2. Последствия управления экономикой через финансовые механизмы

2.   Последствия управления экономикой через финансовые механизмы

Выше было сказано, что текущее поведение монополий вызвано возможностью вместо производства прибавочной стоимости на основе использования результатов научно-технического прогресса просто перераспределять существующую стоимость. Чтобы продлить существование такой малопроизводительной и перераспределяющей системы, требуется уже кредитовать потребителя для обеспечения спроса, производя для этого денежную эмиссию. И мы знаем, что это было возведено в систему после 1980 года^[69] почти на 40 лет, до тех пор пока такая политика не уперлась в невозможность продолжения в связи перекредитованностью и домохозяйств, и бюджетов стран. Возможности финансовых механизмов, таких как банковский, эмиссионный и товарно-биржевой мультипликаторы, производные финансовые инструменты и различные рейтинги, имеют свои границы возможного. И при этом создают необеспеченный воспроизводством спрос. Поскольку расширенное воспроизводство создается через высокие зарплаты, а не через потребительские кредиты. В результате производство не производит потребительные стоимости в достаточном объеме. Ярчайшая иллюстрация — неспособность самой богатой в XX веке экономики США создать общедоступное здравоохранение. Прекрасно функционирующее на находящейся около 60 лет в экономической блокаде Кубе (детская смертность, продолжительность жизни и прочие показатели здравоохранения на Кубе лучше, чем в США^[70]). Сюда же следует неспособность богатейшей экономики XX — начала XXI веков создать общедоступное качественное образование, современную транспортную инфраструктуру, пенсионную систему.

3.   Современное противоречие развития

Эта неспособность создавать довольно простые для XXI века общественные блага вызвана сущностью отмирающей формации. Необходимость накопления капитала для капиталистичес­кого развития имеет неприятный побочный эффект — это накопление безразлично к предмету труда. Окупили затраты у производителя с прибылью — и хорошо. А то, что производятся продукты, пользующиеся спросом лишь в условиях основанного на кредитной эмиссии для оплаты потребления — это при таком критерии совершенно не отслеживается и не управляется. То есть делается много на самом деле ненужной работы. Создается видимое изобилие, стоящее на глиняных ногах финансовых пузырей. Но ведь труд, потраченный на пустое, не потрачен на что-то действительно необходимое. И это еще больше снижает эффективность экономики. Это расплата за господство спекулянтов над финансовым капиталом.

Как так получается?

Общество при развитии с опорой лишь на накопление капитала испытывает мальтузианскую боязнь растратить ресурсы будущих поколений. Оно пытается как-то обуздать собственную модель развития, поставить бизнес на службу общественным интересам. Но этому мешают частные экономические интересы как привычной способ обоснования решений.

Точнее: идея сохранения накопления капитала как модели развития и принцип максимизации частной прибыли при принятии экономических решений противоречат друг другу на фоне задачи устойчивого развития. И это — современное явление, почему его назовем современным противоречием.

Противоречие современное (эпохи кризиса государственно-монополисти­ческого развития) — между накоплением капитала как моделью развития и стремлением к максимизации частной прибыли на фоне задачи устойчивого развития. Снимается осознанием всеобщего момента — времени как измерителя в экономике и за счет этого — планомерно создаваемой социальной экономии труда (времени) как нового ресурса для развития.

Если же не делать накопление капитала критерием принятия решений, а делать таковым удовлетворение объективных потребностей и возможность развития каждого человека — ошибки такого рода не накапливаются.

Осознание времени как объективного измерителя всех экономических величин, а экономии времени (социальной экономии труда) — как ресурса развития дает основание для планомерного создания и использования данного ресурса.

Поэтому тот, кто раньше прочих научится отбирать проекты по такому критерию, раньше прочих и перейдет из периода мирового экономического кризиса в период стремительного развития. А развитие является общим результатом успешных инновационных проектов. Мы отмечаем, что инновационные партнерства научных организаций и корпораций, а также корпораций друг с другом (на доконкурентной стадии — имеется в виду т. н. концепция открытых инноваций, когда корпорации совместно создают исследовательские центры, занимающиеся совместными фундаментальными и прикладными научно-исследовательскими разработками, а последующие стадии развития проектов, когда становятся понятны бизнес-модели, реализуют уже сами, по отдельности друг от друга) привносят гибкость в реализацию проектов и содействуют большему вовлечению талантов в решение задач. «Использование целенаправленных притоков и оттоков знаний с целью ускорить внутренние инновации и расширять рынки для внешнего применения инноваций, соответственно, называются открытыми инновациями»^[71]. И за это передовые технологические корпорации можно только похвалить. По сути, они уже действуют как монополистические союзы по развитию технологий.

Но изначальная ориентация на невоспроизводимый спрос (созданный эмиссией или антикризисными программами государств) содействует постановке неадекватных задач. Также мы вынуждены признать, что инновационные направления могут играть роль осознанно расставляемых их инициаторами ловушек для конкурентов. В частности, много вопросов вызывают некоторые направления так называемой воспроизводимой энергетики. Например, солнечная энергетика вызывает большие сомнения в том, что «на круг» эта отрасль производит больше, чем потребляет. И энергии, и финансов. Но в условиях государственного субсидирования она может существовать. Хотя даже с ним существует не очень эффективно. Американский автор Алекс Эпштейн, теоретик в области энергетики, разобрал это на примере Германии — страны, приложившей огромные усилия для популяризации солнечно-ветровой энергии: «Необходимость приспосабливать процесс получения энергии из надежных источников к капризам солнца и ветра делает его менее эффективным (вспомните, как автомобиль двигается в пробке), что увеличивает расход энергии и количество выбросов (в том числе углекислого газа). А как быть, если солнечной и ветровой энергии производится много? И избыточное, и недостаточное количество электроэнергии в электросети приводит к ее отключению. Значит, Германии нужно останавливать электростанции, работающие на угле, и при этом поддерживать их в состоянии готовности к повторному пуску… Фактически в стране часто производится столько электроэнергии, что она вынуждена платить другим странам, чтобы те нашли применение избыточной энергии на своей территории. Эти страны, в свою очередь, вынуждены сокращать темпы работы своих электростанций, работающих на надежных источниках энергии, что тоже негативно сказывается на эффективности всего процесса в целом»^[72]. Воспроизводимая энергетика преподносится как путь к устойчивому развитию. Еврокомиссия представила европейскую «Зеленую стратегию» — дорожную карту для обеспечения устойчивости экономики ЕС путем превращения климатических и экологических проблем в возможности во всех областях и обеспечения справедливого и инклюзивного перехода для всех^[73].

Но для создания чистой энергосистемы потребуется гораздо больше полезных ископаемых и металлов, чем для системы, работающей на углеводородах, указывает Platts^[74]. Дале мы приводим данные Международного энергетического агентства (МЭА) в изложении указанной публикации американского агенства.

По данным МЭА, к 2030 г. поставки лития и кобальта смогут удовлетворить только половину прогнозируемых потребностей, а производство меди может упасть на 25% по сравнению с потреблением. Длительные сроки разработки проектов и ухудшение качества запасов усугубляют надвигающееся несоответствие между поставками критически важных минералов и климатическими амбициями.

Электромобиль потребляет в шесть раз больше минералов, чем обычный автомобиль (210 кг/автомобиль (463 фунта) по сравнению с 50 кг). Морская ветряная электростанция требует в 13 раз больше минеральных ресурсов, чем газовая электростанция (15, 5 млн т против 1, 2 млн т. ). По словам аналитика МЭА Тэ-Юн Ким, пока нет недостатка в минеральных ресурсах, но нет гарантии, что поставки будут доступны по правильной цене в нужное время. Недавнее повышение цен на кобальт, медь, литий и никель подчеркивает, как предложение может быть ограничено. По некоторым минералам, особенно по аккумуляторным металлам, ожидается более крупный рост спроса. По оценкам МЭА, спрос на литий в ближайшие два десятилетия вырастет примерно в 40 раз, потребление графита может вырасти в 25 раз, а потребление кобальта и никеля вырастет в 20 раз. Дефицит предложения кобальта будет ощутим к 2030 году, когда, согласно прогнозам, спрос почти утроится, достигнув 400 тыс. тонн, по сравнению со 135 тыс. тонн, потребленных в 2020 году. Ожидается, что производство кобальта вырастет до 200 тыс. тонн в 2030 году от 140 тыс. тонн в прошлом году.

Все это позволяет сильно усомниться в достижимости целей Green Deal. Не факт, что это путь к устойчивому развитию, а не злоупотребление ограничением доступа к рынку (в данном случае — рынку ЕС). Провозглашенная в 2019 году как европейская, эта инициатива в 2020-х годах пытается выйти и на уровень мировых финансовых институтов — ее фактически поддержал Международный валютный фонд^[75]. Но переход к реальному устойчивому развитию будет осуществлен не на том варианте «зеленого» пути, когда мы обращаем внимание только на выбросы углерода при производстве и потреблении продукта, а также производстве электроэнергии для этих процессов. Необходимо пойти дальше.