 |
«буду летать! ». Неба опрокинутая чаша
|
|
|
|
«БУДУ ЛЕТАТЬ! »
В аэроклуб Жорку долго не принимали. Мал еще. А он в каждый набор приходил и просил. Начальник летно‑ планерной школы Василий Алексеевич Зарывалов наконец не выдержал, сдался:
– Ладно, приходи осенью, запишем тебя в планерную группу.
Еще никогда с таким нетерпением не ждал Жорка осени. Наконец начались занятия и в аэроклубе.
С упоением слушал Жорка рассказы бывалых планеристов о восходящих потоках, о том, как они, планеристы, ищут и находят эти воздушные реки в небе, чтобы потом, влекомые их потоком, парить и парить…
Но все это было на словах. По‑ настоящему подняться в небо на крыльях планера ему так и не пришлось. Аэроклуб получил самолеты. И не два, как ожидалось вначале, а целых пять. Спешно переформировывались группы учлетов. Жору перевели в «самолетчики». И теперь ему предстояло изучить самолет. Радости было – не передать. Он уже представлял себя этаким бывалым летуном, спал и видел, как крутит в небе такие фигуры, которые не объяснишь обычными словами, и, конечно же, в мечтах он уже «облетел» на самолете оба полюса Земли…
А дома Жорку не узнавали. Уроки стал учить кое‑ как. Ночи спал плохо: ворочался, стонал. Раньше он любил рассказывать дома о своих аэроклубовских делах. Теперь все больше молчал.
Такой характер у Жорки. Середины для него не существует. Он если любит, то до самозабвения, если нет, то до ненависти. Если берется за что‑ то, то не отступит до конца. Небо стало для него такой любовью. И надломилось что‑ то внутри, когда понял, что не успевает всюду. Однажды даже пришла шальная мысль: не бросить ли школу?
Дома скандал.
– Ишь, мудрец какой нашелся, – ворчал отец. – Ты что, без физики и математики летать захотел? Вон дружок твой Колька фрезеровщиком работает и то на учебу по вечерам ходит. Ему, выходит, без грамоты нельзя, а тебе можно?
|
|
|
– Сейчас не время за партой отсиживаться, – объяснял он отцу. – Ты же сам возмущаешься, что фашисты душат свободу Испании. Сейчас нужны военные летчики – и я буду летчиком.
И отец ничего не смог возразить сыну. В воздухе эпохи уже витал незримый призрак войны.
– Ладно. Ты, сын, любое дело выбирай, ни учить, ни перечить не стану. Одно присоветую: старайся жизнь прожить без изъяну…
План жизни Жорка составил такой: учебу в школе с аэроклубом совместить пока он не может. Значит, будет работать и летать, а через год снова поступит учиться и школу кончит обязательно.
Поначалу все казалось простым. Встать пораньше, плеснуть в лицо холодной водой, надеть рабочую робу – и на завод. К вечеру на ветру орудовать у самолета, звонко кричать: «От винта! ». А уже потом листать учебники.
В неполные шестнадцать лет легче всего давать себе обещания. И труднее, чем когда‑ либо, выполнять их.
Стояла осень. В ненастье, в грязь топал в аэроклуб в промокших ботинках. Возвращался хмурый, иззябший. Прижимался спиной к печке и читал какие‑ то промасленные книги. Иногда к нему приходили знакомые ребята‑ аэроклубовцы. Они спорили, обсуждали свои планы, ругали какого‑ то Страхина за «жмотство».
Зима прошла в аэроклубовских заботах: собирали самолеты, готовили их, опробовали на земле работу моторов, приборов. Но вот сошел с полей снег. Повеселела обласканная весенним солнцем земля. Покрылось яркой зеленью летное поле. Загудели, запели моторы, закрутились, вырывая из крупного зеленого дерна клочья желтой прошлогодней травы, воздушные винты. Понеслись по летному полю и взмыли в небо самолеты.
Жорка в то время работал учеником электрослесаря на металлургическом заводе. День уплотнился до предела: с 3 до 8 утра полеты, потом работа на заводе, а вечером теоретические занятия в аэроклубе.
|
|
|
Время окончания работы на заводе не всегда совпадало с отправлением аэроклубовской машины. Вот и приходилось «жать на своих двоих». Но разве это преграда для будущего летчика?!
НЕБА ОПРОКИНУТАЯ ЧАША
Сколько радости, сколько незабываемых чувств принес ему первый полет! Воображение потрясло не небо, а земля, которая совсем другая сверху, из кабины. Под крылом плыла земная пестрядь: красные скаты черепичных крыш, черные сопки терриконов, зелено‑ желтые квадраты садов…
«Лечу! – подумал Жорка. – Первый раз в жизни…»
Никто не знает, как ему было в те минуты хорошо. Какое это удовольствие – подставить встречному, слепящему потоку голову, совсем пьяную от трепетного восторга, и всем, кто там, внизу, крикнуть: «Лечу! ».
– Ну хватит пахать небо и бензин жечь, – басит инструктор.
– Еще немножко, – умоляюще просит Жорка, и они летят дальше. Грохот унялся, поровнел. Небо, налитое прозрачной прохладой, казалось, переливалось чуть заметной, подрагивающей волной. Потом земля качнулась, и самолет пошел вниз. Ниже, ниже… А Жоркина душа, наоборот, легко устремилась вверх.
Разве можно забыть такое!
С этого дня небо снова и снова звало его в глубокую бездну, и не было конца упоению высотой.
Год пролетел незаметно. «Самолетчики» уже вели счет часам самостоятельного налета. В аэроклубе ждали приезда комиссии, которая должна была отобрать кандидатов для поступления в военное училище. На тех, кто мог претендовать на это право, подготовили все документы. Жорка в списки не попал. Не потому, что он плохо летал: здесь он мог дать сто очков любому.
– Возрастом не вышел ты, парень, – разводил руками начальник летной части Фомичев. – Тебе едва семнадцать стукнуло, а надо восемнадцать годков иметь.
Жорка протестовал, грозился пойти жаловаться самому председателю комиссии. И пошел. Старший политрук Минаев испытующе посмотрел на парня, помолчал, раздумывая о чем‑ то, затянулся тонкой папиросной, которую небрежно крутил пожелтевшими пальцами, потом чуть насмешливо произнес:
– А что, можем и взять, если летать умеешь…
|
|
|
Жорка уловил тень бегущей с губ приезжего улыбки. Она обожгла, как крапива. Нет, он так не отступит, он не сдастся на милость формальностей «закона». Глаза заморгали подпаленными у костра ресницами:
– Умею!.. – и вдруг неожиданно для самого себя вызывающе буркнул: – Хотите, покажу!
Чуть дрогнули брови у старшего политрука, дрогнули секундно, почти незаметно, и сразу широко раз лилась улыбка.
– Покажешь?.. Посмотрим, тогда и решим, – уже серьезно заключил приезжий. – Только жидкий ты больно.
– Не в силе дело, – обиделся Жорка. – У другого ее вроде и девать некуда, а что толку? На прошлой неделе при посадке один тут такого «козла» дал…
– Ладно, ладно, – замахал руками Минаев. – Посмотрим, как ты летаешь, тогда и решим.
Горделивая снисходительность приезжего обидела Жорку. Рванулся назад. Дверь бухнула громко и долго отзывалась басовой нотой на топающие шаги.
– С характером парень, – сказал Минаев вошедшему Зарывалову. – Трудный?
– Нормальный! В брата пошел.
…В тот день среди учлетов Енакиевского аэроклуба только и разговору было, что о предстоящей проверке и отборе в школу военных летчиков.
Когда Жорка залезал в кабину самолета, кто‑ то, окидывая критическим взглядом худощавую, щупленькую фигурку паренька, неопределенно заметил:
– Н‑ да, трудновато такому в воздухе…
Жорка услышал, почувствовал, как краска ударила в лицо, обожгла горячим румянцем щеки. Колкая обида защемила в груди. Передернул плечами, чтобы чуть сдвинуть ремни. Запустил мотор.
С земли было видно, как машина набрала высоту, сделала большой круг, потом меньше. Теперь две простейшие фигуры – и посадка. Но все это Жора проделал так, что наблюдавшие замерли от восторга.
А председатель комиссии подошел к Зарывалову: – Молодец. Семнадцать ему, говорите? Не беда. Возьмем.
|
|
|
