 |
Толкач. Глава 1. Горькое лекарство
|
|
|
|
ТОЛКАЧ
Глава 1. ГОРЬКОЕ ЛЕКАРСТВО
Когда стрелок вошел в сознание Эдди, тому на мгновение стало дурно, а потом у него вдруг возникло такое чувство, как будто за ним наблюдают ( сам Роланд этого не почувствовал, и только потом Эдди ему рассказал о своих ощущениях). Иными словами, Эдди смутно почувствовал чье‑ то присутствие. Что касается Детты, то Роланд был вынужден тут же вырваться вперед, хотел он того или нет. Она не просто его почувствовала; странно, но Роланду показалось, что она даже ждала его – его или другого какого‑ то «визитера», который являлся чаще. В любом случае, с первого же мгновения она полностью осознавала его присутствие.
Джек Морт не почувствовал ничего.
Он был слишком занят парнишкой.
Он наблюдал за мальчуганом уже две недели.
А сегодня он собирается его толкнуть.
Хотя мальчик стоял спиною к тому человеку, через глаза которого смотрел Роланд, он узнал парня сразу. Этого самого мальчика встретил он на дорожной станции в пустыне, спас его от Оракула в горах, а потом пожертвовал им, когда пришлось выбирать: спасти парнишку или добраться все‑ таки до человека в черном. Этот мальчик сказал еще: Ну иди, есть и другие миры, кроме этого, – прежде чем рухнуть в бездну. И, как оказалось, мальчик был прав.
Мальчик – Джейк.
В одной руке у него был пакет из плотной коричневатой бумаги, в другой – набитая полотняная синяя сумка. Вероятно, с книгами, судя по уголкам, выпиравшим сквозь ткань.
По улице ехал поток машин, мальчик ждал, когда можно будет перейти на ту сторону. Стрелок узнал этот город, откуда он забрал Узника и Госпожу, но сейчас это уже не имело значения. Имело значение только одно: что сейчас, через пару секунд, произойдет или не произойдет.
|
|
|
Джейка перенесли в мир стрелка не через волшебную дверь; он прошел туда через врата, которые были гораздо понятнее, но и гораздо безжалостней. Умерев в своем мире, он родился в мире стрелка.
Его убили.
Точнее – толкнули.
Толкнули на проезжую часть, и его задавила машина, когда он мирно шел в школу, неся в одной руке сумку с книгами, в другой – пакет с завтраком.
Толкнул его человек в черном.
Он сейчас это сделает! Прямо сейчас! Таково будет мое наказание за то, что я убил его в моем мире: я буду смотреть, как его убивают здесь, и ничего не успею сделать!
Но Роланд всю жизнь только и делал, что спорил с тупой и жестокой судьбой – если угодно, такова его ка, – и он вышел вперед, не задумываясь об этом, на чистом рефлексе, который давно уже превратился в инстинкт.
И когда он шагнул вперед, в его сознании вспыхнула одна мысль, одновременно ужасная и ироническая: А что если он вошел сейчас в самого человека в черном? А что если, кинувшись спасать мальчика, он увидит, как его же руки тянутся к нему и толкают? Что если это ощущение контроля над ситуацией – всего лишь иллюзия, и последняя шуточка Уолтера заключается в том, что Роланду придется убить мальчика самому?
На одно только мгновение Джек Морт утратил свою устремленную сосредоточенность. Он уже собирался рвануться вперед и столкнуть мальчика под колеса машин, как вдруг его отвлекло одно ощущение, которое его мозг воспринял неверно, как иной раз боль в теле отдается в другое место и уже не понятно, что у тебя болит.
Когда Роланд вышел вперед, Джек показалось, что ему на затылок село какое‑ то насекомое. Не оса или пчела, которые жалят, а что‑ то другое: укусило его, и укус зачесался. Быть может, комар. И из‑ за этого несчастного комара ему не удалось сосредоточиться в самый ответственный момент. Он шлепнул ладонью по шее и опять сконцентрировал все внимание на мальчишке.
|
|
|
Ему показалось, что он и глазом моргнуть не успел; на самом же деле прошло семь секунд. Он не почувствовал ни быстрого выхода стрелка, ни столь же быстрого его отступления, и никто из прохожих (людей, спешивших на работу, в большинстве своем вышедших из подземки в соседнем квартале, с еще опухшими от сна лицами и полусонными глазами, обращенными куда‑ то внутрь) не заметил, что глаза Джека Морта изменили цвет под строгими очками в золотой оправе. Его темно‑ синие глаза на мгновение стали светло‑ голубыми, а потом опять потемнели до своего нормального цвета кобальта, но когда он потом опять сосредоточился на парнишке, он в бешенстве и раздражении, что кольнуло его как шип, увидел, что шанс упущен.
Увидев, что мальчик уже переходит улицу в толпе прохожих, Джек Морт развернулся и пошел обратно, протискиваясь сквозь людской поток, устремленный ему навстречу.
– Эй, мистер! Смотрите, куда…
Какая‑ то малокровная бледненькая девочка‑ подросток, которую он не увидел. Джек оттолкнул ее плечом, даже не оглянувшись на ее возмущенный крик, когда она уронила сумку и все книги выпали на тротуар. Он шел вдоль по Пятой‑ Авеню, удаляясь от Сорок‑ Третьей, где, как он решил для себя, сегодня должен был умереть мальчик. Шел, склонив голову, сжав губы так плотно, что его рот превратился в почти невидимый шрам от давно затянувшейся раны над подбородком. Пробившись сквозь толчею на углу, он не замедлил шага, а пошел еще быстрее, пересекая Сорок‑ Вторую, Сорок‑ Пятую, Сороковую. Где‑ то на середине следующего квартала он прошел мимо дома, где живет мальчик, даже не взглянув на него, хотя последние три недели каждое утро, когда мальчик шел в школу, Джек следил за парнишкой от самого его дома до угла в трех с половиной кварталах по Пятой и оттуда уже до того угла, который он мысленно называл просто «Толчковое место».
Девочка, которую он отпихнул, кричала ему вслед, но Джек Морт не обращал на нее внимания, как какой‑ нибудь энтомолог‑ любитель, повернутый на чешуйчатокрылых, не обратил бы внимания на обычную бабочку.
Джек тоже был в своем роде энтомологом‑ любителем.
|
|
|
По профессии – дипломированный бухгалтер‑ эксперт.
А толкать – это хобби.
Стрелок отошел в самый дальний закоулок сознания этого человека, и там, кажется, лишился чувств. Если он и испытывал облегчение, то лишь потому, что этот человек оказался не Уолтером, не человеком в черном.
Но все остальное было предельным ужасом… и предельным откровением.
Отделенный от тела, его разум – его ка – оставался таким же здоровым и проницательным, как всегда, но внезапное знание огрело его, как долотом по виску.
Знание это пришло к нему не тогда, когда он шагнул вперед, а тогда, когда он удостоверился, что парнишка уже в безопасности, и опять отошел назад. Была какая‑ то общность между этим человеком и Одеттой, слишком фантастическая, и все‑ таки как‑ то уж слишком уместная, чтобы оказаться простым совпадением. Роланд почувствовал это и понял, чем должно обернуться действительное извлечение троих и кто в эту тройку войдет.
Третьим будет не этот Толкач; Уолтер сказал ему, кто будет третьим – Смерть.
Смерть… но не твоя. Так сказал Уолтер, умный как Дьявол, даже в самом конце. Ответ искушенного законника… слишком близкий к правде, так что правда сокрыта в его тени. Смерть – не его. Он сам станет смертью, а смерть станет им.
Узник, Госпожа.
Третий – смерть.
Он неожиданно преисполнился непоколебимой уверенности, что третий – это он сам.
Роланд рванулся вперед как снаряд, как ракета, лишенная разума, но запрограммированная на то, чтобы поразить самим телом, в котором он тогда находился, человека в черном, едва он увидит его.
Мысли о том, чем могло бы обернуться его вмешательство, помешающее человеку в черном убить Джейка, пришли только потом – возможный парадокс, фистула во времени и пространстве, которая поразит и перечеркнет все, что случилось после того, как он пришел на дорожную станцию… ибо, само собой разумеется, если он спасет Джейка сейчас в этом мире, он просто не сможет – не смог бы – встретиться с ним тогда, в пустыне, и все, что случилось – случится – потом, должно измениться.
|
|
|
Что изменилось бы? И представить себе невозможно. Но стрелку даже и в голову не пришло, что перемены эти могли бы положить конец его поиску. Да и смысл какой рассуждать теперь задним числом? Если бы он увидел сейчас человека в черном, то никакие последствия, парадоксы и предопределения судьбы не помешали б ему просто‑ напросто нагнуть голову того тела, в которое он вошел, и боднуть Уолтера в грудь. Иначе он просто не мог поступить, как револьвер не может сопротивляться пальцу, нажимающему на курок.
И если все из‑ за этого пойдет к чертям, то туда ему и дорога.
Он быстро осмотрел людей, столпившихся на углу, изучил каждое лицо (женщин он рассмотрел так же тщательно, как и мужчин, чтобы убедиться, что там нет никого, кто притворялся бы женщиной).
Уолтера там не было.
Он постепенно расслабился, как палец, легший уже на курок, иногда расслабляется в самый последний момент. Нет. Уолтера нигде поблизости не было, и стрелок почему‑ то уверился, что это – не то время. Не совсем то. То время уже приближалось – две недели, неделя, может, всего один день, – но пока еще не наступило.
Так что он отошел подальше.
А по пути увидел…
… и от потрясения лишился чувств: этот человек, в чей разум открылась третья дверь, однажды сидел в ожидании у окна в одной из квартир старого заброшенного дома под снос – пристанища разве что алкашей и психов, частенько здесь ночевавших. Алкашей распознать легко: от них разит мочою и застарелым потом. Психов тоже легко распознать: зловоние исходит от их спутанных, искаженных мыслей. Из мебели в комнате было только два стула. Джек Морт нашел применение обоим. На один он уселся, вторым подпер закрытую дверь, выходящую в коридор. Вообще‑ то никто не должен был его побеспокоить, но лучше лишний раз не рисковать. Он сидел достаточно близко к окну, чтобы можно было смотреть на улицу, оставаясь в то же время в косой тени, чтобы случайно его не могли увидеть.
В руке он держал красный кирпич.
Он его вытащил из стены за окном, где было много таких же расшатанных. Старый‑ престарый кирпич, обсыпавшийся по углам, но тяжелый. Ошметки древнего цементного раствора лепились к нему как моллюски.
Он собирался скинуть его кому‑ нибудь на голову.
Все равно – кому. Когда речь шла об убийстве, Джек Морт уже не выбирал.
Вскоре внизу на тротуаре показалось семейство: папа, мама и маленькая девчушка. Девочка шла с внутренней стороны тротуара, ближе к домам. Надо думать, из соображений безопасности – подальше от проезжей части. Здесь, неподалеку от вокзала, движение на улицах было довольно‑ таки интенсивное, но Джеку Морту было плевать на уличное движение. Больше всего его волновало то, что напротив этого дома на той стороне улицы не было никаких построек: их уже снесли, и на месте их образовался пустырь, заваленный обломками досок, битым кирпичом и осколками стекла.
|
|
|
Он высунулся из окна буквально на пару секунд, причем на нем были темные очки и вязаная шапочка – не по сезону, – чтобы скрыть его светлые волосы. Больше для того, чтобы перестраховаться на всякий случай. Как стул, подпирающий дверь. Когда ты предусмотрел все возможные проколы, не вредно и подстраховаться на случай каких‑ нибудь непредвиденных обстоятельств.
Оделся он в мешковатый свитер слишком большого для него размера, доходящий почти до середины бедра, чтобы скрыть истинный свой размер и комплекцию (Джек Морт был худым), на тот случай, если кто‑ то его вдруг увидит. У длинного свитера было еще одно предназначение: каждый раз, когда Морт «бросался глубинными бомбами» (а про себя он так это и называл: «бросаться глубинными бомбами»), он кончал себе прямо в трусы. Громадный свитер скрывал мокрое пятно, которое неизменно проступало на джинсах.
Вот они и подходят.
Не торопи, подожди. Подожди…
Он стоял у окна, и его била дрожь. Джек Морт поднял кирпич, снова прижал его к животу, опять поднял, прижал (но теперь уже не так сильно), а потом перегнулся через подоконник, абсолютно спокойный. Он всегда успокаивался в предпоследний момент.
Морт бросил кирпич и смотрел, как он падает.
Кирпич, кувыркаясь, полетел вниз. В ярком утреннем свете отчетливо были видны прилипшие к нему [пятна] цементного раствора. В эти мгновения все становилось отчетливо как никогда, все вырисовывалось в геометрически совершенных пропорциях: он вносил – вталкивал – в картину реальности новую вещь, как скульптор, бьющий своим молотком по грубому камню, чтобы создать из мертвой материи новое бытие. На свете нет ничего совершенней: мгновение, когда логика оборачивается экстазом.
Иногда он промахивался или попадал не точно, как тот же ваятель, случается, ударяет не туда или вообще зря, но на этот раз он попал. Кирпич ударил девочку в ярком льняном платьице прямо по голове. Он увидел, как брызнула кровь – она была ярче, чем сам кирпич, но скоро она засохнет и станет того же цвета. Услышал истошный вопль матери. И тут же сдвинулся с места.
Он бросился через комнату, отбросил стул, подпиравший дверь, в дальний угол (сорвавшись с места, он опрокинул ногой и тот стул, на котором сидел, выжидая), быстро задрал свитер и вытащил платок из заднего кармана джинсов. Он всегда брался за дверные ручки через платок.
Никаких отпечатков пальцев.
Их оставляют только недоумки.
Дверь еще до конца не открылась, а он уже запихал платок обратно в задний карман. Проходя по коридору, он прикинулся чуть подвыпившим. По сторонам он не смотрел.
Только одни недоумки, опять же, шарят глазами по сторонам.
Умные люди знают, что если ты будешь высматривать, не заметил ли кто тебя, тебя, будь уверен, заметят. После несчастного случая среди свидетелей может найтись один умник, который запомнит, что ты как‑ то странно глазел по сторонам. А какой‑ нибудь смекалистый коп может подумать, что это был подозрительный несчастный случай, и начнется расследование. И все потому, что ты один раз оглянулся. Джек был уверен, что его все равно никто не заподозрит, даже если кто‑ то решит, что это был подозрительный «несчастный случай», и действительно начнется расследование, но все же…
Рискуй только в пределах приемлемого. Остальное своди до минимума.
Иными словами, не забывай каждый раз подпирать дверь стулом.
Он прошел по запыленному коридору, на стенах которого сквозь обвалившуюся штукатурку проглядывала дранка. Шел он, склонив голову и бормоча что‑ то себе под нос, как те бродяги, шатающиеся по улицам. Он все еще различал крики женщины – как он понял, матери девочки, – но теперь они доносились со стороны фасада. Слабые крики, не имеющие значения. Все, что было потом: крики, смятение, стоны раненых (если раненый был в состоянии стонать), – не имело вообще никакого значения для Джека. Имело значение только то, что он вносил новый штрих, меняющий привычный ход вещей, и вырисовывал новые линии в повседневном течении человеческих жизней… и, может быть, в судьбах не только тех, кто пострадал от его руки, но и в судьбах его близких. Так от брошенного камня расходятся круги по спокойной воде.
Кто скажет, что он – не вершитель судеб сейчас или в будущем?
Господи, не удивительно, что он кончил себе прямо в джинсы!
Спускаясь по лестнице, он никого не встретил, но все равно продолжал притворяться, изображая пьяного, но ни в коем случае не шатаясь. На тихого выпивоху никто внимания не обратит. А на упившегося в сосиску, так чтоб уже на ногах не стоять, могут и обратить. Он бормотал себе под нос, но так, чтобы никто не сумел разобрать, что он там бормочет. Недоиграть всегда лучше чем переиграть.
Через развороченную заднюю дверь он вышел в проулок, заваленный мусором и битыми бутылками, на осколках которых сверкали звездные галактики.
Как он будет уходить, он продумал заранее. Он всегда все продумывает заранее (рискуй только в пределах приемлемого, остальное своди до минимума, ко всему подходи с умом), именно поэтому коллеги его по работе считали, что он далеко пойдет (и он сам собирался пойти далеко, а вот ни в тюрягу, ни на электрический стул его не тянуло).
По улице, на которую выходил закоулок, бежало несколько человек, но они все спешили выяснить, почему так кричат, и никто даже не посмотрел на Джека Морта, который снял свою шапочку явно не по сезону, но оставил темные очки (вполне уместные в это солнечное утро).
Он повернул во второй закоулок.
Вышел на другую улицу.
Пошел не спеша по проулку, который был не таким уже грязным, как первые два – скорее даже, по узенькой улочке. Она вывела на улицу пошире, где через квартал была автобусная остановка. Через минуту после того, как Джек встал на остановке, подошел и автобус, что тоже входило в план. Двери открылись, Джек вошел и бросил пятнадцать центов в прорезь монетоприемника. Водитель даже не посмотрел на него. Хорошо. Но даже если бы он посмотрел, он бы увидел лишь какого‑ то неприметного мужчинку в джинсах, у которого, возможно, нет работы – свитер, который на нем, похож на те вещи, которые раздают неимущим из запасов Армии Спасения.
Будь готов, всегда будь готов, подходи ко всему с умом.
В этом секрет успеха Джека Морта как на работе, так и в забавах.
В девяти кварталах от остановки располагалась большая стоянка. Джек сошел с автобуса, вошел на стоянку, сел в машину (неприметный «шевроле» выпуска середины пятидесятых, но все еще в неплохой форме) и вернулся в Нью‑ Йорк.
Он был свободен и чист.
Все это пронеслось перед мысленным взором стрелка буквально в одно мгновение. И прежде, чем сознание его справилось с потрясением, просто‑ напросто отключившись, он увидел еще кое‑ что. Не все, но достаточно. Вполне достаточно.
Он увидел, как Морт аккуратно вырезает острым ножом заметку с четвертой страницы «Нью‑ Йорк Дэйли Миррор», стараясь не задеть строчек в колонке. Называлась заметка: ПОСЛЕ ТРАГИЧЕСКОГО НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ ДЕВОЧКА‑ НЕГРИТЯНКА НАХОДИТСЯ В КОМЕ. Увидел, как Морт мажет обратную сторону вырезки кисточкой с клеем, прикрепленной к крышке пузырька. Увидел, как Морт приклеивает ее по центру пустой страницы в альбоме, в котором, судя по тому, как он распух, было немало подобных вырезок. Роланд успел прочесть первые строки заметки: «Пятилетняя Одетта Холмс, которая приехала вместе с родителями в Элизабеттаун, штат Нью‑ Джерси, чтобы отпраздновать радостное событие, оказалась жертвою слепой и жестокой случайности. Через два дня после бракосочетания тети, девочка со своими родителями шла пешком на вокзал, и ей на голову упал кирпич…»
Но это был не единственный случай, когда он имел с нею дело, не правда ли? Да. Господи, да.
За годы, прошедшие между этим утром и тем днем, когда Одетта лишилась ног, Джек Морт сбросил немало еще кирпичей и тяжелых предметов и столкнул немало людей.
А потом снова ему повстречалась Одетта.
Первый раз он столкнул кирпич на нее.
Во второй раз он столкнул ее.
И предполагается, что такой человек мне нужен? Такой человек…
Но тут он подумал о Джейке, о том, как его толкнули, и вследствие этого мальчика перенесло в его мир. Ему почудилось, что он слышит смех человека в черном. Это его и добило.
Роланд лишился чувств.
Когда он пришел в себя, он увидел ровные ряды цифр, выстроенных на зеленой бумаге. Бумага была разлинована вдоль и поперек, так что каждая цифра походила на арестанта в камере.
Он подумал: Там было что‑ то еще.
Не один смех Уолтера, а что‑ то еще. Какой‑ нибудь план?
Нет, боги вышние, нет – ничего столь завершенного и обнадеживающего.
Но хотя бы мысль. Какой‑ то намек.
Сколько я пролежал, интересно, в отключке? – подумал он, вдруг встревожившись. Когда я вошел в эту дверь, было часов девять, может, чуть меньше. Сколько времени…
Он вышел вперед.
Джек Морт – который в это мгновение был просто живою марионеткой, управляемой стрелком – приподнял голову и посмотрел на стрелки дорогих кварцевых часов у себя на письменном столе. Четверть второго.
Боги вышние, уже так поздно? Так поздно?! А как же Эдди… он так измотался, ему никак не продержаться без сна так дол…
Стрелок повернул голову Джека. Дверь осталась на месте, но то, что увидел Роланд по ту сторону, было гораздо хуже, чем он мог бы себе представить.
На той стороне было две тени, одна от коляски, другая от человека… но это человеческое существо было не совсем целым: оно опиралось руками о землю, потому что ниже колен у него не было ног. Ноги отрезало с той же мгновенной жестокостью, с какою ползучие чудище отхватило Роланду пальцы.
Тень двигалась.
Роланд тут же отвернул голову Джека от двери с молниеносной скоростью атакующей змеи.
Она не должна заглянуть сюда. Пока я не буду готов. А до того момента пусть она смотрит лишь на затылок этого человека.
Детта Уокер все равно не увидела бы Джека Морта, потому что всякий, кто посмотрел бы в дверной проем с той стороны, увидел бы только то, что видит Роланд. Она могла бы увидеть лицо Морта лишь в том случае, если бы он посмотрелся в зеркало (хотя это тоже могло бы потом привести к жутким последствиям, парадоксам и повторениям), но даже тогда оно бы не значило ничего для Госпожи, и уж если на то пошло, для Джека Морта лицо Госпожи тоже не значило бы ничего. Хотя они дважды соприкасались смертельно близко, они ни разу не видели друг друга в лицо.
Стрелку нужно было другое: он не хотел, чтобы Госпожа увидела Госпожу.
По крайней мере – пока.
Искра чистой интуиции вылилась в какое‑ то подобие плана.
А там было уже поздновато – судя по освещенности, три часа дня, если не все четыре.
Сколько осталось еще до захода солнца, когда придут эти омары и с ними – Эддин конец.
Три часа?
Два?
Он мог бы вернуться и попытаться спасти Эдди… но именно этого и хотела Детта. Она приготовила западню, как жители деревень, когда хотят поймать страшного волка, выставляют жертвенную овечку, а кто‑ то из них залегает в кустах на расстоянии полета стрелы. Он вернется в свое подточенное болезнью тело… совсем не надолго. Он видел в проеме только ее тень. Объясняется это просто: она лежит рядом с дверью, держа револьвер наготове. В тот момент, когда тело Роланда шевельнется, она выстрелит и все, он покойник.
Его смерть будет хотя бы быстрой и в каком‑ то смысле милосердной, потому что она боится его.
А Эдди будет уготован первоклассный кошмар.
Казалось, он слышит отвратительное хихикание Детты Уокер: Хочешь меня оприходовать, беложопый? Ты этого что ли хочешь? И не боишься старой негритоски‑ калеки?
– Путь только один, – пробормотали губы Морта. – Один.
Дверь кабинета открылась, и внутрь заглянул лысый мужик в очках.
– Как у нас со счетами Дорфмана? – поинтересовался лысый.
– Что‑ то мне нездоровится. Думаю, съел что‑ то не то на обед. Мне, похоже, придется уйти домой.
Лысый встревожился.
– Это, может быть, грипп. Сейчас как раз ходит инфекция, я слыхал.
– Может быть.
– Ладно… но при условии, что вы закончите с этом отчетом для Дорфмана завтра к пяти часам…
– Да.
– Потому что вы сами знаете, какую он подымает иной раз бучу…
– Да.
Лысый кивнул с несколько неловким видом.
– Да, идите домой. А то вы вроде как сам не свой.
– Это точно.
Лысый поспешно скрылся за дверью.
Он почуял меня, подумал стрелок. Но это еще не все. Они все боятся его. Не знают даже, почему, но боятся. И боятся они не зря.
Тело Джека встало из‑ за стола, достало кейс, который был в руках у Морта, когда Роланд вошел в него, и сгребло в него со стола все бумаги.
Роланд едва поборол желание еще раз оглянуться на дверь. Он не станет оглядываться до тех пор, пока он не будет готов рискнуть всем и вернуться.
Между тем, времени оставалось немного, а у него еще были дела.
|
|
|
