Ленинград 5 страница

В Стрелке, Петропавловске‑ Камчатском и Владивостоке я работал в тех организациях, где не было штатных политработников. Там над нашими организациями были политотделы строительных управлений. Работать они нам не мешали, формализм не разводили, наши отношения были нормальными. Политотделы строительных управлений взяли на себя вместе со строевыми командирами всю неблагодарную и тяжелую работу в военно‑ строительных отрядах: обустройство, дисциплину, дедовщину, национальную рознь и т. д. и т. п., давая возможность инженерам заниматься планом. Политотделы вместе с инженерами тянули по ухабам тяжелый воз капитального строительства.

В Ленинграде все было по‑ другому. В 23 ГМПИ был заместитель начальника института по политической части, секретарь партийного комитета и председатель профсоюзного комитета. Все они были освобожденными работниками и ничем, кроме политики, не занимались. Над ними и над нами был политический отдел научно‑ исследовательских институтов (НИИ) ВМФ со своими штатными сотрудниками.

Матросов и солдат, которые причиняют наибольшие хлопоты политработникам, не было.

Должности, оклады, квартира – хорошие. Место службы в Ленинграде – заветная мечта многих и многих офицеров. Политработники за свои места держались цепко и всю формалюгу выполняли «от» и «до», без всяких послаблений. А формалюги было до потолка. Всякое крупное партийное событие (съезд, пленум и т. д. ) надо было обсудить отдельно на партийном, на комсомольском и на профсоюзном собраниях. Начальник института и начальники отделов были обязаны не только присутствовать на тех собраниях на одну и ту же тему, но и выступить. В партийных организациях отделов были партбюро, в партийной организации института – партийный комитет. Партийные собрания в отделах были ежемесячно, институтские – раз в два месяца, партактив политотдела НИИ – раз в квартал. Партийный комитет проводил заседания два раза в месяц, партбюро – так же. То же самое было в комсомоле и в профсоюзе. Марксистско‑ ленинская подготовка офицерского состава – 4 часа в неделю. Университет марксизма‑ ленинизма – два раза в неделю.

Институт размещался в нескольких зданиях. На общие собрания, на марксистско‑ ленинскую подготовку, на заседания парткома и т. п. собирались в главном здании. Добирались общественным транспортом. Почти все это в рабочее время. Коммунисты и офицеры уйдут на заседание или на учебу, их подчиненные, естественно, сбавляют темп работы, а очень часто этим пользовались, чтобы сбегать в магазин. Получалось так, что коммунисты и офицеры заседают или учатся, а беспартийные в это время работают и строят коммунизм. Большую потерю времени вызывала организация социалистического соревнования и подведение его итогов. В свое время я подсчитал, что примерно 20–30% рабочего времени, включая время на сборы и возвращение к рабочему месту, тратилось на мероприятия, не связанные с производственным процессом.

Секретаря партийного комитета выбирали коммунисты института, но присылал нам его политотдел. Со мной, как с начальником института, никто никогда не согласовывал кандидатуру будущего секретаря парткома. Мне даже не говорили, кого хотят нам послать. Перед отчетным собранием приходил начальник политотдела с кандидатом, которого я никогда не видел и ничего о нем не слышал, и говорил: «Вот этого выбирайте». Коммунисты этим возмущались и приходили ко мне с предложением – давайте выберем своего. Провалить присланного политотделом кандидата ничего не стоило. Мне достаточно было только сказать одному‑ другому коммунисту перед собранием, что присылают черт знает кого и надо его завалить. Стопроцентная гарантия – этот человек никогда не стал бы нашим секретарем парткома, но на следующий день я не был бы начальником института.

В самом начале моего командования институтом на отчетно‑ выборном собрании было много голосов против присланного политотделом кандидата. Меня предупредили. Перед следующим отчетно‑ выборным собранием я нашел способ предупредить коммунистов о возможных последствиях негативного голосования. После этого вплоть до моего выхода в отставку за ставленника политотдела голосовали практически единогласно.

Среди секретарей парткомов были люди, понимающие, что самая большая польза от них будет в том случае, если они не будут мешать работать. Остальные, абсолютно ничего не понимая в проектных делах, лезли в процесс управления производством, внося туда так называемую партийную линию.

Заместителями начальника института по политической части были адмиралы, срок службы которых на флоте подходил к концу. Их переводили в Ленинград для того, чтобы дать квартиру и после этого уволить в запас или отставку.

Никто мне никогда предварительно кандидатуру моего заместителя не называл. Хоть я и был его начальник и аттестацию на него писал, но шел он по другому ведомству. Я – по Министерству обороны, он – по Главному политическому управлению Советской Армии и Военно‑ морского флота, которое работало на правах отдела Центрального Комитета КПСС. У политорганов были свои отделы кадров и свои секретные части. Что писали политработники в своих донесениях, командиры не знали.

В основном замполиты института были люди тертые, обкатанные флотской службой, и понимали, что особого дела для них в институте нет и должность их, мягко говоря, надуманная. Но дисциплина в Главном политическом управлении была жесткая, проверки и инспекции проводились непрерывно, поэтому всю формалюгу замполиты выполняли в полном объеме, не раздумывая, отрывали людей от того, что действительно было нужно нашему государству и нашей Коммунистической партии, а именно, от разработки проектной документации по инженерному оборудованию морских театров военных действий.

Я отлично понимал, что замполит – это мой наблюдающий, поэтому всегда брал его с собой везде и всюду, чтобы ему не надо было фантазировать в своих донесениях.

На флоте была традиция – гостей встречать с рюмкой коньяка. Мы ее придерживались даже в годы горбачевской антиалкогольной кампании. Замполит всегда был со мной рядом, когда вместе с нашими гостями мы выпивали по рюмке коньяку после окончания деловой встречи. В этих случаях замполит говорил, что встреча прошла на партийной основе.

Конечно, замполиты занимались не только формалю‑ гой. Коллектив в институте дружный. Надо было постоянно поддерживать дух и настрой, локализуя неизбежно появляющиеся трения, ссоры, разбираться с конфликтами всех видов. Организация всех видов и форм сплочения коллектива – спорт, художественная самодеятельность, вечера отдыха, выставки, работа с детьми – все это была работа замполита. Эта сторона их деятельности была нужной и полезной.

Политические работники в крупных воинских званиях были педантичны и неуклонны в проведении решений Центрального Комитета партии. Однажды начальник ГИУ Анфимов и я шли на большом противолодочном корабле из Архангельска в Североморск. По пути следования в Гремихе на борт корабля был принят политический работник в звании контр‑ адмирала. Перед отходом корабля из Архангельска мы взяли с собой свежие центральные газеты с Постановлением ЦК КПСС о допущенных ошибках в строительстве гидроэлектростанций (ГЭС). Постановлением предусматривалось прекращение повсеместного строительства ГЭС и развертывание строительства тепловых электростанций. За столом, где сидел и взятый на борт политработник, Анфимов стал говорить о том, какой вред принесло необдуманное увлечение строительством гидроэлектростанций. Тут была гибель ценных пород рыб, изменение климата к худшему, неоправданно высокая стоимость строительства и т. д. Политработник немедленно вмешался в разговор и посоветовал его прекратить, так как в свое время гидроэлектростанции были объявлены стройками коммунизма. Ан‑ фимов ответил, что политработник ничего в этом деле не понимает, поэтому пусть сам помолчит. Тогда политработник сказал, что если Анфимов немедленно не прекратит антипартийные разговоры, то он будет вынужден сделать соответствующий доклад. Анфимов дал ему газету. Политработник свежих газет не читал, так как в Гремиху их еще не доставили, и оказался в дурацком положении. Этот пример наглядно показывает, что критиковать принятое ЦК решение никто не смел, а политработники педантично и неуклонно пресекали любые попытки критических замечаний.

По моим наблюдениям и впечатлениям, между замполитами и командирами, между политработниками и офицерами была стена, ну если не стена – то сетчатая перегородка.

Командир ценил своих подчиненных прежде всего за результаты службы и работы. Если летчик хорошо летает, если он делает в небе то, что никто другой не сделает, то командиру наплевать на то, что он два раза женат, любит покуролесить и спит на политзанятиях. Замполит же не будет давать ходу такому летчику.

Пример из Отечественной войны. Кумир нашего флота – командир подводной лодки Маринеско. Подводник номер один. Уволен из флота в молодые годы потому, что был героем не только в море, но и по алкогольно‑ женской части. Многие годы подводники боролись за то, чтобы посмертно присвоить Маринеско звание Героя Советского Союза, но каждый раз наталкивались на противодействие политических органов. Я сам был свидетелем, как адмирал, начальник политотдела крупного флотского формирования, возмущался тем, что его подчиненные требуют реабилитации Маринеско.

Многим офицерам казалось, что все, что делают политработники, нельзя назвать делом. Их работу называли болтовней. На Северном флоте в ходу был такой рассказ. В кабинете главного инженера Севервоенморстроя раздается телефонный звонок. Крупный чин Политуправления флота отчитывает главного инженера за то, что под окнами жилого дома этого чина всю ночь работал компрессор и мешал ему спать. Главный инженер молча слушает. Закончив возмущаться, чин спрашивает: «Ну, что вы на это скажете? ». Главный инженер: «Я скажу одно, чтобы ночью спать, надо днем хорошо работать». И повесил трубку. Еще один флотский анекдот. У авиационных техников есть одно железное правило. Он приходит готовить самолет к полету со своим чемоданчиком, в котором каждый инструмент имеет свое строго определенное штатное место. Больше, чем в этом чемоданчике, никаких инструментов нигде быть не должно. Техник закончил подготовку и все инструменты собирает в свой чемоданчик. Если чего‑ то не хватает, то этот инструмент ищут до тех пор, пока не найдут. Если не найдут, то самолет в полет не выпускают. Авиационный техник после подготовки самолета опаздывает на политзанятия. Замполит отчитывает его за опоздание, говорит: «Вот посмотрите на меня, я всегда вовремя заканчиваю работу и не опаздываю на политзанятия». Техник отвечает: «Вам‑ то что. Рот закрыл, и вся работа кончилась, а мне еще надо весь инструмент собрать».

В армии и на флоте видели, что материальными благами многие политработники пользовались в первую очередь, поэтому стала ходить такая фраза: «Раньше политрук в атаку шел первым, а сейчас политработник первым идет в военторг».

Многие политработники вели свою работу формальными методами, трафаретно, казенно, скучно, занудно. Не было веры в их искренней убежденности в том, что они проповедуют. Создавалось мнение, что эти люди пошли в политработники не по убеждениям, а по меркантильным принципам. Во время одного из отпусков нашими соседями в санатории была семья с сыном‑ десятиклассником. Отец – капитан I ранга, политработник. Спрашиваю сына о его планах. Он отвечает: «Пойду в Высшее военно‑ морское политическое училище. Учиться там легко, никаких математик и физик. Служба хорошая. Это не то, что инженерное закончить. Будешь все время в трюме торчать и с грязными железками возиться. Командиром тоже радости мало – за все отвечать».

Развал Союза показал, что многие политработники только на словах были идейными бойцами. Первый из них – генерал‑ полковник Волкогонов – один из руководителей Главного политического управления Советской Армии и Военно‑ морского флота. На второй день после развала он стал активно ругать то, что раньше пропагандировал. Ельцин за его предательство присвоил ему высочайшее звание – генерал армии. Второй – Степашин, ныне крупная политическая фигура, бывший премьер России. Окончил высшее военное политическое училище, профессиональный политработник. Кандидат наук по особенностям организации партийной работы в военизированных частях. Стал одним из самых ярых критиков идей, пропагандируя которые он зарабатывал себе на хлеб в советское время. Хорошая есть поговорка: «Нельзя всех стричь под одну гребенку». Среди политработников тоже были идейно убежденные, были честные и порядочные люди, преданные долгу и службе.

По своей должности мне приходилось работать с областными и городскими комитетами партии разных регионов страны. В тех условиях только эти структуры могли без проволочек решать вопросы, затрагивающие интересы организаций разных ведомств. К Военно‑ морскому флоту в комитетах относились с вниманием и оказывали реальную помощь. Уровень профессиональной подготовки кадров был высокий, работа четкой, я почти всегда получал положительные решения, поэтому у меня нет личных причин пинать ногами эти структуры.

У многих слоев граждан СССР, особенно у творческих работников, с парткомами были свои отношения. Об этом они сами писали, пишут и будут еще долго писать. В их воспоминаниях негатива хватает.

За время моей работы в институте многие сотрудники, в том числе и я, получили правительственные награды, стали лауреатами государственных премий, заслуженными строителями Российской Федерации. Некоторые работники института, в том числе и я, защитили диссертации и стали кандидатами технических наук. Институт был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

В 1989 году по возрасту я был уволен в отставку на пенсию. На должность начальника 23 ГМПИ был назначен инженер‑ полковник Алтухов В. П., бывший до этого моим заместителем.

Но вести жизнь пенсионера мне не пришлось.

Меня пригласили работать в Центральный научно‑ исследовательский институт военного кораблестроения, где я и работал до тех пор, пока Ленинград не стал Санкт‑ Петербургом. Должность моя в этом научно‑ исследовательском институте Военно‑ морского флота называлась старший научный сотрудник в отделе войсковых атомных электрических станций (ВАЭС). Отдел был только что образован.

Примерно в 1985 году Инженерные войска Советской Армии приступили к созданию ВАЭС. Это должны были быть мобильные электрические станции на автомобильном ходу, способные обеспечивать быстрое развертывание войск в необжитых районах. Идея отличная. Не надо бочек с бензином. Не надо беспокоиться, что бензин кончился и т. д. Перспективы радужные.

Все существующие в мире атомные электрические станции работают на трех видах теплоносителя: вода, жидкий металл и газ. О первых двух видах я уже писал. Реакторов с газовым теплоносителем в Вооруженных силах нашей страны не было. Белорусская академия наук (БАН) выступила инициатором создания ВАЭС с газовым теплоносителем. Под это дело были выделены солидные средства, рядом с Минском построен крупный испытательный центр, из специалистов ВМФ сформировали команды испытателей. В 1988 году были построены два опытных образца. На испытаниях не удалось добиться требуемых параметров работы. Автомобильные ВАЭС не были приняты на вооружение.

Разразился скандал. БАН требовала продолжения работ и новых денег. Минсудпром и ВМФ дали заключения, что на газовом теплоносителе продолжать работы бессмысленно. Министерство обороны приняло решение поручить эти работы ВМФ, а головным назначить ЦНИИ военного кораблестроения. В работу были вовлечены конструкторские и научно‑ исследовательские организации Минсудпрома, Минатомэнерго, а также институты Академии наук Союза ССР. Разрабатывались три типа ВАЭС: первый – плавучий с водным теплоносителем, второй – на железнодорожном ходу с жидкометаллическим теплоносителем, третий – блочный с водным теплоносителем.

ВАЭС могли быть чрезвычайно эффективно использованы в системе базирования Военно‑ морского флота, особенно в пунктах маневренного базирования и в качестве резервных источников энергоснабжения.

Мне было поручено инженерное оборудование мест базирования ВАЭС. Здесь все было, как для кораблей, те же пункты базирования, те же пункты перезарядки, хранения и утилизации радиоактивных отходов, те же заводы по их ремонту и т. д. Новые ВАЭС проектировались мощностью в десятки раз больше, чем были автомобильные.

Работа была чрезвычайно интересна тем, что нигде в мире таких станций еще не было. Не было также требований по их размещению на местности. Инструкции МАГАТЭ (Международное агентство атомной энергетики), обязательные для применения всеми странами мира при проектировании, строительстве и эксплуатации атомных электрических станций, начинались со слов, что они предназначены только для стационарных АЭС. Мне как раз и было поручено разработать «Требования к размещению ВАЭС». Документ был разработан, прошел сложнейшую систему согласования, проверки и утверждения. Технические проекты некоторых ВАЭС были разработаны, и определены их заводы‑ изготовители. Выявлены будущие потребители и владельцы ВАЭС. Советский Союз был развален, работа по ВАЭС прекращена.

ЦНИИ военного кораблестроения в советское время был мощнейшей научно‑ исследовательской организацией с двумя полигонами в Хари‑ Лахте и Балаклаве, о которых я уже писал. Здесь зарождалась идея любого нового военного корабля, здесь формировался его будущий облик, здесь вырабатывались основные технические требования (ОТТ) к кораблю. ЦНИИ сопровождал все конструкторские и научно‑ исследовательские работы, принимал законченные проекты, наблюдал за постройкой и участвовал в испытаниях.

Во время моей жизни и работы в Ленинграде во главе Советского Союза поочередно были Л. И. Брежнев, Ю. В. Андропов, К. У. Черненко и М. С. Горбачев.

Время правления Л. И. Брежнева получило название «период застоя». Основания для такого определения, конечно, были.

В моей же личной жизни это был период самой активной деятельности и результативности в достижении успехов, на него приходится пик моей служебной карьеры.

Известно, что мемуаристы вольно или невольно пытаются свои собственные настроения и представления экстраполировать «на всех». Поэтому еще раз хочу напомнить читателю, что я пишу о своем видении этого периода, рассчитывая на то, что приводимые мною факты, вроде мелкие, вроде не имеющие никакого исторического значения, помогут читателю составить свое собственное представление о том, что было и как было. Кажущаяся бессистемность примеров жизни не должна смущать читателя. Она подобрана так, что позволяет представить как позитивную, так и негативную сторону той жизни.

Во времена Брежнева был не только застой, был размах и были великие достижения в жизни страны.

В моем понимании в период застоя Союз Советских Социалистических Республик был великой мировой державой. Он обладал военным и морским могуществом, колоссальными по своему разнообразию и величию природными ресурсами, человеческим, промышленным, научным, творческим потенциалом, устойчивым управлением и безопасной средой проживания. Но уровень условий жизни его населения был гораздо ниже, чем у передовых промышленно развитых капиталистических стран. Под условиями жизни здесь понимается материальное благосостояние, свобода слова, творчества, поездки в другие страны и т. п.

Страна дошла до пика своего развития, возможного в рамках существующих порядка и закона. Не было никаких движений в сторону реформ, способных изменить существующие порядки с целью обеспечить дальнейшее развитие страны. Поэтому и наступил застой, остановились на достигнутом уровне.

Можно на сотнях страниц перечислять все то, что было создано в период застоя, а можно сказать проще.

В течение десяти лет так называемых рыночных реформ Ельцина страну предавали и продавали, грабили и разворовывали, разрушали и унижали, а она все живет тем, что осталось от советской власти, в том числе и от периода «застоя».

Но именно во время Брежнева отчетливо выявлялся весь тот негатив, который вызывал недовольство населения страны существующим положением и порядками.

Величайшие достижения социализма, в том числе отсутствие безработицы, бесплатная медицина, бесплатное обучение от начального до высшего, практически бесплатное жилье, отсутствие беспризорности, нормальные межнациональные отношения, почти стопроцентный бесплатный охват детей в летнее время пионерскими лагерями и другими оздоровительными учреждениями, мощная государственная поддержка спорта, практически бесплатная система санаториев, домов отдыха, пансионатов для отдыха трудящихся, безукоризненно точное соблюдение сроков выплаты зарплаты и еще многое‑ многое другое, население страны стало считать само собой разумеющимся явлением и никакой заслуги советов и партии в этом уже не видело. А вот многочисленные и постоянные огрехи в реализации всего вышеперечисленного были на виду и постоянно раздражали людей, вызывая их возмущение советами и партией.

В это время множество советских людей стали бывать за границей то ли по службе, то ли по туристическим поездкам или другим причинам. Там они видели более высокий уровень жизни и благоустроенный быт. Заграничные фильмы, зарубежная литература, радио типа «Свобода», свидетельства очевидцев – все это создавало в определенной массе населения настрой, что у нас все не так, надо сделать как там. При этом не принималось во внимание, что там есть свои жесточайшие проблемы (безработица, наркомания, мафия и т. п. ) и что там есть десятки стран, где уровень жизни гораздо ниже, чем в Союзе.

Первых полтора года в Ленинграде мы жили у родителей жены. Квартира коммунальная. В комнате нас было пять человек. Всего в квартире – двадцать. Кухня одна, раковина одна, унитаз один. Потом мне была выделена квартира в стандартном доме нового жилого района.

В новую квартиру стали покупать новую мебель. Мебели было мало, а желающих купить много. Половина желающих купить мебель организовывала очередь, составляла списки, назначала дежурных и т. п. Вторая половина использовала связи в торговых инспекциях или давала взятки продавцам. С большими трудами и хлопотами мебель мы купили.

Вскоре после завершения наших квартирно‑ мебельных хлопот мы с женой поехали на отдых и лечение в санаторий Германской Демократической Республики (ГДР). Группа наша была маленькая, всего десять семей. Разместили нас в отдельном доме, где никаких других отдыхающих, кроме нас, не было. В этом доме все было свое: кухня, столовая, ванны и т. п. Обслуживала домик семья из трех человек: Ганс, его жена и дочь. Ганс работал в котельной, жена – в столовой, дочь – медсестра. Ганс был в нашем плену, немного говорил по‑ русски. Он нам чем‑ то помог пару раз, я его угостил водкой. Не по‑ немецки, а по‑ русски, т. е. налил стакан. Ганс пригласил меня к себе домой выпить пива. Жил он в этом же доме. Квартира у него была трехкомнатная, только не малогабаритная, как у меня, а нормальная. На первом этаже гостиная, кухня, туалет, на втором две спальни – обе с ваннами. Я первый раз видел квартиру, где для каждой спальни своя ванная.

Миллионы и миллионы советских людей могли только мечтать о чем‑ то похожем на жилье Ганса. В ГДР на каждом шагу были доказательства более чем у нас благополучной жизни населения страны. Без всяких списков, без всяких очередей каждый мог свободно купить в магазине автомобиль, мебель, одежду, продовольствие и т. п. Сами собой приходили мысли такого плана: пусть Ганс живет хорошо, пусть живет еще лучше, но и советские люди должны жить лучше. Как же так получается, что побежденные живут лучше победителей?

Процедура оформления документов для поездки на лечение и отдых в санатории стран народной демократии была унизительной. Мне, начальнику института, необходимо было получить характеристику партийного комитета своего же института о том, что я политически и морально выдержан и за рубежом не опозорю Советский Союз. Получалось так, что здесь я могу руководить крупнейшим институтом нашей страны и решать задачи государственного уровня, а для возможности отдыха за рубежом в другой социалистической стране меня еще раз надо проверить. Потом партийная характеристика утверждалась начальником политического отдела научно‑ исследовательских институтов ВМФ. Начальник ГИУ ВМФ по служебной линии писал на меня специальную характеристику, в которой подтверждал мою надежность для выполнения такого сложнейшего задания, как принимать лечебные ванны в санатории дружественной страны. Моя жена, хотя и не была членом партии, оформляла аналогичные бумаги по своей линии. После оформления всех этих бумаг список кандидатов проверялся контрольными органами и утверждался на уровне руководства Министерства обороны. Перед отъездом всю группу инструктировали в Москве. Самому инструктирующему было уже противно повторять заезженные слова и фразы о том, как мы там должны высоко держать и ничего не допускать.

Обмен советских денег на деньги страны пребывания разрешался в мизерных размерах, что давало повод принимающей стране подтрунивать над нашей бережливостью. Каждому хотелось что‑ то привезти домой, а не потратить деньги за границей на вино, пиво, мороженое и т. п.

Во время посещения стран народной демократии я сравнивал, как у нас и как у них. Получалось, что во многом у них человечнее, проще и разумнее. Получение парной путевки, т. е. с женой, в наш военный санаторий было для многих офицеров, особенно молодых, проблемой. Не всякому это удавалось. В Болгарию неженатым офицерам путевки в санаторий просто не давали. Туда надо было ехать только с женой. Никаких осложнений с получением путевок не было. Дети – проблема для отдыхающего с женой советского офицера. Кое‑ где для них были пансионаты, большинство же детей пристраивали на частных квартирах. В наших некоторых санаториях у входных дверей висело объявление: «С детьми вход воспрещен». В Болгарии офицеры в санатории жили вместе с женами и детьми. В наших санаториях на улице перед входом на территорию санатория всегда был какой‑ нибудь замызганный ларек с дядей Яшей или тетей Машей, где офицеры могли выпить вина или коньяка. При этом все стоя, никаких столиков. Посуда – граненые плохо вымытые стаканы. Время от времени эти ларьки запрещали, закрывали, потом они появлялись снова. В странах народной демократии при санаториях на открытом воздухе были кафе. После ужина отдыхающие с детьми направлялись туда, пили вино, танцевали. Для детей продавались разные занимательные съедобные штучки, они танцевали на той же площадке, что и взрослые. На этих площадках часто устраивались концерты. На одном из таких концертов в Болгарии танцевали и пели цыгане. Они так лихо отплясывали, что пятилетний сынишка отдыхающего болгарского офицера взобрался на сцену и стал танцевать вместе с ними. Никто не бросился его уводить со сцены. Кончив танец, мальчик вернулся к папе с мамой за их столик. Родители его не ругали. Администрация санатория не стала наводить порядок, хотя их столик стоял невдалеке от эстрады. В наших санаториях этого никогда не могло случиться, потому что вечером пятилетнего сынишку на такой концерт никто бы не допустил, а если бы он забрался на сцену, то его немедленно оттуда удалили.

Когда в наш санаторий прибывал офицер с женой, то его часто поселяли в одну комнату с каким‑ нибудь мужчиной, а жену – в другую, с женщиной. Объясняли тем, что нет свободного номера, чтобы поселить мужа и жену вместе. Я сам и моя жена в ялтинском доме отдыха четверо суток жили в разных комнатах.

Процедура приема в наших санаториях была нудной и утомительной. Существовало специальное приемное отделение. С чемоданами идешь туда. Там сидишь и ждешь, когда подойдет очередь к дежурному врачу, который измерит температуру, давление и заведет историю болезни. Потом идешь к диспетчеру, который начинает искать, куда бы поселить. Это самый неприятный и унизительный процесс. Называют куда – идешь туда со своими чемоданами. Пришел туда, а там люди еще не выехали или уборку не успели произвести. Эти же приемные отделения занимались и эвакуацией отдыхающих. Я помню, что пару ночей стоял в очереди, чтобы взять нужный мне билет.

В зарубежные санатории советские офицеры обычно отправлялись группами по обмену. Например, двадцать офицеров от нас к ним, а они – двадцать офицеров к нам. Но были и единичные поездки. В санаторий «Империал», что находится в чешских Карловых Варах, я с женой приехал без группы. У меня была одна путевка на двоих. В этой путевке уже был указан номер той комнаты, где мы будем жить, и точное время прибытия и убытия. Приехали в «Империал», подошли к дежурной, отдали путевку и документы. Она задала всего два вопроса. Первый – как себя чувствуем и не нужно ли к врачу, второй – когда и как будем уезжать, чтобы она могла заказать билеты. Ровно через десять минут дежурная дала нам ключ от комнаты и бумагу, где было все уже расписано, что и как мы должны делать. За два дня до отъезда эта же дежурная позвонила и попросила прийти забрать билеты на обратный путь и медицинские документы. На это у меня ушло еще пять минут. Итого: всего пятнадцать минут на всю бумажную процедуру прибытия‑ убытия.

В столовой в громадном зале во время приема пищи в центре всех стоял заведующий столовой, пожилой поджарый мужчина в строгом костюме. Если где‑ то официантки не успевали убрать грязную посуду, он хватал поднос и сам относил ее на мойку. Там я всегда вспоминал, как в наших санаториях обедал среди грязной посуды. Заведующий отделом культуры санатория делал все сам. Идет фильм на английском, немецком или французском языке – он в зале дублирует его для русских. Пойдет снег – он утром отгребает снег от всех своих заведений. В библиотеке он же выдает книги. С русскими же ездит на экскурсии.

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: