Пенится для него его бесконечность.»

Собственно «Науку», т. е. «Логику», или первую часть «Системы», Науку, которая раскрывает вечное Бытие, или реальную Вечность, необходимо предваряет первая часть, повествующая о Становлении Бытия во Времени, т. е. об Истории. Это, с одной стороны, историческая наука в обычном смысле, представляющая собой «наивное» Воспоминание человечества; а с другой стороны, это концептуальное, или философское, постижение прошлого, сохраненного внутри и с помощью /dans et par/ «наивной» памяти, каковое постижение и есть «Феноменология духа». Отсюда следует, что для Гегеля «Феноменология духа» немыслима без предварительного знания реальной истории, точно так же, как и история не может быть действительно постигнута без «Феноменологии духа». Стало быть, толкуя «Феноменологию духа», я имел все основания говорить об Афинах, Риме, Людовике XIV… и о Наполеоне. Пока не усмотрена связь того, что написано в этой книге, с историческими фактами, нам не понять ничего из того, что в ней говорится. Но «Феноменология духа» — это что-то иное, чем «всеобщая история» в обычном смысле слова. История рассказывает о событиях. «Феноменология духа» их объясняет, или делает их постижимыми, раскрывая их человеческий смысл и их необходимость. Это значит, что она реконструирует («дедуцирует») реальное развитие человечества в его существенно человеческих параметрах. Она его реконструирует a priori, поскольку «дедуцирует» из антропогенного Желания (Begierde),  предмет которого — чужое Желание (что делает его Желанием Признания), Желания, осуществляемого посредством отрицающего наличное-Бытие (Sein) Действия (Tat). Но, повторю, это «априорное» конструирование возможно только задним числом. Нужно, чтобы сначала свершилась реальная  История, а затем нужно, чтобы ее рассказали Человеку[259]; и только тогда Философ, становясь Мудрецом, может понять  ее с помощью «априорной» реконструкции в «Феноменологии духа». И как раз это феноменологическое постижение  Истории и превращает Философа в Мудреца; ибо это оно окончательно упраздняет Время и делает таким образом возможным адекватное раскрытие завершённого, или совершённого, Бытия, Бытия, стало быть, вечного и неизменного, которое воплощается в жизнь в «Логике» и через ее посредство.

И еще одно замечание относительно строк Шиллера из его стихотворения «Дружба», которыми заканчивается «Феноменология духа». Цитата неточная. И внесенные Гегелем (осознанно или нет) изменения говорят о многом.

Я не останавливаюсь на том, что вместо «Seelenrzioh»  /«царство душ»/ Гегель говорит «Geisterreich» /«царство духов»/, хотя эта замена (такая «современная») очень показательна. Что важнее всего, так это то, что вместо «das ganze  Seelenreich» /«все царство душ»/ Гегель говорит «dieses  Geisterreich» /«это царство духов»/. Этой заменой Гегель хочет показать, что речь идет вовсе не об «Ангелах», как у Шиллера; он хочет подчеркнуть, что вечное и беспредельное Бытие, т. е. абсолютный Дух (каковой у Шиллера есть Бог), возникает исключительно из целостности человеческого, или исторического, существования. Временное прошлое вечного-Бытия, стало быть, — человеческое и только человеческое. Когда мы говорим о «Боге» у Гегеля, нельзя забывать, что Человек составляет прошлое этого «Бога»: это Человек, ставший «Богом», а не Бог, ставший Человеком (который, впрочем, снова становится Богом). И еще одно, третье, изменение, внесенное Гегелем в шиллеровский текст, имеет тот же смысл. Шиллер говорит: «die Unendlichkeit» /«Бесконечность» (как таковая)/. Гегель пишет: «seine Unendlichkeit» /«его Бесконечность»/. Итак, «Феноменология духа» завершается радикальным отрицанием какой бы то ни было трансценденции. Вечное-беспредельное-раскрытое-Бытие, т. е. абсолютный Дух, это бесконечное, или вечное, бытие того самого Бытия, которое было всеобщей Историей. Это означает, что Бесконечность, о которой идет речь, это бесконечность Человека. И Наука, раскрывающая это беско- нечное-Бытие, является, стало быть, одновременно Наукой Человека и Наукой о Человеке: с одной стороны, она есть продукт Истории, т. е. произведена Человеком; с другой — она рассказывает о Человеке: о его временном, или историческом, становлении (в «Феноменологии духа») и о его вечном бытии (в «Логике»). Потому «Наука» это Selbstbewuptsein, а не Bewuptsein. И Мудрец, дойдя до конца «Феноменологии духа», может сказать, что та «Наука» в собственном смысле слова, которую он собирается разворачивать в «Логике», — действительно его Наука о себе самом, его Знание о  себе. [260]

Но, как я уже не раз говорил, Мудрец может говорить о Науке вообще как о своей Науке ровно в той мере, в какой он может говорить о смерти вообще как о своей смерти. Ибо, совершая переход к «Логике», Мудрец полностью отменяет Время, т. е. Историю, т. е. свою собственную — собственно и подлинно человеческую — реальность, которая в «Феноменологии духа» есть не что иное, как действительность прошлая. он окончательно расстается со своей действительностью свободного исторического Индивида, Субъекта, противостоящего Объекту, или Человека как чего-то по сути иного (Anderes), нежели Природа.

Гегель сам прекрасно это знает. Он знает это по крайней мере с 1802 года. Ибо в его работе 1802 года, озаглавленной «Glauben und Wissen» /«Вера и знание»/, есть одно место, в котором он ясно говорит об этом и которое я хотел бы привести в заключение моего комментария к «Феноменологии духа».

Мы читаем там следующее (vol. I, р. 303 s. ):

«Вся сфера конечного, из-за того, что сама по себе она есть что-то чувственное, при мысли о Вечном и перед лицом (Anschauung /взгляд/) Вечного погружается в глубины истинной Веры, где они [мысль и восприятие /intuition/] уже неразличимы. Все остатки субъективности сгорают в этом пожирающем пламени, уничтожающем (vernichtet) само сознание самоотдачи (Hingebens) и уничтожения (Vernich- tens). »

Гегель знает это и говорит об этом. Но он также говорит в одном из писем, что это знание ему многого стоило. Он рассказывает о периоде полной подавленности, который продолжался с 25 до 30-летнего возраста, об «ипохондрии», доведшей его «bis zur Erl'ahmung aller Krafte», «до полной немочи», и вызванной как раз тем, что он никак не мог согласиться с неминуемым отказом от Индивидуальности, т. е. фактически от человечности, которого требовала идея абсолютного Знания. Но, наконец, он превозмог эту «ипохондрию». И, становясь Мудрецом благодаря все-таки воспоследовавшему приятию смерти, он опубликовал, несколькими годами позже, первую часть «Системы науки» под названием «Наука феноменологии духа», в которой окончательно примирился со всем, что есть и что было, оповестив мир о том, что не будет больше ничего нового на земле.