 |
В. В. Воробьев. Великоруссы. Очерк физического типа
|
|
|
|
В. В. Воробьев
Великоруссы
Очерк физического типа
Задача антрополога, желающего дать характеристику физического типа великоруссов, представлялась бы не особенно сложной и трудной, если бы дело шло только о простой установке признаков, которые определяют общую физиономию великоруссов и отличают последних от их ближайших и более далеких родичей и соседей. Все мы имеем более или менее определенное понятие о «великорусском типе» и ежедневно говорим, что у А. чисто русский тип, Б. похож на татарина, В. калмыковат и т. д. У наших первоклассных писателей‑ романистов можно найти целый ряд индивидуальных и собирательных великорусских типов. Тургенев дает даже сравнительное описание орловского и калужского мужика. Но как бы ярки и художественны ни были эти характеристики, они далеко, конечно, не могут удовлетворить требованиям современной антропологии; задачи последней по отношению к отдельным народностям заключаются не в простом только описании и констатировании тех или иных физических черт, но и в анализе их. Изучая данную народность, антрополог должен по возможности показать происхождение каждого отдельного признака, его распространение среди других человеческих групп, значение его в смысле показателя степени родства изучаемой группы с другими группами и т. д. Собирая все изученные признаки в одно целое, антрополог задается вопросом, представляет ли это целое нечто компактное и однородное, – так называемый чистый тип, а если нет, то какие элементы вошли в его состав, какого они происхождения и как они повлияли на производный сложный тип. В этой части своей задачи антрополог близко соприкасается с задачами историков, этнографов, лингвистов, выясняя вместе с ними составные элементы племени. Входя в вопросы прагматической истории, истории культуры, этнографии, социологии, политической экономии, физиологии, психологии, географии, геологии и т. д., антрополог может и даже должен делать попытки связать те или другие особенности жизни, развития и характера отдельных человеческих групп с особенностями физического их строения. Поэтому, приступая к очерку физического типа великоруссов, необходимо коснуться, хотя бы в самых общих чертах, наиболее важных указаний, почерпнутых из соответствующих областей знания.
|
|
|
Область, в которой сложилось ядро великорусского населения, не была достаточно защищена от набегов вражеских племен ни морями, ни высокими непроходимыми горами: ни Уральский хребет, ни Волга не представляли собою достаточных ограждений со стороны Азии, откуда преимущественно и шли на территорию современной России волны различных, пестрых по своим этническим элементам, кочевых племен. Не маловажную роль в истории сложения типа населения играла также чрезвычайная лесистость страны, ограждавшая до некоторой степени население от окончательной гибели под давлением проходивших здесь чуждых народностей и вместе с тем способствовавшая развитию любви к вольной жизни мелкими общинами, долго не имевшими ни возможности, ни желания сплачиваться в большие социальные и политические единицы. Дальнейшее рассмотрение географических условий и их влияний на население завело бы нас слишком далеко, да оно и не вызывается прямыми потребностями нашей ближайшей задачи.
Первые сведения о том, какие народы населяли область, занимаемую современными великоруссами, не заходят далеко в глубь веков. Палеонтология свидетельствует, правда, о существовании уже во второй половине ледникового периода человека, ютившегося вблизи южных границ тающих ледников, но мы ровно ничего не знаем ни о физическом его типе, ни о том, откуда он пришел и куда он исчез. Первыми более достоверно известными насельниками области, на которой сложилось впоследствии великорусское племя (новгородских земель, а потом так называемых земель Владимиро‑ Суздальского края), были, по‑ видимому, финны. Как давно сели они на эти земли – неизвестно. Изыскания финнологов показывают, однако, что около начала нашей эры у финнов установилось уже более или менее тесное, отразившееся на их языке, соседство с литовскими и германскими племенами. Доказано далее, что довольно распространенные в России названия рек с окончаниями на «ма» и «ва» составляют, по Веске, суффикс, означающий понятие о реке. Судя по области распространения рек с подобными названиями, финны занимали некогда всю северную и среднюю полосу современной России, от низовьев Камы и прилегающей к ней части Волги до Балтийского моря, а на западе и юго‑ западе – до верховья и левых притоков Днепра, кончая Десною. На восточной окраине этого района и по настоящее время живут два финских племени – черемисы и мордва. Последние занимают свои места в продолжение многих веков, так как о них (под названием Mordens) упоминает еще в VI веке готский историк Иордан. Тот же Иордан упоминает и о племени мери, хорошо известном нашей начальной летописи. Черемисы же и по настоящее время называют себя «мар» и представляют, быть может, прямых потомков или же ближайших родичей полумифической мери. Начальная летопись упоминает также о чуди, веси, муроме, мещере, еми, угре и многих других финских племенах.
|
|
|
Славянские племена приходят в соприкосновение с финнами, насколько это можно судить по лингвистическим признакам, приблизительно около V–VII века. Древнейшие из прослеженных областей населения славянских племен надо искать приблизительно в Прикарпатьи, по верхнему течению Вислы, в теперешней Галиции и в Волынской губернии. Более достоверными становятся передвижения славян приблизительно с III–IV века по Р. Х., когда они распространились на запад к Одеру, на юг – к Дунаю и на северо‑ восток – вверх по Днепру и его притокам. Около V–VII века последняя ветвь проходит через области литовского населения и соприкасается с финскими племенами, с которыми и вступает в самые тесные отношения. К этому же приблизительно времени от славянского центра отделяется еще один поток – на восток через Десну и Сейм к Дону. В IX–X веках славянские племена окончательно утвердились в Приднепровьи и начали оттуда свою колонизаторскую деятельность.
|
|
|
В области будущего ядра великорусского населения осели, в промежуток времени между IX и XII веками, на земли, занятые финскими племенами, главным образом новгородские (ильменские) славяне, близко родственные им кривичи, а также вятичи. Колонизация совершилась, по‑ видимому, не сразу большими массами, а постепенно, мелкими партиями, отдельными островками. Встречаясь с мирными по природе финнами, новые насельники края должны были частью подавить и поглотить их, частью же слиться с ними, воспринять от них некоторые физические, лингвические и психологические черты, составив с ними, наконец, одно целое – великорусское племя.
В состав современных великоруссов входят, следовательно, главным образом славянские и финские элементы. Но, кроме того, не должны были остаться без влияния (особенно на высшие классы) и примеси варяжской (норманской) крови, а также, вероятно, и монгольской. Последняя, впрочем, не должна была оказать особенно сильного влияния, так как во время великого нашествия монголов татарские орды, хотя и доходили до верховьев Оки и даже выше, но нигде в этих местах долго не задерживались, спускаясь главным образом на юг, куда их манило приволье черноморских степей. Тем не менее, отрицать влияние монгольской крови так категорически, как делает это, например, профессор Беляев, едва ли возможно. Борьба с пограничными тюркскими племенами на востоке, затем самый факт прохождения татарских полчищ через земли Владимире‑ Суздальского края не могли, особенно при нравах того времени, не примешать хоть частичку монгольской крови. Кроме того, существовало много условий для косвенного влияния этой последней через приток получивших уже монгольскую кровь славян разоренного юга, часть которых переселилась оттуда на север, в земли Владимиро‑ Суздальского края.
|
|
|
Исторические факты дают указания на то, из каких элементов мог сложиться физический тип современного великорусса. Следует, однако, помнить, что при изучении физического типа историческими данными можно пользоваться только до известного предела и с известными ограничениями. Нельзя упускать из виду, что ни единство языка, ни единство племени, как этнографического, а тем более политического целого, не гарантируют единства физического типа. Говорящий на финском языке, усвоивший себе все обряды и обычаи финна, для антрополога не всегда еще является настоящим финном. Языком, обрядами, обычаями, а тем более политическим строем могут объединяться племена, весьма различные по своему физическому строению, и наоборот – тождественные в физическом смысле группы могут стать, в силу исторических условий, чуждыми друг другу по языку и по духу. Отсюда ясно, в какие большие ошибки можем мы впасть, придавая при изучении физического типа слишком большое значение лингвистическим, этнографическим и политическим признакам.
Другим, более надежным, пособником при изучении элементов, составляющих физический тип данного племени, являются остатки прежних поколений в виде скелетов и, главным образом, черепов, находимых в могилах древнейших времен. К сожалению, научно поставленные раскопки древних могильников стали производиться не только у нас, но и в Западной Европе в сравнительно недавнее время, так что накопившийся до сего времени материал слишком еще скуден и мало разработан; сверх того, и хронологические даты находок не всегда установлены достаточно точно; не всегда, наконец, с большею или меньшею степенью вероятности можно определить, к какому из исторически известных племен должны быть отнесены сделанные находки.
Первый насельник северной и центральной России – упомянутый уже выше человек конца ледникового периода – не оставил по себе прочных следов, позволяющих сказать что‑ либо определенное относительно физического его типа и принадлежности его к той или другой расе. Затем следует громадный по времени перерыв полной неизвестности, и только в последнее время удалось констатировать в полосе средней и северной России следы древнейшей культуры каменного и начала бронзового века, культуры, принадлежащей, по мнению археологов, скорее всего угорским (финским) племенам. Затем открывается все большее и большее число могильников (но не курганов), относящихся, наверное, к дославянской эпохе (приблизительно к VI–VIII векам) и принадлежащих, по‑ видимому, также каким‑ то финским племенам. Наконец, появляются курганы (могильные насыпи). Некоторые курганы IX–XI–XIII веков в пределах средней и северной России могли принадлежать уже, судя по найденным в них вещам, наверное, славянам. Никоим образом нельзя, однако, сказать, что все курганы принадлежат славянским племенам (или, по крайней мере, носят следы славянской или, точнее, – славяно‑ варяжской культуры); в Нижегородской, например, губернии найдены курганы, принадлежавшие, несомненно, мордовским князьям. От более поздней эпохи, начиная с XII–XIII стол. и позже, мы имеем теперь целый ряд раскопанных старых русских кладбищ христианского периода. Для более ранних эпох вплоть до курганной мы имеем остатки костяков и черепов в количестве слишком еще незначительном для того, чтобы составить себе сколько‑ нибудь определенное представление о физическом типе населения того времени. Гораздо большее число остатков мы имеем от эпохи курганов. Хронологически время курганной эпохи определяется приблизительно IX–XIII в. Точно ли, что в этих курганах хоронились представители славянских племен (не в смысле языка и культуры, но в смысле антропологическом), – вопрос, далеко еще не решенный в окончательной форме.
|
|
|
Изучение остеологических и, главным образом, краниологических остатков курганного населения позволило установить пока следующие важнейшие факты: на всем протяжении от западной части Московской губ. и включительно до Новгородской и Олонецкой на севере, до Черниговской, Могилевской губ., теперешней Галиции и Германии на западе и до Полтавской и Киевской губ. на юге – жило одно, по‑ видимому, племя (Богданов), главнейшими отличительными признаками которого являются длинноголовость, длинное лицо (лептопрозопия) и, вероятно, высокорослость. Местами это курганное племя являлось чисто долихоцефальным или лишь с незначительною примесью коротких черепов (суджинские, например, черепа, частью подольские, минские, ярославские, рязанские и т. д. ), причем короткие черепа принадлежали, по‑ видимому, преимущественно женщинам; местами же встречаются более значительные примеси брахицефалии, но длинноголовые во всяком случае везде преобладают, составляя 65–70 % всех черепов и выше. На основании исследований, произведенных, главным образом, в Новгородской, Московской, Киевской и Полтавской губерниях, профессор Богданов отмечает, что в наиболее древних курганах встречаются исключительно или почти исключительно долихоцефальные черепа; но чем позже происхождение курганов, тем заметнее становится примесь брахицефальных черепов. На черепах, найденных на старых кладбищах (христианских) XII–XIII и позднейших веков, примесь брахицефалии уже значительна, и в ближайшие к нам века брахицефалия является преобладающим типом находимых при раскопках черепов. Для Московской губернии, например, имеются следующие данные:
…долихоцефаловмезоцефаловбрахицефалов50 муж. кург. черепов VIII–X вв. 8%2%10%100 чер. из боярск. кладб. XVI в. 44%16%40%202 чер. из кладбищ XV–XVII вв. 19%27%53%219 соврем, черепов (по проф. Анучину иссл. на живых – в редукции на череп)24, 1%35, 4%40, 4%До сих пор мы не имеем фактов, резко противоречащих выводам профессора Богданова, и описанные им отношения существуют, по‑ видимому, по всему тому району, где в древнейших курганах были находимы долихоцефальные черепа.
На востоке же, близь Уральского хребта и далее за ним – на протяжении Сибири, жили племена, дающие уже в самых древних курганах преобладание брахицефального типа (тюркские, а, может быть, и финские племена? ); равным образом и на севере, в теперешней Петербургской, в части Новгородской губернии, курганные племена также носили несколько иной характер, давая большую примесь брахицефального типа. На западе область долихоцефального курганного племени простирается далеко за пределы современных русских владений, и длинноголовые древние насельники Германии, Австрии, Дании, Швеции едва ли отличались по своему типу сколько‑ нибудь резко от длинноголового племени центральных русских курганов.
На основании этих данных, профессор Богданов заключает, что в свое время не существовало ни праславянина, ни прагерманца, ни прадатчанина и т. д., но на всем районе от западной половины Московской губернии и далеко в глубь Европы жило одно и то же длинноголовое курганное племя, давшее различные в антропологическом смысле современные расы путем примесей народностей другого типа и путем видоизменения первичного типа под влиянием различных условий жизни (главным образом культуры). Большинство германских ученых держится того взгляда, что современное германское население получило примесь брахицефального типа, главным образом, от древних славян, которые, по их мнению, были типичными брахицефалами. Взгляд на славян, как на брахицефалов, сближает славян с представителями высокорослой брахицефальной расы древней Европы (кельто‑ славянская ветвь арийской расы – Брока, Леббок, Тэйлор и др. ).
Совершенно иначе смотрит на дело много поработавший над изучением ископаемых русских черепов профессор Богданов. По его мнению, встречающиеся в позднейших курганах, а потом и в могилах XII–XV веков брахицефальные черепа не носят на себе черт, напоминающих монгольский тип (широколицость, выдающиеся скуловые дуги, широкое носовое отверстие и т. д. ); следовательно, в появлении короткоголовости примесь монгольской крови не могла играть видной роли. С другой стороны, нельзя признать и влияния короткоголовых доисторических рас Европы по одному уж тому, что первые насельники средней части Западной Европы – долихоцефалы делались короткоголовыми постепенно в разных местах и в одно приблизительно время с аналогичной переменою и на русской территории; нет, далее, никаких доказательств в пользу массового распространения брахицефалии на русской территории в направлении с юго‑ запада на север, северо‑ восток и восток, т. е. в направлении предполагаемого движения пришлых славянских племен. На основании этого профессор Богданов полагает, что брахицефалия появилась в данном районе не под влиянием пришлых короткоголовых племен, но развилась самостоятельно в силу медленно совершавшегося видоизменения длинных черепов курганного племени в короткие. Главным фактором, модифицировавшим таким образом черепа, была культура. Переход от примитивной жизни, когда человек не ушел еще очень далеко в своем образе жизни от животных, к условиям жизни более культурным должен был выразиться, прежде всего, в ослаблении чрезвычайного развития мускулатуры; ослабление последней должно было коснуться, между прочим, и затылочных мышц, отчего развитие затылочной части черепа, как области прикрепления этих мышц, стало менее энергичным, чем прежде. Череп вследствие этого должен был несколько укоротиться в переднезаднем направлении. Вместе с тем обусловленное потребностями культурной жизни развитие лобных долей мозга, а с ними и черепа, повлияло на увеличение поперечных размеров головы и на компенсаторное ослабление развития лицевых костей, что, опять‑ таки, давало укорочение переднезаднего диаметра (более прямой, менее убегающий назад лоб и менее выдающееся вперед положение надбровных дуг, надпереносицы). Таким образом долихоцефальные черепа могли, по мнению профессора Богданова, а также профессора Р. Вирхова и др. авторов, превращаться под влиянием культуры в брахицефальные. Относительно славянских племен аналогичные с мнение Богданова взгляды были высказаны Пешем, а в последнее время близко к такому же взгляду подошел и пражский ученый профессор Л. Нидерле, который рисует первичного славянина (общего родоначальника славянских племен) светловолосым, светлоглазым, высокорослым долихоцефалом, утратившим свою долихоцефалию под влиянием условий жизни и, главным образом, культуры и изменившим в значительной мере и другие свои характерные черты под влиянием смешения с другими расами.
Представление о предках славян, как о долихоцефалах, далеко еще не может считаться вполне твердо установленным, и противоположный взгляд, по которому славяне признаются широкоголовыми, имеет также не мало сторонников. Эти последние не допускают прежде всего возможности перехода долихоцефалии в брахицефалию под влиянием культуры. Если такой переход и мыслим, то в данном случае он должен совершиться на коротком сравнительно протяжении времени, всего в каких‑ нибудь 3–4 столетия; между тем, вся сумма наших знаний об эволюции органических форм заставляет думать, что подобного рода процессы совершаются чрезвычайно медленно, в очень большие промежутки времени. К тому же длинная и короткая формы человеческих черепов считаются очень постоянными и характерными признаками; они могут быть прослежены даже у антропоидных обезьян и являются, следовательно, не второстепенными, сравнительно легко изменяющимися, но наиболее устойчивыми признаками первой важности и значения. Затем – существование и в настоящее время долихоцефальных племен, достигших издавна высокой культуры (англичане, шведы), говорит не менее сильно против если не возможности, то во всяком случае против обязательности культурных изменений долихоцефального типа.
Появление и возрастание в числе короткоголовых в пределах современной центральной России замечается приблизительно в могильниках IX–XV веков, что соответствует эпохе расселения по этой области славянских племен; здесь, следовательно, факты благоприятствуют гипотезе о короткоголовости древнейших славян. Но, допуская эту гипотезу, необходимо допустить и другую, именно, что длинные черепа курганного племени в России должны принадлежать, по всему вероятию, финским племенам (проф. Таренецкий). Обращаясь же к современным финским племенам, особенно к тем, которые являются наиболее вероятными потомками, оттесненных с прежних мест жительства финских племен курганной эпохи, как‑ то к мордве, черемисам, зырянам, мещерякам, лопарям и т. д., мы найдем, что подавляющее большинство их короткоголовы. Трудно, следовательно, думать, что их именно предкам принадлежат длинные черепа курганной эпохи. Иначе пришлось бы и для них допустить переход из долихо– к брахицефалии, т. е. то, что противники взгляда на праславян, как на долихоцефалов, усиленно отрицают по отношению к славянским племенам. Есть, впрочем, и между современными финскими племенами длинноголовые, как, например, вотяки и вогулы. На этих последних было обращено особое внимание исследователей. Вогулы считаются прямыми потомками древней угры или югры, которая, по мнению Европеуса (основанному, главным образом, на изучении географических названий различных урочищ), населяла некогда всю северную и среднюю Россию. Им, следовательно, могли принадлежать и длинные черепа курганов. Но, с одной стороны, доказательства Европеуса в пользу столь широкого распространения угры не отличаются достаточною убедительностью, а с другой, нельзя ни совсем столкнуть с насиженных мест мерю, мещеру, мурому, давших широкоголовое потомство, ни отождествить их, в смысле физического типа, с угорскими предполагаемыми долихоцефальными племенами (хотя Европеус не останавливается и перед этим). Можно, конечно, предполагать, что в районе современной центральной России жили в курганную эпоху (и раньше) и долихо– и брахицефальные финские племена, но что среди последних были распространены способы погребения, не давшие возможности сохранения останков в сколько‑ нибудь значительном количестве (сжигание, поверхностное зарывание трупов или оставление их на поверхности земли и т. д. ); но здесь мы войдем уже в область ни на чем не основанных предположений и гипотез, не имеющих никакой научной ценности. Более положительные данные для решения вопроса заключаются в фактическом материале, получаемом при изучении физического типа как самих великоруссов, так и тех народностей, ближайшие предки которых участвовали или могли участвовать в созидании современного великорусского племени, главным образом, следовательно, финских и тюрко‑ монгольских племен. Если для изучения последних кое‑ что и сделано исследователями (преимущественно русскими), то совсем иначе стоит дело по отношению к великоруссам, с изучения которых, казалось, и должны были бы начинаться первые шаги русских исследователей. Надо, правда, сказать, что исследование инородческих племен проще в том отношении, что большинство их занимает ограниченный район обитания, вследствие чего общий тип населения, равно как и вся сумма составляющих его разновидностей, легче может быть охвачена и объединена трудами одного исследователя. Состав же современного великорусского населения, как показывают исследования, не является однородной компактной массой, но представляет известные и иногда довольно значительные видоизменения и отличия по различным областям и губерниям. Но области или губернии, к которым приурочиваются обыкновенно исследования, составляют только административные единицы, ничего общего, вероятно, не имеющие с теми условиями, которые создали областные отличия в типах современных великоруссов. Задача исследования осложняется, следовательно, еще и тем, что определения областных отличий не достаточно, необходимо определить еще и районы распространения этих областных типов. Наряду с этим выдвигается вопрос о причинах происхождения областных отличий, о выделении из них общего типа и т. д. Но сделанное до сих пор в этом направлении русскими антропологами далеко не соответствует сложности задачи. Единственным объединяющим и захватывающим все области современной России является капитальный труд Д. Н. Анучина: «О географическом распределении роста мужского населения России» (по данным о всеобщей воинской повинности в империи за 1874–1883 гг. ). Дополнением к этой работе могут служить исследования взрослого фабричного населения, работающего на московских и подмосковных фабриках, произведенные по почину московского губернского земства и объединенные в трудах профессора Эрисмана, докторов Дементьева, Погожева и других, затем работа доктора Снегирева и некоторые другие аналогичные работы. Существует, затем, сравнительно много работ, касающихся роста, объема груди, некоторых других измерений и веса детей городских и сельских школ различных местностей. В работах профессоров Ландцерта, Малиева, Таренецкого, докторов Икова, Эмме, Рождественского мы имеем полученные при исследованиях на живых и на черепах данные относительно некоторых измерений и формы головы и лица населения отдельных местностей; статья профессора Анучина знакомит нас с цветом волос и глаз, а также и с формою головы (и головным указателем) населения Московской губернии. Рассматривающими большее число признаков в их взаимной связи являются работы профессора Зографа (для Ярославской, Владимирской и Костромской губерний), пишущего эти строки (для Рязанской губернии) и самая позднейшая работа г. Талько‑ Грынцевича, изучившего «семейских», т. е. старообрядцев, живущих своим тесным кругом со времен патриарха Никона и выселенных в 1733–1767 гг. в Сибирь (Забайкалье). Но трудом А. А. Ивановского и А. Г. Рождественского было показано, как мало можно доверять цифровым данным, а следовательно, и выводам профессора Зографа; моя работа рассматривает только рост, главнейшие размеры головы и лица, затем цвет волос и глаз, оставляя без рассмотрения некоторые другие важные для определения типа признаки; наиболее полной является работа Талько‑ Грынцевича, изучившего к тому же население, жившее замкнутою жизнью с половины XVII века, а потому с этого, по крайней мере, времени обеспеченного от примесей посторонней крови. Вот весь, приблизительно, материал, которым мы можем в настоящее время оперировать.
Начнем с роста, как признака и наиболее изученного, и имеющего вместе с тем большое значение для характеристики расы. Обработанные профессором Анучиным данные о росте основаны на измерениях конскриптов, причем рост лиц, не принятых за малым ростом, физической слабостью, болезнями, недостаточной возмужалостью и т. д., в эти данные не вошел. Установлено, вместе с тем, что рост заканчивается гораздо позже, чем в 21 год, что вместе с только что упомянутыми исключениями делает средние цифры роста конскриптов несколько более низкими, чем рост взрослого и вполне возмужалого населения. При сравнении цифр профессора Анучина с цифрами профессора Эрисмана оказывается, что для центральных русских губерний разница в росте конскриптов и вполне возмужалого населения колеблется в пределах от 8 до 16 мм; та же разница (15 мм) получается и при сравнении с моей цифрой для Рязанской губернии. В общем, следовательно, надо принять разницу, по крайней мере, в 12 мм, и для возмужалого населения цифры профессора Анучина должны быть повышены на эту величину.
Колебания в средней величине роста по различным уездам в губерниях, населенных преимущественно великоруссами, лежат в пределах от 1617–1618 мм (некоторые уезды Казанской, Костромской губ. ) и до 1650–1655 (для отдельных уездов Московской, Новгородской, Псковской, Петербургской губ. ) и даже до 1657 мм (Кашинский у., Тверской губ. ), а принимая во внимание и Сибирь – до 1670 мм (Акшинский окр., Забайкальский обл. ). Разница достигает таким образом солидной цифры в 40 мм, а считая и Сибирь – даже в 53 мм. Выводя средний рост для целых губерний, профессор Анучин получил следующие данные: [31] наибольшей высокорослостью (в среднем около 1650 мм) отличаются губернии: (Астраханская), Томская, Енисейская, Тобольская, Псковская и Воронежская. Рост около 1640 мм дают губернии: Петербургская, Московская, Пермская, Курская, Саратовская, Тверская, Самарская, Нижегородская, Архангельская, Орловская, Владимирская, Новгородская, Симбирская, (Калужская), Рязанская, Пензенская, Тамбовская. Сравнительно низкий рост (около 1630 мм) дают: Тульская, Ярославская, (Смоленская), Вологодская, Олонецкая, Костромская, Вятская, (Уфимская), (Казанская). Наибольшее число губерний дает, следовательно, средний рост около 1640 мм или, принимая поправку для вполне возмужалого населения, – около 1652 мм, каковую величину и можно принять за среднюю, характеризующую великорусское население в массе.
Давая карту распределения роста по уездам, профессор Анучин замечает, что, несмотря на большую пестроту цифр, в них видна известная правильность, которая выражается, прежде всего, в том, что уезды, дающие наиболее низкий рост, окружаются обыкновенно уездами с более высокорослым населением, за ними следуют уезды с еще более высокорослым населением; пятна, указывающие на карте наиболее высокорослое население, также опоясываются округами меньшей высокорослости. Существуют, словом, известные очаги как высокорослости, так и малорослости. Если же взять за масштаб более крупные различия в росте и игнорировать некоторые мелкие отступления, то оказывается, что по всей России могут быть отличены очаги и полосы большего и меньшего роста, охватывающие большие районы. Оставаясь в пределах губерний и областей, заселенных преимущественно великорусским населением, можно отметить следующие явления: очагом наиболее высокого роста являются большая часть Псковской губернии, юго‑ западные уезды Новгородской и примыкающие сюда два южные уезда Петербургской губернии (Лугский и Гдовский). Через весь север и северо‑ восток России, за исключением Пермской губернии, тянется обширная полоса сравнительной низкорослости, испещренная на карте кое‑ где пятнами большей высокорослости. Южнее этой области, от границы Псковской и юго‑ западных уездов Новгородской губернии (от границ области высокорослости) тянется на восток через Тверскую, Московскую, Владимирскую, Нижегородскую губернии полоса сравнительно высокого (меньшего, однако, чем для Псковско‑ Новгородской области) среднего роста. Еще южнее этой полосы тянется новая поперечная полоса низкорослости, идущая от восточной границы области, занятой белорусами, полещуками (Витебская, Минская, Могилевская, части Смоленской и Калужской губерний), через Орловскую, Калужскую, Смоленскую, западную часть Московской, Рязанскую, Тульскую, часть Тамбовской, особенно Пензенскую, Симбирскую и Казанскую губернии. Особое, наконец, место занимает Пермская губерния, дающая сравнительно высокий рост и окруженная губерниями с низкорослым населением. Входя в объяснение причин замечаемых различий в росте, профессор Анучин, не придавая большого значения географическим условиям, признает возможность влияния степени достатка населения, профессиональных его особенностей (на влиянии которых из русских авторов особенно настаивают профессор Эрисман, доктор Дементьев и некоторые другие), времени достижения возмужалости, времени вступления в брак и т. д. Но главное и доминирующее над другими значение профессор Анучин придает этническим условиям – расовому составу населения.
Широко пользуясь данными истории, лингвистики, этнографии, профессор Анучин представляет себе дело таким образом: приписываемая греческими историками (Прокопием, Феофилактом, Феофаном и др. ) южнорусским славянским племенам высокорослость составляла, по‑ видимому, отличительный признак и некоторых славянских племен, подавшихся более к северу, а в особенности новгородских (ильменских) и ближайших их родичей – кривичей. Часть кривичей вместе с более низкорослыми, близкородственными, по словам начальной летописи, с ляхами (т. е. с предками поляков – наиболее низкорослых из всех славянских племен), дреговичами, родимичами, северянами, частью вятичами – образовали сравнительно низкорослое современное белорусское население. Высокорослость кривичей была, вероятно, ослаблена здесь более низким ростом других вошедших в состав славянских групп, а, может быть, также и смешением с низкорослыми финскими племенами и, наконец, неблагоприятными условиями жизни в бедной болотисто‑ лесистой местности. Другая же часть кривичей и новгородские славяне встретились около Ильменского озера и между ним и Чудским озером – с высокорослыми финскими племенами (чудью, предками теперешних высокорослых эстов, той самой чудью, относительно которой сохранились как у русских, так и у зырян и самоедов предания, как о гигантах и великанах). Благодаря таким условиям, высокорослость славянских племен сохранилась здесь и до нашего времени и дала вышеупомянутый очаг наиболее высокого для всей России среднего роста. Распространяя свою колонизаторскую деятельность на восток, через Тверскую, Московскую, Владимирскую и Нижегородскую губернии, новгородские славяне и кривичи встретили здесь финские племена – чуди, веси, муромы, позднее югры, – племена, частью по крайней мере, высокорослые. Насколько можно судить по курганным остаткам, здесь жило издревле высокорослое население. Но часть не славянского населения этой области могла быть, по‑ видимому, и не высокорослой, – есть некоторые данные считать за таковую югру. Современные мещеряки, доходившие, по‑ видимому, и до рассматриваемого сейчас района, – невысоки ростом, невысоки и современные черемисы – предполагаемые потомки мери. Повлияло ли оттеснение более слабых низкорослых племен и ассимиляции с более высокими, большая ли устойчивость славянского типа, или, наконец, преобладание среди финских племен высокорослых над низкорослыми, – трудно сказать, но во всяком случае высокорослость новгородцев и кривичей сохранилась и в этом районе, несколько, однако, в меньшей степени, чем в Новгородско‑ Псковском районе. Колонизируясь далее на севере и северо‑ востоке России, новгородские выходцы встречались там частью с высокорослой чудью, частью же с более низкорослыми племенами – югры, лопи, позднее зырян и самоедов, дав полосу современной низкорослости. Причины развития ее кроются, вероятно, как в преобладании низкорослых финских племен над высокорослыми, так и в том, что позднее – в XVI–XVII веках – колонизаторы‑ славяне стянулись отсюда в значительном количестве в Пермскую губернию (к Строгановым), а потом – и в Сибирь, оставив на месте не столько славянские, сколько ославянившиеся финские племена. Расселяясь преимущественно по большим рекам, дойдя, наконец, до побережья Белого моря и собравшись там (ради богатства рыбного лова) в более значительном числе, новгородские выходцы оставили свой след, сказывающийся и поныне в заметных на карте поуездного распределения роста отдельных пятнах большой высокорослости в соответствующих местах (высокорослые поморы, сохранившие не только рост, а вероятно, и другие характерные черты славянского населения, но являющиеся вместе с тем и поныне главнейшими хранителями старорусских былин, песен, обрядов и обычаев). Сравнительно высокий рост современных пермяков объясняется, вероятно, главным образом упомянутым уже стягиванием сюда в XVI–XVII веках новгородских колонистов, наиболее подвижных, энергичных и сильных, а потому и наиболее, вероятно, способных к стойкому сохранению своего физического типа. Такими же, вероятно, условиями, вместе с примесью значительной части казацкого высокорослого элемента, объясняется и высокорослость многих областей Сибири. Наконец, южная поперечная полоса низкорослости современного великорусского населения сложилась при следующих условиях: на финские племена, скорее низкорослые, осели славянские племена – частью кривичи, частью родимичи и вятичи, – по всей вероятности, сравнительно также низкорослые, давшие в результате современное население Калужской и Орловской губерний, родственное в антропологическом смысле с современными белорусами.
Таким образом уже по одному изучению роста можно наметить зависимость изменений физического типа от тех разнообразных элементов, которые вошли в число производителей населения того или др
|
|
|
