 |
Заявление с требованием привлечения его в качестве обвиняемого по делу 1 марта (2 марта 1881 г.)
|
|
|
|
Заявление с требованием привлечения его в качестве обвиняемого по делу 1 марта (2 марта 1881 г. )
Если новый государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы; если Рысакова намерены – казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1‑ го марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению.
Андрей Желябов.
2. Аркадий Тырков*
Из воспоминаний
После 1‑ го марта я виделся часто с Перовской. 27 февраля был арестован Желябов, лично близкий ей человек. Сама она, как говорили, была больна все эти дни и с трудом ходила. Она переживала целый ряд крупных потрясений и личных и общественных, но оставалась все такой же тихой, сдержанной и спокойной на вид, глубоко хороня в себе свои чувства. Кажется, 3 марта мы шли с ней по Невскому. Мальчишки‑ газетчики шныряли и выкрикивали какое‑ то новое правительственное сообщение о событиях дня: «новая телеграмма о злодейском покушении…» и т. д. Около них собралась толпа и раскупала длинные листки. Мы тоже купили себе телеграмму. В ней сообщалось, что недавно арестованный Андрей Желябов заявил, что он организатор дела 1 марта. До сих пор можно еще было надеяться, что Желябов не будет привлечен к суду по этому делу. Хотя правительство и знало, что он играет крупную роль в делах партии, но для обвинения по делу 1‑ го марта у него не могло еще быть улик против Желябова. Из телеграммы было ясно, что участь Желябова решена. Даже в этот момент, полный страшной для нее неожиданности, Перовская не изменила себе. Она только задумчиво опустила голову, замедлила шаг и замолчала. Она шла, не выпуская из нерешительно опущенной руки телеграммы, с которой она как будто не хотела расстаться. Я тоже молчал, боялся заговорить, зная, что она любит Желябова. Она первая нарушила молчание. На мое замечание: «Зачем он это сделал? » – она ответила: «Верно, так нужно было».
|
|
|
3. Захват квартиры Г. Гельфман* и Н. Саблина* 2 марта 1881 г
Из показаний полицейского офицера Рейнгольда
[…] В доме № 5 по Тележной улице я был два раза – в первый раз в половине первого часа ночи, по приглашению товарища прокурора судебной палаты Добржинского. Как только мы пришли к дому, сейчас же взошли на лестницу. При нас был старший дворник. Я приказал ему позвонить. Он позвонил. Долго не было ответа. Наконец, вторично позвонил. Тоже нет ответа, так что звонили несколько раз, но ответа все не было. Наконец, внутри квартиры послышались шаги какого‑ то человека, который приблизился к двери и спросил: «Кто там? » Я ответил: полиция и прокурор. «Что же вам нужно? » – был вопрос. Я ответил: отворите, иначе я прикажу дверь сломать, и сию же минуту дворнику было приказано рубить дверь. Как только раздался первый стук топора, послышался внутри квартиры выстрел, за ним другой, с некоторыми промежутками всего было сделано шесть выстрелов. После шестого выстрела все утихло. В это время из боковой двери показалась женщина, которая довольно громко сказала: «Сдаемся, подайте помощь». […] Тогда я приказал взять эту женщину. Двое городовых взяли ее за руки и держали. В это время я вошел в квартиру. Как только я начал входить, она закричала: «Не входите в комнату направо, там взрывчатые вещества». […]
4. Геся Гельфман*
Из показаний на процессе (заседание 27 марта 1881 г. )
|
|
|
Я желаю объяснить обстоятельства убийства. Когда мы переехали на квартиру, мы условились, что в случае обыска должно дать несколько выстрелов с целью, чтобы произвести шум, т. е. чтобы об этом знало побольше людей […] и чтобы те лица, которые ходили к нам на квартиру, могли узнать об этом. Я действительно признаю, что Саблин сделал несколько выстрелов с той целью, чтобы произвести шум. Что касается до того, как он застрелился, то в это время я была в своей комнате, а также и тогда, когда услышала звонок, и слышала, как Саблин спросил: «Кто там? » Потом Саблин подошел к моей комнате и сказал, что пришла полиция. Пока я одевалась, я услышала выстрелы. Когда я вышла из комнаты и услышала на лестнице голоса: «стреляйте», то я, зная, что банки стояли не в средней комнате, а в той, где лежал окровавленный Саблин, опасаясь, чтобы пули не попали в банки, ибо тогда мог бы взорваться целый дом и, конечно, было бы очень много жертв, – поэтому я взяла банки из первой комнаты и перенесла их в среднюю. Затем, увидя, что Саблин лежит окровавленный, я открыла дверь и сказала: «прошу позвать доктора», но больше ничего не произнесла. Я объясняю, что ни я, ни Саблин не желали друг друга убить. Я объясняю это для того, чтобы не дать пищи людям без всякого основания клеветать на человека, бросать на него тень, что для него ничего не значит лишить жизни человека, тем более своего товарища. […]
5. Вера Фигнер*
Из воспоминаний о событиях первых дней марта 1881 г.
3 марта Кибальчич принес на нашу квартиру весть, что открыта квартира Гельфман (на Тележной улице); что Гельфман арестована, а Саблин, с виду всегда беззаботный весельчак, вечно игравший в остроумие, застрелился. Он рассказал также о вооруженном сопротивлении человека, явившегося в дом после ареста Гельфман и оказавшегося рабочим Т. Михайловым*. […] Это событие ставило на очередь судьбу магазина сыров на М. Садовой. Он еще не был ликвидирован нами, и его хозяева, Богданович[395] и Якимова, оставались на своих местах в нем. Каждую минуту он мог быть открыт полицией. Часа в два, когда на квартире, кроме меня и Исаева, присутствовали Тихомиров, Перовская, Ланганс, Якимова и еще человек шесть из Комитета, вопрос о ликвидации магазина был поставлен на обсуждение и было постановлено, что это должно быть сделано немедленно, причем хозяева покинут Петербург в тот же вечер. Одна я была другого мнения: я предлагала сохранить магазин еще на 2–3 дня на случай, не поедет ли новый император, живший с императрицей в Аничковом дворце, в Михайловский манеж по той же Малой Садовой, по которой ездил его отец, и если это произойдет – взорвать мину, предназначавшуюся для Александра II. Я указывала, что рисковать в этом случае лицами, которые останутся в магазине, стоит, и Исполнительный Комитет имеет право на такой риск… Однако присутствовавшие все были против. У меня вырвался возглас: «Это трусость! » Тогда Тихомиров и Ланганс, стоявшие рядом со мной, с гневным жестом подняли крик: «Вы не имеете права говорить так!.. » Остальные молчали, и дело было снято с очереди.
|
|
|
6. Анна Прибылева‑ Корба*
|
|
|
