Описание парадной одежды Тайша‑шаха и Мончак‑шаха

Сам Тайша‑ шах в ту суровую зиму был облачен в шубу из вывернутой мехом наружу шкуры пятнистой лани. А под нею был еще кафтан из шкуры детеныша лани, но мехом вовнутрь, наподобие одежды узбеков. Кушаком же служил ему ремень из конской шкуры. Его чакширы были из голубого войлока. Вместо местов ему служили войлоки, сшитые с чакширами. Шапка на его голове была оторочена мехом рыжей лисицы, а верх ее крыт белой кожей. А на макушке его шапки – кисточки из разноцветных лоскутков шелка, между которыми – просверленный алмаз величиной с яйцо[303].

Сын его, Мончак‑ шах, был одет точно так же. Однако на его венце не было кисточек и алмаза. Эти люди своих падишахов называют их должностными титулами: Тайша‑ шах, а их сыновей, пребывающих в должности везира, – Мончак‑ шах. Все их кибитки и юрты покрываются войлоком из верблюжьей шерсти. А все ставки их падишахов кроются оленьими, тигровыми, конскими и бараньими шкурами. Для них нет ничего дороже соли и дегтя. И сами они, и весь их скот не могут жить без соли, а деготь их женщины втирают себе за ушами вместо цибетина[304].

Об / 847  / одежде калмыцких женщин. Все они ходят, облачившись в одежды, выкроенные из шкур животных. А надев на головы меховые шапки, сев верхом на коней, взяв в руки копье и опоясавшись саблей, они сражаются даже лучше своих мужей. А у некоторых женщин на шапках множество кисточек из лоскутков шелка. На многих женщинах я видел вышитые кафтаны из цветной бязи Чина и Хитая. Они надевают на себя опять‑ таки войлочные чакширы и пабучи из свиной кожи.

У двух упомянутых падишахов в качестве подданных имеется до пятидесяти тысяч [людей] племени ногай. То – ногаи, у которых пища – просо, одежда – шкуры, жилища – хуже кочевых стойбищ, сами же они – непристойное скопище. И сей ногайский народ раз в каждые десять лет громит и грабит калмыков. Одному Аллаху ведомо количество убойного скота у этого народа, калмыков. И сколько скота они ни поедают, не убывает его, как капель в реке и частиц на солнце. Ведь в этой степи Хейхат такие травы, что пастбища скрывают коней, верблюдов и коров. А деревьев [здесь] – даже щепки нет, нет даже понятия [о них]. Между тем в степях по берегам рек Волги, Янка, Кубани, Дона и Гёгюмли встречаются леса и различные деревья.

По поводу мудрости творца. В этих степях совершенно нет воды. Однако если вскопать землю на одну пядь, начинает выбиваться наружу солоноватая иода. Если рядом с этой выходящей [из‑ под земли] водой выкопать яму вроде хауза, эта солоноватая вода стечет в хауз и станет [по вкусу] подобна воде источника жизни. Мудрость, достойная изумления! Все сыны Адамовы и все твари, попив этой воды, утоляют жажду.

А калмыки в жизни своей не знают, что значит пить воду и есть хлеб. Если поедят хлеба и попьют воды – чуть ли не через час умирают. Они всегда пыот [только] кобылье и верблюжье молоко, бузу и талкан[305], кобылье молоко они называют «кумыс». Едят же они [мясо] верблюдов, коров, лошадей, баранов, коз, свиней, а также диких верблюдов, диких лошадей, диких буйволов и диких ослов. Они ловят диких быков и запрягают в телеги; а когда доведут [их] до истощения, освобождают и ловят других. Все они запрягают в телеги верблюдов, / 848  / на верблюдах пашут, засевают [поля], питаются просом. Они не знают, что такое пшеница и ячмень. Они также не ведают, что такое запрет. Все у них дозволено. Когда умирает какая‑ нибудь тварь, они выпускают кровь, мясо непременно съедают, а шкуру надевают на себя. Причем мясо отнюдь не варят – поедают сырым. Вследствие того что они едят разного рода сырое мясо, их испражнения вовсе не пахнут. Они исторгают и прячут белые выделения, наподобие сокола.

У них никто не злословит, не хулит [другого], не совершает мелочных или бессмысленных поступков, не проявляет подозрительности, высокомерия, злобы, [взаимной] вражды. Однако по отношению к другим народам они проявляют враждебность, совершают против них походы, грабят своих врагов.

У всего калмыцкого народа в целом имеется двенадцать падишахов, каждый из них правит пятью‑ шестью сотнями тысяч человек. У всех этих [групп] языки различаются; если будет угодно Аллаху, [эти] двенадцать языков будут описаны в своем месте.

Если идти по направлению Страны мрака, [встретятся] различные, расселившиеся по всему миру части калмыцкого народа, у каждого из них своя вера[306]. Одна [часть] народа – язычники. Религия других – вера в перевоплощение. Еще одно племя поклоняется огню. Другая группа – солнцепоклонники. А одно ответвление [народа] поклоняется земле, то есть у них культ земли. Еще одна группа – лунопоклонники. Наконец, одно племя поклоняется корове. Если захочет Аллах, то их религии, а также их утварь, оружие, правы и обычаи будут описаны [ниже].

А эти описываемые калмыки расселились по Московской земле, в Большом и Малом Хейхате[307], Дешт‑ и Кыпчак и [дальше], до самых Чина, Мачина и Фигфура. Прежде они жили по московской границе на реке Волге. [Затем], разгромив ногайцев, они перешли в пределы степи на том берегу Волги, расселились в Дешт‑ и Кыпчак и степи Хейхат, стали совершать набеги, опустошать пределы Азова и Крыма.

У них вовсе не бывает чумы, колик, плеврита, ангины, лихорадки, тяжкой немочи, проказы, французской болезни и других разнообразных недугов. Они живут по двести, двести пятьдесят и триста лет, а когда больше не могут продолжать естественную жизнь – склоняют голову на плечо и в тот же день умирают. [Умерших] либо закапывают в землю, либо сжигают на огне, либо бросают в воду; или же, наконец, покойников / 849  / съедают. В своем месте будет описано, как поступают [с умершими] сообразно их вере и [велениям] жребия.

У них также вовсе нет блох, вшей, клопов, змей и скорпионов, ибо их дома и жилища устроены на телегах и [постоянно] находятся в степи.

Внешний облик калмыков. Поскольку в здешних долинах соляных копей нет, глаза у людей чрезвычайно малы. По когда они осматривают местность, они все видят прекрасно[308], глаза у них словно дальнозоркие зеркала. Однако если человек смотрит на калмыка с расстояния в пять‑ десять шагов, то глаза у него словно в тумане – будто их и нет. Можно думать, когда они родятся, у них глаза раскрываются в течение недели, как у щенков; у некоторых же глаза не раскрываются, и тогда их раскрывают, прорезав бритвой, при этом слегка натирают солью. Головы у [людей из] этого народа большие, словно тыквы из города Аданы. У каждого калмыка ладони столь же велики, сколь велики и уши. Глаза их – подумаешь, что слепые, ничего не видят; однако они даже ночью проденут нить в иглу, настолько острое у них зрение.

У мужчин нет ни бровей, ни ресниц, а лица плоские, словно тарелки. Шеи у них очень короткие, головы соединяются непосредственно с плечами. При этом шеи такие толстые, словно шеи волков. Если ему скажешь: «Давай посмотрим в обе стороны», он глядит, поворачиваясь всем туловищем; посмотреть себе за спину он никак не может, ибо шея, [по сути дела], отсутствует. Плечи у них у всех до того широки, что на каждое вполне усядется по одному человеку. У них широкие плечи и бедра. Переходя к нижней части туловища, [отметим, что весь человек] словно большая корзина; шеи у них короткие, ляжки и голени длинные. А тонкие кости внутри у них – кривые. Когда они садятся на коня, то их кривые ноги обхватывают конское брюхо. Вот каковы их стан и сложение. Они совершенно не могут ходить пешком. Их пальцы похожи на огурцы; предплечья короткие и толстые. Их пятерню человеку не обхватить.

На теле у них совершенно нет волос, бороды чрезвычайно редкие – в бороде всего сорок‑ пятьдесят волосков. Их крупные коренные зубы подобны зубам верблюда. Они совершенно не знают, что такое зубные болезни. Зубы у них словно перлы – [ведь] они всю свою жизнь не едят горячего. Туловище у них весьма упитанное, жирное. Вся их одежда – из шкур/ 850  / животных, которых они едят. Одежда их и головы издают столь нечистый, скверный, непривычный и зловонный запах, что у человека кружится голова – настолько этот запах отвратителен. Потому‑ то и нет у них вшей и блох, ведь вошь – существо нежное, любит чистое место, не любит больных проказой. У прокаженных и убогих вши не живут.

Умирать, как и [слишком] долго жить, – беда. А из них некоторые, дожив до трехсот лет, продолжают жить. Однажды в благородный меджлис нашего господина Мухаммед‑ Гирей‑ хана пришел трехсотлетний калмык. Он даже отведал угощения и рассказал обо всем, что ему довелось повидать, нашему благочестивому падишаху господину Мухаммед‑ Гирей‑ хану. Чтобы представить мне доказательства, они привели пред мои очи двух калмыков: одному из них было двести семьдесят, другому – триста десять лет. Один из них сказал: «Я поведаю обо всем, что касается Берке‑ хана[309], приходящегося сыном сыну Чингисхана, и еще другое. [Мои] рассказы о Чингисхане соответствуют его [истинной] истории» – и начал повествование. Большинство из них (калмыков) совершенно не боятся смерти, так как являются приверженцами вероучения, (утверждающего], что причина смерти – перевоплощение. «Если я умру, дух мой перейдет в какое‑ нибудь другое существо, пребывающее в чреве некоей женщины, или же душа моя войдет в чрево моей дочери[310], и я снова приду в мир» – так рассуждают они, а потому, не страшась смерти, один за другим бросаются в битву, словно кабаны, погибают в битве и схватке храбрецами – душа в ад! Или же смерть наступает по другой причине: вдруг из ушей пойдет кровь, человек бледнеет, не может держать голову и в тот же день умирает. А что такое прочие болезни, они даже не ведают.

Удивительные зрелища у калмыцкого народа. Когда некоторые из калмыков, дожив до двухсот или трехсот лет, теряют силу, больше не могут ни сесть на коня, ни сойти [с него], их родственникам надоедает выводить их гулять; тогда они варят хвост жирной свиньи, хвост этот по очереди забивают старику в горло и [тем] убивают его, молвив: «Он умер борцом за веру». Все они едят друг друга, однако совершается это по жребию и [только] если кто умрет. К примеру, имеются люди, называемые «карпа»[311]. После тайша‑ шахов [первое] слово принадлежит им. У этих людей карпа имеется четырехгранный деревянный жребий. Этому жребию много тысяч лет, и достался он от предков. Каждая сторона этого жребия выкрашена яркой краской в особый цвет.

И вот, если случится, что человек умер, то, чтобы определить его судьбу, бросают жребий. Если выпадет красный цвет, / 851  / они говорят, что жребий повелел: «Сожгите на огне! » – и труп сжигают на огне. Если выпадет черный цвет, значит, жребий приказывает: «Закопайте в черную землю! » – и они закапывают покойника в землю. Если выпадет синяя сторона жребия, значит, он приказывает: «Бросьте в воду! » – и тогда они бросают [покойника] в реку Волгу или же идут к той реке, которая близко от их жилья, и бросают в нее. Если же выпадет зеленый цвет – они варят труп и едят. И все это они тотчас проделывают согласно упомянутому жребию. Кроме него, у них нет никакой власти.

Даже когда умер одни из сыновей Мончак‑ шаха, они на огне превратили его в кебаб, выпустили жир и кровь и съели. Причем когда ели – радовались и веселились. Когда я, ничтожный, проходил мимо, они и меня приглашали к трапезе. «Подойди, – говорили они, – поешь и ты сына нашего падишаха! » Я, ничтожный, сказал: «О, разве мясо человека едят? » Они ответили: «Ха, [конечно], едят! Вот мы едим его мясо, чтобы душа его вошла в душу одного из нас и таким образом разгуливала, не ведая смерти. Ничего вкуснее, чем мясо свиньи, змеи, человека, наш отец сотворить не мог». Тогда я спросил: «А кто это – ваш отец? » Они ответили: «Хаша Сым Хаша», теперь мне трудно даже написать это слово.

Они – кяфиры, заблудшие; что такое воскресение и воскрешение, вес и весы, рай, ад и чистилище, что такое четверокнижие и пророк, религиозные предписания и сунна – они вовсе не знают. Пожалуй, они – вид скота в образе людей, дети некоего «нечто». Я спросил: «О люди! Разве человеческое мясо едят? Разве оно не горькое? » Один старый калмык сказал: «Горькое, так не ешь. Но если хочешь узнать его вкус, поцелуй женщину один раз; узнаешь, как вкусно. Если бы ты ел человеческое мясо, то обрел бы вечную жизнь, жил бы так же долго, как мы». В тот час кебаб из трупа одного человека поедали сорок‑ пятьдесят калмыков; его жиром они смазывали себе лица, глаза, туловища; кости же закапывали в землю. [Это было] удивительное и редкостное зрелище.

И – упаси Аллах! – если к ним в плен попадает [человек] из Турции или быстрый как ветер татарин из Крыма, они, не откладывая до вечера, бросают жребий, после чего варят человека и съедают. Вот такой это народ – людоеды. Они совершенно не ведают, что такое бог и пророк, рай и ад. Только и знают шахов Тайшу и Мончака. А если один из шахов умрет, его съедают. Но если возжигают огонь, ему непременно поклоняются. И поэтому сжигают умерших на огне.

Но у них имеется одно прекрасное качество: они никогда не лгут. И даже не знают, что такое ложь. Не знают также, что такое прелюбодеяние, педерастия, / 852  / притворство и обман. Все их женщины ходят с открытыми лицами. Насколько их мужчины некрасивы с лица, настолько женщины миловидны и женственны – с черными бровями и ресницами, с ярко подкрашенными, прекрасными глазами. Они не знают, что значит свататься к женщине: живо прибегают к жребию и берут [ее].

Все они – отважный народ богатырей. Никогда не бегут от смерти, так как верят в перевоплощение. Они говорят: «Если это мое тело умрет, то моя душа с ребенком, находящимся во чреве чьей‑ нибудь жены, непременно еще раз придет в мир молодым юношей».

Их снаряжение и оружие. Все они носят луки, стрелы и копья. Стрелы их – из тополя Чина и Фагфура, толщиною в палец; железные наконечники величиною с ладонь. Они постоянно затачивают наконечники на [особом] камне – «камне счастья», делая их [острыми] как бритва. А стрелы они метают с самого близкого расстояния, ибо эти стрелы на далекое расстояние не достают. В колчанах же у них пять‑ шесть стрел, не больше, потоку что наконечники из очень тяжелого железа. Луки у них из Хатая и Хотана – толщиной в руку. Сабли же встречаются редко. Но непременно требуется, чтобы в руках были копья. В самом крайнем случае вооружение состоит из [одной только] пики. На поясе у каждого – от пятидесяти до ста длинных острых ножей. Когда они приходят для грабежа и разорения, этими ножами они не дают врагу ни отсрочки, ни пощады. Каждый из них седлает и ведет с собой пять‑ десять коней.

Удивительное зрелище. Сидя на лошади, они не держатся руками за узду. У них имеются своеобразные деревянные стремена из земли Чин. Два конца узды привязаны к стременам. А два [других] конца узды проходят через железные кольца в обе ноздри и в уши коня. Лошади простых людей не имеют во рту повода, то есть узды. Все поводья укреплены у обеих ноздрей коня. Когда они скачут на коне и поводья связаны со стременами, они могут править поводьями с помощью ног, а обе руки заняты оружием и снаряжением.

В этой Кыпчакской степи нет никаких рудников, поэтому у них нет серебряных денег. Вследствие того что нет также и железных рудников, они пользуются одним и тем же ножом, [получая его] по наследству от предков. [Здесь] мало сабель из железных полос, мало железных стремян. А наконечники копий – [обычно] из рогов дикого буйвола или быка. Тем не менее [их] копья пронзают кремень...