Последняя перетасовка
В первый раз за столь долгое время – за тысячу лет, как показалось Роланду – он не думал о Темной Башне. Он думал только об олене, который спустился к озерцу на лесной поляне. Держа револьвер в левой руке, он прицелился из‑ за ствола упавшего дерева. Мясо, – подумал он и, когда рот наполнился теплой слюной, выстрелил. Промазал, – подумал он в следующую долю секунды. – Все пропало… все мое мастерство пропало… Олень упал замертво у самой кромки воды. Скоро он вновь преисполнится устремлением к Башне, но пока что он просто благословлял всех богов за то, что рука у него по‑ прежнему тверда, а глаз верен, и продолжал думать о мясе, о мясе, о мясе. Стрелок убрал револьвер в кобуру – он носил теперь только один револьвер – и перелез через поваленный ствол, за которым он прятался с середины дня и до самых сумерек и терпеливо ждал, когда какое‑ нибудь крупное животное, достаточное крупное, чтобы его можно съесть, подойдет к водопою. Мне, кажется, лучше, подумал он с некоторым изумлением, вынимая нож. Кажется, мне действительно лучше. Он не видел, что за спиной у него стоит черноглазая женщина, и наблюдает за ним, и взгляд у нее оценивающий.
В течение шести дней после последнего столкновения на узеньком клинышке, там, где кончается пляж, ели одно только мясо омаров и пили лишь солоноватую воду из ручейков, стекающих в море. Роланд почти ничего не помнил об этих днях: он непрестанно бредил. Иногда он называл Эдди Аленом, иногда – Катбертом, а женщину он называл только Сьюзан. Но жар у стрелка постепенно спадал, и они потихонечку двинулись в путь по предгориям. Дорога была нелегкой. Иной раз [Эдди] толкал коляску, в которой сидела женщина, а иной раз в коляску садился Роланд и катил ее сам, и тогда Эдди нес женщину на закорках, а она обхватывала его руками за шею. В иных местах было никак не проехать, и это существенно замедляло их переход. Роланд понимал, как измотался Эдди. Понимала это и женщина, но сам Эдди не пожаловался ни разу.
Еды у них было достаточно. В те дни, когда Роланд пребывал между жизнью и смертью, сгорая в мучительной лихорадке, когда у него все кружилось перед глазами, а сам он бредил о временах, что давно миновали, и поносил каких‑ то людей, которых давно уже нет в живых, Эдди и женщина регулярно охотились на омаров. Мало‑ помалу омары сообразили, что надо держаться подальше от этого берега, но к тому времени у них уже был неплохой запас мяса. Когда же они добрались до тех мест, где росла трава, все трое жадно набросились на нее. Они изголодались по свежей зелени, любой зелени. И постепенно язвочки на коже у них затянулись. Одни травы горчили, другие на вкус были сладкими, но они ели все подряд… кроме одной. Однажды стрелок очнулся от тяжелой дремы и увидел, что женщина держит в руках пучок травы, хорошо ему знакомой. – Нет! Только не эту! – прохрипел он. – Эту нельзя! Никогда ее не срывай. Запомни ее хорошенько и никогда больше не рви! Она пристально на него посмотрела и выбросила траву, не попросив никаких объяснений. Стрелок немного расслабился, но противный холодок при мысли о том, как близко была опасность, не прошел так скоро. Есть травы, которые могут убить, но трава, которую сорвала эта женщина, обрекла бы ее проклятию. Бес‑ трава. Из‑ за «Кефлекса» у Роланда начались проблемы с кишечником, и он знал, что Эдди это тревожит, но все наладилось, когда они стали есть травы. Наконец они добрались до настоящих лесов, и грохот морского прибоя превратился уже в глухой гул и доносился до них теперь только тогда, когда ветер дул с той стороны.
И теперь еще… мясо.
Стрелок подошел к оленю и попробовал выпотрошить его, зажав нож между мизинцем и безымянным пальцем правой руки. Ничего у него не вышло. Пальцы еще не набрали силу. Переложив нож в левую – не такую ловкую – руку, он кое‑ как исхитрился вспороть оленю брюхо. Из‑ под ножа брызнула горячая кровь. Так и надо: если ее не выпустить сразу, то она свернется и мясо испортится… но разрез все равно получился не самым удачным. Какой‑ нибудь юнец, еле справляющийся с тошнотой, и то сделал бы лучше. Тебе надо учиться, теперь тебе многому надо будет учиться, – мысленно обратился он к своей левой руке и приготовился сделать второй разрез, глубже. Две коричневые руки взялись за его руку и мягко отобрали нож. Роланд оглянулся. – Давай я, – сказал Сюзанна. – А прежде тебе приходилось? – Нет, но ты мне подскажешь, как. – Хорошо. – Мясо, – сказала она и улыбнулась ему. – Да, – он улыбнулся в ответ. – Мясо. – Что случилось? – окликнул их Эдди. – Я слышал выстрел. – Идет подготовка к Дню Благодарения! – выкрикнула она в ответ. – Иди помогай! В тот день они отужинали прямо по‑ королевски, а потом стрелок уснул и, засыпая, глядел на звезды, ощущая свежую прохладу горного воздуха, и думал о том, что за все эти годы, которым нет счета, он впервые так близок к удовлетворению и покою. Он заснул. И был ему сон.
Башня. Темная Башня. Она стояла у самого горизонта посреди безбрежной равнины, открашенной в цвет крови неистовыми лучами заходящего солнца, которое умирало. Он, конечно, не мог разглядеть лестницы, что поднималась спиралью к самому шпилю внутри ее кирпичной громады, но зато различал ряд окон, идущих вдоль лестницы, а в окнах ему виделись призраки тех людей, которых он знал когда‑ то. Они поднимались по лестнице вверх, все выше и выше, а сухой мертвый ветер доносил до него голоса. Они звали его. Роланд… иди к нам… Роланд… иди к нам… иди к нам…иди к нам… – Я иду, – прошептал он и проснулся, поднявшись рывком, обливаясь потом и весь сотрясаясь дрожью, как будто его лихорадка вернулась опять. – Роланд? Эдди. – Да. – Плохой сон? – Плохой. Или, может, хороший. Непонятный. Темный.
– Башня? – Да. Они оба покосились на Сюзанну, но она безмятежно спала. Когда‑ то жила одна женщина, ее звали Одетта Сюзанна Холмс, потом появилась другая – Детта Сюзанна Уокер. Теперь стала третья: Сюзанна Дин. Роланд любил ее. За то, что она всегда будет сражаться и никогда не отступится, не подведет. Но он боялся за нее, потому что знал: если так будет нужно, он пожертвует ею – и Эдди тоже, – без долгих раздумий и без оглядки. Ради Башни. Этой Богом проклятой Башни. – Пора выпить таблетку, – прервал его мрачные размышления Эдди. – Они мне уже надоели. – Заткнись и глотай. Роланд проглотил таблетку, запив ее холодной водой, а потом вдруг рыгнул. Но это нормальное. Это от мяса. – Ты, вообще, знаешь, куда мы идем? – спросил Эдди. – К Башне. – А, ну да, – сказал Эдди. – Это знаешь, чего мне напоминает? Как какой‑ нибудь дурень из Техаса надумал съездить в городок «Задницу Засвербило», что в штате Аляска, только карты дорог у него нет, и что туда ходит, он тоже не знает. Где она, твоя Башня? В каком направлении? – Подай мне мой кошель. Эдди пошел за сумкой. Сюзанна зашевелилась, и Эдди замер на месте, в отблесках догорающих угольков от костра алые пятна и темные тени легли на его лицо. Как только Сюзанна затихла, он снова подсел к Роланду. Роланд порылся в сумке, которая заметно потяжелела от патронов, добытых в том, другом мире. Долго искать не пришлось: немного у него осталось от прежней жизни. Челюстная кость. Челюсть человека в черном. – Мы задержимся здесь ненадолго, – сказал он Эдди, – и я скоро поправлюсь. – А ты узнаешь, когда поправишься? Роланд чуть улыбнулся. Его уже не трясло, прохладный ночной ветерок высушил пот. Но перед мысленным взором его по‑ прежнему проплывали туманные образы: рыцари и друзья, прежние возлюбленные и враги, идущие вверх по спиральной лестнице, – промелькнут на миг в окнах и вдруг исчезнут. И еще Роланд по‑ прежнему видел тень Башни, в которой они были заключены: долгая черная тень, протянувшаяся по кровавой равнине смерти и безжалостного суда.
– Я – нет, – сказал он и кивнул на Сюзанну. – Но она узнает. – А потом? Роланд держал на ладони челюсть Уолтера. – Когда‑ то она говорила. Он поглядел на Эдди. – Она снова заговорит. – Это опасно, – вымолвил Эдди тихим и ровным голосом. – Да. – И не для тебя одного. – Да. – Я люблю ее, старина. – Да. – Если с ней что‑ то из‑ за тебя случится… – Я сделаю то, что должен, – сказал стрелок. – А нас ты в расчет не берешь? Я правильно понимаю? – Я люблю вас обоих, – он поднял глаза на Эдди, и в последних отблесках догорающего костра тот заметил, что щеки Роланда блестят. Стрелок плакал. – Ты не ответил на мой вопрос. Ты ничем не поступишься, да? – Да. – И пойдешь до конца? – Да. До самого конца. – И не важно, каким он будет, конец. – Эдди взглянул на стрелка, и во взгляде его смешались любовь, и ненависть, и вся мучительная нежность с болью пополам. Так один человек – безнадежно, беспомощно – тянется всем своим существом к другому, чтобы постичь его мысли, волю и устремления. Но тщетно. Деревья застонали под ветром. – Ты, друг, говоришь сейчас точно как Генри. – Эдди расплакался сам. Ему не хотелось плакать. Он не любил реветь. – У него тоже была своя башня, только не темная. Помнишь, я тебе про нее рассказывал, про башню Генри? Мы с ним были два брата, и как я теперь понимаю, мы тоже были стрелками. У нас была эта Белая Башня, и он попросил, чтобы я пошел туда вместе с ним, только он так умел просить, что ему нельзя было отказать, вот я и вскочил в седло, потому что он был мой брат, понимаешь? И мы добрались до нее. Нашли свою Белую Башню. Но она оказалась ядом. Она убила его, и уже убивала меня. Ты меня видел, в каком я был состоянии. Ты спас мне больше, чем жизнь. Ты спас мою раздолбайскую душу. Эдди обнял Роланда и поцеловал его в щеку. Почувствовал вкус его слез. – Ну так что? Снова – в седло? Поскачем искать этого человека? Стрелок не произнес ни слова. – Я имею в виду, мы пока что не видели здесь людей, но я знаю, они тут есть. Должны быть. И когда бы речь ни заходила о Башне, всегда там незримо присутствует человек. Ты ждешь встречи с ним, потому что тебе это зачем‑ то нужно, и, как говорится, кто платит, тот барин, хотя здесь, может быть, платят пулями, а не баксами. И что теперь? Снова – по коням? В погоню за этим твоим человеком? Потому что, если все это – та же отрава, тогда лучше бы вам с нею было оставить меня на съедение омарам. – Эдди поднял глаза на стрелка. Под глазами чернели круги. – Да, я жил в дерьме. Но кое‑ что я усвоил: умирать в дерьме я не хочу.
– Это разные вещи. – Да? Ты хочешь сказать, что тебя не зацепило? Роланд молчал. – Есть ли такая волшебная дверь, чтобы кто‑ то прошел сквозь нее и спас тебя? И кто это будет, не знаешь? Я знаю. Никто. Никто тебя не спасет. Ты собрал все, что только мог. Теперь тебе только одно остается: достать свой гребаный револьвер, потому что больше у тебя ничего не осталось. Как у Балазара. Роланд молчал. – Меня брат научил одной вещи, хочешь скажу, какой? – голос у Эдди срывался от плача. – Да. – Стрелок весь подался вперед, впившись взглядом Эдди в глаза. – Если ты убиваешь того, кого любишь, значит, ты проклят. – Я уже проклят, – спокойно проговорил Роланд. – Но, может быть, даже проклятые спасутся. – Скажи мне только одно: ты допустишь, чтобы мы погибли? Роланд молчал. Эдди схватил его за лохмотья рубахи. – Ты допустишь, чтобы она погибла? – Все мы умрем в свое время, – сказал стрелок. – Да, мир сдвинулся с места, но меняется не только он, с ним меняемся мы. – Он прямо взглянул на Эдди, в отблесках тлеющих угольков его поблекшие голубые глаза стали цвета сланца. – Но мы обретем величие. – Он умолк на мгновение. – И дело не в том, чтобы завоевать мир, Эдди. Ради этого я бы не стал рисковать ни тобой, ни ею… я не позволил бы мальчику умереть… – Ты о чем? – Обо всем, что есть и что будет, – так же спокойно отозвался стрелок. – Нам надо идти, Эдди. Мы будем сражаться. Будем страдать. Но мы выстоим и в конце концов победим. Теперь уже молчал Эдди. Он просто не знал, что сказать. Роланд сжал его руку. – Даже проклятые умеют любить, – сказал он.
Вскоре Эдди заснул рядом с Сюзанной – третьей, кого извлек Роланд, чтобы собрать новую тройку, – но сам Роланд еще долго сидел без сна, прислушиваясь к голосам ночи, пока ветер не высушил слезы у него на щеках. Проклятие? Спасение? Башня. Когда он придет к Темной Башне, там, у подножия ее, он прославит их имена. Там он прославит их имена. Прославит все их имена. На востоке уже забрезжила пепельно‑ розовая заря, и только тогда Роланд – уже не последний стрелок на свете, а один из последних трех – тоже заснул, и снились ему сны, преисполненные воспаленного гнева, пронизанные лишь одной светлой и утешающей нитью: Там я прославлю все их имена!
Воспользуйтесь поиском по сайту: ![]() ©2015 - 2025 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|