях, насколько они являются отклоняющимся от других, насколько они характеристичны для того или другого племени. Она берет свои данные из размера роста, из отклонений от нормы всех частей тела. Ее метод – есть метод измерения, метод пропорций для одних частей, метод строгой классификации признаков и их значения с другой. Она распределяет эти цвета по номерам и дает таким образом наблюдателям, находящимся в самых отдаленных друг от друга местностях возможность обозначить совершенно одинаково и сходно одно и то же явление цветности, независимо от субъективных свойств и взглядов лиц производящих исследование. Она заменила общие описательные признаки «большой, малый, средний, короткий и длинный» известными пропорциями частей и дала пределы, указав на которые всякий может составить себе точное понятие об относительной величине и форме органа.
Как это важно во многих случаях – показывает ежедневно повторяющийся опыт при раскопках. Мало‑ мальски значительный череп, вынутый из кургана, а в особенности кости конечностей, признаются неспециалистами обыкновенно принадлежащими, если не великанам, то особенно большим особям, тогда как сравнение показывает, что здесь нет ничего, выходящего из обыкновенного уровня. Как неверен глазомер и как подвержены личным различиям взгляды на размеры предметов известно каждому. Если принять в соображение, что наблюдения над племенами в значительном большинстве случаев делаются не медиками и анатомами, а путешественниками, имеющими только общие научные сведения, то введение схем для физиогномических наблюдений, уяснение приемов точного определения значения наблюдений и правильная регистрация их имеют значительную важность. Малые успехи антропологической физиогномики, не по отношению собирания фактов, а по возможности выводов из них, и объясняются тем, что только в самое последнее время было положено начало к выработке однообразных приемов наблюдений и исследований по антропологической физиогномике.
Задачи племенного физиогномического изучения весьма трудны от многих причин, и это также нужно принять в соображение при оценке сделанного до сих пор. Всякий естественно‑ исторический факт наблюдается и усваивается тем легче, чем он проще, чем менее он сложен и менее видоизменился от различных посторонних причин. Если бы племена сохранили их первоначальную чистоту, их признаки расы остались бы во всей неприкосновенности, то дело было бы сравнительно легко. Но земной шар, именно по отношению человека, представляет нам в этом случае самую запутанную задачу. По мнению большинства антропологов на земном шаре не осталось племен, никогда не подвергавшихся смешению; по мнению других число их крайне мало и ограничено, так как громадное большинство того, что мы называем в настоящее время племенами, есть результат исторических смешений различных племен. Кроме того, самое понятие племя очень эластическое: всякая группа, отделенная религией, наречием и обычаями, считается обыкновенно племенем, но само собою понятно, что все эти фигурирующие в антропологических инвентарях племена далеко не имеют одинакового антропологического значения. Они различны и по отношению степени чистоты крови и расы, и по степени уклонения их признаков от того первоначального корня, из коего они произошли. По объяснимому и понятному, хотя и странному ходу человеческого развития, именно человеческие племенные естественно‑ исторические различия всего меньше обращали на себя внимание наблюдателей и скорее являлись, до последнего времени, любопытным придатком к исследованиям путешественников, чем их существенною целью. Кроме того, племена, наиболее удобные для исследования, освоившиеся с наукою и небоящиеся ее, а таковы европейские и наиболее цивилизованных местностей других стран, представляются и наиболее смешанными. Антропологу поэтому почти всегда приходится или удобно наблюдать то, что по сущности, вследствие смешения, представляет значительные затруднения для дознания характеристичных признаков племени, или же, если он имеет возможность наблюдать более или менее чистое племя, то встречать трудности в самом производстве полных и точных опытов, не говоря уже о затруднениях, кои представляются искусственными видоизменениями лица и членов вследствие господствующих в разных местах привычек. Что в цвете лица принадлежит загару, действию перемен температуры и нечистоплотности, и что составляет естественную характеристику, до этого на практике часто добраться весьма трудно. Всякому известно как может изменить выражение оттянутая губа, искусственно сплюснутый нос, штукатурка лица разными красками, а это сплошь и рядом встречается антропологу‑ физиогномисту. Поэтому‑ то, если он даст только простое описание виденного, изложение произведенного на него известным племенем впечатления, то такое описание не только неудовлетворительно, но даже может привести к неверным заключениям.
При изучении физиогномических признаков с антропологическими целями нужно выделить все то, что принадлежит чисто бытовым этнографическим чертам. Известный костюм, известный способ прически, местные особенности окружающей обстановки служат весьма сильными средствами для придания известной характеристичности физиогномии. Измените прическу, наденьте обыкновенный костюм, и резкость впечатления во многих случаях исчезнет. Будет казаться нечто особенное в таком переодетом инородце, но он далеко не будет так резко отличаться от других представителей племен, как при своей естественной обстановке. Вот эту‑ то работу выделения всего того, что может влиять из этнографических условий племени и следует делать антропологу, и всякий поймет насколько подобная задача, такой анализ придаточного, декоративного, труднее непосредственного описания виденного и насколько он требует подготовительной работы и способности к наблюдениям. У европейских племен является та же задача, но в иной форме: тут костюм не выделяет особенности существующего, а наоборот часто вводит в заблуждение менее внимательного наблюдателя и заставляет его находить различия, или, по крайней мере, не дает ему возможности найти общие черты, там, где они действительно существуют. Актеры и гримировка их уясняют это нам на деле постоянно: одно и тоже лицо с лысым париком и бритым подбородком или с длинными волосами на голове, бороде и бровях, будет производить совершенно различное впечатление и иметь не одинаковый физиогномический характер. Пробор по середине головы, бакенбарды, той или другой формы, бритый подбородок или борода a'la Виктор Эммануил, сделают из русской простодушной физиогномии, если не совсем англичанина или итальянца, то все‑ таки обратят ее в лубочный портрет их, который издали, или при неопытности и введет в соблазн умозаключение относительно племенной или национальной принадлежности. Если это еще соединено с некоторым лоском, с уменьем схватить и затормозить на своем лице то или другое характеристичное выражение иной национальности, то является нечто весьма похожее на оригинал. Таким образом смешение племен и этнографические особенности их обычаев, влияющих на физиогномику, подкладывают не один камушек на пути, по которому должен идти антрополог, и он должен смотреть в оба, чтобы не споткнуться об него при своих умозаключениях.
Все племена, как говорят описания путешественников, представляют значительные вариации между своими представителями, не исключая даже племен, считаемых за наиболее чистокровные. Что принимать здесь за характерный признак в этих видоизменениях: частость ли его появления, или наиболее типичное выражение его? И то, и другое представляет и свои удобства, и неудобства. Избрание наиболее типичного удобнее в том отношении, что оно дает в одном представителе соединение признаков особенно характерных, но оно субъективно, оно зависит от взгляда, часто от предвзятого мнения, не говоря уже об умышленном избрании типа, что также, к сожалению, представляла антропология, хотя и в редких случаях и под влиянием совершенно ненаучных соображений. Примером этого может служить блаженной памяти теория туранского происхождения русских, выдвинутая как противодействие славянским симпатиям русских. Метод средних чисел более объективен, более стоит вне произвола, но он, как и всякий вывод, основанный на изучении средних, дает только частость появления признака, большую или меньшую вероятность его наблюдения в данном населении или лучше в данной численности его особей, но грешит тем, что не выдвигает главного характеристичного от придаточного. Кроме того, как показали Бертильон и другие, получение средних чисел отдельных признаков не дает еще возможности составить из них среднецелое, действительно существующее. Известная ширина носа у какого‑ либо населения может представлять такую же частость и такую же величину, как, например, известная форма скул, но из этого вовсе не следует, чтобы непременно полученная нами средняя форма носа встречалась непременно с полученною среднею формою скул, и может случиться, что если бы по этим средним мы воссоздали физиогномию человека в рисунке, то он произвел бы на нас впечатление совершенно иное, чем мы ожидали; что сказано о двух признаках, еще более приложимо к совокупности их. Еще чуднее выйдет картина физиогномии, если мы из всех средних размеров создадим фигуру; тогда даже может выйти совсем неестественное и даже карикатурное по отношению к изучаемому типу. Поэтому кроме крайних чисел выражения признака, указывают еще и предельные величины, графически изображают ход вариаций к
|
|
|
