 |
О сущностной специфике субъект-субъектной коммуникации в правовом дискурсе
|
|
|
|
Возвышенная концепция естественного права хороша всем, кроме своей фундаментальной ошибочности. Право это дискурс, особого рода субъект-субъектное взаимодействие. В природе нет дискурса. Тождественные между собой рождение права, дискурса и общества суть становление специфических субъектов этого взаимодействия, а тем самым и его самого.
В эволюции животного мира до некоторого этапа не существовало субъект-субъектных отношений. Первичные когнитивные образы, появившиеся вместе с возникновением психики, были образами препятствий физическому перемещению[19]. Долгое время животные «знали» окружающую действительность как исключительно пассивную, потому что не располагали когнитивным инструментарием для репрезентации в своей психике внешних активных агентов.
Однако в ходе дальнейшей эволюции сформировалась способность выделять из этой объектной среды субъектов - существ, способных к порождению собственной активности. Такое выделение изначально должно было быть связано с возникновением нового типа отношений в природе: хищник – жертва. Поведение хищника и жертвы относительно друг друга стало принципиально более компетентным и эффективным при формировании в их психике когнитивных единиц нового типа, а именно, единиц, способных учитывать субъектность контрагента, то есть самостоятельный характер построения и неполную предопределенность его активности. У высокоразвитых животных отношения хищника и жертвы, конкуренции между хищниками по поводу жертвы, да и многие другие между принадлежащими разным видам и сообществам особями, например, млекопитающих или птиц,
несомненно, носит субъект-субъектный характер. Каждый понимает, что другой выбирает поведение, то есть действует как субъект, что его можно попытаться, например, обмануть, перехитрить и т. п.
|
|
|
Позже к чисто когнитивному выделению субъектов из объектного мира добавляется другой аспект субъект-субъектных отношений, базирующийся на эмпатии. Применительно к людям о ней упоминалось выше, но возникает эмпатия на гораздо более ранних ступенях эволюции и присуща, как минимум, всем теплокровным. Однако признание другого как юридического субъекта (контрагента) кардинально отличается и от когнитивной фиксации его субъектности, и от эмпатических субъект-субъектных отношений (включающих в себя в качестве предпосылки и когнитивную составляющую).
Сама по себе когнитивная фиксация одним субъектом кого-либо другого в качестве субъекта не меняет того отношения к внешней реальности, которое не содержит никаких ограничений поведения первого помимо пределов его естественных возможностей в объективных обстоятельствах. Другой субъект здесь – такая же, хотя и особого рода, объективная реальность, как не являющиеся субъектами элементы среды – горы, водоемы, деревья и т. п. Если другой субъект мешает первому получить что-либо им желаемое, и первый физически превосходит второго, он его устранит (прогонит или убьет), как устранил бы, например, мешающий камень.
Атомарная человеческая группа с точки зрения своего отношения к окружающему миру ничем принципиально не отличается от какого-либо живого существа, растения или, например, высокоразвитого животного, для которого среда – во-первых, источник ресурсов жизнеобеспечения, добываемых всеми имеющимися у этого организма в силу его природы способами, во-вторых, источник угроз, которых он пытается избежать, также используя весь предоставленный ему природой арсенал средств.
Добавление к когнитивному признанию субъектности некоторого другого эмпатии по отношению к нему кардинально меняет дело. Субъект не может причинить смерть и даже боль тому, кому он сопереживает[20], поскольку сопереживание как раз и означает, что, причиняя боль другому, он причиняет боль самому себе. Эмпатия означает своего рода со-субъектность. Связанные эмпатией субъекты не противостоят друг другу, эмоциональное взаимопроникновение превращает их в некотором смысле в единый субъект. Эмпатия – своего рода естественное, физическое препятствие нанесению какого-либо вреда другому существу. Однако стороны первичных межгрупповых союзов, в отличие от индивидов внутри каждой из них, в общем случае, не связаны эмпатией, они друг другу чужие.
|
|
|
Кардинально новым моментом, конституирующим качественно иной в сравнении с ранее существовавшими тип межсубъектных отношений, является рациональное признание притязаний другого субъекта, согласие с этими притязаниями, означающее тем самым отказ от прежних собственных притязания на все. Неограниченные притязания каждой группы, притязания на всё, неизбежно порождают межгрупповую войну всех против всех. Согласование притязаний вместо притязаний каждого на все означает возникновение принципиально другого способа существования, новую онтологию! Обнаружение столкновения притязаний и воль теперь порождает не физическое столкновение сторон, то есть войну, а диалог, результатом которого становится согласованное само- и взаимоограничение воль, то есть договор, создающий прав ило. Война, насилие заменяется рациональной интеракцией. Онтология войны сменяется онтологией диалога.
Признание группы-контрагента субъектом притязаний означает отказ от войны, от обращения к силе. Право есть альтернатива насилию, альтернатива войне. Широко известна некогда сформулированная Цицероном фундаментальная истина: Inter arma leges silent (когда говорит оружие, законы молчат). Если обернуть это высказывание, новое окажется столь же верно: когда говорят законы, оружие молчит. Право и насилие – антонимы. Отказ от насилия в отношении контрагента входит в конституирующее основание права[21], обращение к насилию означает отказ от права.
Конструкция правового дискурса чрезвычайно сложна, настолько, что на сегодняшний день трудно представить процесс его становления, этапы, логику и механизмы перехода от одних к другим. По-видимому, сейчас можно лишь попытаться выделить его инвариантные конституирующие характеристики, без полного комплекса которых устойчивое замещение логики силы силой логики было бы невозможно.
|
|
|
Прежде всего, следует зафиксировать, что межгрупповое соединение, в рамках которого формируется правовой дискурс, возникает не посредством завоевания или какого-либо иного принуждения, а как свободный союз, и, соответственно, признание притязаний контрагента и тем самым отказ от части своих притязаний осуществляется свободными субъектами. Взаимное признание контрагентами свободы друг друга, отказ от попыток повлиять на волю контрагента
как-либо иначе, чем через представление аргументов, в отношении которых контрагент принимает решение самостоятельно, то есть свободно – исходный пункт правового дискурса. Право и правовой дискурс есть только там, где действуют свободные субъекты.
Поскольку образующие дуальную структуру стороны свободны, то вполне понятно, что ни одна из сторон не примет своего худшего в сравнении с контрагентом положения в чем бы то ни было. Это значит, что все возникающие при образовании этой структуры ограничения и самоограничения могут носить только симметричный, зеркальный характер: мы признаем ваши притязания ровно в такой же мере, в какой вы признаете наши, мы ограничиваем свои притязания ровно в такой же мере, в какой вы, и т. д. Важнейшим следствием из этого является равенство сторон как контрагентов рационального дискурса. Рассмотрим, в чем заключаются наиболее существенные моменты этого равенства.
Начнем с того, что касается аргументации. Равенство сторон как субъектов аргументации означает, во-первых, что каждая сторона имеет возможность в полной мере аргументировать свою позицию в случае конфликта. При всей значимости других моментов, этот следует выделить особо. Только равная для контрагентов возможность представления полной аргументации способна обеспечить мир: поскольку устремленность на отстаивание себя, своих интересов имманентна каждой стороне, то ограничение любой из них в возможности аргументации означает, что она может отстаивать себя только силой. Обеспечение процедурного равенства в аргументации, собственно говоря, составляет базовый принцип, саму сущность процессуального права, будь то уголовный, гражданский, арбитражный или любой другой процесс. Конкретные нормы процессуального права могут быть различны, но они должны быть нацелены именно на обеспечение реализации этого принципа, в противном случае право не сможет выполнять свою миссию замены логики силы на силу логики, провоцируя насилие. Процесс лишь в той мере является правовым, в которой он реализует этот принцип, отступление от которого превращает процесс в политический или иной не относящийся к праву. Во-вторых, это равенство означает, что сила аргумента не зависит от того, какая из сторон его высказала, она обусловлена только его внутренним содержанием. Здесь трудно не увидеть сходство с хорошо известным принципом универсализма, сформулированным Р. Мертоном в рамках описания этоса науки, предполагающего как равенство прав людей на занятие наукой вне зависимости от их социальных, культурных или антропологических характеристик, так и независимость истинности каких-либо утверждений от того, кем они высказаны.
|
|
|
Следующий аспект равенства контрагентов – равенство в конституирующих дискурс обязанностях. Прежде всего, это означает, что для каждой стороны восприятие аргументов контрагента является обязанностью, она не имеет права от этого отказаться. На обязательности восприятия базируется обязанность логического реагирования на аргументы контрагента, полюсами которого выступают согласие и опровержение.
Равенство сторон включает в себя также оценочный момент, а именно, оценку сторонами друг друга, в которой важны когнитивная и поведенческая составляющие. Когнитивная предполагает, что каждая сторона исходит из способности другой воспринять, понять ее логику. Аргументация – это не просто процесс саморазвертывания некоей логической цепочки. Я аргументирую не только что-то и не только чем-то. Принципиально важно, что я аргументирую кому-то. Моей задачей является убедить контрагента, сделать так, чтобы он со мной согласился. При этом передо мной не просто другой, а противостоящий, противобрствующий субъект, с противоположной моей установкой и позицией. Надежда достичь успеха в убеждении возможна лишь при наличии интеллектуального взаимоуважения сторон. Рациональный дискурс возможен лишь с тем, кому логика аргументов доступна. Апелляция к контрагенту как к логическому субъекту означает признание его в данном качестве. Что касается поведенческой оценки, то стороны должны «по умолчанию» исходить из готовности друг друга к тому, что воспринятая контрагентом аргументация превратится в детерминанту его поведения. Напомню, что в дуальных обществах не было никаких специальных силовых принуждающих структур, сами стороны в силовом отношении были равны и, следовательно, должны были обладать развитым механизмом самопринуждения и исходить из наличия такого механизма у контрагента.
|
|
|
Помимо свободы и равенства субъектов правового дискурса его основополагающим условием является признание сторонами в качестве аксиомы существования принуждающей логики, существованиятаких логических конструкций, с которыми не может быть несогласия, которые обладают абсолютной принуждающей силой. Каждая сторона исходит из существования такой логики, составляющей предпосылку, незримое, но непоколебимое основание дискурса, поскольку без такого основания отсутствует возможность заставить контрагента согласиться с той позицией, которая противоречит его экзистенциальным установкам. Уже у древнейших контрагентов на кону в судебном рассмотрении конфликтов могла стоять человеческая жизнь, жизнь кого-то из сородичей, и для того, чтобы одна из половин согласилась на смертную казнь кого-то из своих, она должна исходить из несомненного принятия идеи некоей абсолютной логики. Эта логика, таким образом, приобретала статус не просто когнитивной, но бытийной, онтологической, оказываясь сильнее той системообразующей эмоциональной связи, которая конституирует целостность каждой из половин. Наличие этой превышающей эмпатию логической мощи и есть свидетельство формирования качественно нового уровня бытия, законы которого, в случае столкновения с законами предыдущего уровня, побеждают. Правовая онто-логика оказывается основой социальной онтологии.
Механизм становления логического принуждения еще предстоит исследовать. Однако мне представляется, что можно не просто предполагать, а уверенно заявлять, что формирование логики должного предшествовало
формированию логики сущего[22]. Правовой дискурс включает в качестве основных составляющих дискурс о фактическом поведении с точки зрения его соответствия правилам и дискурс о самих правилах, то есть о невидимых законах. Предметом коллективной рефлексии становится невидимое, что является, в том числе, предпосылкой научного дискурса. Отношение правил и поведения очень напоминает отношение теоретического и эмпирического в науке: законы природы, получающие вербальное выражение в законах науки, суть система диспозиций, предписанных (по мнению некоторых - Богом) природе; иначе говоря, научная картина природы строится по аналогии с законодательством.
Дальнейшая эволюция правового дискурса сопряжена с его модификациями, в том числе существенными. Наиболее важными из них и отчасти взаимосвязанными (хотя характер этой взаимосвязи сложен и не может здесь разбираться) являются возникновение наряду с надындивидуальными индивидуальных субъектов дискурса, в определенных обстоятельствах неограниченное и очень большое число его участников, а также выделения из системы правовых взаимодействий специализированных обособленных органов обеспечения правосудия, нормотворчества и исполнения судебных решений, причем дополнительным важным моментом стало частичное или полное сопряжение этих институций с государством. Эти модификации означали, что совокупность характеристик, ранее присущих каждому субъекту правового дискурса, может теперь частично распределяться между ними. Например, наличие специализированных институтов социального принуждения снимает и требование развитой способности самопринуждения у каждой из сторон, и внутреннего согласия с принятым решением, а наличие судьи означает необязательность понимания одной из сторон той аргументации, которую представляет другая. Развернутое описание этих трансформаций требует отдельного рассмотрения.
|
|
|
