Форсирование индустриализации и коллективизации

Летом 1929 г., несмотря на принятый закон о пятилетнем плане, начался ажиотаж вокруг его контрольных цифр, причем движение шло как снизу, так и сверху. Происходила своего рода эксплуатация революционного нетерпения, энтузиазма масс, настроений штурмовщины и чрезвычайщины. Безоговорочно принимались показатели встречных планов, как будто под них уже имелось материальное обеспечение. В ответ на лозунг "Пятилетку в четыре года" Сталин говорил о возможности выполнить ее в три года. Задания по тяжелой промышленности: в металлургии, машиностроении, химии были резко увеличены. Каскад произвольных, материально не подкрепленных мер, проводимых в форме постановлений, распоряжений, приказов, буквально терзал страну.

Чрезвычайные методы господствовали на "фронте хлебозаготовок". По всем деревням и селам разъезжали уполномоченные, отбирая у крестьян "хлебные излишки". Им на помощь из города было направлено около 150 тыс. посланцев рабочего класса, попутно излагавших новую политику партии. О том, как велась эта агитация среди крестьян, говорит письмо на имя Сталина рабочего Чернореченского химического завода (Нижний Новгород), посланного в один из районов Центрально-Черноземной области:

Прошу Вас тов.Сталин дать мне ответ на вопрос, как лучше подойти к делу. Я объяснял им [необходимость развития тяжелой индустрии] так, что нельзя сразу вас снабдить мануфа ктурой, обувью... потому что сейчас мы ведем по строго выработанному плану наше хозяйство. Если мы пустим сразу в дело эти две отрасли, то у нас будут стоять главные рычаги нашего народного хозяйства — тяжелая промышленность, которая будет производить машины производства. Я приводил им такой простой пример: "Вот, мол, крестьянин имеет 250 руб. денег, семейство его 15 человек, нет одежды, нет обуви. Что он купит?". Он отвечает: "Лошадь". Вот так и государству нужен прежде всего двигатель, чтобы двигать народное хозяйство. Но они не верят... "Сколько кожи, а обувь дорога". — "А за сколько бы ты хотел купить сапоги? Пуд хлеба за одну пару сапог?" — "Нет, я бы дал пудов 8 за сапоги." И не верят, что мы придерживаемся строгому плану всех промтоваров по кооперативным организациям. Недостатки у нас общие. Но они не верят. Я Вас и прошу, как лучше и детальнее объяснить? Просил бы не отказать ответить.

Газеты усердно пропагандировали преимущества колхозов, товарность которых по зерну якобы составляла 35%, а совхозов — и того выше. В результате настойчивой пропаганды доля коллективизированных крестьянских хозяйств поднялась с 3,9% в июне до 7,6% в октябре. На заводах и фабриках разворачивалось движение двадцатипятитысячников. Суть его состояла в том, чтобы отобрать в среде рабочего класса самых лучших его представителей и направить в деревню для организации колхозов и совхозов. По официальным данным было зарегистрировано около 700 тыс. рабочих, выразивших желание выехать на фронт "колхозного разворачивания". Сказывалось постоянное внушение рабочим мысли об их авангардной ведущей роли, об отсталости и косности деревни, не знающей своего счастья, которое заключается-де в том, что нужно как можно скорее объединиться в колхозы и создать социализм в деревне, выкорчевать существующие в ней зародыши капитализма в лице индивидуальных крестьянских хозяйств. Так готовилась организационная и идейная база для проведения сплошной коллективизации.

"Великий перелом" на "культурном и идеологическом фронтах"

Не менее важные события происходили на "культурном фронте". Общий культурный уровень населения страны на протяжении двадцатых годов поднимался медленно. Правда, по уровню грамотности были достигнуты впечатляющие цифры. К 1930 г. число грамотных по сравнению с 1913 г. увеличилось почти вдвое (с 33 до 63%). Однако этот рост был обусловлен не столько внедрением систематического школьного образования (число учащихся в начальных школах в 1929 г. составляло 10 млн.), сдерживаемого нехваткой школ, учителей, учебников, сколько расширением курсов по ликвидации неграмотности, в задачи которых входило овладение элементарными навыками чтения и письма и основами политграмоты. Причем, как и в других областях, и здесь к концу 1920-х годов явно проступали черты чрезвычайщины и кампанейщины. Если, например, в 1927 г. подобные курсы по официальным отчетам прошли 800 тыс. человек, то в следующем году — уже 2 млн., а в 1929 г. — 10 млн.

В задачах культурной революции, которые выносились на повестку дня, содержались призывы к бдительности к мещанским и буржуазным проявлениям, к критической переработке старого буржуазного культурного наследия и созданию новой социалистической культуры, внедрялись примитивные культурные штампы и стереотипы. Провозглашались лозунги решительной борьбы с враждебными идеологиями, течениями, нравами, традициями как в области науки, литературы, искусства, так в области труда и быта. Агрессивно насаждались коллективистские начала, ведущие к подавлению индивидуальности и свободы творчества. Нагнетались антиинтеллектуализм, недоверие к "гнилой интеллигенции" и "гнилому либерализму". Усилилась разнузданная и крикливая антирелигиозная пропаганда, возглавляемая "Обществом воинствующих безбожников" и сопровождаемая разрушением церквей, исторических памятников, арестами священников как пособников кулаков и врагов социализма.

На "литературном фронте" борьбу за социализм вела созданная в 1928 г. Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП) и ее руководство, объединившееся вокруг журнала "На литературном посту" ("Напостовцы"). Напостовцы проповедовали "гегемонию пролетариата в литературе". В связи с этим они поделили писательский лагерь по классовому принципу ("пролетарские писатели", "попутчики", "буржуазные" и "необуржуазные" авторы), периодически организуя разносы и преследования различных литературных группировок и объединений. Под огонь критики попали многие писатели, в том числе и М. Горький как "не совсем чистый" пролетарский писатель, М. Булгаков как выразитель контрреволюционного необуржуазного сознания, В. Маяковский за анархо-бунтарские индивидуалистические настроения и др. Аналогичные явления происходили в искусстве, театральной жизни, кинематографии. Развернулась борьба с показом заграничных фильмов, якобы несущих на экраны буржуазный индивидуализм, пошлость, мещанские вкусы. Все это сводило на нет многообразие культурной и художественной жизни 1920-х годов.