БАНЯ нымытран

Б

БАНЯ нымытран

Это одно из первых русских слов, услышанных мной. Те немногие мои земляки, которым довелось пройти испытание в этом моечном заведении, чаще всего повествовали о таком обилии горячей воды, в котором можно было заварить несметное количество черного кирпичного чая и несколько дней поить все население нашего Уэлена, и еще осталось бы для соседнего Инчоуна и эскимосского селения Наукан. И еще – жара. Невыносимая, удушающая, от которой, однако, невозможно убежать, пока не выскоблишь себя дочиста. Первая баня в Уэлене была на полярной станции, и туда ходили только тангитаны – сами работники полярной станции и учителя. Баню топил Рыпэль, наш земляк. Он и первым из наших посетил это заведение. Его рассказ о горячем мытье слушали с величайшим интересом. По его словам выходило, что баня, кроме физических страданий, ничего хорошего не сулит луоравэтлану. Особенно парная, небольшая комнатка, куда подавался такой горячий и обжигающий пар, что в нем запросто можно свариться. Тангитаны мало того, что с наслаждением парились и выражали удовольствие сладострастными стонами, еще вдобавок хлестали себя вениками, связанными из полярной стелющейся березы, которая в изобилии росла в тундре за лагуной. Кожа у тангитанов краснела так, что еще немного, и из пор начнет сочиться горячая кровь. Нахлеставшись и надышавшись горячим паром, тангитаны выбегали на волю и с криком бросались в студеные воды уэленской лагуны. Баня как раз и была поставлена у самой кромки берега для этой мучительной процедуры. Моя первая баня была в пионерском лагере чукотской культбазы, на берегу залива Святого Лаврентия. Мы вошли в полутемную переднюю комнату, где вопреки моему ожиданию было довольно прохладно и пахло теплой сыростью мокрого дерева. И все же мое сердце стучало сильно и громко. Я старался не показать виду, что побаиваюсь, всячески храбрился, стараясь унять неожиданно возникшую дрожь. – Ну что – замерз? – весело спросил встретивший нас пионервожатый. – Сейчас будет жарко! И тут я заметил в одном из углов подвешенные веники из полярной березы с пожухлыми листьями, вспомнил рассказ моего земляка Рыпэля о его банном приключении на полярной станции. Мне захотелось заплакать и убежать. Пришлось напрячь всю свою волю: конечно, предстояли великие испытания и, возможно, даже страдания. Но ведь не смертельные. Насколько я помнил, вымывшиеся в уэленской бане полярной станции выходили оттуда веселые, раскрасневшиеся. Но это тангитаны… С тяжелым скрипом открылась толстая деревянная дверь, и на нас хлынул теплый, сырой воздух. Мы вошли в большую комнату с длинными скамьями, на которых блестели металлические тазики. Возле каждого тазика лежал кусок коричневого мыла и мочалка из желтой рогожи. Пионервожатый подробно объяснил, как нужно намыливать мочалку, сказал, что первым делом надо вымыть голову, стараясь при этом, чтобы мыло не попало в глаза и в рот. Я старался скрупулезно следовать указаниям знающего человека. Оказалось, что мытье совсем не страшно и даже приятно. И все же кто‑ то закричал: видно, мыло все же попало ему в глаза. Но наш пионервожатый промыл ему глаза свежей холодной водой и еще раз наказал быть осторожнее с пеной. Я несколько раз намылился, тщательно обмыл все тело. С помощью товарища, сына нашего уланского пекаря, Пети, вымыл спину. Я удивлением чувствовал, что мне становится легче, словно вместе с грязью с меня сходит что‑ то весомое, тяжелое. И вдруг пионервожатый сказал: – Если кто хочет – может попариться. «Вот оно! – подумал я. – Наступает настоящее испытание! » Пионервожатый распахнул почти незаметную дверь, и нас обожгло хлынувшим из глубины темной комнаты горячим паром. Мы невольно отпрянули назад, но наш храбрый вожатый отважно ринулся в горячий пар, размахивая березовым веником. Он исчез, и я был всерьез обеспокоен его жизнью. Никто из моих друзей не осмелился последовать его подвигу, и мы оставались в тревожном ожидании, пока он не появился, к нашему облегчению, живой и невредимый, но красный, с выпученными глазами и тяжелым дыханием. Первая баня подарила мне необыкновенное ощущение неожиданно обретенной легкости, и я с наслаждением понял, какое это блаженство иметь чистую, хорошо промытую кожу. До пионерской бани я лишь изредка протирал лицо и руки свежей мочой, перед тем как идти в школу, а когда наступали каникулы, я с легким сердцем отказывался и от этой гигиенической процедуры. Но первая баня запомнилась навсегда, и с тех пор, когда предоставлялась возможность, я никогда не пропускал случая, чтобы помыться в бане. В Уэлене, когда я перешел жить в интернат в последние годы школьной жизни, вместо бани мы жарко натапливали одну из комнат, на плите натаивали из снега воду и таким образом мылись. Конечно, это была еще не настоящая баня. В педагогическом училище мы ходили в анадырскую поселковую баню, построенную, по преданию, еще русскими казаками. Хотя она и частенько топилась, но так быстро остывала, что образовавшийся на полу лед не успевал оттаивать, и, чтобы не обморозить ноги, мы мылись в резиновых калошах. Потом, уже в советские времена, в Анадыре построили роскошную баню с разными отделениями, хотя вода там была болотно‑ тундровая, коричневая, мыться и париться в этой бане было одно удовольствие. И еще одна примечательная баня была в моей жизни – в бухте Провидения. Тамошняя портовая электростанция для охлаждения своих агрегатов закачивала воду из бухты и тут же, уже горячую, выпускала обратно. Так продолжалось несколько лет, пока один из умельцев‑ энергетиков не догадался с пользой для себя и своих товарищей устроить в одном из ангаров бассейн с сауной. Когда я зимовал в бухте Провидения, с наслаждением поутру, пряча лицо от студеного ветра, дующего с покрытого толстым льдом Берингова моря, бежал на электростанцию. В этот ранний час у бассейна находились только мужчины в чем мать родила. Я торопливо сбрасывал с себя одежды и окунался в почти горячую морскую соленую воду. Потом шел в сауну и впитывал в себя обжигающий сухой пар. Одна из дверей вела во двор, где находился деревянный настил. Несколько минут я стоял на этом настиле, пока полностью не покрывался белым инеем. Потом в таком виде – обратно в горячую воду бассейна. Больше я такой бани нигде не видел. Ходил в турецкие и немецкие бани. На Аляске, в Фербенксе, местный предприниматель финского происхождения Нило Коппонен «угощал» меня настоящей финской сауной, я сидел рядом с разгоряченными аляскинскими девушками, совершенно голыми, что, конечно, поначалу непривычно, но потом перестаешь обращать на это внимание, тем более в детстве в меховом пологе я насмотрелся голых женских тел. И все же первая баня, в бухте Святого Лаврентия, на первой чукотской культбазе, сохранилась в моей памяти на всю жизнь!