Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

2. Системная работа на уроке. под влиянием опыта. системно-феноменологической. работы по Берту Хеллингеру




2. Системная работа на уроке

под влиянием опыта

системно-феноменологической

работы по Берту Хеллингеру

2. 1. Прорыв. Первый опыт системно-феноменологического мышления на уроке

Феноменологическая позиция Берта Хеллингера

В ходе всей своей психотерапевтической деятельности Берт Хеллингер еще более настойчиво, чем его предшественники (В. Сатир, М. Сельвини Палаццоли и И. Бузормени-Надь), указывал на то, что на глубоком бессознательном уровне мы «вплетены» в свою семью как роковое сообщество, где действуют силы, возникающие из наших отношений с родителями, братьями и сестрами, бабушками и дедушками, дядями и тетями. При помощи метода семейной расстановки Хеллингеру удается показать, что мы живем внутри некой большой души, охватывающей всех членов семьи. Расстановка дает нам возможность почувствовать, насколько мы любим своих родителей, увидеть, как мы служим своим семьям, и часто неосознанно пытаемся в собственной жизни компенсировать вину или несчастье родителей или родственников из предыдущих поколений. Иногда мы даже бываем готовы занять место трагически или рано умерших членов семьи, компенсировать тяжелые потери или имевшие серьезные последствия поступки родителей или родственников. Поэтому порой мы живем не той жизнью, которую выбираем сами, и чувствуем себя чужими самим себе, а некоторые из нас даже испытывают стремление к преждевременной смерти.

С помощью семейной расстановки Хеллингер показывает, что существует некий базовый порядок, внутри которого все члены семьи чувствуют себя хорошо, и указывает пути, позволяющие найти этот порядок и занять в нем подобающее место. При этом речь идет, прежде всего, об уважении к судьбам других членов семьи, особенно родителей, братьев и сестер. Кроме того, он показывает, как можно ощутить вытесненную скорбь и завершить траур по тем, кто в свое время оплакан не был, поскольку вытесненные чувства* влияют на представителей уже следующих поколений. Расстановка дает возможность выявить переплетения с судьбами других членов семьи, часто уже умерших, распутать которые помогает уважение к этим людям. Уважение и семейная любовь — это не чувства, а принципиальная, в большинстве случаев неосознанная позиция. Поэтому в том, что касается семьи, наши мнения и взгляды зачастую кардинально отличаются от наших поступков, направляемых силой этой бессознательной позиции. Указывая на возможное или необходимое изменение позиции по отношению к родителям, братьям и сестрам или другим родственникам, Хеллингер постоянно подчеркивает, что наша вплетенность в большую душу фатальна, и мы находимся во власти своей (семейной) судьбы.

Свой образ действий Хеллингер называет системно-феноменологическим, в противоположность системно-конструктивистскому подходу, о котором я скажу ниже.

В семейной расстановке образы семьи воспроизводятся при помощи выбранных заместителей. При этом возникает поле, внутри которого заместители испытывают чувства и ощущают позиции тех людей, которых они представляют. То есть, можно сказать, что проявляющееся поле семьи — это феномен, обусловливающий позиции и чувства отдельных ее членов. В семейной расстановке посредством изменения позиции это поле может преобразоваться, что переживается человеком как исцеление.

* Вытеснение чувств — механизм защиты психики, который автоматически включается тогда, когда интенсивность переживаемого чувства (например, горя) настолько велика, что угрожает физическому и психическому здоровью человека. — Прим. науч. ред.

2--4763

В отличие от подхода Берта Хеллингера, методы системно-конструктивистских школ имеют целью преобразование действительности. При этом человек в рамках демократического процесса «вырастает» из своей семьи и становится индивидуумом. Эту концепцию мне тоже удавалось с пользой применять, она стала отправной точкой для богатой творческой работы. И все же основополагающие открытия и перемены, произошедшие с детьми благодаря работе по методу Хеллингера, совершались на другом, более глубоком уровне. Признание порядков любви, уважение к судьбе, поклон перед непостижимым и неотвратимым, «наверстанная» скорбь — все это придавало им дополнительной уверенности во взгляде на мир, на свою семью и друзей. На этой базе ребятам удалось воспринять и творчески продолжить идеи школ гипнотерапии и конструктивистского направления семейной терапии.

О новом взгляде учительницы на своих учеников

Нам, учителям, часто свойственно представление о том, что детей нужно освободить от их домашней «ограниченности», где на первом месте стоят социальные проблемы, потребление и телевизор. Вместо этого их следует приобщать к коллективной этике, всеобщим культурным и научным ценностям, с которыми школа знакомит в социальных рамках коллектива класса, как будто школа имеет право вмешиваться, выступая в роли культурного и социального корректора. Этого же требуют и средства массовой информации.

Метод семейной расстановки привел меня к новому пониманию детей. Я увидела их «вплетенными» в свои семьи, увидела их лояльность по отношению к семьям. Кроме того, я увидела, сколько сил они прилагают, стремясь «состыковать» родительский дом и школу, и убедилась, что именно эти усилия могут давать хорошие плоды. Это происходит тогда, когда мы, учителя, искренне открываемся для родительских семей своих учеников, так сказать,

разрешаем им войти и постоянно незримо присутствовать в классе. Первым, что подтолкнуло меня к применению системного подхода в школе, были базовые идеи Хеллин-гера о вплетенности.

Постепенно мне все больше удавалось видеть в школьниках, в первую очередь, представителей своих семей с их законами, их собственной динамикой и их особыми задачами. Дети снова и снова показывали мне, что они в высшей степени обязаны своим семьям и именно семейной динамике они неотступно отдают приоритет.

Детям легче справляться с неуверенностью, возникающей в связи с появлением нового поля «школа» и учебой самой по себе, если они чувствуют, что их признают со всем тем, с чем они приходят из дома. В этом случае школа не предлагает себя в качестве альтернативы жизни в родительском доме, а дополняет и обогащает ее. И то уважение, которое мы, учителя, испытываем к ребенку, является тогда не чем иным, как уважением к его родной семье, что подразумевает, в том числе, и уважение к судьбе этой семьи, вне зависимости от того, способствует ли она, на наш взгляд, развитию ребенка, стимулирует ли она его готовность учиться или же она их сдерживает.

Мы не можем подарить ребенку ничего лучшего, чем признание его судьбы такой, как она есть. Это требует от нас, учителей, большой самодисциплины, то есть отказа от стремления помочь ребенку (например, преодолеть ограничения, обусловленные его происхождением).

Мы всего лишь учителя. Дети все равно остаются связанными со своей судьбой, своими семьями. Иногда тяжелая ситуация начинает меняться, если ребенку самому удается занять позицию уважения по отношению к собственной судьбе. Но в большинстве случаев они остаются переплетенными в любви: внешне они отвергают то, из-за чего страдают и что (неосознанно) безоговорочно любят. Вскоре эти размышления привели меня к выводу, что все наши судьбы имеют равное значение или, говоря словами Хеллингера, они равноценны и равноправны.

 

Сначала понимание этих глубоких взаимосвязей еще более отчетливо показало мне всю тщетность моих усилий в школе; чем дольше я преподавала, тем беспомощнее себя чувствовала. Могу ли я как учительница сделать что-то для того, чтобы ребенок из трудной семьи, бедный, живущий в сложных социальных условиях, заброшенный матерью, родителями, изгнанный с родины или растущий без отца, признал свою судьбу? Могу ли я что-то сделать, чтобы он увидел свою судьбу равноценной судьбе ребенка из благополучной семьи? Готова ли я сама видеть это именно так? Вопросы возникали один за другим.

Системная идея:

семейный контекст как помощь в учебе

Однажды на уроке (это было уже начало девяностых годов) я неожиданно для себя и учеников сказала: «Когда вы сидите в классе, я всегда вижу рядом с вами ваших родителей. Я точно знаю, что передо мной сидят не 22 ребенка, а 22 семьи, то есть вместе с вашими папами и мамами — 66 человек плюс я со своими детьми и их отцом».

Ученики (12-летние) захихикали. Но когда я заверила их, что говорю абсолютно серьезно, они призадумались. Некоторые ребята сказали, что не желают находиться под постоянным надзором отца или матери, что им нравится быть тут одним, без родителей, кто-то промолчал, а кто-то, казалось, обрадовался. Кроме того, я сказала им, что, если мы представим себе, что за нами стоят наши родители, то почувствуем их поддержку и станем сильнее.

Чуть позже мы провели следующий эксперимент. Я, как обычно, дала своим ученикам задание на устный счет, например, найти 1/5 от 40 или 1/3 от 66, 3/4 от 100 и т. д. Этот материал знаком любому учителю. Но на этот раз я каждые пять задач меняла условие: пять задач нужно было решить с родителями «за спиной» и пять задач без родителей. Свои результаты ребята могли сверить с ответами на обратной стороне доски.

Но их задачей было еще и пронаблюдать, когда они считают увереннее/быстрее — при внутренней поддержке родителей или без нее? Позже, когда дети стали находить в этом эксперименте удовольствие, они проверили, чья помощь для них эффективней — отца, матери или кого-то еще. Многим ребятам устный счет стал даваться легче просто потому, что их заинтересовал сам эксперимент, т. е. их успехи были связаны с появлением этого нового аспекта. Кто-то из учеников обнаружил, что лучшим помощником для него является дядя, сестра или бабушка. Разумеется, всем хотелось считать быстро и правильно. В связи с экспериментом мы обнаружили удивительные вещи, например, что при наличии внутренней поддержки некоторые ребята смогли значительно улучшить свои достижения в счете. И весь класс был этому рад. Всем явно пошло на пользу то, что нам удалось переключить внимание с вопроса «Кто первый? » на системный вопрос «Кто может мне помочь? », «С кем мне легче добиться успеха? ». Некоторым детям кто-то из родителей внушал страх неудачи. Тогда им следовало сказать в душе маме или папе, что вместе с помощником (кем бы он ни был) они справятся.

Одна девочка сказала, что ей лучше всего помогает бабушка, «которая вообще-то совсем не умеет считать, но она меня успокаивает, потому что ей не важно, умею я считать или нет! ». Кроме того, наш эксперимент, который дети просили проводить в течение всего учебного года, показал, что для хороших учеников тоже важен вопрос, что может помочь более слабым ребятам добиться лучших результатов в учебе.

Во время контрольных работ и сочинений я постоянно спрашивала уже близких к отчаянию ребят, с ними ли их помощник — папа, мама, брат. Иногда они отвечали, что им не до того, что они и так достаточно нервничают. Тогда я молча ставила рядом с ними пустой стул и по их благодарным глазам видела, как полезна им эта помощь. Они успокаивались и могли сосредоточиться.

2. 2. Родители всегда с нами. Введение образа семьи

С этого дня вопрос об эффективности учебы с «помощником» рассматривался нами постоянно. Дети начали расспрашивать меня о моих родителях, их интересовало, по-прежнему ли они со мной в моем воображении. Я рассказала им, что мой отец уже умер, но я вспоминаю о нем с огромной благодарностью, поскольку он, учитель, как и раньше может помочь мне в сложных ситуациях в школе. У ребят вызывало большой интерес все, что касалось темы «родители и дети», чем я была немало удивлена, поскольку обычно в шестых классах речь давно уже шла о «перерезании» связывающей с родителями пуповины, о сексуальных отношениях, насилии на телеэкране, на улице и в школе, о влюбленностях, наркотиках и тому подобном.

Ребята спрашивали меня, можем ли мы в пятницу на шестом уроке (это был урок немецкого, который я часто делала свободным) еще поговорить о семьях, они чувствовали, что я могла рассказать им больше. А я понимала, что они хотят поговорить о себе. Итак, в пятницу мы сели в круг и стали беседовать. Один мальчик рассказал, что у него скоро появится братик, другой заявил, что он бы этого не хотел, потому что тогда родители перестанут уделять ему столько внимания. Мы говорили о том, становится ли любовь меньше, если в семье много детей, можно ли разделить любовь и даже о том, продолжают ли родители по-прежнему любить старшего ребенка, если теперь они больше заняты новорожденным.

К моему удивлению, во время нашей беседы никто не мешал и никому не было скучно. Скорее в классе ощущалось напряжение и ожидание. Тогда я рассказала ребятам, что иногда я с другими взрослыми играю в семью. Многие, естественно, тут же выразили желание в нее поиграть. Я объяснила, что для этого нужно выбрать «заместителей» для членов семьи и поставить их так, будто это твой отец, твоя мама, братья, сестры и ты сам. Затем я показала им, как это дела-

ется, на примере своей собственной родительской семьи. Они уже знали, что у меня есть два брата, что моя мама (была тогда) еще жива, а отец уже умер.

С помощью пяти учеников я расставила свою семью. Разумеется, всем хотелось играть членов семьи. Сначала они были даже немножко разочарованы тем, что на расстановке игра и закончилась.

Когда все пятеро заместителей были расставлены, наступила тишина, и я попросила каждого из них сказать, что они чувствуют. Девочка, которая «замещала» мою мать, сказала, что хотела бы быть ближе к мужу (заместителя своего умершего отца я поставила чуть сзади, и она протянула к нему руку). Мне стало очень грустно. Я давно уже чувствовала, что мама готовится к смерти. Дети сидели беззвучно, хотя, кроме того, что пятерых из них я поставила на определенные места, а девочка, замещавшая мою мать, высказала свои ощущения, ничего больше не произошло. Они чувствовали, что находятся внутри какого-то поля, которое возникло благодаря расстановке, и ощущали мою печаль.

В тот день мы больше не играли, и ребята стали спрашивать, можно ли им тоже расставить свои семьи и как это будет происходить — смогут ли заместители в их расстановках тоже выразить то, что чувствуют. Я посоветовала им сначала как следует подумать, потому что образ семьи — нечто очень интимное, что не всякий может запросто выставить напоказ. Этот ответ их удовлетворил, но лишь ненадолго.

Далее я объяснила ребятам, что семья — это главное, что у нас есть. Это знает каждый, и вряд ли нужно долго размышлять, чтобы прийти к выводу, что все дети любят своих родителей, даже если родители поступают с нами несправедливо, даже если мы их ненавидим. Тут поднялся шум. Одни ребята хотели доказать мне, что слишком ненавидят своих родителей, чтобы снова почувствовать свою с ними связь, потому что те им что-то запрещают, ругают и бьют. Другие же говорили о том, что вечером могут уснуть только, если снова помирятся с родителями.

Когда страсти улеглись, я сказала: «Я знаю, что некоторым из вас приходится нелегко, что иногда родители поступали с вами несправедливо, обижали. И все-таки я по-прежнему считаю, что все мы любим своих родителей и в душе мы сами на себя злимся, когда их ненавидим, плохо о них отзываемся или желаем им зла». Позже некоторые ребята даже написали мне на эту тему маленькие письма, воспоминания о том, как они себя чувствовали, когда злились на своих родителей.

Через неделю дети снова заговорили про образы семьи. Некоторые даже по собственной инициативе начертили схемы или нарисовали картинки, как бы они расставили членов своих семей.

Тут я уже не могла уклониться, и первой мы расставили семью Йозипа.

Мальчик приехал с родителями из Хорватии, его мама ждала ребенка. Этого не рожденного еще ребенка ребята тоже решили включить в расстановку, по их представлению, он должен был сидеть на корточках у ног матери. Йозип отводил заместителей на места очень медленно и осторожно. Я помню это как сейчас. Отец и мать стояли очень близко друг к другу, перед ними стояли оба их ребенка, а еще не рожденный сидел у материнских ног.

Вдруг Йозип погрустнел и сказал: «Тут еще должна быть бабушка, но она, к сожалению, живет в Хорватии». Он выбрал еще одну девочку на роль бабушки и поставил ее рядом с мамой. Заместительница матери тут же сказала, что ей хорошо, когда ее мать так близко. Йозип был очень тронут и обрадован, когда увидел, что у мамы теперь есть поддержка от бабушки, и он с улыбкой взглянул на нерожденного ребенка. Все заместители сказали, что стоят на правильных местах и чувствуют себя хорошо.

В этот раз в классе снова на несколько минут установилась полная тишина, которая захватила даже самых беспокойных моих учеников. Затем я показала ребятам, как выходить из «ролей». Йозип поблагодарил всех, а заместители отряхнулись. Я объяснила детям, что так они возвращаются к собственным чувствам.

После расстановки заместители рассказали, что испытывали совсем другие, непривычные им чувства. Мальчик, который «играл» отца, сказал, что ему очень хотелось бы знать, испытывает ли что-то подобное его отец — в расстановке он чувствовал гордость за Йозипа. Теперь у детей пробудился интерес к разности чувств и, прежде всего, к качеству и разности чувств родителей. Некоторые сказали, что до сих пор вообще не задумывались о том, какие чувства по отношению к ним испытывают их родители, братья и сестры.

Многие выразили желание в следующий раз «сыграть» взрослого или ребенка. Кроме того, у детей возникло множество вопросов: их интересовало, есть ли разница в том, как стоят члены семьи, всегда ли отец и мать стоят вместе и т. д. Это были достаточно сложные вопросы, поскольку у некоторых ребят родители были разведены, жили одни или с новыми партнерами, у некоторых детей отцы погибли на войне и они жили с мамой.

Я сказала им, что никаких правил тут нет, что в каждом из нас таится внутренний образ семьи, который мы можем расставить, что этот образ постоянно меняется и что у каждого ребенка есть свое хорошее место, которое мы можем найти при помощи расстановки. Что же касается умерших или живущих отдельно родителей, то где им стоять, далеко или близко друг от друга, продиктует сердце.

В этом классе больше половины детей были иностранцы: сербы, хорваты, турки и одна девочка из Афганистана. Почти все они потеряли кого-то из членов семьи, и их интерес спонтанно обратился к умершим.

Дети от меня, разумеется, не отставали. Тогда мы условились, пока для них это важно, использовать по пятницам урок немецкого для семейной расстановки. Мы расставляли семьи и обсуждали множество возникавших в этой связи вопросов.

Те ребята, у которых умер брат или сестра, приносили с собой фотографии, и в расстановке мы вместе вспоминали умершего ребенка. При этом дети сами изобретали ритуалы и фразы, которые они говорили умершим. Как-то раз одна девочка встала на колени перед заместителем своего умер-

шего братика, которого я попросила сесть на пол между заместителями родителей. Она сказала: «Дорогой Фреди, мне так жаль, что ты умер. Мне так тебя не хватает. Я хотела бы с тобой играть», и заплакала. По собственной инициативе девочка скользнула к заместителю брата и обняла его. Потом быстро вернулась назад, похоже, она несколько растерялась из-за своего порыва. Тут заплакали оба заместителя родителей. Они стояли и украдкой вытирали слезы.

Чем больше семей мы расставляли, тем внимательней дети следили за своими ощущениями, а заместители признавали, что, ничего не зная об этой семье, они испытывали чувства ее членов, и при печальных обстоятельствах, как в случае с умершим ребенком, не могли удержаться от слез.

Они не могли себе этого объяснить, и я сказала, что тоже не могу это объяснить, но знаю, что так бывает всегда. «Между людьми существует особое сознание, которое их связывает, — сказала я, — то есть межсознание. Оно есть всегда, мы воспринимаем многое в близких нам людях, но не можем об этом говорить». Еще я сказала, что у каждой семьи есть свое собственное поле и что внутри этого поля каждый знает о чувствах другого. Детей, конечно, интересовало, относится ли это только к семьям или между одноклассниками это тоже действует. Я пообещала им поэкспериментировать на эту тему, что мы и делали в течение следующих недель.

2. 3. Испытывать чувства других людей. О межсознании

Многие ребята предлагали расставить свои отношения с братом, сестрой или с кем-то из родителей. Одни хотели, чтобы что-то улучшилось во взаимоотношениях, другие — про сто узнать, насколько это «работает».

Поэтому некоторых я просила ставить только заместите лей для самого себя и для матери или отца. Близость и дис танцию, а также угол, под которым они друг к другу стоят,

ребятам нужно было осторожно определить самим. Постепенно у них развилось тонкое чутье на разные варианты взаимного положения участников расстановки и некоторые уже говорили: «О, ты стоишь так далеко от отца? » или: «Тебе нужно повернуться к отцу (матери), тебе пока нельзя уходить так далеко, ты еще не взрослый! ». Эти и подобные фразы произносились совершенно спонтанно.

Далее я хотела бы описать несколько наших расстановок.

Вольфганг

Однажды Вольфганг поставил заместителей для себя и своего отца. Он хотел знать, как к нему относится отец, которого он давно не видел. (Отец бросил семью вскоре после рождения Вольфганга, с тех пор мальчик виделся с ним лишь изредка. ) Сначала они стояли далеко друг от друга и смотрели в разные стороны. Сам Вольфганг сказал: «Я с мамой, отец был подлецом».

Простояв в таком положении некоторое время, заместитель отца сказал: «Я хочу видеть сына». Тогда заместитель Вольфганга сам по себе повернулся к отцу и сделал несколько шагов вперед. Он сказал: «Меня тянет туда», и при этом показал на отца. И снова медленно пошел вперед, пока не оказался напротив отца. Мне не забыть эту картину, потому что в роли отца выступал мальчик, который был на два года старше остальных детей, то есть ему было уже 14 лет. Это был добрый мальчик, которого очень любили в классе. Внезапно он протянул руки вперед, схватил заместителя сына и прижал его к себе. Все произошло очень быстро и быстро закончилось. Сам Вольфганг сидел за партой побледневший, он был словно громом поражен.

Несколько дней спустя он подошел ко мне и сказал: «Значит, отец меня все-таки любит. Почему же он тогда меня бросил? »

На такие вопросы я не отвечаю. Я сказала, что для него полезно знать, что отец его любит. Когда он станет старше, возможно, он узнает это от него самого.

Работать системно-феноменологически в этом контексте означает следить за спонтанным выражением чувств заместителей так, как они проявляются, и позволять динамике развиваться самой. Например, в данном случае Вольфганг узнал, что отец его любит. Если бы ему сказала об этом мать, это ничего бы не дало, Вольфганг бы ей просто не поверил. Да она и не хотела ему этого говорить, поскольку все еще сердилась на бывшего мужа.

Я убедилась, что в роли заместителей дети намного точнее, чем взрослые, выражают свои чувства и, прежде всего, точнее передают физические ощущения. А еще ребят очень удивляло, насколько быстро и сильно их захватывают незнакомые им прежде чувства.

Хильдегард

Хильдегард жила одна с матерью. Сначала она хотела поставить только себя и маму. Она сказала: «Я просто хочу показать вам, как я живу». В расстановке мать и дочь стояли очень близко друг к другу, и в какой-то момент заместительница Хильдегард сказала: «Мне так слишком тесно. Позволь мне немного отойти! ».

Тут один мальчик выкрикнул: «Если ей слишком тесно рядом с матерью, то она. ведь может встать и рядом с отцом». Хильдегард про это и слышать не хотела. После расстановки она подошла ко мне и сказала: «Моя мама не хочет, чтобы я общалась с папой, я и не общаюсь». Я признала ее правоту и сказала, что в свое время все наверняка наладится.

Через две недели ко мне пришла ее мать. Я рассказала ей, как мы подходим к теме семьи. Хильдегард уже передала дома слова своей заместительницы. Мать посетовала на то, что ей приходится очень внимательно следить за Хильдегард, ведь для двенадцатилетней девочки такой большой город, как Мюнхен, очень опасен. Переведя разговор на отца, я заметила, что мать все еще очень обижена на этого мужчину. Я сказала: «Ребенку лучше всего, когда он имеет

право любить и мать, и отца, ведь что бы ни произошло между взрослыми, он-то здесь ни при чем». Мать Хильде -гард задумчиво на меня посмотрела, покачала головой и сказала: «Ну, для меня самое худшее, что она могла бы сделать, это ластиться к своему отцу». На этом разговор, казалось, был исчерпан. Я сказала, что уважаю ее усилия, то, что она растит ребенка одна, что я тоже несколько лет одна растила своих сыновей. На этом мы мирно распрощались.

Через месяц мама девочки пришла ко мне снова. Хиль-дегард не давала ей покоя: она хотела видеть отца. Мать попросила меня просто еще раз все с ней обсудить, хотя чувствовалось, что внутренне она уже готова разрешить их встречу. Я посоветовала ей поддержать Хильдегард на этой первой встрече. Она не хотела больше впускать бывшего мужа в свою квартиру. «Тогда сами отведите к нему ребенка», — сказала я. Для мамы Хильдегард это было самое трудное. Тем не менее она поняла, что это принесет дочери облегчение. Девочка расцвела на глазах. Она не видела отца уже пять лет, а тут нашла еще и двухлетнюю сводную сестренку, о которой до сих пор ничего не знала. На последнем родительском вечере мать Хильдегард меня поблагодарила. Она сказала: «Отпустить туда дочь было для меня труднее всего. Но я вижу, насколько увереннее она теперь себя чувствует, как она расцвела. Да и я уже не так о ней волнуюсь, она теперь как будто защищена с двух сторон — между мной и отцом. Мы даже как-то раз все вместе ходили гулять».

Я невольно улыбнулась. Я уже знала об этом, потому что сама «подбила» на это Хильдегард, сказав ей: «Дети становятся сильными, когда гуляют или предпринимают что-нибудь вместе с мамой и папой». После прогулки она наивно показала мне, какие сильные у нее мышцы ног.

Когда с помощью небольших работ по семейной расстановке дети постепенно осознали благотворный базовый порядок, мне было важно снова и снова повторять им, что на перемены тоже требуется время, что здесь важно согласие с

матерью или родителями. В то же время дети бессознательно привели в действие упорядочивающие силы, и отношения в семьях стали меняться.

2. 4. Хорошая позиция/хорошее место перед родителями. Поклон, благодарность

Не у всех детей расстановки были такими драматичными. Часто оказывалось достаточно расставить заместителей для себя самого, для отца или матери, иногда еще для братьев и сестер и на некоторое время просто оставить их стоять. Удивительно, но мы очень точно чувствовали момент, когда в заместителях реализовывалось поле этих отношений. Просто становилось еще немного тише.

Об этих фактах дети заговорили сами. Они удивлялись самим себе, тому, что каждая расстановка так их задевает. Они постоянно делились впечатлениями о том, как были заместителями отца или матери своих одноклассников, какими большими, заботливыми и намного более серьезными они себя чувствовали.

Я объясняла им, что для детей хорошей позицией по отношению к родителям является уважение и благодарность за то, что живешь. Еще я говорила с ними о том, что дети, которым удается занять эту позицию, получают от родителей все добрые дары и становятся очень сильными в жизни, даже если получили не все, чего бы им хотелось. Мы стали искать позы или движения, которые давали бы наглядное выражение этой позиции. Так, дети сами пришли к поклону перед родителями. Теперь у нас последовало множество сценок, где ребята просто склонялись перед отцом или матерью. Было очень трогательно наблюдать, как во время выбора заместителей дети кричали и предлагали себя: «Я хочу быть твоей мамой! Я хочу быть твоим отцом! Я хочу играть тебя! »

Потом они вставали друг напротив друга, и один глубоко склонялся перед другим. Им это нравилось. Иногда заместитель говорил: «Хватит уже! » или «Теперь можно закончить! ». И конечно же, если возникало такое желание, можно было встать перед заместителями отца или матери самому (без заместителя).

Однажды кто-то из ребят сказал, что очень сильно поссорился со своим отцом, что он никогда больше перед ним не поклонится, потому что отец его ударил. Потом мальчик все же сделал расстановку. Он хотел доказать, что его заместитель тоже ни за что не станет кланяться. Но заместитель все-таки поклонился. Это заставило мальчика задуматься. Мы говорили о том, что во время расстановки всплывает внутреннее, скрытое знание, там мы ощущаем свою принадлежность, о чем в повседневной жизни обычно совсем не думаем. Дети привели множество примеров того, как они когда-то злились на родителей, но в связи с какими-либо событиями (болезнь родителей, ситуации, когда родителям требовалась помощь) сами понимали, что всегда будут им помогать и всегда будут на их стороне. На следующий день мальчик рассказал, что заявил своему отцу: «Меня очень обидело, что ты меня ударил». Отец ответил, что очень сожалеет: «Ведь ты же мой сын». Глаза паренька сияли. Он сказал правду и все же сделал первый шаг к тому, чтобы изменить ситуацию.

Хочу добавить, что я не раз говорила с детьми о том, что они могут сделать, если родители поступили несправедливо. Однажды я написала на доске: «Если кто-то тебя обижа-т, защищайся! »

Но что могут сделать дети, как более слабые? У нас была асса идей, касающихся конфликтов с другими детьми. Зна-ительно сложнее было с родителями. Как ребенок может ащитить себя в этой ситуации? В описанном выше случае альчик сделал это очень прямолинейно, непосредственно братившись к отцу. Поскольку он все еще находился под печатлением небольшого предварительного переживания, н решил, что все-таки любит своего отца и что отец его

тоже любит. Это было самое правильное настроение, чтобы еще раз вернуться к той ситуации.

Дети все лучше понимали, что все родители и добрые, и злые одновременно, просто часто они не желают это признавать. Они хотят быть только хорошими, другая сторона обсуждению обычно не подлежит. Дети поняли это, когда однажды я извинилась перед мальчиком, к которому была несправедлива. Хотя родители некоторых ребят, если были не правы, тоже всегда были готовы это признать.

2. 5. Эффективность символических поз, жестов, ритуалов и коротких фраз

Вскоре настал день, когда дети всерьез задумались о том, зачем мы все это делаем. «Это просто игра или это как-то действует? » — спросили ребята. Я уже ждала этого вопроса и, в свою очередь, спросила: «А разве вы не заметили результатов? » Оказалось, заметили.

Некоторые дети признались, что рассказали про нашу игру в семью дома. Мамы, естественно, поинтересовались, поклонились бы их дети тоже или нет, и для чего, собственно, нужен поклон. Один мальчик сказал, что его отношения с родителями стали намного лучше. Однажды он даже опробовал поклон дома. Он поклонился отцу, когда тот лежал на диване и смотрел телевизор. Отец с недоумением поднял на него глаза и спросил, что это он такое делает. На что мальчик ответил: «Я склоняюсь перед тобой, потому что ты — мой отец, а я — твой сын. Моя учительница сказала, что я спокойно могу это сделать». Сначала отец засмеялся и дружески дал ему пинка. Потом специально встал с дивана и обнял сына.

Мы начали беседовать о символах и символических действиях. Конечно, это было широкое поле. Ребята уже знали о гербах, у одного из них даже был фамильный герб. Мы говорили о флагах и символике цифр. Я читала с ними «Бал-тазара» Генриха Гейне. Это произвело на детей глубокое

впечатление, хотя в свои двенадцать лет они были еще маловаты для такой литературы. Но о Граале, священной чаше, и том, что такое кощунство, они уже знали. Мальчики-мусульмане рассказали об омовении рук и ног и то, что им было известно о разных значениях очищения. Коснулись мы, разумеется, и благословения. Дети-католики знали об этом от своего священника, а кого-то перед уходом в школу крестила мама. Дети были уверены, что практикуемые в повседневной жизни символические действия тоже «работают».

Они сами пришли к тому, что поклон в классе перед заместителем одного из родителей является символическим действием, которое обязательно сказывается дома. Некоторые утверждали, что поклон действует даже на самих заместителей. Я в этом и не сомневалась.

В одном классе мальчик принес старомодную картинку, на которой отец благословлял своего сына, а сын преклонил колена, почтительно держа в руках шляпу.

Конечно, нас волновал вопрос, что же на самом деле означает поклон перед родителями. За это время дети уже осознали, что любят своих родителей. Тем не менее боли и разочарований в их отношениях тоже было много. «Стереть» это поклоном дети не хотели.

Я сказала им, что в поклоне есть три важных составляющих:

1. Поклоном вы благодарите родителей за подаренную вам жизнь и все последующие добрые дары.

2. Вы признаете, что отец и мать — большие, а вы — маленькие.

3. Вы принимаете своих родителей такими, какие они есть, и тот факт, что вы — их дети.

Эти три фразы я записала на боковой части доски, и мы не стирали их несколько недель. В моей учительской жизни редко случалось, чтобы три предложения вызывали такую реакцию. Мы снова и снова вели у доски проникновенные философские беседы. Многие дети осознали ту боль и скорбь,

3 - 4763

которую они несли в себе за родителей. Ребята делились тем, как подавлены иногда бывают их папа или мама и как они все переворачивают вверх дном, чтобы дома снова стало веселее. Некоторые дети поняли, что до сих пор внутренне или внешне предпочитали в качестве отца или матери другого человека, и осознание этого стало для них поводом задуматься. Одна девочка каждый день ходила к своей бабушке и говорила, что она для нее «гораздо больше мама». Некоторые мальчики отвергали родного отца, считая, что теперь у них есть новый, который намного лучше, а «старого» старались забыть.

Один мальчик как-то сказал: «Странно, фрау Франке, в один день слова на доске мне кажутся правильными, а в другой мне хочется их стереть, но я же знаю, что вы напишете их снова, потому что это правда».

2. 6. Контакт с родителями. Новый дух в классе

С середины сентября (начало учебного года) до конца октября в классах постоянно происходит внутреннее движение. В уже сложившиеся коллективы вливаются новые ученики. Детям приходится приспосабливаться и к ним, и к новым педагогам. В этот период в классе формируется климат на весь учебный год. Как уже упоминалось, баварская система образования была очень благоприятна для внедрения в классах системной точки зрения. Будучи классной руководительницей, я преподавала минимум 15, а часто и 18 часов в неделю. В классах возникала своя внутренняя атмосфера, что очень способствовало нашим беседам.

В течение первых шести недель между нами постепенно складывались доверительные отношения. Об этом свидетельствовало и то, что ко мне на еженедельный прием стали необычайно активно приходить родители, и на первый родительский вечер их тоже пришло больше, чем обычно. Я часто говорила тому или иному ребенку: «Я хотела бы ви-

деть твоих родителей». Когда дети сообщали об этом дома, чаще всего приходили мамы и спрашивали, что случилось. Я успокаивала их и говорила, что пригласила их только для того, чтобы получить представление о том, какая мама, какой папа стоят за этим ребенком. Это помогало установить принципиально новые отношения между родителями и мной. Постепенно они начинали понимать, что я не являюсь для них потенциальным врагом, который хочет указать им на «неправильный» образ жизни или плохое воспитание детей. Я прямо говорила им, что они — самые лучшие родители уже просто потому, что эта девочка или этот мальчик — их ребенок. Они чувствовали мое уважение к своей семье, независимо от ее судьбы.

Это было важно, прежде всего, для семей беженцев из Сербии и Хорватии, а также для семей с Украины и из Сибири. В 90-е годы у меня в классе постоянно учило

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...