Уважаемое слово, к лицу ли вам ваша форма? 5 глава
Но послушайте, как твердо звучат слова дуб, бук, граб и как мягко — ива, липа. Баобаб звучит мощно, тяжело, мимоза — нежно, невесомо. Слово бамбук — крепкое и звонкое, а тюльпан — изысканное и красивое. И даже представить себе нельзя, чтобы было наоборот: могучее дерево назвали бы словом лилия, а нежный цветок — словом баобаб. Или это все наши субъективные суждения? Фантазии, порожденные образами растений? Посмотрим на «машинные» характеристики звуковой формы таких слов.
не ооманули нас наши впечатления, ьсе так и есть — звучания слов гармонично слиты с их значениями, что придает словам жизненную силу, обеспечивает широкЬе их употребление в прямом и в переносном значениях. Почему дуб — символ мощи, силы, мужественности, а ива или рябина — нежности и женственности? Конечно, в первую очередь потому, что дуб — мощное и могучее дерево, а ива — гибкое и трепетное, рябина — тонкое и красивое. Но и звучание, поддерживая именно эти характеристики, тоже помогает «одушевлению».
Или возьмите слово лилия. Оно стало женским именем не только благодаря красоте цветка, но, несомненно, благодаря красоте и женственности звучания. А вот из слова лопух имя никак не получится — звучит плохо. Зато в переносном значении грубость звучания используется точно: «Эх ты, лопух» — характеристика отнюдь не лестная, хотя в самом-то растении что же плохого? Слова растительного мира не исключение. Вся окружающая человека природа давно отлилась, отпечаталась в словах, обкатанных, отшлифованных языком и временем. Звучание слова весна получает очень подходящую к значению характеристику «нежный», а вулкан — «большой», «сильный», «величественный», «громкий» — опять-таки в полном соответствии со значением. Еще несколько примеров.
Поражает точная организация звуковой формы названий многих зверей, птиц и других существ. Послушайте, как «рычит» слово барс или рысь. И признаки звуковой формы соответствующие: барс — «грубый», «сильный», «быстрый»; рысь — «темный», «сильный», «страшный». Но сравните: лань, олень. Чувствуете контраст в звучании? Компьютер подтверждает наши впечатления, выдавая для этих слов совсем иные характеристики: «хороший», «быстрый», «красивый», «гладкий».
Слова, запечатлевшие мир природы, обладают конкретным значением с четким признаковым аспектом. Поэтому так легко сопоставлять их форму с содержанием.
Да и другие слова, слова с конкретным значением с такой точки зрения — благодатный материал. Получив «машинные» характеристики их звуковой формы, мы без затруднений обнаруживаем соответствие этих характеристик значениям слов.
Но не только слова с конкретным значением подвластны действию фонетической мотивированности. Если признаковое значение проявляется достаточно четко в словах с абстрактным значением, то звучание таких слов также дает в общем соответствующие характеристики. Так, для звучания слова добро получен признак «добрый», а для слова зло — «злой». Ясно, что этого достаточно, чтобы говорить о соответствии значения и звучания, независимо от того, какие оценки получат эти слова по другим шкалам. Гармонирует звучание и значение и в других абстрактных словах.
Вы, наверное, заметили, что соответствия звучания и значения до сих пор демонстрировались в основном на словах, давно бытующих в языке. И это не случайно. Язык, как система самонастраивающаяся, веками сравнивает варианты, отбирает из них лучшие и постоянно шлифует отобранные слова, обеспечивая им наилучшие условия функционирования. Отбор и шлифовка идут по разным направлениям, но в том числе, конечно, и по линии гармонии звучания и значения. Поэтому и немудрено, что слова-старожилы дают наиболее яркие результаты.
Однако действие фонетической мотивированности распространяется и на слова, недавно вошедшие в язык, но хорошо в нем закрепившиеся.
Среди этих примеров есть один довольно редкий. Слово робот получило одновременно и положительные («активный, величественный»), и отрицательные («грубый, страшный») характеристики. Что это, случайность? Может быть. А может быть, удивительное соответствие звучания слова нашему двойственному отношению к «механическому человеку»? Все приведенные примеры соответствия звучания и значения — это только малая часть выданного компьютером огромного числа слов, для которых характерно гармоничное единство содержания и фонетической формы. Такие соответствия, конечно, не случайны — для этого они слишком многочисленны и часто поразительно точны. Правда, иногда при сопоставлении звучания и значения несколько коробит стилистическая шероховатость характеристик звучания и даже их стилистическая неуместность в приложении к значению. Например, признак «грубый», полученный для характеристики звучания слов бор, булат, граната, дом, дым и др., кажется не совсем подходящим, хотя ясно, что во всех этих случаях слова обозначают что-то «не нежное». Или, скажем, звучание слов апельсин, ель, ива, лето, лилия, липа и др. оказалось «безопасным». Этот признак нельзя считать безразличным для данных слов, так как, если бы по этой шкале был получен противоположный признак «страшный», мы должны были бы принять его в расчет как противоречащий признаковому значению. В данном случае показатель F отражает тот факт, что все эти слова звучат «не устрашающе», «не пугающе», но нет подходящего прилагательного, чтобы описать этот оттенок их признакового значения. Такие ситуации возникают очень часто. Например, апельсин, ива, лилия, лист, тюльпан — явно нечто «незлое», а краб и паук — «неженственное», но признаки «добрый» или «мужественный» в применении к значениям этих слов оказываются стилистически неуместными. Конечно, стилистические тонкости вообще не должны учитываться, когда речь идет о характеристиках звуковой формы слова. Но поскольку эти характеристики сопоставляются с признаковым зна- чением, желательно все же уменьшить стилистическую шероховатость. Это можно сделать несколькими способами. Во-первых, использовать возможность взаимозамены однородных шкал внутри одного измерения. Вспомните признаковое пространство. Каждое измерение пространства может быть задано любой шкалой, входящей в измерение. Например, представителем измерения оценки может быть не только шкала «хороший — плохой». В этой роли могут выступать (пусть с несколько меньшим успехом) также шкалы «красивый — отталкивающий», «светлый — темный», «добрый — злой». Другими словами, измерение — это не одна шкала, а пучок шкал, внутри которого шкалы становятся в какой-то мере взаимозаменяемыми. В измерении силы взаимозаменяемы шкалы «сильный — слабый», «женственный — мужественный», «нежный — грубый»; в измерении подвижности — «активный — пассивный», «быстрый — медленный», «подвижный — медлительный». Значит, в том случае, когда для характеристики звучания слова получены значимые показатели F по нескольким шкалам одного измерения, мы вправе выбирать лишь тот из признаков, который стилистически наиболее удачен в отношении значения слова. Так, для звучания слов ива, лилия, липа, лист, лютик, тюльпан получены значимые F по трем признакам оценки: «хороший», «красивый», «добрый». Вполне допустимо выбрать из них только наиболее подходящий признак «красивый», а остальные опустить. Для слов дым, краб, паук получено два признака группы силы: «грубый» и «мужественный». В данном случае лучше оставить только признак «грубый». Дублирование шкал служит также «подстраховкой» в тех случаях, когда случайные колебания средних приводят к нежелательным сдвигам их в границах нейтральной зоны. Например, слова жмот, жратва звучат явно «плохо», но вот обида — их F по шкале «хороший — плохой» составляет 3,4, т. е. чуть-чуть «не дотягивает» до признака «плохой». И здесь выручает «дублер» — шкала «красивый — отталкивающий». По ней эти слова получают признак «отталкивающий», так как их F соответственно равны 3,8 и 3,7. В результате произвол случайности несколько ограничивается. Во-вторых, можно сделать список признаков более гибким, задавая шкалы не парой полярных признаков, а набором синонимов для каждого полюса шкалы. Тогда вместо противопоставления «нежный — грубый» список будет, с одержать две полярные группы: «нежный, женственный, мягкий, ласковый — грубый, мужественный, суровый, крепкий, твердый, жесткий, жестокий». Это даст уже большую свободу стилистического выбора. И если, к примеру, слова алмаз, бокс, гангстер, гранит, дуб, холод, хулиган получили значимые F по признаку «мужественный», то в применении к каждому из этих слов полученный признак можно будет разнообразить стилистическими вариантами: алмаз — «твердый», бокс — «мужественный», гангстер — «жестокий», гранит — «жесткий», дуб — «крепкий», холод — «суровый», хулиган — «грубый». В случаях со словами лен, невеста, мимоза, тина детализируется признак «нежный»: лен — «ласковый», невеста — «женственный», мимоза — «нежный», тина — «мягкий». Наконец, можно вообще исключить некоторые «половинки» шкал. Например, для признака «страшный» нет подходящего антонима. Прилагательное «безопасный» стилистически явно неудачно в применении к значению большинства слов. Поэтому по шкале «безопасный — страшный» можно учитывать только левые отклонения (F>3,5), приписывая им признаки «страшный, устрашающий, пугающий», а признак «безопасный» исключить. Все стилистические правки такого рода, конечно, еще больше подчеркнут соответствия между звучаниями и значениями слов. Кстати сказать, впечатление стилистической неуместности некоторых признаков появляется именно в результате явного соответствия звучания и значения для большинства слов. Причем часто эти соответствия непредсказуемы, неожиданны. Можно было предвидеть, что слова лилия и лютик получат характеристику звучания «нежный» — мы чувствуем мягкость, нежность составляющих их звуков. Но можно ли было предсказать, что звучание слова краб окажется «быстрым» и «угловатым», а паук — «темным» и «страшным»? Такие соответствия удивляют, поражают, и возникает невольный соблазн переадресовать признаки, полученные для характеристики звучания, непосредственно значению слова. Видя такие соответствия признаков звучания и признаков значения, мы хотим получить уже не соответствие, а буквально совпадение, тождество сравниваемых аспектов. Так увлекаться не следует. Нельзя думать, что стоит только придумать способ проанализировать форму потоньше, поизобретательнее, и хитроумный анализ формы дает нам описание значения. Нет. Содержательность звуковой формы слова и его признаковое значение — разные аспекты, и при любых способах сопоставлений можно обнаружить их гармонию, но не тождество, не совпадение. ВСЕ ТЕЧЕТ, ВСЕ ИЗМЕНЯЕТСЯ А вот попробуйте найти глубокую внутреннюю связь между сверлящим свойством взгляда и филологическими характеристиками слова «бетон»... А. и Б. Стругацкие В БОРЬБЕ ЗА ЖИЗНЬ Заметил ли читатель в предыдущей главе некоторую тенденциозность в подборе иллюстраций, некоторую пристрастность автора к идее фонетической мотивированности слова? Действительно, неужели всегда и в любом слове звучание и значение должны пребывать в гармонии? Но ведь язык развивается. Вслед за изменяющейся действительностью меняются и значения слов, в том числе и признаковый аспект значения. Меняются и звуковые формы слов под влиянием внутренних зако- нов развития языка. В древнерусском языке были носовые гласные и слово дуб произносилось примерно как домб, а язык как ензык. Затем носовые исчезли, и эти слова приобрели современное звучание. Таких фонетических изменений за века истории языка было много. Слово гибель произносилось когда-то как гыбель, гусеница как усе-ница, филин как квилин, бровь как бры. Еще совсем недавно произносили мяг[кы]й, профёссоры, теперь мяг[к'и]й, профессора. Фонетический облик всех этих слов изменялся, а значение оставалось прежним. Значит, в языке на любом этапе его развития, наряду со словами, значение и звучание которых находится в гармонии, непременно обнаружатся и такие слова, у которых эта гармония нарушена. Следовательно, фонетическая значимость таких слов или никак не соотносится с признаковым значением, или даже противоречит ему. Иначе не может быть. Потому что если вдруг окажется, что таких «дисгармоничных» слов нет, то это будет означать, что ни содержание, ни форма в языке не развиваются. Но такие слова есть. И во множестве. Вот, например, слово юноша. Его звучание получает характеристики «нежный», «женственный», «слабый», которые резко дисгармонируют с признаковым значением. Почему так получилось? Ясно, что значимость звучания этого слова почти целиком определяется малочастотным Ю, который к тому же еще и первый, да под ударением. Но когда-то звуковая форма этого слова была иной — оно произносилось примерно как унош. Теперь сравните значимости Ю н У по шкале «женственный — мужественный»: для Ю средняя оценка 1,6 («женственный»), а для У — 3,8 («мужественный»). Значит, когда-то звуковая форма соответствовала содержанию, а затем фонетические изменения это соответствие нарушили. Как же влияет возникшая дисгармония звучания и значения на жизнь этого слова? Вспомните, часто ли вы употребляете слово юноша? Или слышите от других, особенно в разговорной речи? Наверняка очень редко. Обращение юноша сейчас уже почти невозможно, а если и встречается, то носит либо старомодный, либо иронический характер. Почему же? Что устаревшего или смешного в значении этого слова? Разумеется, ничего. Но мы чувствуем его «женственное», «слабое» звучание и потому заменяем форму на другую, подходящую по звучанию,— молодой человек. А если вдуматься, то эта форма нисколько не удобнее и не логичнее. Она комбинированная — состоит из двух слов, и это, конечно, менее удобно, чем одно слово. И потом, почему это молодой человек — обязательно мужчина, а девушка что же — не человек? И все-таки решающим оказывается фактор звучания, который перевешивает и неудобство и нелогичность, заставляя отказываться от формы юноша в пользу формы молодой человек. Еще пример. Звуковая форма слова женщина получила характеристики, явно противоречащие признаковому значению: «темный», «отталкивающий», «тяжелый», «устрашающий», «низменный», «злой». Признаковое значение данного слова, конечно, будет охарактеризовано прямо противоположными признаками, и эту дисгармонию между звучанием и значением мы постоянно ощущаем. Заметьте, что в разговорной речи, особенно в обращении, мы стараемся этого слова избежать, пытаемся приспособить для обращения слово девушка или обходимся вообще без обращения, заменяя его формулами вежливости типа будьте любезны, будьте добры и т. п. Иначе говоря, в разговорной речи сейчас явно идет поиск новой формы для обращения к представительницам прекрасного пола. Правда, идет пока без особого успеха, так как в русском языке нет слов, фонетическая значимость которых была бы для этой цели подходящей. Из старых обращений такого типа взять нечего — ни сударыня, ни тем более госпожа не подходят: и социальный ореол не тот, и звучат грубо, тяжело, жестко. А отсутствие подходящей формы ощущается довольно явственно и нами, и особенно теми иностранцами, в языке которых выработалось удачное обращение. Например, по-польски женщина звучит примерно как кобета — тоже грубо и жестко. Но в этом языке есть подходящее фонетически обращение — пани. Это красивое, нежное и легкое слово поляки употребляют очень часто и с удовольствием. Удачные формы обращения выработаны также в английском и итальянском языках: мисс, миссис, синьора, синьорина — полная гармония звучания и значения, потому и функционируют эти слова очень активно, причем не только в своих языках. Кстати, здесь эти языки перещеголяли даже галантный французский — мадам и мадемуазель звучат гораздо менее «женственно». А о немецком нечего и говорить — фройляйн и особенно фрау благозвучием отнюдь не отличаются. Когда носители этих языков учат русский, то все допытываются, как же по-русски обратиться к женщине? И очень удивляются, что никак. И вот что еще интересно. Форма женщина нам не нравится, и мы ищем ей замену, но и содержание со своей стороны тоже как-то приспосабливается к форме. Понаблюдайте, как употребляется в речи обращение женщина. Вы заметите, что избирательно. Так почти никогда не обратятся к изящной, красиво выглядящей, милой представительнице прекрасного пола, а скорее к грубой, излишне полной, не следящей за одеждой и внешностью. Оговоримся, что это вовсе не исключает употребления слова женщина в положительных контекстах, например в стихотворениях. Вспомните у Некрасова: Есть женщины в русских селеньях С спокойною важностью лиц, С красивою силой в движеньях, С походкой, со взглядом цариц... Но даже и здесь речь идет о силе, мужестве, твердости духа русской женщины, которая Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет, т. е. о качествах, считающихся, в основном, мужскими. Есть случаи, когда влияние звучания слова на его значение еще более заметно. Вот любопытный пример. Есть такие растения — лютик и сныть. Первое получило свое название за едкий, ядовитый («лютый») сок. Отсюда ясно, что первоначально признаковое значение этого слова было отрицательным (примерно так же, как у слова злючка). Второе растение съедобно. Его название еще не так давно писалось как сныдь. Полагают, что происходит это название от слова снедь — «еда». Так что растение было весьма полезным, играло существенную роль в жизни человека и, конечно, оценивалось положительно. Но информанты, оценивая признаковое значение этих слов по шкале «хороший — плохой», дали в среднем слову лютик оценку «хороший», а слову сныть оценку «плохой». Тогда я принес гербарий с разными травами и попросил информантов найти среди них лютик и сныть. Лютик еще кое-кто указал правильно, а сныть не обнаружил почти никто. И никто не знал, что сныть съедобна, а лютик ядовит. Что же получается? Не зная ни самих растений, ни их свойств, информанты одно из них совершенно несправедливо считают хоро- шим, а другое — столь же несправедливо — плохим. Почему? Скорее всего на суждение информантов влияет звучание слов. Звуковая форма слова лютик, как вы, конечно, чувствуете, очень красива. И действительно, по формуле F она получает только положительные характеристики: «нежный», «красивый», «светлый» и т. п. А слово сныть звучит некрасиво — характеристики его звучания подтверждают это: «плохой», «отталкивающий», «темный» и т. п. Значит, с самого начала содержание этих слов вступило в противоречие со звуковой формой. Конфликт был разрешен уступкой со стороны содержания: признаковые значения этих слов изменились на противоположные — лютик стал «хорошим», а сныть — «плохой». Да еще и лютик — довольно красивый и яркий цветок, а сныть — неброская трава. Вот и установилась для слова лютик гармония звучания и значения. В том, что это так, легко убедиться и без экспериментов: едва ли кто-нибудь скажет, что лютик — что-то «плохое», «злое» и «опасное». И теперь это слово широко употребляется в речи, в том числе и поэтической, в положительном смысле. Восстановление утраченной по каким-либо причинам гармонии звучания и значения требует определенных усилий со стороны языка — должны произойти какие-то процессы, изменяющие содержание слова, или должен увенчаться успехом поиск новой формы. «Свободных», бессодержательных форм в языке, разумеется, нет, и поэтому поиск формы и «перераспределение» содержания чаще всего идет внутри синонимических групп. Такой путь для языка самый простой и удобный: ведь синонимы — разные формы для сходных содержаний. В этом случае возможен «конкурс», в ходе которого может быть выбрана та форма, которая наилучшим образом соответствует содержанию.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|