 |
Глава IV. Строительство началось
|
|
|
|
Глава IV. Строительство началось
История с Тимошкой испортила нам настроение. Но уже на Осетровой слободке Оська повеселел:
– Смотрите, ребята! Нет, вы только посмотрите! – воскликнул он, остановившись и протянув руку в сторону холма. – Видел когда‑ нибудь наш город такую картину? А? Видел?
Мы тоже остановились, и Тимошка даже захохотал от восхищения.
Вся площадка на холме была усеяна множеством ребят. Они сновали туда и сюда, вбегали в двери школы, влезали в окна и выскакивали оттуда, таскали какие‑ то предметы. Голоса их доносились даже сюда, на Осетровую слободку, и легко можно было представить себе, какой стоял там шум.
Мы добежали до холма, бегом поднялись на вершину и… остановились в изумлении.
Со всех сторон нас окружили ребята. Все они были вооружены захваченными из дому носилками, лопатами, ломами, а то и просто дощечками и палками. И все были совершенно черные, от пяток до макушек.
Мы долго смотрели на них, вытаращив глаза.
– В чем дело? Почему вы так закоптились? – отрывисто спросил Оська.
Вразвалку подошел Яша. Лицо его, майка, голые плечи и руки были одного цвета: черного.
– Территорию от мусора очищаем, – сказал он и добавил озабоченно: – Носилок вот нехватает!
Оказывается, строители, по его указанию, выгребали из шкалы мусор, в котором было много пыли и сажи.
Мы успокоились.
Тимошка отобрал себе команду в пятнадцать человек и убежал с ней искать по городу материалы, предварительно дав Оське слово, что будет действовать честно. Остальные ребята снова рассыпались по всему холму.
Оська сказал мне:
– Ну что ж, пойдем и мы работать!
– А как же наши новые костюмы? Нужно сбегать переодеться.
|
|
|
– Некогда бегать! Мы члены комитета и должны показывать пример. Снимем рубашки и положим в сторонку.
Делать нечего. Вскоре мы с Оськой уже ковыряли двумя фанерками золу, накладывая ее на носилки, еще через две минуты мы были такие же черные, как и другие строители.
Я до сих пор жалею, что у меня не было в этот день фотоаппарата, чтобы засиять нашу работу и послать снимок в «Пионерскую правду».
Более семи десятков закопченных ребят бегали, копали, долбили, скребли. Одни, завывая, как сирена пожарных автомобилей, мчались с носилками и, добежав до воронки от тяжелого снаряда, сбрасывали в нее мусор; другие под команду «Раз, два – взяли! » выдергивали из‑ под хлама ржавые куски железа; третьи семенили, прижав к груди кирпичи от развалившейся печки; четвертые выпрямляли гвозди, стуча по ним камнями…
На площадке перед школой было два крытых убежища – траншеи, которые хорошо сохранились. Мы их превратили в склады.
Здесь хозяйничала Галина с целой бригадой своих помощниц. Она вертелась с блокнотиком в руке, растрепанная, похожая на зебру от ржавчины и сажи, размазанных по лицу, и, сильно волнуясь, кричала:
– Куда кладешь, растяпа! Железо – в тот склад!.. На что мне твои битые стекла? У меня не мусорная яма!
То и дело на холм поднимался кто‑ нибудь из работников отдела снабжения. Гора старых досок, обрывков толя и прочих «стройматериалов» непрерывно росла.
Словом, все шло прекрасно. Однако часов около трех случилась маленькая неприятность.
На холм пришла хорошо одетая гражданка. Она оглянулась и спросила:
– Где Леночка? Леночка здесь?
Чумазый Оська подбежал к ней:
– Леночка? Какая Леночка?
– Леночка Радзиевская. Она недавно пошла сюда.
– Не знаю. Посмотрите, пожалуйста, сами.
Никогда бы гражданка не нашла свою Леночку, если бы та сама не запищала: «Мама, я здесь! » Как назло, эта маленькая девочка умудрилась так вывозиться, что даже мы с Оськой казались перед ней снежинками.
|
|
|
Гражданка схватила свою дочку за руку и потащила ее с холма.
– Бессовестная! – кричала она. – Ведь только вчера тебя мыла!.. А вам стыдно, большим детям, учить ребенка всяким глупостям!
Я не обратил на это происшествие особого внимания. Но Андрюшка подошел к нам с Оськой озабоченный, насупленный.
– Как вы думаете, ребята, – забормотал он, – не выйдет ли из всего этого чего‑ нибудь такого? А?
– Чего, например? – не понял председатель.
– Ну… неприятностей всяких… Нас теперь две недели мочалкой три – не отмоешь.
– Д‑ да! – Председатель задумался. – Действительно… Это может восстановить родителей против строительства… Яков! На минутку!
Подошел главный инженер. Посовещавшись, мы решили, что на сегодня хватит. Оська отдал распоряжение всем итти по домам и привести себя в порядок до возвращения родителей с работы.
– А у кого родители дома, тем как?
– А тем… Тем ни в коем случае не говорить, что перепачкались на строительстве!
Глава V. С мамой
Я брел по нашей улице и думал о том, как бы выстирать свои новые брюки так, чтобы они опять стали светлосерыми. Вдруг я услышал знакомые шаги. Это шла мама, забегавшая домой в обеденный перерыв. Свернуть в сторону было поздно. Я опустил глаза и попытался пройти мимо, надеясь, что мама не узнает меня в таком виде.
– Коля, это ты?
– А?.. Я, мамочка… Здравствуй, мамочка?
– Что с тобой? Что это за вид?
Я только вздохнул. Мама стояла, сунув руки в карманы распахнутого макинтоша, и смотрела мне на ноги.
– Новые брюки… – сказала она медленно. – Где же ты это постарался?
Я молчал.
– Я тебя спрашиваю. Николай!
Я поднял глаза, выпрямился и сказал негромко, но как можно тверже:
– Мамочка, ни о чем меня не расспрашивай! Потому что врать я тебе не хочу, а правду сказать не могу. Это чужая тайна.
Мама долго смотрела на меня.
– Так, так!.. Ну, спасибо тебе… Суп – на плите, каша – в шкафу.
Больше она ничего не сказала и ушла.
Я знал, каких трудов стоило маме купить эти брюки в тяжелое военное время. Придя домой, я несколько часов подряд мылил брюки, тер их о стиральную доску, пока не протер две дыры. Их мама тоже заметила, вернувшись вечером с работы.
|
|
|
Считается, что бить детей некультурно. А всякий мальчишка знает: лучше, чтоб тебя выдрали за провинность, как Сидорову козу, чем если тебя не бранят, не наказывают, а только молчат.
Чего я только не переделал, после того как убрал корыто и вытер лужу на полу! Начистил картошки для ужина, заправил и зажег керосиновую лампу, наколол дров на целую неделю… Мама продолжала молчать. Я принялся чистить кастрюли, ножи, вилки, навел на них блеск, какого они и в магазине не имели.
Мама штопала чулок с таким видом, словно я на свет не рождался. Лишь когда закипела вода в чайнике и сварилась картошка, она сказала два слова:
– Иди ужинать.
Это был не ужин, а одно мучение. Мама сидела напротив меня с усталым, грустным лицом, подперев голову рукой. Тонкая прядка волос отделилась от ее прически и повисла над тарелкой.
И вдруг я чуть не подавился картошкой: за окном раздался свист. Свистели так, словно подзывали собаку. А мы с ребятами только сегодня уговорились: для того чтобы срочно вызвать кого‑ нибудь из дому, нужно посвистеть и закричать «Бобик, Бобик? »
Мама подняла от тарелки глаза и наконец проговорила:
– Да, Николай!.. Не знала я, что у меня такой сын.
– Бобик, Бобик, Бобик! – закричал на улице голос, похожий на Тимошкин.
– И тебе не стыдно, Николай?.. Не ерзай на стуле!.. Тебе не стыдно вести себя, как трехлетний ребенок?
– Я нечаянно, мамочка… – пробормотал я.
– Бобик, Бобик, Бобик, Бобик! – надсаживался за окном Тимофей.
– Прожуй сначала, потом говори… Отец, уезжая на фронт, думал, что ты будешь помощником для своей матери, ее опорой. А ты все, решительно все делаешь для того, чтобы ее огорчить!
Теперь уж мне стало обидно. Я всегда помогал маме по хозяйству, хорошо учился. Я выпрямился на стуле и сказал:
– Если бы ты знала, мамочка, где и почему я испортил брюки, ты бы не стала так говорить!
– По‑ твоему, портить брюки ради глупой игры – это…
Я еще больше обиделся:
– Глупая игра, да? Это глупая игра, да? А ты знаешь, что мы там делаем, знаешь?
– Еще не имела удовольствия узнать. Что же именно?
|
|
|
– Школу восстанавливаем! – сказал я громко, в упор глядя на маму. – Сами! Собственными силами!
Мама перестала есть, положила вилку на тарелку и уставилась на меня.
– Что? – спросила она тихо. Вся строгость ее куда‑ то исчезла. У нее был такой вид, словно она вот‑ вот расхохочется.
– Смейся, пожалуйста, смейся! Посмотрим, что ты в сентябре скажешь.
Мама низко наклонилась над тарелкой и стала очень быстро есть картошку.
– Я… я и не думаю смеяться, – пробормотала она запинаясь. – Кто же это придумал – самим восстанавливать школу? Должно быть, Ося Димин? Говорят, он приехал.
– Оська Димин. А мы все подхватили его призыв.
С минуту мама молчала, глядя в тарелку и покусывая губы. Потом она не выдержала, подняла голову и засмеялась так, что глаза ее заблестели от слез, а щеки порозовели.
– Как же вы ее восстанавливаете? – спросила она наконец.
– Зачем я тебе буду рассказывать? Я и так уговор нарушил, что тебе сказал, а ты еще смеешься!
– Глупый ты! Я же не над вами смеюсь. Просто, очень уж это неожиданно. Ну, как же вы восстанавливаете?
Я молчал. Я очень злился на себя за то, что проболтался. Я был уверен, что мама отнесется к нашему делу, как к самой пустой затее.
– Ну! – сказала мама и сделала серьезное лицо. – Я ведь все‑ таки член школьного совета. Николай. Могу я узнать, что делается в нашей школе?
– Бобик, Бобик, Бобик! – снова послышалось за окном.
– Это, наверное, тебя кто‑ нибудь из ваших конспираторов зовет, – сказала мама. – Выйди к ним и предупреди, что ты будешь сидеть дома, пока не расскажешь.
Я пошел в переднюю и открыл дверь.
– Чего ты так долго не открываешь! – набросился на меня Тимошка. – Приказ: явиться через час на строительство. Страшно важное дело! Ужасно важное дело!
– Какое дело? Говори толком, – сказал я.
Но Тимошка уже мчался прочь от нашего дома.
Я вернулся в комнату. Мама разлила чай, мелко‑ мелко наколола щипцами два кусочка сахару и положила их на блюдечки от варенья.
– Ну, рассказывай, довольно скрывать! – проговорила она уже совершенно серьезно. – Уж не такие мы разные люди, что не сможем понять друг друга.
Я не стал больше запираться. Я рассказал маме о вчерашнем собрании, и об организации КВШ, и о том, как мы сегодня работали. Мама слушала меня очень внимательно и уже не смеялась, а чуть‑ чуть только улыбалась. Она так заинтересовалась моим рассказом, что то и дело переспрашивала:
– Постой! Значит, Осип у вас председатель, а Яша кто?.. Главный инженер? Осуществляет техническое руководство, так?.. А Тимошка?.. Ай, да! Забыла! Завснаб… Ну, дальше!
|
|
|
Видя, что мама слушает так внимательно, я разошелся и рассказал даже о нашем посещении райкома и об истории с Тимошкой. Тут уж мама снова рассмеялась, но я не обиделся: теперь эта история мне самому казалась довольно смешной. Когда я кончил рассказывать, мама спросила:
– Ну, а Платон Иванович знает про все это?
– Нет. Не знает еще.
– Что же это вы? Кому‑ кому, а ему‑ то уж нужно было бы сообщить!
– Он гриппом болен и не пускает к себе ребят.
Мама приумолкла, глядя на меня, по привычке помешивая ложкой в стакане, хотя мы уже два года пили чай вприкуску. Губы ее улыбались, а глаза были задумчивые и очень ласковые.
– Ты папе напиши о вашем Ка‑ ве‑ ша. Пусть он знает, какие у нас в семье общественные деятели растут!
– Зачем я ему сейчас буду писать? Отстроим школу, тогда напишу.
– А ты уверен, что вы сможете построить?
– А ты не уверена?
– Честно тебе ответить? – спросила, в свою очередь, мама.
– Ну конечно, честно!
– Совсем не уверена. Наоборот, уверена, что вы не отремонтируете школу. По крайней мере, сами.
– Почему? Скажешь, потому, что мы маленькие!
– Да. И до сих пор еще никто не видел, чтобы дети сами восстанавливали здания.
– А теперь увидят! Теперь дети не то что раньше. Теперь дети сами танки строят! Ремесленники, например.
– Не сами, а под руководством взрослых – инженеров и техников и вместе со взрослыми квалифицированными рабочими.
– А мы все‑ таки восстановим! – сказал я.
Мама пожала плечами и усмехнулась:
– Ну что ж! Это будет большим открытием для человечества. Тысячи людей подолгу учились, чтобы стать каменщиками, плотниками и малярами, а тут окажется, что учиться вовсе и не нужно, что люди так сразу и родятся опытными специалистами‑ строителями. Знаешь, вроде бобров или муравьев.
У меня стало тяжело на душе. В самом деле, ведь не зря же люди учатся, чтобы овладеть специальностями! Я вспомнил, как мы спорили вчера с Олегом Лакмусовым: «Чем вы будете крышу крыть? » – «Соберем мешки, просмолим их – вот тебе и крыша!.. » Ладно! Предположим, что и соберем и просмолим, но ведь до этого нужно еще стропила построить… Как их строить, чтобы они не завалились? Этого, пожалуй, и Яшка не знает. Предположим, что построим неправильно, переделаем, потом еще переделаем, пока не добьемся своего. А сколько лет уйдет на эти переделки?..
Мама протянула руку через стол и потрогала меня за подбородок.
– Загрустил? Огорчила я тебя? – сказала она ласково. – Так горячо взялись за дело, такую интересную организацию создали… а тут…
В этот момент в передней раздался звонок. Я пошел открыть. На крыльце стояла Оськина мама.
– Здравствуй, строитель! Мама дома? – заговорила она. – Что же это ты здесь сидишь? У вас там какое‑ то экстренное собрание или что‑ то вроде этого. Мой Осип уже час как убежал. Скоро, я так полагаю, вообще ночевать дома не будет. Этакую ответственность на плечи взвалил!
Анна Федоровна и мама очень дружили между собой и не виделись с отъезда в эвакуацию. Они крепко расцеловались, а потом минут пять шел обычный в таких случаях разговор: как доехала, да как устроилась, да что поделывают такие‑ то, да как жилось в эвакуации, да что пишут такие‑ то… Потом Анна Федоровна села на диван, закурила папироску и, кивнув на меня, сказала:
– Ну, а как тебе нравится? Строители‑ то наши!.. Ты представляешь: прихожу я домой – бензином воняет, ну что твой гараж! Оказывается, это Осип брюки, видишь ли, чистит. Не только брюки испортил, но и весь бензин извел. Нечего в зажигалку налить.
Мама засмеялась и начала рассказывать о том, как мы спорили, возможно ли отремонтировать школу своими силами или нет.
Анна Федоровна сначала слушала очень внимательно, но вдруг перебила ее и обратилась ко мне:
– Ну, что ж ты дома сидишь? Люди ждут, наверное, его, а он и в ус не дует! Ты ведь этот… Как там твоя должность называется?.. Секретарь, ответственное лицо! – Все это Анна Федоровна проговорила шутливым тоном. Затем она помолчала и добавила уже совсем серьезно: – Ступай, ступай! Нам с мамой нужно кое о чем потолковать.
– О чем потолковать? О нашем Ка‑ ве‑ ша? – спросил я.
– Ну да еще! Будем мы о всякой ерунде разговоры разговаривать?.. Ступай!
– Подожди! – сказала мама. – Идем сюда.
Я пошел за ней на кухню. Там она достала из чулана старые‑ престарые брюки, из которых я давно вырос, и такую же куртку.
– Вот тебе спецодежда. Изволь всякий раз надевать ее, когда идешь на ваше строительство. Если я хоть раз увижу, что ты ходишь там в чем‑ нибудь другом, то больше ты туда и носа не покажешь!
Я кое‑ как влез в куцые и узенькие брючки, натянул на себя курточку, которая тут же треснула подмышками, простился с Анной Федоровной и вышел из дому.
|
|
|
