«Противопоказания к активной технике» (1926)

(Psychanalyse III, Paris, Payot, 1974, p. 360–378)

Этим текстом отмечен конец периода, в котором Ференци проповедовал использование «активной техники». В данной статье он критикует, безо всяких уступок самому себе, метод и способы применения «активности», которую отстаивал до этого. Он констатирует ограничения и соглашается, что предпочтительнее отказаться от этой техники, поскольку она не только усиливает сопротивление пациентов, но и приводит к удовлетворению, даже усилению их мазохистских позиций во время курса лечения.

< …> До настоящего времени я не хотел углубляться в связь между повышением напряжения, вызванным техническими приемами, с одной стороны, и переносом и сопротивлением, с другой стороны[85]. Сейчас мне бы хотелось скорректировать насколько возможно это упущение и заявить со всей уверенностью, что метод активности в той мере, в какой он через отказы, давления и неприятные запреты усиливает психическое напряжение с целью добыть новый материал, неизбежно увеличивает резистентность пациента, то есть побуждает «Я» больного сопротивляться аналитику. Это в особенности касается старых привычек и черт характера пациента, торможение и систематический анализ которых я считаю одной из задач метода активности. Вышеуказанная констатация имеет не только теоретическое значение. Из нее проистекают важные практические последствия, которые, если ими пренебречь, могут помешать успеху лечения. Такое отношение «Я» к фрустрации говорит в первую очередь о том, что анализ никогда не должен начинаться с активности. Наоборот, «Я» следует долгое время щадить или, по крайней мере, подходить к нему с большой осторожностью – в противном случае стойкого позитивного переноса достичь не удастся. Активность как мера фрустрации приводит, таким образом, к пертурбации и разрушению переноса; как таковая, она, возможна в конце лечения, но при неудачном применении она неминуемо нарушит отношения между врачом и анализандом. Слишком строгое ее применение несомненно приведет к побегу больного от аналитика, так же как и грубые комментарии «диких психоаналитиков», которые отчуждают «Я» пациента своими сексуальными разъяснениями. Отсюда не следует вывод, что активность полезна только как разрушительный прием в момент ликвидации переноса; она может пригодиться и в середине лечения, если трансферентная любовь достаточно сильна; но, во всяком случае, необходим большой опыт, чтобы оценить, что можно предлагать пациенту. Молодым специалистам не следует начинать свою карьеру с метода активности, а стоит придерживаться классического метода, длительного, но из которого можно извлекать уроки. Здесь действительно существует большая опасность, о которой я говорил неоднократно. Рекомендуя этот метод аналитикам, которые, будучи уверены в своих знаниях, уже могут на него отважиться, я задавался целью внедрить в практику часть «будущих возможностей психоаналитической терапии», на которые возлагал надежды Фрейд. В руках новичка активность может спровоцировать возврат допсихоаналитических приемов суггестии и авторитарных мер.

 Тогда мне не без основания возразили, что одновременное использование активности и анализа вообще должно основываться на особой квалификации. Но я не считаю, что это затруднение непреодолимо. При условии, что учебный анализ в достаточной мере отдает должное активности (он, кстати, часто имеет эту возможность, ибо состоит главным образом из анализа характера, то есть из анализа «Я»), наши ученики лучше ее усвоят и правильно оценят, без риска переоценки.

 Все же я должен откровенно признать, что даже опыт не защищает от ошибок, когда речь идет об активности. Следует рассказать об испытанных мною разочарованиях. В некоторых случаях я сильно ошибался в оценке уместности или пределов «провокации», в результате чего, чтобы сохранить пациента, я должен был признать свою ошибку и после такой довольно ощутимой потери престижа дать ему возможность восторжествовать надо мной. Собственно, даже этот аффективный опыт представлял некоторую пользу для анализа, но я спрашиваю себя, был ли он так необходим и не лучше ли было его избежать. Эти случаи также позволили мне понять, что желание большей активности со стороны пациента остается лишь благородным намерением, пока у нас нет точных показаний к этому. Пока я могу дать лишь негативную формулировку, сказав, что не следует прибегать к активности, если мы не способны с определенной уверенностью утверждать, что все существующие приемы неактивной, то есть более пассивной, техники были использованы, что генетические особенности симптомов были достаточно «проработаны» и что отсутствует лишь нюанс актуального переживания, чтобы убедить пациента. Придется еще долго ждать, прежде чем мы позитивно и правдоподобно сформулируем показания для активности на каждом этапе невроза.

 Иногда я испытывал другого рода трудности, слишком строго применяя некоторые давления и запреты. В конце концов я убедился, что эти указания сами по себе представляют опасность: они провоцируют врача силой навязать свою волю пациенту при точном повторении ситуации родитель – ребенок или позволить себе абсолютно садистское «поведение школьного учителя». В результате я отказался что‑ либо приказывать или запрещать пациентам и скорее пытался получить их осознанное согласие на задуманные мероприятия и лишь потом осуществлять их. Поэтому я действую так, чтобы не быть связанным до такой степени, чтобы не иметь возможности временно или даже окончательно отказаться от мероприятий в случае непреодолимых трудностей со стороны пациента. Наши указания должны быть, как выразился один бывший у меня в анализе коллега, не бескомпромиссно строгими, а эластично‑ гибкими. Если мы действуем иначе, то, безусловно, подталкиваем пациента к злоупотреблению этими техническими мерами. Пациенты, особенно страдающие неврозом навязчивых состояний, не упустят случая превратить данные врачом указания в объект бесконечного обдумывания и громогласными придирками будут оттягивать их исполнение хотя бы лишь для того, чтобы вывести врача из терпения. Только тогда, когда пациент видит, что врач не считает соблюдение этих мер обязательным условием (sine qua non), и не чувствует над собой угрозу безжалостного принуждения, он согласится разделить взгляды аналитика < …>.