 |
ИВАН КОСЕНКО 3 страница
|
|
|
|
У Наби от этой улыбки сразу же от сердца отлегло.
– К технике у меня любовь еще с детства, – ответил смущенно. – В ДОСААФе занимался. Автомобильную школу окончил. Год после нее водителем работал. Стал курсантом и снова к технике потянулся. В училище стрельбой увлекся. Стендовой…
– Чувствуется закалка, – уважительно глядя на молодого офицера, сказал комбат. – Я ведь тоже с ДОСААФа свою дорогу в армию начинал. Только меня больше к связи тянуло.
Асланов на мгновение задумался, словно вспоминая далекое время. Затем перевел взгляд на Акрамова.
– Личным примером пока берете, – произнес, покачивая головой. – Он необходим, но это – не самое главное в нашем командирском деле. Вот возьмите приказ. Это ведь не просто команда, распоряжение. Прежде всего, Акрамов, это командирская мысль. Тренируйте ее, раскрепощайте себя, учитесь из десятков вариантов мгновенно выбирать то, что приведет к успеху.
Сколько раз потом они беседовали. И, слушая комбата, Наби думал, как он раньше ошибался в этом человеке.
Акрамов и сам точно не мог сказать, кем все же являлся для него Асланов. Командиром? Это как бы само собой. Но в то же время не совсем так. Он был для него и мудрым наставником, строгим учителем, надежным товарищем, который может и в полночь подняться, чтобы выслушать, поддержать. Наби и сейчас хранит телеграмму, которую получил, находясь в отпуске. В ней всего несколько слов: «Поздравляю повышением в должности, звании». И подпись – Асланов. Уже потом, вернувшись из отпуска, Наби узнал, какое горячее время переживал без него батальон, какие ответственные задачи решал. И все же комбат в круговерти свалившихся на него дел и забот не забыл о важном событии в жизни своего офицера. Нашел время, чтобы порадовать его телеграммой.
|
|
|
Радовал и потом скупыми словами негромкой похвалы. В одном случае – за проявленную смелость, в другом – за инициативу, в третьем – за то, что рискнул в сложной ситуации. А сегодня Наби слышит совсем другие слова, от которых не знает куда и деться.
– Так что вас занесло в сухое русло? – с раздражением бросил Асланов. – Почему там оказались? Почему не доложили? И знали ли, что за это полагалось?
Акрамов вновь сумел выдержать колючий взгляд комбата. Смотрел на Асланова, а сам вдруг как будто вновь услышал летящий через перевал тревожный голос попавших в беду товарищей.
…Он прозвучал в эфире уже под вечер. Акрамов с подчиненными возвращался из кишлака, где мотострелки трудились на строительстве школы. С Наби было всего десять человек. Ребята за день здорово устали. И только Кичко выглядел свежим, полным сил.
– Есть предложение в следующий раз на стройку послать одного Кичко, – пошутил Кучкаров. – Он один справится.
– А что, действительно, – поддержал товарища Ильюх. – Вон какой вымахал.
– Это что же, если я ростом не удался, то, значит лодыря гонял? – обиделся Кучкаров. – Да я пришел в армию с двумя специальностями.
Наби посмотрел на худощавого, почти на две головы ниже Кичко солдата и не смог сдержать улыбки.
– А как в отношении Мансурова? – спросил он сержанта.
Ефрейтор Мансуров ростом был еще ниже Кучкарова. Но в отличие от него слыл мастером на все руки. Мог шить и варить, сапожничать и чинить радиоаппаратуру. С успехом заменял любого механика‑ водителя. Словом, для роты был настоящей находкой.
– Тотдждин? – переспросил Кичко, сверху вниз глядя на санинструктора. – Это случай редкий. Мансуров – вундеркинд…
Под дружный смех садились в БМП. Усталость как рукой сняло. Но едва миновали сторожевой пост отряда самообороны, охраняющего подступы к кишлаку, и начали спускаться в лощину, как работающая в дежурном режиме радиостанция насторожила Акрамова. Тревожный голос неизвестного корреспондента сообщал, что при проходе через перевал афганскую колонну обстреляли душманы. Поспешивший на выручку экипаж советского патрульного бронетранспортера попал в засаду. Наби быстро откликнулся, уточнил координаты и тут же связался с комбатом.
|
|
|
Асланов уже знал о нападении. Решение Акрамова идти на помощь одобрил.
– Вы пока ближе всех к перевалу, – слышался чуть искаженный эфиром голос комбата. – Постарайтесь успеть. Сделайте все возможное, но успейте. Следом за вами я отправлю второй взвод. Действуй, Акрамов…
Легко сказать – действуй. А как, если времени в обрез, если путь только на карте кажется коротким, а на местности втрое дальше. И к тому же еще неизвестно, удачным ли он будет, не попадут ли они сами под огонь душманов. На них надеются, их ждут. А тут еще Кучкаров подпортил настроение: мол, самое маленькое – час пути. И в общем‑ то, был прав. Но что такое час, когда каждая минута на счету. Как найти выход из этой ситуации?
Наби знал: чтобы успеть, есть лишь один путь, о котором он старался не думать. Не имел права думать. Но перед глазами все настойчивее, назойливее желтело дно высохшей реки. Если воспользоваться ее сухим руслом, то уже через каких‑ то пятнадцать минут можно быть у перевала. Заманчиво и опасно. В батальоне даже новичок знал, что пройти дном высохшей реки можно только с помощью саперов. Не раз на песчаных отмелях, среди до блеска отполированных водой и ветрами гольцов, встречались мины. Как бы сейчас пригодилось это русло! Но где взять саперов? И если даже их вызвать – сколько на это уйдет времени. А оно и так летело стремительно. Наби порой чудилось, что он слышит, как за темнеющим перевалом гремят выстрелы попавших в засаду товарищей. И он решил рискнуть. В последнее мгновение хотел связаться с Аслановым, поставить его в известность, но передумал, хорошо понимая, что услышит в ответ. Зато его обрадовал ответ экипажа. За всех сказал Ильюх:
– Мы готовы!
…Им нужно было пройти всего четыре километра. Всего четыре по усеянному камнями и корягами сухому руслу. А там – крутой подъем и через сто метров место засады. Первый километр прошли удачно. А на втором машину повело резко в сторону.
|
|
|
– Давыдович?! В чем дело? – запросил Наби механика‑ водителя.
– Ничего… Веду… – донесся до него голос солдата. Каким‑ то чужим, незнакомым показался он Акрамову. Наби даже не успел подумать, что случилось, как БМП вновь резко бросило в сторону каменистого берега.
– Давыдович, стоп! – скомандовал Акрамов. Прежде чем покинуть машину, осмотрелся.
– Кучкаров, местность? – уточнил и у наводчика.
– Кажется, порядок, спокойно, – сообщил тот.
…Акрамову не пришлось долго выяснять, что произошло с Давыдовичем. Едва взглянув на покрытое испариной бледное лицо солдата, понял: подвели нервы.
– Я сейчас… – виновато проговорил механик‑ водитель. – Я сейчас поведу… Только минутку отдохну…
Наби знал: нелегко Давыдовичу. Как нелегко каждому, кто совершал этот марш по проклятому сухому руслу, которое в любое мгновение могло стать минным полем. Но больше всего доставалось Давыдовичу. Ведь это он вел машину, выбирал путь. И он хорошо знал, что, окажись под траками мина, первым выбывал из строя механик‑ водитель.
– Никогда такого со мной не было. Никогда, – с дрожью в голосе говорил Давыдович. – Вы ведь все знаете. А тут сам себя не узнаю. Под каждой корягой, каждым камнем мина видится…
Он стыдился своей минутной слабости, боялся глядеть товарищам в глаза. Бледность уже сошла с лица, и на щеках появился багровый румянец.
– Я сейчас поведу, – сказал он, повернувшись к БМП.
– Поведете. Обязательно поведете, – кивнул Акрамов. – И каждый из нас знает, какой вы механик. Настоящий ас. Но мы и так потеряли много времени. Теперь я поведу. Так надо, Давыдович…
Наби вел БМП так, как не водил никогда до этого машину. Ни в Душанбе, когда после окончания автомобильной школы ДОСААФ гонял газик по горным перевалам, ни будучи курсантом военного училища, ни потом, уже став офицером, доказывая свое мастерство на сложных трассах. Это была особая езда, действительно выматывающая все нервы. Это был особый маршрут, который он не просто преодолевал – ощущал каждой клеточкой своего тела. Сквозь грохот двигателя, лязг траков он различал хруст под гусеницами сухих коряг, ему даже казалось, что он слышит стук своего сердца…
|
|
|
…Они тогда успели. Подошли в самый критический момент. И крепкое рукопожатие боевых товарищей было для них лучшей наградой за то, что пережили, совершая марш по сухому руслу…
– Вы отдавали себе отчет в своих действиях? Понимали, что совершали, кем рисковали?
– Понимал, – глядя прямо в глаза комбату, твердо ответил Акрамов. – И готов за это понести наказание.
– За этим дело не станет, – бросил Асланов. – Обязательно понесете.
И тут Наби не выдержал, задал вопрос, который с самого начала беседы не давал ему покоя:
– А как бы вы поступили на моем месте?
– Что?! – не понял Асланов. А когда осознал вопрос, вскипел: – Вы, Акрамов, сначала ответьте на мой…
Вдруг словно почувствовал на плечах какую‑ то огромную тяжесть, неловко опустился на стул, одной рукой облокотился на крышку стола, а другой взъерошил курчавые, густо подбитые сединой волосы.
– Как бы я поступил? – переспросил тихо. – Не знаю, Наби. – Помолчав, поднял голову. – Наверное, так же…
…Уже приготовившись откинуть брезентовый полог палатки, Наби остановился. Оглянулся на позвавшего его комбата.
– Всем, кто был с вами, объявите благодарность. От моего имени, – услышал он голос Асланова. – И еще. Посланная мною вторая группа шла сухим руслом. Я так решил. Только вместе с саперами.
Наби насторожился.
– Так вот, там, где вы прошли, саперы обезвредили пять мин, – устало произнес Асланов. – Теперь знайте, какая цена может быть у риска.
«Почему же я так и не услышал знакомое «прошу вас»? » – шагая к себе в роту, размышлял Наби. Но ответа не нашел.
* * *
Гасан, почти двое суток не смыкавший глаз, на третьи сдался.
– Сидя у норы, лисицу не поймать, – сказал он Хамиду.
Тот, взглянув на измученное бессонницей лицо товарища, тяжело вздохнул.
– Наверное, ты прав, – ответил коротко. – Иди отдыхай. Потом все обсудим, решим, что делать дальше.
Гасан направился к матери Рехтана. Попросил Фатиму разбудить его, когда мулла позовет жителей кишлака на вечернюю молитву.
– Хорошо, сынок, – ответила та, с жалостью глядя на измученное бессонницей лицо Гасана.
Укрывая старым чапаном юношу, тихо, словно их кто мог подслушивать, спросила:
– Слышал, что говорят в кишлаке?
– Что? – поудобнее укладываясь, равнодушно поинтересовался Гасан.
– Будто дуканщик Ахмед объявился. Его старый Гарип видел. В развалинах.
– А сколько лет этому Гарипу? – не в силах противиться сну уточнил Гасан.
|
|
|
– Наверное, за восемьдесят, – неуверенно ответила Фатима.
– В таком возрасте можно и аллаха увидеть, – усмехнулся Гасан. – А дуканщика сюда и золотым слитком не заманишь. Знает, что его здесь ждет.
– Зря ты так, сынок, – укоризненно покачала головой Фатима, когда Гасан проснулся. – Старикам надо верить. Это у меня с годами да от горя память ослабла, глаза дальше своей руки не видят. Но Гарипа стоит послушать. Он не из тех, кто любит приврать. Говорит то, что видел. А глаз у него зоркий. Не зря долгие годы считался лучшим охотником.
– И где же он повстречал дуканщика? – похрустывая сухой лепешкой, спросил Гасан.
– Говорила же тебе, на окраине, среди развалин, пустых домов, – досадливо сморщилась Фатима.
Дома, о которых сообщила женщина, Гасан хорошо знал. Не раз проходил мимо. Когда‑ то там текла жизнь, звучали детские голоса. Но год назад налетевшая банда увела в качестве заложников их хозяев. Так и остались они пустовать. А дома без хозяев стареют быстро, словно от тоски усыхают.
– Гарип туда пошел на поиски топлива. Надо ведь лепешки печь, себя да внука кормить, – рассказывала Фатима. – Вот и приметил случайно в одной из пристроек Ахмеда. А его узнать не трудно. Запал в сердце каждому. Считай, весь кишлак у него в должниках…
– Знаю, – кивнул Хамид, когда Гасан стал ему рассказывать о том, что сообщила Фатима. – И уже встречался с Гарипом. Молодец старик. Сам пришел и рассказал обо всем. И очень хорошо, что Ахмед его не заметил.
– Так чего же медлим? – взволнованно спросил Гасан. – Не к нему ли тянется та самая ниточка, о которой мы столько говорили?
– Вполне возможно, – согласился Хамид. – Я ведь не зря чувствовал, что в кишлаке что‑ то назревает. И вот новое доказательство – дуканщик.
– Так чего же без дела сидим? – нетерпеливо спросил Гасан. – В самый раз арестовать этого Ахмеда.
– Легким путем идешь, – недовольно поморщился Хамид. – А где твой караванщик?
– Почему мой? – обиделся Гасан.
– Як слову, – усмехнулся Хамид. – Но если серьезно, то караванщик и дуканщик – одно звено. И, думаю, спешить с Ахмедом пока не стоит. Мы ведь знаем, где он отсиживается сейчас. Важнее организовать за ним наблюдение. Хотя бы пару дней подождать. Вдруг там объявится и караванщик, вот тогда и все звено в наших руках.
– Не нравится мне это, – махнул рукой огорченный Гасан. – Медлим, рассуждаем, строим планы, а они в одну минуту могут рухнуть.
– Я подключу к тебе в помощь еще кого‑ нибудь. Например, Сайда.
Сказал и тут же спохватился. Знал, что у Гасана не сложились с тем отношения.
– Удивляюсь тебе, Хамид, – поглаживая все еще отдающее болью плечо, ответил Гасан. – Не жалеешь себя для революции. Всего себя ей отдаешь. К душманам безжалостен. А то, что Сайд не наш человек, понять не можешь. Присмотрись к нему лучше. Видит аллах я не ошибаюсь, не возвожу хулу на честного человека.
– Не к месту аллаха вспомнил, – усмехнулся Хамид. – Не знаю, что вы не поделили с Саидом, но мне его упрекнуть не за что.
– Придет время, не до упреков будет, – сказал Гасан. – Сердцем это чувствую. На большую подлость готов Сайд.
– Хорошо, Гасан, успокойся, – произнес Хамид. – Я присмотрюсь к нему. А тебе дам другого помощника. Лишь бы наши планы не нарушились.
Ни Гасан, ни Хамид не знали, что их планам так и не суждено будет сбыться, что ближайшая ночь расстроит их замыслы.
* * *
Ему снились родные места. Там, в небольшом городке, где воздух напоен густым ароматом цветущего миндаля, а горы начинаются прямо за окнами – распахни их, и вот они совсем рядом, протяни руку, и можно ощутить ладонью влажную прохладу лохматых облаков. В этом краю Наби родился. А вот пожить тут долго не пришлось. Семья переехала в Душанбе, к новому месту службы отца‑ офицера. Но место, где человек родился, особое для него. Манит к себе и через годы, расстояния. Зовет к себе, как на самую главную в жизни встречу. Сколько раз Наби откликался на этот зов. Сколько раз собирался в дорогу к детству. И когда учился в школе, и когда готовился к службе в армии, и уже когда приезжал домой в курсантской форме. Но в последний момент все откладывалась поездка, все что‑ то мешало ее осуществить. И ему оставалось только во снах и бывать в дорогом сердцу месте. Как и в эту ночь.
…Он уже не шел – бежал по узкой тропинке, змейкой кружившейся перед ним и уносившей его к утопавшему в зелени дому. Он уже хорошо видел широкий стол под кронами тополя, а за ним всю семью. Отца, мать, старшего брата Зафара и сестру Хуршеду. Первым ему навстречу шагнул отец. Но тут вдруг откуда ни возьмись появилась Фируза – младшая сестренка. Тонконогая, быстрая, она стремглав кинулась к любимому брату. Уже подхватив ее на руки, прижавшись щекой к мягким, черными волнами сбегающим на плечи волосам, Наби крепко пожал протянутую отцом руку.
– Ты погляди, Зафар, каким мужчиной стал наш Наби, – с гордостью сказал отец.
– К чему слова, если и так все видно, – ответил старший брат улыбаясь.
– Такими нас делает служба, – смутился от похвалы Наби. – Она такая, что взрослеть приходится быстро. Порой за один бой, за одну атаку, а то и за одно мгновение.
– Отец говорил, что ты служишь за Пянджем, за теми горами, белые вершины которых виднеются вдали?
– Верно, аяджан, – ответил Наби, одной рукой держа Фирузу, а другой прижимая к себе хрупкую, почти девичью фигуру матери.
– Как доехал? – пытливо, с тревогой и радостью вглядываясь в лицо сына, спросила мать.
– Хорошо, милая аяджан. Дорога домой всегда удачна.
Наби приветливо кивнул Хуршеде и вдруг замер. Чуть в стороне, под густой чинарой, увидел Сусанну. На ее груди разноцветной радугой пылал платок, который он привез ей в подарок в первый свой курсантский отпуск.
«Думал ли обо мне»? – безмолвно спрашивал ее взгляд.
Да как же он мог не думать о Сусанне, с которой с третьего класса сидел за одной партой и лучше которой не встречал!
«Каждую минуту», – ответил он так же молча, одним взглядом, и покраснел от того, что сказал неправду. Нет, он конечно же думал о любимой девушке, но только не каждую минуту, ибо порой выпадало время, когда минуты не замечались, они неслись как пули, и в их стремительном беге гораздо важней было думать совсем о другом, о чем не так просто и рассказать, а тем более в двух‑ трех словах.
– Спасибо! – услышал он ее счастливый голос.
– За что? – удивился Наби. – За что благодаришь, Сусанна? За что? – переспросил и очнулся от легкого толчка.
– Товарищ старший лейтенант, проснитесь, – донесся до него сквозь еще не растаявшую дремоту голос сержанта Кичко. – Вас комбат вызывает.
– Асланов? – вскинулся Наби и рывком поднялся.
– Товарищ старший лейтенант! – укоризненно заметил Кичко, и Наби смутился. Затуманил сон ему память, и он забыл, что Асланова уже нет в батальоне. За тысячи километров от этого гарнизона продолжает он службу. А на его место пришел старший лейтенант Александр Царев. Почти ровесник Акрамова, молодой, энергичный, напористый, во многом похожий на Асланова.
Плеснув на лицо из чайника теплой, пахнувшей железом воды, Наби заспешил к комбату.
…Острый кончик карандаша коснулся крохотной точки на рабочей карте командира батальона.
– Встретите колонну здесь, – сказал Царев и бросил изучающий взгляд на Акрамова. – Время встречи вам уже известно. Сопровождать будете до конца маршрута.
– Задание, Наби, серьезное, – подчеркнул сидевший рядом с комбатом его заместитель по политчасти старший лейтенант Гарник, который недавно получил повышение по службе. – В колонне сорок машин. Отвечаешь за каждый бензовоз.
– Особое внимание обращайте на скорость, дистанцию, – добавил Царев.
– Душманам наши колонны, что кость в горле. На любую подлость идут, лишь бы помешать движению, только бы рис, хлеб, горючее не пришли по назначению, – продолжил Гарник. – Ты уж, Наби, постарайся, обеспечь надежную охрану. Мы не зря доверили тебе это дело, надеемся на тебя. Готовь людей, а я через часок приду в роту, поговорю с ними.
– Удачи, – протянул руку Акрамову комбат. – Верю, что все будет отлично.
– А как же без веры, – улыбнулся Наби. – Нам без нее нельзя.
– Держи нас в курсе дела, – сказал на прощанье Царев. – Время тревожное…
* * *
Их разделяли считанные метры. Их – это БМП, в которой находился Акрамов, и застывший впереди бензовоз. Вернее, бензовоза уже не было. На его месте бушевало пламя. Оно полыхнуло внезапно. Наби в первое мгновение даже не понял, что произошло. Но яростные языки плясали перед глазами, и на расстоянии обжигая сердце предательским огнем. В следующую секунду Акрамов знал – случилось худшее, о чем предупреждал комбат, чего он опасался сам: колонну поджидали душманы. И где? В такой с виду мирной, спокойной, радующей глаз голубизной чистого неба долине, среди зелени садов, кустарников. Казалось, здесь должны звучать лишь голоса птиц. Но это только казалось. По опыту Наби знал – нет ничего опаснее зеленой зоны. В ней нередко птиц и людей тревожат выстрелы. Хотя в горах тоже нелегко, тревожно. Но там одно неосторожное движение врага – и его можно обнаружить по шуму тронутого с места камня, даже крохотного камешка. В конце концов, самому можно спрятаться под защиту скал. А здесь, внизу, где буйствует зелень, все совсем иначе. Не так просто понять, откуда прогремели выстрелы. Кругом заросли. Сплошной стеной они подступают к шоссе, и не укрыться в них: навстречу тебе летят пули, и ты остаешься беззащитной мишенью на горячем асфальте.
…Из клубов дыма к боевой машине пехоты метнулась согнутая фигура водителя.
– Оттуда ударили. Я успел заметить, – прокричал он и ткнул стволом автомата в сторону тополиной рощи. – Если бы не приоткрытая дверца…
Водитель не договорил. Дрожащей от волнения рукой рванул ворот куртки. На продолговатом белобрысом лице следы копоти. След гари и на оранжевом бронежилете. Глаза горят яростью.
К водителю кинулся Кичко, втащил в десантный отсек.
– Быстрей! – приказал Наби Аманбекову.
– Куда? – не понял тот. – Огонь же там.
– Вперед! Скорость! – прокричал Акрамов.
Машина стала приближаться к горящему бензовозу. Акрамов на ходу связался с лейтенантом Игорем Салием. Тот со своим взводом был в голове колонны. Облегченно вздохнул, узнав, что впереди все в порядке.
– Ренат, как у тебя? – запросил лейтенант Зарифова, замыкавшего транспорт.
– Слышим выстрелы, – сообщил тот. – Бьют по середине колонны. Видим дым. Это ведь у вас?! Что случилось?
Дым уже застилал приборы наблюдения.
– Кучкаров, не давай им вести огонь! – приказал Наби наводчику.
Бензовоз был уже совсем близко. Выстрел гранатомета развернул его вдоль дороги, и он огромным огненным шлагбаумом преградил путь остальным машинам.
– Ноль‑ первый, почему стали? – услышал Наби тревожный голос Зарифова. – Нужна ли помощь?
– Сейчас тронемся. Будь сам внимателен, – ответил Наби и, не отрываясь от приборов наблюдения, скомандовал Аманбекову:
– Возьми влево!
И вновь механик‑ водитель не понял замысла командира.
– Сталкивать будем, понимаешь, сталкивать, – чуть не сорвавшись на крик, пояснил Акрамов.
На БМП полыхнуло жаром. Казалось, косматые языки пламени сейчас жадно набросятся на машину.
– Чуть развернись. Толкай в задний скат. Смелей, Аманбеков.
Наби рисковал. Он хорошо это знал. Но знал и другое: не освободи дорогу – и наверняка вспыхнет еще не один бензовоз. Двигатель протяжно взвыл на полных оборотах. Акрамов уже не скрывал своего волнения. Не обращал внимания на то, что накалилась броня, что с каждой минутой труднее становилось дышать. Он понимал – остались считанные мгновения до взрыва, который может отбросить назад БМП, разметать замершие позади другие машины.
– Еще совсем немного, – не приказывал, а просил Аманбекова. – Только бы успеть. Только бы… – вслух приговаривал он, и в ту же секунду бензовоз гигантским огненным катком пополз к откосу, рухнул в обрыв. А через мгновение в небо взвился багровый шар. Поднявшись высоко над колонной, он с грохотом лопнул, и на землю хлынули горящие потоки бензина, превращаясь в десятки, сотни сжигающих все живое ручейков.
Наби еще раз оглянулся назад, туда, где под откосом бушевало пламя, и облегченно вздохнул. Но в это время впереди вспыхнул еще один бензовоз. «Почему он оказался рядом? Почему не ушел от опасного места? » – мелькнуло в голове потрясенного Наби. Но в следующую секунду он не поверил увиденному: колонна стояла. Что‑ то мешало ей двигаться. Что же?
– Гранатометом разорвало двигатель первой машины, – сообщил взволнованно Салий. – Бензовоз горит.
– Под откос его! Как можно быстрей. Мы не должны стоять, – охрипшим от волнения голосом приказал Акрамов. – Неужели ты не знаешь, что делать в таких случаях?
– Но ведь это пять тонн горючего. Я отвечаю за каждый литр, – донесся до Акрамова растерянный возглас уже не командира взвода, а возглавляющего колонну майора‑ автомобилиста, с которым час назад беседовали, прежде чем отправиться в путь.
– Это спасет всю колонну. Повторяю, всю. Действуйте! Каждая секунда дорога.
Оторвав взгляд от радиостанции, Наби вновь удивился. Горящий бензовоз был уже почти рядом. Это проявил инициативу Аманбеков. «Какой же ты умница», – мысленно похвалил его Наби, а вслух добавил:
– Действуй, как в первый раз.
Он увидел, как стоявшие впереди машины стали уходить. Значит, сработал и Салий. Теперь дело за ними. Выстрелы над дорогой потихоньку стихали. И это было хорошо знакомо Акрамову. Постиг методы действий душманов. Они не менялись. Один‑ два выстрела из засады – и быстрый отход в зеленую чащу.
Легкий точок, и вновь полыхнуло жаром, и еще один огненный каток свалился под откос.
– Молодец, Аманбеков! Спасибо тебе, дорогой! – похвалил Акрамов подчиненного.
…Вечером он уже докладывал комбату о выполнении задания.
– Три машины, – покачал головой Царев. – Пятнадцать тонн.
– Знакомый почерк, – озабоченно заметил Гарник. – Лютуют «духи». Повернувшись к Акрамову, спросил: – Ожоги у ребят сильные?
– Нет, – ответил Наби. – Все нормально. На этот раз пронесло. Все в строю.
– Всегда бы так, – вздохнул Царев. Бросив взгляд на Акрамова, невесело усмехнулся. – Мы тут без тебя тоже с огнем поединок держали. Правда, – запоздали, но все же хватило и на нас.
Наби с недоумением посмотрел на комбата.
– В кишлаке ЧП, – пояснил Гарник. – Душманы школу сожгли.
– Школу? – ахнул Акрамов. – Когда?
– Прошлой ночью, – ответил Царев. – На все идут, лишь бы держать в страхе народ.
– А вот с этим я не согласен, – задумчиво произнес Гарник. – Народ уже совсем не тот, что был раньше. Страх ему теперь неведом. Умеет за себя постоять. Именно это и вызывает злобу у душманов…
– Вот это новость, – протянул Наби, думая о школе, о том, сколько труда вложили в строительство его подчиненные. В эту минуту он не чувствовал усталости от пережитого. Все его мысли невольно были о кишлаке…
* * *
Школа вспыхнула на рассвете. В тот самый час, когда кишлак, только что проснувшись, готовился к утреннему намазу. О пожаре Гасан узнал по пути к дому Фатимы, куда направлялся после ночного дежурства. Заметив бегущих навстречу людей, насторожился.
– Что случилось? – спросил с беспокойством у одного из дехкан.
– Школа! – выдохнул тот не останавливаясь. Забыв о бессонной ночи, Гасан бросился назад к дому дуканщика. Еще на бегу услышал, как где‑ то вдали, за розовыми от утреннего солнца дувалами, раздалось несколько резких хлопков. Они ему уже были знакомы. Приходилось слышать и раньше.
– Неужели мины? – обжегся страшной догадкой. А когда подбежал к школе, когда, тяжело дыша от бега, огляделся, понял, что не ошибся. Вокруг догорающего здания в трех местах толпились жители кишлака. Гасан растерянно оглянулся – куда идти? Не раздумывая долго, бросился к ближайшей группе дехкан. Протиснувшись сквозь плотные ряды людей, вздрогнул от увиденного. В двух шагах от него лежал Али Дерхан. Упираясь руками в песок, он пытался подняться, но это ему не удавалось. Еще не придя, видно, в себя от случившегося, еще не поняв, что у него нет больше ног, Али пытался встать в свой полный рост и броситься туда, где беспощадный огонь сжигал его мечту, уничтожал мечту всех взрослых и детей кишлака. Стыдясь не боли, которая разрывала его тело, а своего бессилия, Али плакал и, оставляя после себя кровавый след, полз к дымящейся школе в надежде еще укротить огонь.
– Али! – воскликнул Гасан и бросился к товарищу. – Помогите же, – не оглядываясь, прокричал толпе.
Дерхана унесли на носилках, а Гасан кинулся туда, где мелькнула знакомая высокая фигура Хамида.
– Мины! – подбегая к нему, выдохнул Гасан. – Они обложили школу минами.
– Знаю, – рубанув рукой воздух, ответил тот. – Сейчас главное – оцепить опасный участок.
– Понял, – ответил Гасан.
Через минуту вокруг темного дымящегося пятна, на месте которого еще час назад возвышалась школа, редкой цепочкой застыли бойцы отряда самообороны, жители кишлака.
– Али жалко, – подходя к Хамиду, сказал Гасан. – Какого бойца потеряли…
– Али? – круто повернулся к Гасану Хамид. В его глазах сверкнуло что‑ то такое, от чего Гасан невольно съежился. – А тех, других, тебе что, не жалко? Три человека подорвались на минах, а тебе жаль лишь одного Али.
– Я не так выразился. Я не так сказал, – виновато пробормотал Гасан. – Честное слово, не так. Просто Али был мне боевым другом.
– Все мы в это время должны быть боевыми друзьями, – жестко заметил Хамид. – А за Али не волнуйся. Лишь бы остался жив. Он из тех, кто и без ног будет до конца служить революции.
– Люди! – вдруг раздался над площадью взволнованный голос секретаря партийной организации кишлака Махмуда Бари. – Посмотрите еще раз на эти дымящиеся остатки того, что мы вместе с вами строили. Знаю, они вам знакомы. Вы уже не раз видели следы пожарищ, кровь. Вспомните, вы умирали от голода, когда банда Башир‑ хана устроила нам блокаду, вы сгорали от жажды, когда они взорвали, разрушили кирязы и воды не стало. Вы многое вынесли, испытали. Так неужели ваши сердца равнодушны к тому, что происходит?
От этих слов угрюмо молчавшая толпа недовольно загудела.
– Верю, что вам обиден мой упрек, – продолжал Махмуд. – Как верю и в то, что вам по душе новая власть. Она освободила вас от вечной кабалы, дала землю, свободу. Но ее надо защищать. А для этого нужна ненависть к врагам. Я говорю об этом потому, что и среди вас, даже стоящих сейчас здесь, на площади, где только что пролилась кровь, есть такие, чьи сердца охвачены страхом, кто пока не до конца определил свое место в борьбе. Посмотрите еще раз на эти дымящиеся остатки, пусть они помогут вам сделать выбор…
|
|
|
