6. Дизаденоидные заболевания 15 страница

7.                  Подкожные впрыскивания поваренной соли применяются у сильно похудевших больных, страдающих недостаточной сер­дечной деятельностью; кроме того, они могут в случаях отказа от пищи вызывать аппетит и жажду. Планомерное ежедневное впрыскивание поваренной соли иногда оказывает благотворное действие при тяжелых состояниях паралитического-возбужде-ния.

8.                 Под лечением усиленным питанием (Mostkor) мы подразу­меваем лечение рекомендованное Weir — Mitschell'oM с лежани­ем в постели, перекармливание (частый прием пищи), массаж и общая фарадизация. Оно рекомендуется для плохо упитанных, малокровных, нервных и истеричных больных.

9.                   Оперативное вмешательство мало применяется при лече­нии душевных болезней. При опухолях и абсцессах мозга само собой возникает вопрос о хирургическом удалении их. Решение

этого вопроса прежде всего зависит от возможности установле­ния тачного местоположения опухоли, что в некоторых случаях может быть установлено при помощи мозговой пункции. При травматической эпилепсии удалением рубцов, костных осколков или сгустков крови можно достигнуть улучшения (пример 38). Сделанное прежде предложение кастрации, в целях лечения ис­терии, имело своим основанием непонимание сущности этой болезни, оно должно быть отвергнуто, как и вырезывание частей черепа при микроцефалии для предоставления будто бы сжатому мозгу воздуха. Напротив, частичное удаление увеличенной щи­товидной железы при Базедовой болезни вызывает без сомнения благоприятные последствия. Следует еще рассмотреть вопрос об искусственном аборте при душевной болезни, особенно при ме­ланхолии. В виду того, что даже нормальные роды не излечива­ют болезнь, a priori должно сомневаться в возможности целебного влияния искусственного вмешательства, что подтвер­дилось и на практике.

10. Психотерапия обнимает все психические воздействия, которые могут оказать на состояние больного благотворное вли­яние. Сюда прежде всего относится перемещение его в соответ­ствующую обстановку, которой для всех более тяжелых заболеваний является закрытое заведение (см. выше, под № 1). Далее, большое значение имеет обращение тех лиц, которые окружают больного помимо его близких, т. е. врача и ухаживаю­щего персонала. Пугливость и возбужденность близких культи­вирует истерические припадки и может привести к чрезвычайному развитию болезни, с другой стороны, нецелесо­образный и раздражающий уход повышает возбужиение; попыт­ка развлечь и развеселить истериков увеличивает их тревожное напряжение. Тот, кто имеет дело с душевнобольными, должен прежде всего быть спокоен и терпелив, приветлив и тверд, уметь во время уступить и во время вмешаться. Этими качествами он завоюет себе доверие больных, поскольку самая болезнь не иск­лючает эту возможность, и сможет содействовать облегчению их страданий. Непосредственное душевное воздействие имеет весь­ма незначительный круг действия. На первом плане — при исте­рии, где оно всевозможными средствами, как-то лекарствами, электричеством, водолечением, гипнозом, уговором, а также гомеопатией, металлотерапией и другими совершенно бессмыс­ленными средствами старается достигнуть своей цели. С помо­щью соответствующих пояснений и поднятия доверия к себе удается достигнуть великолепных результатов также и при не­врозах ожидания. В меньшей степени это действительно при не-

врозах навязчивых состояний и тех формах психопатии, которые сопровождаются тревогой. Широкое и важное поле деятельно­сти открывается в деле воспитания слабоумных и ненормально предрасположенных детей, требующее специального образова­ния и опыта. Впрочем, не следует многого ожидать от личного влияния на больных. Слова утешения и успокоения действуют весьма преходяще. Путем возражений и доказательств нельзя поколебать или устранить бредовых представлений. Надо дово­льствоваться тем, что мы квалифицируем их, как болезненные, не вдаваясь по этому поводу в длинные рассуждения. Меры вос­питания если, не считать юношей-истериков и психопатов, не оказывают благотворного влияния; напротив, планомерная ра­бота (см. выше № 3) является неоценимой при всех более легких и закончившихся заболеваниях. Сношение с семьей посредст­вом писем и посещений следует по возможности поощрять, по­скольку, конечно, они не оказывают вредного влияния.

11.              Психоанализ. Freud и его последователи обозначают этим именем метод, сущность которого сводится к тому, чтобы все­возможными искусными приемами (толкованием бессистемных рассказов, и сновидений, опытов с ассоциациями, наблюдением оговорок в речи и ошибок в действиях) вскрыть “вытесненные”, эмоционально сильно прочувствованные воспоминания (“комплексы”), которым приписывается болезнетворное дейст­вие. Восстановляясь в сознании, они становятся тем самым без­вредными. Здесь не место говорить о серьезных сомнениях, которые вызывает это учение, слишком самоуверенно излагае­мое, но в то же время поражающее своей недостаточной обосно­ванностью. Напротив, можно определенно утверждать, что целебные результаты психоанализа отнюдь не переходят границу того, что может быть достигаемо другими методами внушений. На основании разностороннего опыта я утверждаю, что продол­жительные и настойчивые расспросы больных об их интимных переживаниях, а также обычное сильное подчеркивание поло­вых отношений и связанные с этим советы могут повлечь за со­бой самые неблагоприятные последствия.

12.                   Кормление через зонд становится для наших больных не­обходимым, когда они отказываются от пищи (идеи отравления, желание умереть с голоду, негативизм), Я также в тех случаях, когда они не в состоянии глотать (припадки паралича, Status epi-lepticus). В том и другом случае следует, в зависимости от состоя­ния питания, выжидать, пока быстрое падение веса тела (ежедневное взвешивание! ) не сделает вмешательство неизбеж­ным. Если больные принимают жидкость, то можно ждать зна-

чительно дольше, чем при полном воздержании от пищи и питья. Кормление производится лучше всего через нос, если не­проходимость носа не вынуждает прибегнуть к насильственному открыванию рта роторасширителем. Раньше, чем ввести тепло­ватую питательную жидкость через воронку в трубку, следует убедиться, выслушивая желудок, входит ли в него вдуваемый воздух. Иногда бывает целесообразным предварительное про­мывание желудка. Состав питательной жидкости должен быть таков, чтобы представлять достаточное питание (молоко, яйца, жир, сахар, какао, мондамин) с прибавлением питательных пре­паратов, иногда соляной кислоты, пепсина или лекарств. При продолжительном питании через зонд, вызываемом негативиз­мом, нужно заботиться о возможном разнообразии при состав­лении питательных смесей. Рекомендуется присоединять к пище, с одной стороны, фруктовые соки, лимонную кислоту, с другой, — тонкоразмолотые овощи (гороховое пюре, протертый шпинат и рубленая печенка).

13.                 Надзор за больными имеет целью, с одной стороны, над­лежащим образом знакомить врача со всеми резкими изменения­ми в состоянии больного (всякого рода припадки, возбуждение, странности), с другой — по возможности, с уверенностью преду­преждать опасные поступки (нападение, попытки самоубийства, самоповреждение). Такого рода надзор может быть удовлетвори­тельно поставлен лишь при существовании “наблюдательных от­делений” с дневным и ночным надзором; в эти отделения должны направляться все больные, нуждающиеся в надзоре, т. е. свежие случаи выраженного душевного расстройства. Наибольшую труд­ность представляют при этом страдающие легкой степенью ме­ланхолии, по отношению к которым с трудом решаются на применение столь строгих мер. Следует подчеркнуть, что в до­машней обстановке невозможно создать гарантии от самоубийст­ва даже при наличии сестры милосердия или специального надзирателя. Даже в открытых лечебных заведениях нет достаточ­ной гарантии, что принятый там надзор достаточно предохранит от тяжелых несчастных случаев. Одной из серьезнейших задач врача является решение вопроса, вызывает ли угрожающей опас­ностью необходимость помещения больного в наблюдательное отделение закрытого заведения.

14.                  Обертывание всего тела вместе с руками во влажные про­стыни и заворачивание в шерстяные одеяла может оказаться не­обходимым при тяжелых случаях возбуждения, когда ванны и лекарства не помогают. Это применяют у кататонических боль­ных, которые в своем импульсивном, бессмысленном беспокой-

стве не поддаются никакому воздействию и часто совсем не реагируют на лекарства. Можно часто наблюдать, что при этом они вслед за начальным сопротивлением быстро успокаиваются в обертывании и не делают никаких попыток освободиться, если даже, что я считаю обязательным правилом, простыни и одеяла не скреплены ни булавками, ни нитками. Во избежание опасно­сти слишком большого согревания, что может образоваться то­лько вследствие продолжительного сопротивления больного, следует 2 часа спустя обвертывание снять, но спустя несколько часов можно к нему прибегнуть снова. Менее действительным оказывается обвертывание у маникальных больных, паралити­ков и делириков, но и тут, при случае можно не без пользы к нему прибегать, чередуя его с длительными ваннами, постель­ным содержанием; у больных с тревогой обертывания надо избе­гать.

14. Меры стеснения уже давно не относятся к психиатрическим методам лечения. Только при тяжелых хирургических заболевани­ях, вызывающих безусловную необходимость неподвижности по­ложения больного, можно решиться в крайнем случае связать не поддающегося влиянию возбужденного больного: в моей практике в течение 25-ти лет был только один такой случай. К подобным ме­рам предсторожности, во избежание какого-либо большого несча­стия, должно прибегать также при перевозке тяжелых больных, представляющих опасность для себя или других.

ПОСЛЕСЛОВИЕ Эмиль Крепелин

Эмиль Крепелин — это эпоха в психиатрии XX века. Он яв­ляется одним из основателей нозологического направления, вы­дающимся клиницистом и систематиком.

Карл Ясперс, считавший, что психиатрия как наука не дала миру ни одного гения, тем не менее, выделял троих наиболее выдающихся ученых — Карла Вернике, Эмиля Крепелина и Па­уля Мёбиуса. Среди них Эмиль Крепелин занимает особое мес­то, так как основы его концепции сохраняют свое значение до настоящего времени, а клиническое мастерство может служить примером для современных врачей, посвятивших себя служе­нию психиатрии. Курт Шнайдер в речи, посвященной 100-лет­нему юбилею Э. Крепелина, специально отметил, что “опорные столбы”, поставленные Э. Крепелином, всегда будут сохранять свое значение в психиатрии.

Э. Крепелин (1856-1926) родился в Нейстрелице, где его отец был учителем музыки.

По истечении трех лет своих медицинских занятий в Лей­пциге, а потом в Вюрцбурге он пишет конкурсное сочинение на тему “О влиянии острых заболеваний на происхождение душев­ных болезней”. Уже в этом сочинении обнаружились истоки того строго естественно-научного направления, которое служит характеристикой всей деятельности ученого. Этим он обязан своему учителю Ринекеру в Вюрцбурге, о котором Э. Крепелин всегда вспоминал с благодарностью и большим уважением. На молодого исследователя большое влияние оказала личность В. Вундта и его работа “Физиологическая психология”. Он ста­новится одним из усердных работников Лейпцигской лаборато­рии, где успешно развивалась молодая наука, ставившая вопросы разрешения проблем “души человека и животных” при помощи точных измерительных методов.

В 1879 году Э. Крепелин начинает работать ассистентом у профессора Б. Гуддена в Мюнхене вместо А. Фореля, занявшего кафедру психиатрии в Цюрихе. С этого момента начинается психиатрическая карьера Э. Крепелина.

Сам Б. Гудден был знатоком мозговой аштомии и большим скептиком в области диагностики и прогностики душевных за­болеваний. По-видимому, убеждение Б. Гуддена в крайней неу­довлетворительности всей теоретической психиатрии не могло не оказать влияния на Э. Крепелина. Возможно, что в это время

в нем укрепляется мысль воспользоваться эксперименталь­но-психологической методикой для точного диагноза и подраз­деления душевных болезней. В 1882 году Э. Крепелин снова переехал в Лейпциг ассистентом к К. Флексигу, скорее всего для того лишь, чтобы быть ближе к В. Вундту. В 1883 году Э. Крепе­лин выпустил “Компендиум по психиатрии”, своеобразное крат­кое руководство, которое еще не отличалось оригинальностью позиции будущего новатора-систематика, но стало первым опы­том для подготовки будущего учебника по психиатрии.

Следующий важный этап работы Э. Крепелина — это работа уже в должности профессора в Дерптском университете (Тарту), куда его рекомендовал Г. Эммингауз. Там он прожил 5 лет, руко­водя психиатрической клиникой, продолжая занятия по экспе­риментальной психологии, переписываясь с В. Вундтом, подготавливая, обрабатывая и дополняя материал для последую­щих изданий учебника по психиатрии.

Лекции Э. Крепелина в Дерпте, как об этом вспоминает его слушатель известный русский писатель-врач В. В. Вересаев, со­бирали в аудитории студентов со всех факультетов — настолько яркими, содержательными и доходчивыми были они, вызывая интерес к клинической психиатрии, которая уже тогда излага­лась автором совершенно по-новому с позиции нозолога-кли-нициста. После отъезда Э. Крепелина из Дерпта, как об этом свидетельствует В. В. Вересаев, лекции профессора Чижа уже не пользовались такой популярностью. По-видимому, работа Э. Крепелина в Дерпте, где было много русских студентов, став­ших впоследствии психиатрами, способствовала распростране­нию его идей в России.

В 1891 году он возвращается на родину в качестве профессора психиатрии и директора психиатрической клиники Гейдельберг-ского Университета на место К. Ферстера по протекции самого К. Ферстера, который переехал в Страсбург. Здесь Э. Крепелин продолжает свои работы по экспериментальной психологии, при­ближая их к задачам психиатрической клиники, а также школы, рабочей мастерской, фабрики и ряду сторон повседневной жизни и деятельности. Темы работ были разнообразными: влияние упражнений на умственный труд, утомляемость, колебания вни­мания.

Эти исследования, а также изучение действия алкоголя на функцию центральной нервной системы, влияние на нее брома, веронала, морфия, паральдегида, хлоралгидрата и других ве­ществ стали очень важной вехой его научной биографии.

Для Э. Крепелина уже в 1893-1895 годах не подлежало ника­кому сомнению, что старая психиатрия с принципом “статиче­ского” изучения психозов, должна уступить место новому направлению, диагностика должна отражать динамическую и ге­нетическую сущность психических болезней. Он опирался на тру­ды К. Кальбаума, следуя ему, избрал своеобразным стандартом выделение прогрессивного паралича для того, чтобы среди амор­фной массы остального клинического материала можно было найти такие же, четко очерченные клинические образцы. Можно выделить основную идею Э. Крепелина: “Течение и исход болезни строго соответствует ее биологической сущности. Примером яв­ляется прогрессивный паралич. Предстоит отыскать другие бо­лезни”. Эта идея реализована в IV издании его “Психиатрии” (1893), хотя тут еще не представлены доказательства в клиниче­ской части учебника. Но уже здесь он писал, что “мания” — ред­кая болезнь, она по своей сущности есть болезнь периодическая; периодическая мания и периодический психоз родственны между собой. А в 1896г. ученый уверенно высказывает свою точку зре­ния на то, что душевная болезнь представляет собою “закономер­ный биологический процесс, разделяющийся на несколько видов, из которых каждый имеет свою этиологию, характерные физические и психические признаки, особое типическое течение и тесно связанный с самой сущностью процесса, заранее предо­пределенный исход”. Эти положения были закреплены в V изда­нии “Учебника психиатрии”, вышедшего в 1896 году. Так Э. Крепелин подошел к созданию своей доказательной фунда­ментальной клинической концепции дихотомического разделе­ния эндогенных психозов на “раннее слабоумие” и “маниакально-депрессивный психоз”. Он при этом указал на бо­льшое практическое значение и роль трудов П. -Ю. Мёбиуса, ко­торый впервые разделил по этиологическому принципу все душевные болезни на “эндогенные” и “экзогенные”.

Позднее, в своих “Воспоминаниях” Э. Крепелин, возвраща­ясь к этому очень важному периоду своей работы по выделению “раннего слабоумия”, писал о том, что, наблюдая на ранних ста­диях течения психозов самые разные картины — меланхолию, острый бред, манию, аменцию и др., в дальнейшем по мере тече­ния болезни или болезненного “процесса” клиническая картина многих состояний становилась все более однотипной и финаль­ная часть болезни характеризовалась как общее снижение, “по-глупление” (Verblodung). Это и указывало на сущность заболевания, приводившего к фатальному исходу достаточно молодых людей, многие из которых ранее могли даже “подавать

большие надежды”. В группу “раннего слабоумия” вошли ката-тония К. Кальбаума, гебефрения Э. Геккера, простое помешате­льство О. Дима и ряд других бредовых психозов, прежде считавшихся самостоятельными болезнями. На 29-ом съезде психиатров юго-западной Германии Э. Крепелин выступил с ис­торическим докладом “О диагнозе и прогнозе раннего слабо­умия”. Цель диагностики этого заболевания была практически очень важной — отграничить эти случаи от циркулярного психо­за, который вскоре получил свое новое название маниакаль­но-депрессивный психоз. При этом Э. Крепелин провел колоссальную по своему охвату материала и доказательности на­блюдений работу. Из 1000 больных, дальнейшую жизнь которых ученый проследил на протяжении десятков лет, был отмечен то­лько один единственный, который, перенеся в молодые годы манию, не заболел повторно. Во всех остальных случаях первый маниакальный приступ был лишь начальным звеном в более или менее длинной цепи позднейших маниакальных или депрессивных периодов. То же относилось и к меланхолии, ко­торая в молодости всегда является предвестницей или первым периодом циркулярного психоза. Сначала Э. Крепелин разделил периодические психозы на три формы: “маниакальные”, “цир­кулярные” и “депрессивные”. Нетрудно заметить, что это соот­ветствует современному пониманию “монополярных” и “биполярных” аффективных психозов, что как будто олицетво­ряет “прогресс” в этой области психиатрии. На самом же деле Э. Крепелин еще тогда выделял подобные формы, но справедли­во полагал, что может быть совместное существование явлений возбуждения и депрессии в одно и то же время (смешанные со­стояния), что давало ему право рассматривать подобные фазы мании и меланхолии, а также смешанные состояния в рамках са­мостоятельного заболевания — маниакально-депрессивного психоза (МДП). В 1899 году вышло VI издание “Психиатрии”, здесь Э. Крепелин сделал последний шаг: периодическая мания и периодическая меланхолия утратили самостоятельность. “Нет психиатра, — писал Э. Крепелин, — и, по моему убеждению, та­кого и быть не может, который умел бы определить по одной то­лько симптоматологической картине, представляет ли данный случай манию простую, манию периодическую или циркуляр­ный психоз”. Правильность наступления приступов, которой придавали большое значение Ж. Байарже и особенно Ж. П. Фа-льре, по мнению Э. Крепелина, не имеет почти никакого значе­ния. Фазы могут наступать, непосредственно присоединяясь друг к другу (континуальное течение в современном понима-

нии), могут повторяться через 10, 17, 23, 32 года. Если у кого-то болезнь протекает с такими большими промежутками, то легко можно предположить, что такой больной вообще не доживет до следующей фазы. Крепелин не отрицал того, что могут наблюда­ться единичные приступы мании или депрессии, но это, как он полагал, не может опровергнуть теории о внутреннем единстве всех случаев, то есть единстве самой болезни — МДП. Конечно, блестящим подтверждением своей идеи Э. Крепелин мог счи­тать описанные им смешанные состояния. Непродуктивная ма­ния, маниакальный ступор или депрессия с вихрем идей, ажитированная депрессия — все это благодаря Э. Крепелину сделалось достоянием современной науки, современного учения об аффективной патологии.

Одновременно с дихотомическим разделением эндогенных психозов, завершенным в Руководстве Э. Крепелина (1896), им была обозначена “инволюционная меланхолия” как самостояте­льная нозологическая единица эндогенного круга. В это время он состоял профессором и директором психиатрической клини­ки Гейдельбергского университета и его авторитет был бесспор­ным не только в Германии, но и в других европейских странах. Э. Крепелин считался наиболее прогрессивным и грамотным клиницистом, давшим мощный импульс развития нозологиче­скому направлению в психиатрии. В то же время, и это естест­венно, у него были достаточно авторитетные оппоненты, такие, как А. Гохе в Германии, А. Барюк во Франции, В. П. Сербский в России. Однако в целом психиатрия становилась благодаря фун­даментальным исследованиям Э. Крепелина на путь доказатель­ности клинико-психопатологической диагностики, более четкой и обоснованной систематики. В этом смысле Э. Крепелин пока­зал глубину своей медико-биологической подготовки и широту научного кругозора. Он еще в 1906 году призывал ученых-психи­атров быть в вопросах систематики последовательными и убеди­тельными, ссылаясь на пример К. Линнея, который систематизировал растения; считая “ботанический принцип” классификации в отношении психических заболеваний адекват­ным, Э. Крепелин, однако, понимал, что пока психиатрия не имеет такой основательной биологической базы как ботаника. И, тем не менее, сам упорно работал над усовершенствованием классификации психозов, выделяя новые классы болезней и их виды (типы). Примером может служить “раннее слабоумие” с его отдельными формами (кататонической, гебефренической, простой, ранней параноидной). Важно, что такое понимание за­болевания восстановлено и в современной классификации аме-

риканской психиатрии — DSM-III, DSM-IV, а также в МКБ-10, хотя позднее Э. Блейлер, введя термин “шизофрения” расширил представление об этой болезни, которая, по мнению француз­ского психиатра Ж. Гаррабе, стала “болезнью XX века”.

Э. Крепелин принял затем активное участие в дискуссии по вопросу о специфичности экзогенных психических реакций и эк-зогенно-органической психической патологии, которая разверну­лась в Германии между К. Бонгеффером и Г. Шпехтом. В то время как К. Бонгеффер расширил клиническую феноменологию экзо­генных психических реакций под влиянием Г. Шпехта, введя в нее маниоформные, депрессивные, кататоноформные и параноидные расстройства, Г. Шпехт утверждал, что деление реакций на экзо­генные и эндогенные является относительным и нецелесообраз­ным. Э. Крепелин привел доказательства правомерности выделения экзогенных и эндогенных заболеваний, кроме того, он установил, что преобладание экзогенности или эндогенности пси­хических реакций зависит от интенсивности патологического моз­гового процесса. Чем более этот процесс интенсивен, тем больше проявлений, свойственных экзогенному типу реакций, мы наблю­даем в клинике, и наоборот. Доказательным аргументом он посчи­тал развитие болезни, например, в случае наркоманической или алкогольной зависимости, — чем меньше прогредиентность, тем более психические расстройства принимают характер эндоформ-ных; при грубой прогредиентности возникают психозы типичного экзогенного характера, например делириозные состояния.

Большое внимание Э. Крепелин уделял проблеме паранойи. В отличие от К. Вестфаля, Т. Мейнерта сам Э. Крепелин шел в разработке этой темы собственным путем, определяя паранойю как более узкое заболевание. Он не допускал, что одна и та же болезнь имеет различное течение и может давать разные исходы. Практический рационализм побуждал его в интересах построе­ния точного прогноза выделять как истинную паранойю только те формы первичных интеллектуальных расстройств, которые при длительном течении и при отсутствии галлюцинаций харак­теризуются незыблемой бредовой системой, достаточной эмо­циональной живостью больного и отсутствием заключительного слабоумия. При таком понимании паранойя оказывается редким заболеванием, составляя не более одного процента всех поступа­ющих в психиатрические больницы.

Остальные случаи, в которых развивается упадок психики и слабоумие, по Э. Крепелину, относятся к “деменции прекокс”. Сутяжный бред, “бред кверулянтов” был обозначен им позднее

 

как ”сутяжная паранойя”, и она относилась автором в отдел пси­хогенных заболеваний.

Такие масштабные исследования в отношении наиболее зна­чимых клинических форм психозов позволяли Э. Крепелину со­здавать новую, более современную классификацию, которая приобретала черты фундаментальности и основательности, как и все, что делал Э. Крепелин в психиатрии. Он был наредкость це­леустремленным и последовательным в своих изысканиях; это от­мечали его современники, крупные психиатры европейских стран, с которыми ученый поддерживал тесные контакты. Надо сказать, что в этот период своей деятельности как, впрочем, и всегда, Э. Крепелин много и охотно путешествовал. В его “Жиз­неописании” этой теме уделяется особое внимание; так, летом 1887 г. Э. Крепелин посетил скандинавские страны, где знако­мился со своими учеными коллегами, побывал в психиатриче­ских клиниках, посетил лепрозорий; на следующий год приехал в Грац, где нанес визит в клинику профессора Р. Крафт-Эбинга, причем отметил контраст этой клиники с клиникой Т. Мейнерта, у которого он был ранее. Ученый побывал в Италии, Греции, Ис­пании, Англии, встречался с ведущими психиатрами многих стран Европы, Азии. Особое впечатление на него произвела встреча с Валентином Маньяном, которая произошла на Конг­рессе в Берлине; в 1896 году в Испании он побывал в музее Пра-до (Мадрид), ездил в Гибралтар, Танжер, Гранаду, Севилью, делился с братом своими впечатлениями об искусстве мастеров живописи, особенно восхищаясь полотнами Мурильо. Затем, уже в начале нового века, было посещение Египта, Алжира. Однако, везде он старался уделять внимание тому, как развивается меди­цина, прежде всего, психиатрия, анализировал работы зарубеж­ных психиатров, убеждаясь, что его собственные исследования подтверждают необходимость нозологического понимания сущ­ности психозов.

Еще С. С. Корсаков писал, что условия изучения клиниче­ской картины психозов не особенно хороши. Проявления ду­шевных заболеваний чрезвычайно сложны и разнообразны, кроме того, такие болезни тянутся обычно долгое время, боль­ные переходят от одного врача к другому. При этом приходится относительно самых интересных перемен в состоянии больного делать заключение по кратким сведениям истории болезни, а при их составлении имеют большое значение и личные особен­ности наблюдателя, вследствие чего факты передаются не впол­не объективно. Из-за этого, писал С. С. Корсаков, трудно сделать верные обобщения, представить верную картину после-

довательной смены явлений, которая должна служить типом. Этим объясняется то, что до сих пор мы не имеем точной типи­ческой картины многих форм душевных болезней. Как бы про­должая эту мысль, Э. Крепелин отмечал в своей автобиографии: “Безрассудные толки о бесплодности клинической психиатрии скоро умолкнут, когда дадут себе труд подробно и тщательно изучить подлинно обширные и полные серии наблюдений”. То, что в творчестве Э. Крепелина возобладал принцип “психиатрии течения”, помогло ответить на вопрос, поставленный С. С. Кор­саковым.

Многие оппоненты Э. Крепелина упрекали его в том, что он слишком много внимания уделял клинике, в то время как пато­логической анатомии, наоборот, не придавал нужного значения. Подобно Б. Гуддену, своему учителю, он подчас останавливал анатомические мечтания своих учеников очень короткой фра­зой: “Этого мы не знаем”. В то же время, обвинения анатомов, как несправедливые, Э. Крепелин мог бы легко парировать, лишь назвав имена трех своих крупнейших по значению для психиатрии сотрудников: Франца Ниссля, Алоиза Альцгеймера, Корбиниана Бродмана. Их исследования стали образцом “дока­зательной” психиатрии еще в начале XX века, так как они под­тверждали идеи Э. Крепелина о нозологической сущности психозов позднего возраста, подтверждая специфику клиниче­ских симптомов наличием локальных органических (атрофиче-ских) изменений в головном мозге. В наши дни эти данные были еще раз доказаны уже генетиками, обнаружившими особые ано­малии в 1 и 21 хромосомах при болезни Альцгеймера, которую так предложил называть Э. Крепелин в силу специфики клини­ки, симптоматики и течения.

С 1903 года Э. Крепелин стал руководителем новой Универ­ситетской психиатрической клиники в Мюнхене. Сюда съезжа­лись врачи из всех стран Европы, чтобы услышать лекции корифея психиатрии, побывать на клинических разборах с учас­тием его сотрудников. На “курсы усовершенствования” в Мюн­хен мечтали попасть врачи из России, Франции, Англии, стран Южной Америки. Здесь они “из первых уст” узнавали новые ре­зультаты работ А. Альцгеймера по гистопатологии мозга, знако­мились с цитоархитектоникой мозговой коры по лекциям К. Бродмана, изучали генетику психозов, с проблемами которой их знакомил Р. Рюдин. Курсы продолжались в течение 6 недель для каждой группы врачей, при их завершении выступал сам Э. Крепелин, который знакомил с новыми основами перестро­енной им психиатрии, с новой систематикой душевных болез-

ней, включавшей в себя 17 групп психических болезней, объединенных общими признаками этиологии, патогенеза и клиники. Несмотря на то, что Э. Крепелин в это время пользо­вался мировой известностью, он продолжал очень требователь­но относиться ко всем полемическим вопросам в науке, отвечая на сложные проблемные вопросы, обращенные к нему оппонен­тами, постоянно корректировал свои позиции с учетом новых данных, полученных другими исследователями. В этом смысле заслуживает внимания его работа 1920 года “Формы проявления помешательства”, в которой он частично пересмотрел свои взгляды на синдромологию, введя понятие “регистров”, которы­ми организм реагирует в зависимости от степени выраженности патогенетического фактора, вызывающего психические рас­стройства.

⇐ Предыдущая39404142434445464748Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: