Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

А. П. Богданов




II

 

Физиогномическое изучение великоруссов. Мнение этнографов и краниологов о крайней изменчивости антропологических и физиогномических признаков русских. Образец этнографического описания физиогномической характеристики русских. Действительно ли существует «русский тип» лица? Воззрения ученых на этот предмет и протест против не признания русского типа в обыденной жизни и в общем убеждении. Первая попытка собрать в Москве материал по физиогномике русских в Антропологическом альбоме и мнения вызванные им.

Разнообразие степени смешения русских с инородцами в различных местностях. Выяснение значения численности смешивающихся факторов по отношению взаимного влияния рас. Малочисленность первобытных инородцев, как элемент помогающий влиянию колонизаторов на расу. Слабость инородческих женщин, как одна из причин постепенного обрусения их детей. Обрусение нельзя признать исключительно бытовым, но и кровным актом. Подтверждения этому в народных песнях и характеристике доброго молодца и красной девицы. Сравнительное изучение антропологических типов по песням различных народов. Почему по песням у женщин только русая коса, а у мужчин черные кудри? Какому племени принадлежали эти кудри? В какой степени выражаются наиболее резко признаки смешанного племени? Сказания иностранных писателей и древних путешественников о типе русских. Исторически‑ антропологическое собрание изображений русских, проектируемое на Антропологической выставке. Неудобства специальных антропологических данных в этих заметках. Значение приложенных изображений. Необходимость помощи в получении портретов русских женских лиц для возможности более обстоятельного изучения антропологической физиогномики русских.

 

Всякому известно, что «великоруссы» – племя смешанное. История заселения Средней России, являвшаяся в виде обрусения первоначальных инородческих обитателей и колонизации господствующего славянского типа, показывает несомненно, что смешение, и смешение в значительно степени, должно было быть. Это говорит и физиогномика, могущая выставить на вид значительное число самых разнообразных типов, отличающихся не только вследствие этнографических особенностей, влияющих более или менее на общее впечатление, производимое физиогномией, но также вследствие очевидных различий кровных. Это разнообразие поражало некоторых этнографов и выражалось даже почти в отрицании каких‑ либо общих физиогномических черт у великоруссов. Один из хороших и основательных этнографов г. Максимов, обозревая великорусскую группу на бывшей в 1867 году Этнографической выставке, вот что говорит о физиогномике великоруссов: «Великорусское племя отличается именно тем, что в нем трудно находить одно лицо, похожее на другое, что сплошь и рядом встречаем мы не только у бродячих северных инородцев и у кочевых степняков, но и у южных горцев, а в особенности у закавказских и русских армян. Даже на самой маленькой ярмарке, на небольшом базаре, всякий желающий без труда может убедить себя в том, что ничего нет труднее, как найти такие черты, которые можно было бы почитать общими, и определить и выяснить для себя такой закон, который удобно было бы применить для распознания племенных отличий великоруссов. Обычные паспортные приемы (до сих пор, впрочем, не имеющие никакого успеха) нигде не кажутся настолько смешными и ненужными, как по применению к лицам и особым приметам великоруссов. Едва ли только не говор один до сих пор может почитаться в числе общих особых примет, пригодных про всякий случай человеку, до сих пор руководимому мертвыми общими местами паспортных отметок».

Профессор Лесгафт, в одной очень поучительной своей статье о черепах великоруссов, сводя все сделанные краниометрические наблюдения над ними, приходит к тому заключению, что произведенные до сих пор исследования над краниологией русских и противоречат друг другу, и не дают твердой опоры для каких‑ либо выводов. С другой стороны постоянно приводят характеристику великоруссов в статьях, имеющих задачею ознакомить с населением России. Н. И. Надежин в 1837 г., например, так характеризовал великоруссов: «Физиогномия российского народа, в основании славянская, запечатлена естественным оттенком северной природы. Вообще, великороссияне не так высоки ростом, как западные их братья; но зато сложены крепко, здоровы и расположены к тучности. Особенно женщины отличаются дородностью, которая считается одним из условий красоты в низших сословиях. Черты лица у обоих полов правильны, но мало выразительны, лоб вообще узок, глаза и рот небольшие, нос кругловатый. Волосы русые, отчего в старину производили самое имя «Руси», но по мере приближения к северу, светлеют более и более, так что сбиваются на желтые и рыжие. Впрочем, рыжий цвет в общем пренебрежении. Поэтому существенно нравятся, у молодца черные кудри, у девицы – русая коса, как видно из народных песен; последняя, чем длиннее и гуще, тем сильнее знобит сердце молодецкое. Идеал красавицы: белое круглое лицо, щеки маков цвет, глаза черные с поволокою, бровь соколиная, поступь павлиная. Молодец тоже нравится чернобровый и черноглазый; но его главное достоинство состоит в свежести и здоровье, в том, что называется «кровь с молоком». Суровость климата притупляет вообще органы осязания, вкуса и обоняния; атмосфера большею частью туманная, и беспредельные равнины, две трети года покрытые снегом, не благоприятствуют развитию чувства зрения; зато слух очень тонок. От малороссиян великороссияне отличаются резко тем, что не имеют той живости в чертах, того огня глаз, которые принадлежат югу; с белоруссами сходны больше, только у этих последних шея обыкновенно бывает вытянута и голова слишком живо ходит на плечах, тогда как у великоруссов она кажется вросшей в плечи, на толстой, короткой шее. Впрочем, они не уступят, или даже превзойдут тех и других, гибкостью членов, проворством и расторопностью движений. Русский человек вообще больше крепок, чем силен; он способен переносить самые тяжкие труды, нечувствителен к лишениям, терпелив до бесконечности. Как по крепости сложения, так и по привычке ко всем суровостям воздуха, здоровье его редко подвергается болезням без особенных случаев. Живет долго, когда сам себе не накличет смерти, и до глубокой старости сохраняет бодрость. Женщины скоро теряют свежесть, но в старости редко подвергаются тому отвратительному безобразию, которое так свойственно южным старухам и вероятно было поводом к преданию о киевских «ведьмах». Быстрота понятия и медленность суждения принадлежат ровно всем поколениям русского племени, но скрытность выражения менее свойственна великороссиянам, которые вообще разговорчивее малоруссов и белоруссов. Великороссияне не имеют слишком живых чувств и пылких страстей. Они не способны к чрезмерным порывам, ни в любви, ни в ненависти… В отношении к способностям промышленным, художественным, творческим, великороссияне, как и прочие их братья, не отличаются изобретательностью, но зато чрезвычайно переимчивы и способны к подражанию. Чувство эстетическое мало развито в нем; что пестро и шумно, то для него и хорошо, и красно, и весело».

Приведенных выше мнений и описаний достаточно, чтобы показать, в каком положении находится вопрос о физиогномике русских, так как одни и до сих пор высказывают, что отыскивать типа русской физиогномии то же, что искать тождества в формах облаков, из коих каждый на свой образец; другие дают такую неопределенную характеристику физиогномии русских, что из нее не составишь себе какого‑ либо определенного понятия, подобно тому, как из слов Олеария, признавшего особо характеристичными признаками русских «обилие волос и толстое брюхо». Третьи, сравнивая имеющиеся до сих пор попытки уловить на черепе и в измерениях характерные черты морфологии лица и головы русских, становятся в тупик перед бедностью имеющегося материала и противоречием данных. От чего происходит это: от действительной ли невозможности найти что‑ либо стойкое в той помеси, которая сплотилась историей в группу русских, или же от того, что к вопросу подступали, недостаточно выяснив его элементы, и не выделяя при рассмотрении и поверке их те, которые могут скрадывать и затемнять результат? Существует ли великорусская физиогномия, и чем она отличается? Вот специально интересующий нас вопрос, который стоит в зависимости от другого: составляют ли великоруссы только исторический или этнографический термин, или же он имеет и известное антропологическое значение?

Вопрос этот для нас имеет особый интерес, хотя мы по своему обыкновению не только не особенно занимались им, но склонны были заранее, на основании наших поверхностных наблюдений и предвзятых идей, решить его отрицательно. Жизнь, однако же, решает его в положительном смысле и не дожидаясь специального исследования антропологов. Мы сплошь и рядом употребляем выражения: «это чисто русская красота, это вылитый русак, типичное русское лицо». Может быть, при приложении к частным случаям этих выражений и встретятся разногласия между наблюдателями, но, подмечая ряд подобных определений русской физиогномии, можно убедиться, что не нечто фантастическое, а реальное лежит в этом общем выражении «русская физиогномия, русская красота». Это всего яснее выражается при отрицательных определениях, при встрече физиогномий тех из родственных племен, кои исторически сложились иначе, например: малоруссов и белоруссов, а еще более инородцев, и при сравнении их с русскими. В таких случаях, «нет, это не русская физиогномия», звучит решительнее, говорится с большим убеждением и с большей определенностью. В каждом из нас, в сфере нашего «бессознательного», существует довольно определенное понятие о русском типе, о русской физиогномии; что же это, мираж, устроенный нашим воображением или отражение действительно чего‑ то существующего, не только исторически и этнографически русского, но и антропологически русского?

К этому вопросу совершенно естественно должен был прийти всякий, кто выбрал себе для собственного получения исследование вопроса о краниологических особенностях народонаселения Средней России, составляющего более удобный материал для изучения русских, чем окраины ее. Уже несколько лет меня занимал этот вопрос, и я, насколько позволяли средства, собирал для него материал. Еще в 1867 году по моей просьбе в Русской фотографии составлен был антропологический альбом русских, фигурировавший на Этнографической выставке и затем в копиях переданный мною Лондонскому Антропологическому Обществу, Парижскому Антропологическому Обществу и Музеуму Естественной Истории в Париже. Цель выставления этого альбома, а равно и передачи его иностранным антропологическим собраниям, была та, чтобы вызвать мнения о физиогномике русских. Портреты я старался собирать без какой‑ либо предвзятой идеи, отыскивая с одной стороны те лица, кои мне казались наиболее подходящими к обыкновенно признаваемым за более чисто русские, а с другой те, кои наиболее часто встречаются, хотя и носят следы инородческой помеси. Не особенно легко собирать подобные портреты, особенно чисто русских физиогномий, даже мужских. Относительно женских я потерпел вполне неудачу и возбуждение в настоящее время мною вопроса о русских физиогномиях вызвано между прочим надеждою, что уяснение цели портретов облегчит их получение. Если встретится физиогномия, вполне интересная как выражение русского лица, то получить с нее портрет в 99 случаях из ста бывает невозможно, вследствие отказа в позволении снять с себя портрет в фас и профиль. Такой отказ почти постоянно встречался у мужчин, а относительно женщин он был безусловен. Приходилось ограничиваться весьма тесным кругом более знакомых лиц, которые в виде одолжения соглашались удовлетворить странному требованию, от коего они не ожидали ничего путного, но соглашались из желания не противоречить безвредной мании знакомого и близкого человека. Затруднения встречаются, кроме того, и материальные: снятие с каждого лица двух портретов в значительную величину сопряжено со значительными расходами при большом числе фотографий, а до последнего времени только одна русская фотография Н. М. Аласина, во время управления ее М. А. Зыковым, охотно помогала своим трудом и старанием ученым целям. Только со времени начала деятельности по Антропологической выставке условия изменились более благоприятно, и явилась надежда собрать в Москве и других местах порядочный материал по антропологической физиогномике русских.

По появлении альбома русских я действительно получил несколько замечаний. Некоторые русские и иностранцы, видевшие собранные портреты, упрекнули меня за предвзятый выбор особенно хороших лиц и за тенденциозную прикрасу материала, хотя в альбоме сняты были исключительно крестьяне, и как сказано, в различных видоизменениях физиогномического типа. Правда, я в главе альбома поставил двух умных и очень симпатичных владимирцев, бывших в то время у меня плотниками, но за ними следовал ряд других, безупречных в отношении прикрашения, так как это были представители наиболее часто встречающихся типов, самых обыденных физиогномий. Но иностранцы, да и многие русские, поражаются во всем касающимся русских выдающимися отрицательными сторонами, и не только проглядывают, но даже считают ненормальным все более или менее говорящее в пользу их. Вероятно, я не был бы подвергнут упреку от подобных ценителей, если бы выбрал исключительно представителями физиогномий для своего альбома лиц с узкими лбами, с носом в форме луковицы, с лукавою и глупою физиогномией, словом нечто подобное тому «Савоське», которые в прошедшем году, под пером именитого русского, как его отрекомендовал журнал, явился для читателей одного весьма дельного журнала «Revue scientifique» представителем этнографического быта и нравственного склада русского мужика. Другие высказали то мнение, что великоруссов в антропологическом отношении не существует и что альбом есть сборник фотографий некоторых физиогномий, попадающихся в России, но что он вовсе не антропологический альбом, так как антропологического типа великоруссов в чистоте, вследствие смешения, не существует на деле. Так как эти мнения высказаны были с серьезною, а не тенденциозною целью, то они имеют право на то, чтобы к ним отнестись серьезно, спокойно и научно.

Великоруссы, так же как и вся Россия, представляют такое разнообразное сочетание самых разнородных явлений, что по отношению фактов, касающихся их, можно подобрать материал для каких угодно выводов, в особенности в такой еще неустановившейся в своих частных методах науке, как антропология. Верных числовых данных, годных для антропологического изучения отдельных местностей России, не существует, а только подробное изучение частных и местных специальных явлений в области антропологии может повести к чему‑ либо положительному. Недаром Ворсо на одном из международных конгрессов доисторической археологии и антропологии высказал справедливую мысль: успех конгрессов и обеспечение их серьезных результатов он видит в том, что они оставили на втором плане обсуждение общих теорий исследуемых ими наук, и из широкой области общих обозрений перешли к частному изучению антропологических и археологических задач в каждой стране в отдельности, даже в отдельных областях каждой страны. Уже a priori можно дознать, что результат смешения русских и их взаимные антропологические соотношения будут иные на Севере, Юге, Западе и Востоке России. Кому захочется провести теорию урало‑ алтайского происхождения русских, тот пусть подберет черепа из тех местностей, в коих в русское народонаселение вошли обрусением племена сказанного происхождения. Для ищущего своего благополучия в туранском происхождении русских тоже найдутся подходящие местности и подходящий материал, который на первый взгляд будет даже казаться неподтасованным нарочно. Если это возможно, и действительно представляется, то первым условием антрополога, an und fur sich, т. е. действующего под единственным желанием составить себе по возможности наиболее верное представление о великорусском племени, должно быть обсуждение и оценка значения того материала, которым он желает обусловить свои выводы, выделение всех тех элементов, кои, помимо его желания, могли бы влиять односторонне на его выводы. Но, прежде всего ему, конечно, нужно уяснить себе, берется ли он за разрешимую задачу, старается ли он определить нечто существующее, нечто созданное самою природою, а не одним преданием, одним историческим влиянием языка, религии, нравов. В частном, занимающем нас вопросе, такому предварительному исследованию должно подвергнуться изучение влияния смешения племен в России по тем данным, коими мы можем располагать. Если мы ясно определим значение смешения, степень его в русском народонаселении различных местностей, то мы выясним себе некоторые основания для освещения пути исследования, мы более прочно и точно поставим вопрос, а хорошая постановка его есть уже половина решения.

Если мы какой‑ либо народ озаглавим просто термином «смешанный», то этим скажем еще очень мало. Смешение народонаселения может быть чисто механическое, может быть и физиологическим. Оно может совершаться в различных степенях напряженности, зависящих, как от относительной численности особей каждой из смешивающихся групп, так и от физиологической устойчивости рас в отношении передавания своих свойств и признаков. Без предварительного уяснения себе этих данных мы вряд ли можем с ясностью судить об отрывочных фактах, получаемых из наших наблюдений. Все говорят, что великоруссы смешанное народонаселение, и, изучая их с антропологической точки зрения следует спросить себя, прежде всего, как происходило это смешение, основываясь, по крайней мере, на письменных памятниках и на происходящем ныне перед нашими глазами.

Все данные говорят нам за то, что с юго‑ запада и северо‑ востока России шел приток тех колонизаторов Средней России, которых история называет славянами. Путь их шел преимущественно по водным большим дорогам и по большим торговым и междуплеменным трактам. На первобытные племена, занимавшие центральную Россию, постоянно был наплыв в течение веков пришельцев, представителей высшей культуры и племени. В какой же относительной численности встречались друг с другом эти два различные антропологические элемента, как могли действовать они друг на друга кровным путем? Если в густонаселенную, местность, представляющую более или менее компактную массу, однородную по своему кровному составу, попадает незначительное число переселенцев иной расы или если они выше по культуре, то оставляют несомненные следы своего прихода в языке, в нравах и обычаях, но с кровной токи зрения они совершенно исчезают в первобытном населении. Замечательно, что призвание варягов имело большое бытовое и государственное значение, оставило свой след в истории народа, но не оставило никакого антропологического заметного следа. Иное дело бывает, если в редко разбросанное, малочисленное население попадает сравнительно значительное число новых колонизаторов. Если от прикосновения с ними не исчезнет племя, не уйдет в другие места, не будет перебито или не вымрет от отнятия у него единственно возможных условий для его существования, то оно подчиняется новым колонизаторам земли, и притом не в смысле политическом или бытовом исключительно, а в смысле антропологическом, если только оба племени при соединении могут давать плодущие поколения. Известно, что кровные связи европейцев с некоторыми дикарями оказываются бесплодными в результате: особи смешанной крови не выживают и удаляются самым естественным путем – неживучестью, ранней смертностью, или просто вследствие отсутствия плода. Известно также, что смешения тех инородцев, коих можно считать за остаток или за представителей племен, первоначально населявших Среднюю Россию, с русскими плодовиты и вовсе не вызывают уменьшения приплода. Если мы возьмем Среднюю Россию еще за очень немного лет тому назад и обратим внимание на то, какое раздолье для расселения существовало еще тогда, посмотрим на обилие лесов, возьмем факты из распространения звериных промыслов и обилия диких зверей, находивших себе приволье и бывших во многих местностях более многочисленными, чем люди; если, наконец, мы соберем сведения об имевшейся в прежние времена густоте населения, насколько они для нас доступны, то, соединяя все эти данные, мы можем смело сказать, что новые пришельцы встретили сравнительно очень редкое народонаселение, по отношению к численности которого и их небольшое число было уже заметным, тем более, что это число увеличивалось постоянно как прибытием новых пришельцев, так и в их кровных сувенирах, оставленных в семьях первобытных жителей. При раскопке курганов в Богородском уезде мне помогал своими советами и влиянием один очень умный, много видевший и хорошо знавший свою местность, священник. Передавая мне сведения об имеющихся в уезде курганах и присутствуя при раскопке одного из наиболее многочисленных курганных кладбищ, он заметил: «А нужно признать, что мало было на свете вашего курганного народа. Если взять все известные мне в уезде курганы, если даже предположить, что они уменьшились в значительной степени с течением времени, то все‑ таки удивительна их малочисленность. Прежде здесь были лесные местности, и курганы может быть обворовывались, но не уничтожались; распахивать, да раскапывать их и сносить насыпи стали уже на моей памяти. Мы здесь на самом обширном курганном кладбище, так как здесь и теперь за полсотни курганов, да по местности видно, что оно могло быть раза в четыре или в пять больше. Не в десяток лет их здесь насыпали, а в столетия, тем не менее, их куда много меньше того, что я перехоронил на своем веку в одном этом фабричном селе».

Таким образом, весьма вероятно, что условия численности пришлого видоизменяющего племени по отношению к местному, подвергавшемуся изменению от прилития новой крови, были благоприятны тому, чтобы это пришлое племя могло оставить крепкие антропологические следы. Кроме того, условия этого влияния одного племени на другое были не одинаковы, и с антропологической точки зрения более благоприятны колонизаторам. Может быть, многие и женились на туземках и делались оседлыми, но большинство первобытных колонизаторов было не таково. Это был народ торговый, воинственный, промышленный, заботившийся зашибить копейку и затем устроить себя по‑ своему, сообразно созданному себе собственному идеалу благополучия. А этот идеал у русского человека вовсе не таков, чтобы легко скрутить свою жизнь с какою‑ либо «поганью», как и теперь еще сплошь и рядом честит русский человек иноверца. Он будет с ними вести дела, будет с ними ласков и дружелюбен, войдет с ними в приязнь во всем, кроме того, чтобы породниться, чтобы ввести в свою семью инородческий элемент. На это простые русские люди и теперь еще крепки, и когда дело коснется до семьи, до укоренения своего дома, тут у него является своего рода аристократизм, выражающийся в отвращении к инородкам. Часто поселяне различных племен живут по соседству, но браки между ними редки, хотя романы и часты, но романы односторонние: русских ловеласов с инородческими камелиями, а не наоборот. Чтобы получить в этом фактическую уверенность стоит просмотреть рассказы этнографов о вольности нравов многих инородцев в женских своих представителях. В настоящее время граф А. С. Уваров случайно сообщил мне сделанное им наблюдение в его имении, в котором русские находятся поблизости с мордвою, а именно что русские никогда не женятся на мордовках, не веря их твердости нравов, искушать кои легко, как они знают по собственному опыту. Если мы допустим такие отношения, то увидим, что хотя мордва женится только между собою, но великорусское влияние, кровное и антропологическое, мало‑ помалу завоевывает в ней свое место. Этнограф, видя с одной стороны постоянную женитьбу мордвы в кругу своего племени и замечая, несмотря на то, все большее и большее постепенное обрусение, отнесет его к влиянию обычаев, языка, распространению русских нравов. Антрополог несколько скептически отнесется к этому исключительному влиянию языка и нравов, а припишет кое‑ что и природе и постоянному, хотя и медленному, влиянию русской крови на народонаселение. При обсуждении подобного влияния смешения рас на антропологические признаки нужно принять еще в соображение следующий, почти постоянно наблюдаемый факт. Женщина, сравнительно более доступная влиянию представителей более высокого развития, более высокой расы, редко снизойдет до представителя расы, считаемой ею за ниже стоящую. Помеси европеек с неграми крайне редки и принадлежат к случайным, можно сказать эксцентричным явлениям, но негритянки и мулатки падки до европейцев. Не обязательные, а совершенно свободные сношения между негритянками и европейцами не редкость, как не редкость связи между последними и представительницами слабого пола у диких племен. Мужчины, неохотно налагающие на себя брачные узы с представительницами низших рас, весьма благосклонны к их жертвам, когда они приносятся без всяких обязательств с их стороны. В соприкосновение с инородцами, как это мы видим и теперь везде, куда проникают европейцы, приходят не семьи европейцев с семьями туземцев, а бессемейная европейская толпа мужчин в виде войска, матросов, искателей приключений, торговцев, весьма много вредящая антропологу в сохранении чистоты типа первобытных племен. Французы, англичане, испанцы при своих вековых сношениях с различными туземцами в своих колониях внесли весьма мало, если только внесли, придачи посторонней крови в свои семьи, но везде оставили резкие черты своего пребывания и своего культурного влияния в изменении туземных рас помощью образования значительного числа помесей с ними. Разве для первых русских колонизаторов, насадителей антропологического русского типа, при их столкновении с первобытно населявшими Среднюю Россию племенами, могло быть иначе, когда еще и теперь мы видим сплошь и рядом факты, говорящие нам за то, что дело шло тем же путем, как и у других западных производителей смешанных народонаселении. Если мы примем этот намеченный нами фактор обрусения и условия, при коих оно совершалось, то для нас станут понятны некоторые явления, иначе трудно объяснимые. В некоторых местах, как бы оазисы, рассеяны и до сих пор инородцы, упорно сохраняющие и свой тип, и свои нравы, в противоречие с могуществом влияния обычаев, языка и нравов. Инородцы эти переняли кое‑ что из нравов и обычаев, говорят, дурно ли хорошо, по‑ русски, но живут сотни лет особняком и сохраняют свой тип. Чем это объяснить? Различием религии, но это может быть допущено только для мусульманских племен, так как здесь русские и мусульмане одинаково косо смотрят, говоря вообще, а не об исключениях, на взаимные кровные связи и считают их за опоганение себя. Но остаются еще другие инородцы, из коих одни полуязычники обрусели, другие же и выше их стоящие сохраняют себя в сравнительной чистоте крови. Кроме языка, нравов и прочего, не действует ли тут то в особенности, что у русеющих племен дамы имеют более снисходительное сердце к прелестям великоруссов, а у нерусеющих оно неприступно для партизанской войны в пользу обрусения, производимой последними.

Таким образом мне кажется вероятным, что обрусение инородцев было не исключительно бытовым и государственным, а также кровным, антропологическим. Для тех племен, для коих представлялось больше легкости к такому способу обрусения, этот процесс кончился давно и они вошли мало‑ помалу в состав русских. А для коих это было по чему‑ либо не легко, для тех осталась возможность сохраниться и до наших дней в большей или меньшей антропологической чистоте. Новгородские и киевские колонизаторы, постоянно, в массе, берегли чистокровность своей семьи, влияя на инородческие. Как долго в антропологическом отношении может передаваться кровь пришельцев более устойчивого племени, показывают малороссы. Их расположение к полякам и их племенное и историческое соперничество известны, а, тем не менее, в чертах лица малороссов поляки оставили по себе значительное число явственных памятников своего прохождения и пребывания. Это объяснить себе можно тем, что малороссиянки шли скорее на случайные капитуляции перед поляками, отличающимися действительно теми свойствами, которые делают их привлекательными в обществе, в женском кругу. Такие же сувениры оставить должны были и новгородцы, и другие славянские пришельцы в Средней России в инородческих племенах. За трагедиями и драмами истории, за великими факторами жизни народов, скрывается много романов, имевших значительное влияние на ход всех событий, а особенно антропологических и физиогномических.

Подтверждение этому взгляду на ход обрусения можно найти и в народных песнях. Отчего красная девица всегда с русою косою, а добрый молодец с черными кудрями? Мне случилось просмотреть сборник песен Сахарова с этою чисто антропологической целью. Я давно уже обращался к некоторым собирателям русских песен и знатоков их с целью получить от них разрешение вопросов: как в песнях и народных сказаниях характеризуется физическая красота, физические признаки народонаселения той местности, или того племени, которое сложило песни? Не воспевает ли народ в своих песнях известный определенный тип, который можно явственно дознать, если сравнить песни различных племен? Если существуют народные сказания, выразившиеся в песнях и былинах, о пришельцах и чужеземцах, то так ли они характеризуются, как свои богатыри, как представители своего племени? К сожалению, на эти убедительные просьбы я не получил положительных ответов, т. е. никто, по‑ видимому, из тех, к кому я обращался, не считал возбужденных мною вопросов, стоящими того, чтобы потратить на них время, подыскивая материал, необходимый для их решения. Пришлось, хотя и с полным сознанием своего малого знакомства с литературой, приняться за это самому. Я сделал выписки из всех песен, помещенных у Сахарова, в коих указываются признаки антропологические; затем просмотрел изданные Этнографическим Отделом Общества Любителей Естествознания Латышские песни и старался на основании этого материала убедиться, хотя несколько, в возможности получить какие‑ либо антропологические данные о русском населении этим путем. Не много было у меня под рукою материала, а уже кое‑ что наметилось. Так, когда в былинах говорится о Чуди, то она называется белоглазою: «Вырублю чудь белоглазую, перекрошу сорочину долгополую». Латыш в своих песнях воспевает златовласых дев. Малорусе тоскует о черных очах: «Засыпано сырой земли на груди мои, склеилися черные очи на все ночи». У русского тип красоты выражался в том, чтобы была «молодая, разумная, без белил лицо белое, без румян щеки алые». «Ростом она повыше меня, краше ее в тереме нет, умнее и в городе нет». У девушек в песнях встречается только русая коса, которую по песням девушки так охотно расчесывают «и чрез поле идучи, русу косу плетучи» и дома: «под окном девица сидела, буйну голову чесала, свою русу косу заплетала». По народному идеалу красна девица должна быть «тонка, высока; тонешенька, белешенька», и, следовательно, толстота вовсе не в народном идеале красоты. Про старух говорится: «Ты старушка стара, не под силу молода, ты станом коротка, ты плечами широка». Впрочем, народ не отнимал своего рода прелести и у девушек небольшого роста; девица могла быть и «невеличка, круглоличка, румяное личко». Можно сомневаться только в постоянной естественности одного признака, воспеваемого песнями то черных бровей: «очи ясны, брови черны, личиком беленька», «лицом она и бела и румяна, бровью она почернее меня». В просмотренных нами песнях у женщин всегда воспевается русая коса, а у мужчин только иногда русые кудри. «Черны кудри за стол пошли, русу косу за собой повели». «Уж как мой милый идет, что ясен сокол летит, белыми руками помахивает, черными кудрями потряхивает». «Уж как ты ли, русая коса, иссушила меня молодца. Потускнели черны очи, позавял румянец на лице». Но если для черных кудрей всегда попадались русые косы в желаемом количестве и они исключительно водили только русых кос за стол, то наоборот этим косам приходилось воспевать и русые кудри мужчин, хотя в утешение себя они выбирали их с черными бровями, напоминающими хотя несколько заветный тип с черными кудрями: «Приглядывали красны девицы за румяным молодцем. Русы кудри по плечам лежат, брови черные, что у соболя». «Прилегали кудри русые к лицу белому, румяному». «Хорошо его матушка родная убирала, гребешком кудри русые чесала». Замечательно, что чернокудрявый молодец в песнях только чешет да встряхивает своими кудрями, а русые кудри завиваются: «Перед зеркалом хрустальным, чесал кудри черные, чесал, сам приговаривал: завивайтесь кудри, завивайтесь черные». Только раз из многих упоминаний песня говорит: «Не сами кудри завивалися, завивала ему красна девица, по единому черному волосу». Но то же самое встречаем и относительно русых: «Завивала красна девица по единому русому волосу», так что можно в первом случае принять слово «черные» за произвольную случайную вставку. Но русые кудри требуют завития, иначе поистреплются: «А к тебе‑ то посол пришел, буйная голова, нечесаная, русы кудри не завиты»; «Уж я встану скорешенько, причешу буйную голову, я завью кудри русые». Таким образом для антрополога песни дают указание на то, что женщины русые, а молодцы их чернокудрые или русоволосые, причем черным кудрям как‑ то просвечивает больше сочувствия. Не объясняется ли это тем, что туземным красавицам часто попадались и попригляделись‑ таки свои туземные кудри и для них черные кудри пришельцев представляли больше новизны и привлекательности. У северных женщин южный тип красоты мужчин имеет большую привлекательную силу: стоит только для убеждения в этом вспомнить овации, делаемые приезжим итальянцам, благосклонность какою пользовались гувернеры‑ французы, даже победы восточных человеков и овации туркам, чтобы, по крайней мере, счесть за возможное существование предпочтения у первобытных обитательниц русской земли к новгородским колонистам или пришлым людям, переданного ими по наследству и многим современным женщинам. Нужно обратить внимание также на то, что обрядовые песни поются обыкновенно женщинами, складываются ими, сохраняются в их памяти от забвения и потому почти исключительно могут служить выражением женского народного взгляда на физическую красоту мужчин.

Но принадлежат ли воспеваемые черные кудри исключительно славянским пришельцам, и русые туземным красавцам? Положительно об этом сказать трудно, так как существуют свидетельства, что и между первобытными славянскими племенами были и люди с более светлыми волосами. В этом отношении исследования могил, несомненно, принадлежащих древним славянским племенам России, и нахождение в них останков, по коим можно бы было судить о физическом типе их, помогут лучше всего узнать о цвете волос, основываясь на положительных данных. Их черепа, их волосы дадут возможность, хотя с некоторою достоверностью, судить о физиогномических особенностях тех исчезнувших племен, кои влияли на инородческое население, и о том влиянии на изменение физических признаков, которое они могли оказать.

Кроме песен существуют еще и другие источники для составления себе понятия о русском типе; это древние исторические изображения и сказания иностранцев. Не имея опять‑ таки возможности лично заняться этим по недостатку специальных сведений, требуемых для этого, я обратился к знакомым специалистам этого дела, кои дали мне некоторые указания. Особенно благодарен я в этом отношении Е. В. Барсову, который доставил мне несколько древних изображений русских. При отыскивании подобных материалов физиогномики русских, я руководился следующей мыслью. Обыкновенно люди, находящиеся в соприкосновении с каким‑ либо явлением ежедневно и ежечасно, теряют способность подмечать его характеристические черты. Кто не знает, что

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...