 |
А. Онегов. Хищники
|
|
|
|
А. Онегов
Хищники
Записки натуралиста
Третью весну подряд прихожу на это озеро, прихожу рано, еще по снегу, и с нетерпением жду, когда из‑ подо льда появится первая полоска весенней воды…
С первой полоской вешней воды у берега в тайге начинается настоящая весна. И, внимательно следя за каждым ее шагом, я по‑ прежнему не перестаю удивляться, открывая для себя законы, по которым живут и это озеро, и этот лес, никогда не знавший топора.
С первой полоской вешней воды просыпается озеро – об этом объявляет глубоким ударом хвоста щука‑ икрянка, первая явившаяся из зимних глубин на весеннее разводье, чтобы справить свой весенний праздник – нерест.
Заканчивается нерест щук, а к берегу уже торопятся стаи плотвы. Великий закон ведет красноперых рыб, одетых в серебряные латы, туда, где после нереста из икры очень скоро появятся крошечные мальки‑ ниточки, где эти мальки смогут подрасти, сбиться в свои детские стайки, укрыться от хищников, возмужать и продолжить жизнь родителей. Плотва явилась на нерест. Впереди идут рыбы‑ патриархи. Они идут клином, обходят траву, затонувшие в весенней воде кочки. Сейчас эти рыбы появятся здесь, у стены прошлогоднего тростника… Но здесь, среди затонувших кочек, возле оступившихся в воду кустов черемухи, вижу я длинные темные тела затаившихся щук…
Щуки успели отдохнуть после своего нереста и теперь вышли на охоту – щуки ждут плотву… Кажется, кто‑ то жестокий, злой послал сюда этих рыб‑ хищников, чтобы помешать плотве выполнить предначертанное природой – продолжить свой род… Сейчас плотва подойдет сюда, и голодные щуки разом бросятся на свою жертву…
|
|
|
Но щуки продолжают так же неподвижно стоять‑ таиться среди кочек и затопленных вешней водой кустов, а плотва как ни в чем не бывало вершит свой весенний праздник.
С утра, с первыми лучами солнца, у края травы, только что поднявшейся со дна, загуляли, заиграли красноперки, собравшиеся отметать икру.
Пожалуй, красноперка в этих местах была единственной рыбой, которая с успехом совмещала свои весенние брачные игры с завтраками, обедами и ужинами. Во всяком случае, аппетит у красноперок, в отличие от щук и плотвы, во время нереста не пропадал.
Если щуку, метавшую икру, нельзя было сманить ни блесной, ни живцом – щуки даже после нереста продолжали поститься длительное время, будто готовясь к всеобщей охоте – жору, – то красноперки тут же замечали кусочек червя на крючке и наперегонки неслись к наживке. Мой поплавок тут же скрывался в воде, следовала подсечка, и яркая, золотистая рыбешка перекочевывала из озера ко мне в лодку.
Вот в лодке оказалась вторая красноперка, вот третья точно такая же рыбка принялась топить мой поплавок. Но третью рыбку вытащить в лодку я не успел – из‑ за камня к ней кинулся голодный щуренок. Щуренок был совсем небольшим, добыча для него оказалась великоватой, и он, ухватив красноперку, уже попавшуюся на мой крючок, поперек, заторопился обратно к своему камню. Но вернуться обратно в засаду прожорливому щуренку уже было не суждено.
Из жидких зарослей весенней травы к моей лодке метнулась еще одна зеленая стрела, мелькнула зубастая пасть еще одной щуки, побольше, и эта пасть тут же стиснула бок нерасторопного щуренка.
Щука, собравшаяся проглотить и щуренка и красноперку, все еще продолжала двигаться после броска к добыче, но вот она почувствовала, что моя леска удерживает ее, и тряхнула головой. Потом хлестко ударила хвостом по воде, и два хищника – один жертва, другой охотник – тяжело завертелись около лодки.
|
|
|
Тупые рывки, извивающиеся скользкие тела. И тут к месту схватки из‑ под кормы моей лодки тяжелой торпедой метнулся еще один охотник. Этот третий незаметно появился из глубины, выждал и бросился к добыче: огромная щучья пасть оборвала непривлекательную возню‑ схватку двух первых щук…
Третья, самая большая щука, исчезла в глубине с добычей покрупнее. У меня на крючке осталась измятая, порезанная щучьими зубами красноперка, а у самой поверхности воды конвульсивно подергивался слуга голода, незадачливый щуренок.
Я долго сидел после этого в лодке озадаченный всем увиденным. Щуки накидывались друг на друга. Так почему же с подобной жадностью эти прожорливые твари не могли уничтожить в озере и плотву, и окуней? Может, не место этим неуемным хищникам в любой реке, в любом озере, как не место, скажем, волкам рядом со стадом овец?..
А вы хорошо запомнили детали этого небольшого рассказа, который начинался с описания нереста красноперок?.. Красноперки разгуливали у края травы, поигрывая золотистыми бочками в первых лучах солнца, жадно бросались к червю, а ведь совсем рядом таились щуки, но ни одна из них за все утро не напала на беспечных рыбок. И только тогда, когда небольшая рыбешка попалась на мой крючок и завертелась, забилась у самой поверхности, только тогда из‑ за камня метнулся к ней голодный щуренок.
Тот щуренок действительно был голоден. Я внимательно осмотрел его желудок и убедился, что он совершенно пуст. А ведь совсем рядом крутилась добыча, совсем рядом были игривые, вроде бы неосторожные рыбки. Так почему же щуренка привлекла только та рыбешка, которая попалась мне на крючок?
Если вам когда‑ нибудь удастся посетить озеро, где обитает много щук, не торопитесь наловить полную корзину рыбы. Остановитесь на берегу этого счастливого водоема и приготовьте прочную щучью удочку, толстую леску, большой поплавок и поводок из мягкой проволоки. Только не надо привязывать к поводку крючок. Небольшую рыбешку прикрепите к концу проволочки за губу, отпустите ее неподалеку от поплавка, чтобы вам хорошо было видно, что происходит в воде, осторожно подплывите к зарослям кувшинок, рассмотрите в воде у берега корягу, под которой может быть охотничья засада щуки, и легко опустите в окошечко среди травы свою снасть.
|
|
|
Вы увидите, как совсем рядом с вашим поплавком проносятся стайки плотвичек, как чуть ниже важно шествуют отряды окуньков. Вот к вашему поплавку подошла точно такая же рыбешка, как та, что привязана к поводку. Она постояла, тронула носом пробковый шарик и не спеша поплыла в сторону. Все тихо. Щука пока не обнаружила себя. Но вот следом за уплывающей рыбешкой дернулся ваш живец, дернулся раз‑ другой, завалился на бок, встал кверху хвостиком, снова, коротко подергивая леску, потянул поплавок к зарослям травы, и тут же из травы к живцу метнулась щука.
Щука на мгновение остановилась, не выпуская добычи из пасти, разом повернулась на месте и медленно пошла к своей коряге. Да, эта хищная рыбина была все время там, подводный охотник все время таился, пропуская мимо и плотвичек, и отряды окуней, и почему‑ то соблазнился только вашим живцом.
Хищник сильно и упрямо потянул за собой леску, вы слегка дернули удилищем, мягкая проволочка скользнула с губы живца, снасть вернулась к вам обратно, щука не пострадала, не напугалась и унесла к себе в засаду вашу рыбку.
Подождите еще немного, дайте щуке успокоиться, проглотить добычу, снова поймайте небольшую рыбешку, и снова постарайтесь угостить свою новую знакомую. Если рыбина голодна и живца, только что снятого у вас с проволочки, ей маловато для сытного обеда, вы сможете увидеть ее еще раз, а то и два раза подряд. И все это время рядом с вашим поплавком будут крутиться небольшие рыбешки, точно такие же, как ваш живец, а щука будет бросаться только к вашему живцу…
В чем же дело?.. Побудьте на озере еще два‑ три дня, и очень может быть, вам откроется тайна этого необычного поведения щук.
Не все, что плавает и резвится под носом, может стать добычей. Здоровые, проворные рыбки – труднодоступная добыча. А ведь у любого охотника не хватит сил раз за разом бросаться в атаку, всякий раз промахиваться, возвращаться обратно в засаду, снова совершать молниеносный бросок и снова за это ничего не получать. А не станет ли к тому же засада охотника слишком известной, если пять‑ десять раз подряд щука будет греметь хвостом рядом со своей корягой?.. А может, лучше просто подождать, дождаться, когда мимо проплывет более доступная добыча?
|
|
|
Кто это может быть?.. Уставшая, измученная плотвичка, больная рыбка, неосторожный окунек. Их сразу узнаете и вы по необычному для подводного жителя поведению. Больная рыбешка будет покачиваться с боку на бок, закидывать кверху хвостик, как живец на крючке, а то и показывать вам брюшко. Беспечный окунек, не желающий почему‑ то набираться мудрости, будет слишком долго и беззаботно торчать на открытом месте, он не сразу обратит внимание на стайку родственников, шмыгнувших в траву при первой же опасности, и не поплывет следом за ними. А ведь окуню положено быть расторопной рыбой, иначе никогда не участвовать ему в коллективной охоте собратьев за шустрыми плотвичками… Красноперка заболела, она скоро погибнет и так, а вдруг ее болезнь успеет перейти к другим, здоровым рыбам; окунек вряд ли приобретет достаточный жизненный опыт, когда не желает признавать законы окуневой стаи, – и щука стрелой бросается к доступной добыче. Помните, как эта щука среди всех рыбок выбрала именно вашего живца, очень похожего своим поведением на больную рыбку?..
И снова тишина у коряги, снова беспечно разгуливают здоровые плотвички, шныряют рядом проворные окуньки, и снова щука ждет, ждет и ждет.
Нет, этот терпеливый подводный охотник не похож на жадного хищника‑ убийцу. Да и о какой жадности может идти речь, когда щука помогает озеру избежать болезней и строго наказывает окуней за беспечность и неосмотрительность. Больных рыб не будет в озере, не будет и беспечных подводных жителей там, где живут щуки.
Но ведь не так часто рыбы болеют, не так часто и попадаются несмышленые окуни – чем же тогда питается вся масса щук, населяющих озеро?
Давайте вернемся к тому несложному опыту около коряги, когда вы отказались от крючка и стали просто подкармливать щук…
Хищника вам удалось вызвать на переговоры только два раза – два раза он не отказывался от пищи, но уже второй его бросок к добыче был не таким жадным, как первый. Щука успела утолить голод, успела несколько насытиться. И если вы скормите подряд щуке двух‑ трех рыбок, то дальше увидеть хищника вам вряд ли удастся. Вы будете подъезжать к знакомой коряге и днем и вечером, будете стараться разглядеть возле коряги знакомую рыбину, будете снова предлагать ей угощение, но засада окажется пустой – щука куда‑ то скроется…
|
|
|
Вы можете точно так же накормить и еще нескольких щук и снова убедитесь, что больше двух‑ трех плотвичек каждый из подводных охотников не примет и почти тут же после сытного завтрака покинет свои охотничьи угодья. Не появится сытая щука в своей засаде ни к обеду, ни к ужину. Не всегда отыщете вы знакомых рыбин и на следующий день – порой может пройти три, а то и четыре дня, прежде чем хищник снова вспомнит об охоте и появится в прежней засаде. И снова охота принесет охотнику всего две‑ три рыбки, за которыми снова последуют три‑ четыре дня отдыха на глубине.
Двадцать – двадцать пять небольших плотвичек или окуньков за целый месяц – вот и вся добыча «прожорливого хищника». Но ведь эти два десятка рыбок щука проглотит только тогда, когда добыча сама плывет ей в пасть. А если бы вы не стали подкармливать щук, если бы им пришлось охотиться самостоятельно, ждал бы «ненасытного разбойника» в таком случае подобный обильный стол?
Но не только за санитарное состояние водоема отвечают щуки.
Не умеют рыбы вести свое подводное хозяйство, никто из них не разводит планктон для мальков, дафнию и циклопов для молоди, никто не следит за плантациями тростника, кувшинки, рдеста, где собраны запасы пищи. А если никто не производит продукты питания, никто не думает о завтрашнем дне, не случится ли так, что обильные стаи мелкой рыбешки быстро уничтожат в озере все запасы и начнется для жителей озера полуголодное существование… И где же тогда вырасти окуньку в красноперого красавца, закованного в голубые латы, где уж лещу вымахать с хороший медный поднос, а плотве дотянуть до полного килограмма. Не измельчает ли, не выродится ли рыбье население?.. Нет, сказала природа и поручила щукам еще одну ответственную миссию. И теперь рядом со званием санитара мы находим у щук второй важный титул – регулятор численности и качества подводного мира.
Прожорливые стаи малька заполонили заливы, уничтожая по пути всю пищу. Озеру грозит перенаселение. И щуки, обычно терпеливо стоявшие в засадах, подстерегавшие зазевавшихся рыбешек, вдруг появляются в гуще малька. И вы не услышите здесь хлестких ударов хвоста, какие обычно сопровождают стремительную атаку хищника, не увидите и самих молниеносных атак – щуки широко раскрытыми пастями, подобно окуням, черпают расплодившуюся молодь.
Водоем спасен, угроза перенаселения ликвидирована, плотва, окуни, лещи снова получили право спокойно нагуливать вес. Ну а как же сами щуки – ведь у них нет врагов в озере, а не расплодятся ли они так, что однажды санитары станут просто убийцами?.. Бывает же такое – встретишь небольшое заливное озерко около Оки или Волги, забросишь блесну, и тут же сомкнется на ней пасть хищника. Щуки будут бросаться и бросаться к искусственной приманке. Их можно вытаскивать и вытаскивать на берег, поддавшись слепой жадности. Но если жадность не знакома вам, то очень скоро вы убедитесь, что в этом заливном озерке, кроме щук, нет никакой другой рыбы. Нет здесь и лягушек, и раков, и улиток, а ведь весной вы встречали в этом водоеме и шустрых плотвичек, и неповоротливых карасиков, а какие концерты устраивали на берегу озерка лягушки! Что же случилось?
В этот раз природа, кажется, чуть‑ чуть ошиблась. Вода зашла весной в озерко из реки, вместе с весенней водой сюда попали и щуки, и плотва, и окуни, но вода вдруг быстро ушла, пути к реке оказались отрезанными, и рыбы остались как бы в естественном аквариуме. Вот тут‑ то и оказалось, что в небольшой водоем попало сразу слишком много щук. Хищники уничтожили всех других рыб, выловили лягушек, поглотили даже раков и улиток и теперь принялись охотиться друг на друга.
А ведь щуки и вправду могут поглощать своих собратьев. А не здесь ли мудрая природа предугадала наш вопрос, не здесь ли заказала она щукам дорогу к уничтожению всего живого?..
Развелось много щук, и все чаще и чаще одни щуки становятся добычей других, все чаще и чаще щурята‑ недомерки исчезают в пастях своих родителей. Да и поймать щуренка взрослой щуке порой куда проще, чем окунька или плотвичку, – окуньки и плотвички вечно в движении – гоняйся за ними, а щуренок, как и подобает тайному охотнику, не любит бесцельных шатаний, – как и взрослый хищник, он так же неподвижно замирает у листа травы и ждет свою добычу. Увидит его взрослая щука, поймает его малейшее движение, и следует атака по малоподвижной цели, атака более успешная, чем за быстрой плотвичкой, и щуренок обречен.
Не прочь полакомиться своими собратьями поменьше и окуни. В одном азартном строю несутся эти рыбы к стайке малька, вместе обрушиваются на добычу, но случится в другое время окуню побольше встретить опрометчивого окунька‑ недомерка, подвернется такой несмышленыш под нос окуню‑ патриарху, и не станет полосатый охотник особенно разбираться, кто именно перед ним.
Так, оставив хищникам право уничтожать друг друга, избавила природа водоемы от засилия подводных охотников. И только в том случае, когда не вовремя открытая плотина сбросит неожиданно для рыб воду, отрежет разом дорогу рыбам обратно в реку, оставит в одном крошечном озерке слишком много хищников, только тогда система равновесия природы окажется нарушенной. Тут строгий закон, который отводит всему живому свое место, свою роль, свои обязанности и права, вдруг забывается и начинается хаос.
Итак, следовал вывод: «Щуки просто необходимы там, где не ведется рыбного хозяйства, где человек не взял на себя полностью заботу о водоеме. Словом, щуки заслуживают только уважения и искренней благодарности».
Но кажется, я еще не все вспомнил о щуках?.. Ведь щуки после своего нереста тоже могут выбиться из сил, могут заболеть. А что, если заболеет этакая громадина килограмма на четыре‑ пять, – найдется ли в озере санитар, способный справиться с такой рыбиной? Кто предотвратит беду‑ болезнь?
Выдра. Конечно, она, неутомимый пловец, отличный ныряльщик и искусный рыболов, придет на помощь озеру…
Ручей соединял между собой два озера: одно большое и глубокое, где рыбы могли спокойно провести зиму, а другое поменьше, заросшее и мелкое, настоящее пастбище для мальков. И по этому ручью еще в самом начале весны из глубокого озера отправлялись в мелкое озеро на нерест бесконечные стаи плотвы, окуней и лещей.
Первыми по быстрой весенней воде ручья уходили в мелкое озеро щуки. Они осторожно подплывали к тому месту, где ручей впадал в глубокое озеро, долго таились у устья ручья, прижимаясь к берегу, потом одним ударом хвоста вырывались на чистую воду, тут же оказывались в узких берегах ручья и короткими перебежками двигались туда, где совсем скоро должны были начаться весенние игры щук.
На озерке еще не растаял лед, он только‑ только отошел от берегов и приподнялся из воды, но щуки глубокими, тяжелыми ударами хвостов уже объявили о начале нереста. Самки‑ икрянки одна за другой поднимались к самой кромке льда и, разгуливая взад и вперед у самой поверхности, дожидались самцов‑ молочников.
Небольшие подвижные самцы‑ молочники появлялись из глубины один за другим и тут же неслись к затопленным болотным кочкам. Там они немного отдыхали после трудной дороги по ручью и терпеливо ждали, когда самка окончит свою призывную игру и медленно подойдет к самому берегу. Здесь, на листьях прошлогодней осоки, на затонувших ветвях, останется щучья икра. Эту икру могут заметить утки, могут и чайки соблазниться крупными вкусными икринками, но что делать, если этим птицам тоже положено заботиться, чтобы щук в озере не разводилось слишком много.
Нерест длится неделю‑ другую. Неделю, а то и больше щуки без пищи и отдыха разгуливают по заливам, и только потом уставшие, обессилевшие рыбы скатываются на глубину отдохнуть. Нет, сразу после нереста щуки еще не отправляются в обратную дорогу – им надо хоть немного набраться сил, чтобы преодолеть мелеющий ручей, лесные завалы по ручью и хитрые загородки‑ заборы, которые устроили в ручье рыбаки…
Такими загородками‑ заборами перекрывали рыбаки ручей по всему течению, оставляя лишь узкий проход, который в свою очередь тоже загораживался хитроумной снастью‑ курмой.
Курма – это северный вариант знаменитой среднерусской верши. Только верша плетется из ивовых прутьев, а курма вяжется из крепких ниток. Связанная прочная сетка затем натягивается на метровые обручи, и готовая снасть представляет собой довольно‑ таки внушительное сооружение, предназначенное для ловли увесистых щук и не менее солидных лещей.
В курмы, расставленные в ручье, порой попадало так много щук, что хозяева снасти просто не знали, что делать с пойманной рыбой. Но в этом году рыбаков ждала неудача. На нерест в мелкое озеро и этой весной прошло много рыбы, настало время щукам возвращаться обратно, ручей мелел на глазах, заборы стояли прочно, не позволяя возможной добыче обойти ловушки стороной, ловушки‑ курмы были поставлены в самых предательских местах, но уже на следующий день все курмы оказались порванными…
Порванную снасть рыбаки быстро починили, снова установили в ручье, но на следующий день все курмы снова были испорчены – казалось, кто‑ то нарочно вспорол прочную мелкую сетку ловушек острым ножом… От ручья в эту весну все‑ таки пришлось отказаться, рыбаки ушли ни с чем, бросив на берегу испорченные курмы. Но вскоре в избушке около ручья поселился я, отыскал порванную и брошенную рыбаками снасть, конечно, сразу догадался, кто выжил на этот раз рыбаков с лесного ручья, и, конечно, принялся наблюдать за щуками, которые возвращались после нереста из мелкого озера в глубокое по мелеющему весеннему ручью…
Каждое утро я пробирался осторожно на берег ручья, прятался в кустах черемухи, и отсюда, из этого убежища, хорошо видел, как возвращаются щуки в озеро, где снова проведут лето, осень и новую зиму. Небольшие щучки двигались торопливо, редко задерживались для отдыха – казалось, они чего‑ то боялись – и без оглядки неслись к глубокой воде, где можно было сразу нырнуть и спрятаться под надежной корягой.
Большие щуки появлялись реже. Они плыли медленно, тяжело обходили каждый поворот берега, каждое затонувшее бревно, подолгу отдыхали в зарослях травы. Наверное, эти щуки очень устали – это были большие самки‑ икрянки, которым пришлось особенно потрудиться во время нереста.
Я подсчитывал щук, еще раз убеждался, что в озере их не так‑ то мало, и очень ждал встречи с выдрой.
Конечно, только она могла портить хитрую рыбацкую снасть. Попав в курму, выдра тут же вспарывала сеть острыми зубами и, помогая себе лапами, выбиралась на свободу. И конечно, через такую дыру следом за выдрой могла выбраться на свободу любая щука, ненароком попавшая в ловушку.
Иногда, видимо, выдра забиралась в ловушку и не по ошибке, – наверное, хитрый зверек по‑ своему считал просто необходимым подобрать ту рыбину, которая, попав в курму, и так уже становилась добычей, хотя и чужой. Частенько рыбаки находили в курмах и щучьи головы и обгрызенные хвосты, а такие находки уже совсем точно говорили, кто «проверял» чужую снасть.
Сколько раз приходилось мне слышать о прожорливости выдры. Одни очень серьезно утверждали, что «ненасытный зверь» не ляжет спать до тех пор, пока не умнет двадцать килограммов отборных щук и лещей, другие называли еще более грандиозные цифры, но так или иначе все противники этого замечательного зверька сходились на одном: нет в озере страшнее хищника, чем этот тайный зверь‑ рыболов, одетый к тому же в дорогую шубу.
И вот наконец мое знакомство с «ненасытным» зверем состоялось. С утра я сидел в своей засаде на берегу ручья. Небольшой куст на противоположном берегу просматривался мной со всех сторон, и никто, даже проворная ласка, не проскочил бы туда незамеченным. Все подходы к кусту, который мог служить засадой для выдры, я контролировал, хотя сам куст был густым и только при очень большом старании можно было рассмотреть среди частых ветвей и высокой прошлогодней травы затаившегося там зверька. Там же, у куста, была тихая заводь, в которой и останавливались передохнуть почти все солидные щуки‑ путешественницы. Я хорошо видел их пятнистые, будто полинявшие бока, видел, как тяжело поднимаются и опускаются жабры у уставших рыбин, но совсем не предполагал, что все это время вместе со мной следит за щуками еще один наблюдатель.
Выдра выдала себя тихим шорохом и почти незаметным всплеском воды около прошлогодней осоки. Прошло всего десять – пятнадцать секунд, осока снова зашевелилась, зашелестела, затем слегка раздвинулась, и над травой показалась мокрая голова небольшого зверя, а следом и спина приличной щуки.
Охотник исчез с добычей в кустах. Я дождался вечера, дождался, когда выдра выбралась из своей засады, спокойно огляделась, опустилась в воду и медленно поплыла в сторону глубокого озера. В кустах, где таилась до этого выдра, я обнаружил два успевших подсохнуть хвоста и такую же обветренную щучью челюсть, рядом лежали и останки той щуки, которую зверек поймал сегодня при мне.
Хвосты и челюсть никак не походили на остатки недавнего обеда, а половина нынешней добычи была припрятана среди корней и травы. Ничего пока не говорило о тех двадцати килограммах рыбы, которые, по утверждению наиболее рьяных врагов выдры, были необходимы этому зверьку каждый день для пропитания.
Оба озера были мне хорошо известны, я знал здесь каждый куст, каждый камень на берегу. На следующее утро я внимательно обследовал все места, которые могли бы служить выдре обеденным столом, но ничего интересного не нашел, вернулся к ручью и обнаружил, что зверек уже побывал здесь.
Вчерашняя щука была съедена, от нее остались лишь хвост и голова. В этот день выдра, по‑ видимому, уже не охотилась, и я мог наконец утверждать, что за сутки она обходится всего одним‑ двумя килограммами рыбы. Это было не так уж накладно для большого озера.
Эта щука показалась мне странной. Она не пряталась, не отдыхала, а, увлекаемая течением, чуть боком плыла по ручью. Хвост рыбины почти не работал. Течение прижало щуку к берегу как раз около моего наблюдательного пункта. Странная рыбина уткнулась носом в траву, и несильная струя стала разворачивать ее хвостом вперед…
Что утомило так эту рыбу: болезнь, нерест, встреча с другими хищниками, заборы, поставленные рыбаками и до сих пор остававшиеся в ручье, лесные завалы по ручью?.. Это было тайной самой бедняги, а фактом же было ненормальное поведение, и выдра тут же оценила обстановку.
Так же неслышно, как и в прошлый раз, она скользнула в воду, темной быстрой лентой мелькнула по дну, перевернулась на спину, показав на мгновение светлое брюшко, и схватила щуку снизу около головы.
Наверное, у жертвы уже не было сил сопротивляться. Она еле‑ еле повела хвостом и только на берегу раза два подкинула туловище.
Эту добычу зверь также растянул на два дня. Через два дня маленький рыболов снова занял свой наблюдательный пост напротив моей засады, снова мимо нас проплывали сильные, здоровые рыбины, и снова выдра не обращала на них никакого внимания, как не обращали внимания те же щуки, затаившиеся под корягами, на весело резвящихся рядом рыбешек.
Летом я часто встречал следы этой выдры и около ручья, и по берегам озера, иногда видел и самого пронырливого зверька. У выдры на берегу озера было гнездо, где подрастали в тот год малыши, малышей надо было кормить, я находил остатки добычи этого неутомимого животного, находил его обеденные столы, никогда не видел горы костей и всегда верил, что и на этот раз животное предпочло добычу более слабую, менее осмотрительную, и недоверчиво вспоминал при этом утверждения тех рыбаков, которым выдра рвала снасти, – мол, нет в озере никого вреднее, чем выдра…
Выдра тоже носит звание санитара и регулятора численности и качества животного мира. Все это так. А что будет с озером, если выдр разведется слишком много, – не уничтожат ли они тогда всех обитателей водоема?..
Конечно, нет. По закону территории и неприкосновенности чужих границ две выдры не будут жить там, где можно охотиться только одному зверьку. Территория, «дом», достается животному не на один день, не на сезон, чтобы опустошить хозяйство и уйти дальше. Владения выдр сохраняются из года в год, и хозяева по‑ своему ревностно следят, чтобы пища не переводилась, – они не допустят перенаселения личного владения и выдворят из него конкурента. И только тогда, когда кто‑ то необдуманно поселит нескольких хищников на небольшом пространстве, огородит его, не посчитавшись с законом территории данных животных, не обеспечит животных необходимой пищей, только тогда выдры, волки, медведи могут опустошить озеро, поле, лес. Пока же существует закон территории, закон личного «дома», обеспечивающего животного пищей, природе ничто не грозит.
Закону территории покорны и охотничьи собаки. Но в жизнь этих животных давно вмешался человек, и теперь хозяйство пса – то место, где сейчас находится его владелец.
В деревне владение собаки – дом ее хозяина. Крыльцо, огород, куцые задворки, лужок под окном – вот и весь «дом» Шарика, Моряка или Пальмы. Но какое дело Тобику, Налетке, Дамке, что территория, отведенная им под личное хозяйство, слишком мала, – ведь за пищу отвечает человек. Это он, человек, захотел держать около одного дома сразу несколько псов, это он, человек, навсегда запретил совершать охотничьи рейды в соседние курятник и на скотный двор, – так пусть он, человек, и беспокоится теперь о завтраке, обеде и ужине для своих собак. И собаки получают пищу из рук хозяина, количество и качество которой никак не зависят от размера занимаемой собаками территории.
Кажется, мир и благополучие пришли к собакам – собаки перестали быть хищниками, их никто не преследует, они научились сторожить дом, отыскивать в лесу белку и куницу, а за это получили внимание и заботу людей. Все это так, но рядом с новым качеством собак и других животных, в законы жизни которых вмешался человек, может таиться очень большая опасность…
Однажды я взял с собой в лес маленького пушистого щенка. Щенок всю дорогу жался к моим ногам, трясся при первом же шорохе и жалобно скулил, когда немного отставал от меня на лесной тропе. Но скоро малыш подрос, стал посмелей, научился уходить далеко от избушки и почти тут же принялся охотиться за коренными жителями леса.
Первой жертвой щенка стали лягушки, но они оказались несъедобными. Маленький охотник оставил лягушек и принялся за мышей. Мыши ловились не так просто, как лягушки, их надо было подолгу сторожить около норок. Щенок, видимо, посчитал эту охоту слишком трудной и с утра пораньше стал надолго уходить в лес.
После каждого такого самостоятельного похода щенок возвращался домой довольным и усталым, укладывался тут же в свой угол спать и наотрез отказывался от любой пищи, которую я ему предлагал. Чем питался этот разбойник в лесу, кого ловил и уничтожал?.. Я проследил тайную дорогу своего маленького друга и с горечью обнаружил, что мой ласковый, послушный щенок стал настоящим хищником – он отыскивал гнезда дроздов, устроенные низко над землей, и разом уничтожал в таких гнездах всех птенцов.
После такого открытия я посадил щенка на цепь, закрыв таким образом все его лесные походы без моего присмотра, и стал с беспокойством догадываться, что же могут сделать в лесу две, а то и три собаки, пришедшие в лесную избушку следом за тем же рыбаком.
Законы личных территорий, известные предкам наших собак, теперь забыты, все три собаки принадлежат одному хозяину, этот человек живет сейчас в лесной избушке, и все, что вокруг избушки, по закону собак принадлежит теперь им. И стая из трех собак носится по лесу за зайчатами и глухарятами, подхватывает на ходу птенцов рябчиков и маленьких тетеревят, разоряя гнезда певчих птиц, гнездящихся на земле и в кустах. Такие собаки не щадят ничего, и очень скоро все живое около избушки уничтожается начисто – три хищника, навалившиеся на один небольшой охотничий участок, забывшие правила ведения личного хозяйства в лесу, давно потерявшие всякие естественные связи с лесом, несут смерть.
Я всегда с тревогой слушал лай бродячих собак, носящихся по лесу, не скрывая возмущения, пытался объяснить хозяину таких собак, что псов следует угомонить, усмирить, посадить на цепь, и очень часто вместо согласного ответа слышал: «Волкам можно бегать по лесу, а почему нельзя собакам? »
Волки, постоянно живущие в своем лесу, никогда не разорят лес, как никогда не разорит озеро выдра, облюбовавшая это озеро для жизни.
В тот год я жил вместе с пастухами в лесу, на отгонном пастбище. Пастухи все лето спокойно пасли скот, но вот на березах появились первые желтые листья, и неподалеку от нашего озера один из пастухов обнаружил свежие следы волков. К нам в гости заглянули волчица и ее волчата, отправившиеся в осенний поход.
В тот вечер, когда были обнаружены волчьи следы, я поднялся на бугор за деревней и несколько раз предложил волкам на их собственном языке ответить: где они и сколько их тайно путешествует по округе?
Подражать вою волчицы я умел не так чисто, а поэтому преподнес животным свое предложение голосом волка‑ самца. Эхо долго носило над вершинами мой вой, потом тайга успокоилась, и я снова повторил свой призыв… Третий, четвертый раз, но мне никто не ответил… Я вернулся в избу и успокоил пастухов, что волки, видимо, случайные. Но пастухи тут же после чая уселись забивать в старые позеленевшие гильзы сумасшедшие заряды пороха. В этот раз на порох дроби не полагалось: выстрелы предназначались только для вежливого предупреждения хищникам. После таких предупреждений, произнесенных прямо с крыльца, на пол избы сыпалась давно высохшая замазка и глухо потрескивали оконные стекла…
Что подействовало тогда на волков: то ли фальшь моего голоса, то ли громовые выстрелы в небо, – но обнаружить новые следы непрошеных гостей в следующие дни никому из нас не удалось. В деревушку снова пришла тишина. Мирная тишина жила с неделю, но в конце недели волки снова удостоили нас своим вниманием. Они явились к нашему озеру и огласили тайгу своим тоскливым воем.
Вечерний концерт за озером обычно начинала волчица. Она долго тянула низкую протяжную ноту, потом меняла голос, и с другого конца озера приходил ко мне высокий, казавшийся безысходным стон. Почти тут же откуда‑ нибудь со стороны отвечал волчице густой, тяжелый вой самца. Иногда вмешивались и волчата, и вся стая громко объявляла о своем новом набеге, который снова пришелся на предпоследний день недели.
Так продолжалось с конца августа до начала ноября. В своем дневнике я старательно отмечал все визиты серой стаи и наконец мог с уверенностью сказать, что волки совершают свои рейды по определенному расписанию. Всю неделю я искал на лесных тропах и дорогах свежие следы серых охотников и не находил. Не находил их и в пятницу утром, а в субботу еще до солнца я встречал отпечатки знакомых мне больших сильных лап как раз там, где они появлялись и неделю тому назад.
Свою собаку я забирал домой каждую осеннюю ночь, не очень надеясь на волчье расписание. Но волки оставались верными себе. Как обычно, в конце августа они оставляли свой летний «дом», свои летние владения, в глубине которых находилось волчье логово, и прежние походы волчицы и волка за пищей для щенков сменялись глубокими рейдами целой семьи. Но свое летнее хозяйство наши волки не забывали и осенью, и теперь разноголосый, тоскливый вой за озером говорил мне, что серые помещики ровно через неделю снова заглянули в свое фамильное имение.
На следующий год все повторилось. Снова серые охотники во время своих осенних походов посещали свое летнее хозяйство лишь раз в неделю – только один день отводился им для охоты на обширной территории, а дальше вся стая перебиралась в новое угодье. Разве можно было сравнить обширные угодья, принадлежащие волчьей стае, с небольшим участком леса около таежной избушки, где носились озверевшие псы?
Не могли волки позволить себе разбой и летом в летнем хозяйстве, где находилось их логово и где подрастали волчата. Зная, как ведут себя в лесу собаки, пришедшие сюда с беспечным человеком, я долго не верил, что волк и волчица умеют быть «рассудительными» хозяевами своего «дома». Но как раз тогда, когда мой щенок совершал разбойные походы к гнездам дроздов, мне и выпал случай понаблюдать за жизнью волчьей семьи.
Логово волков находилось неподалеку от охотничьей избушки, в которой я поселился. Изредка я выбирался в гости к своим серым соседям и всякий раз удивленно отмечал, что рядом с волчьим логовом преспокойно живут совершенно непуганые выводки рябчиков и глухарей. Почему волки не трогают этих птиц, почему не охотятся здесь, поблизости, а отправляются на охоту в дальние углы леса?.. Может, звери боятся выдать то место, где подрастают волчата?.. Возможно, это и так, но это было всего лишь полуответом на вопрос.
Я снова бродил за волком и волчицей, находил следы охоты этих животных на дальних болотах за глухарями и продолжал встречать точно таких же глухарей рядом с волчьим логовом. Каждый день я отмечал на своей карте новые охотничьи тропы животных – эти тропы никогда не повторялись изо дня в день, всякий раз они расходились в разные стороны, к разным болотам, вырубкам и лесным полянам. Именно здесь охотились волчица и волк, но и здесь серые охотники не уничтожали всех птиц, будто берегли часть
|
|
|
