 |
Глава IX. Экспедиция
|
|
|
|
Проснувшись пораньше, я сбегал за хлебом, взял топор, провизии в рюкзак и ушел из дому, не разбудив маму. Я только оставил ей записку: «Мамочка, не волнуйся и не сердись. Ушел по важному делу. Вечером вернусь».
Часа через полтора наша экспедиция высадилась из поезда на маленькой платформе Раздолье.
Хотя мы я собирались к вечеру вернуться домой, но каждый из нас снарядился на‑ славу: каждый нес топор, или пилу, или веревку для вязки плотов; у каждого за спиной был мешок с засунутым туда пальто и однодневным запасом провизии. Яков захватил свой фонарь, Оська – компас, а Саша Ивушкин – бинокль.
Мы шли гуськом вслед за Тимошкой по тропинке между картофельными полями.
Завснаб то и дело оглядывался и даже пятился задом, чтоб удобней было говорить:
– Ребята! Мы вроде экспедиции, которая ищет эти… как их… Ну, железо там, нефть…
– Разведчики полезных ископаемых, – подсказал Анатолий.
– Ага! Будто нас послали найти такое полезное ископаемое, которое имеет огромное значение для страны.
– Нет, товарищи! – сказал Оська. – А знаете, какое еще значение имеет наша экспедиция? Не только строительное, а еще и научное. Помайте, когда‑ то «Пионерская правда» писала, что ребята исследовали малые реки?.. Сколько раз мы бывали в этих местах! Разные пионерпоходы и все такое… А кто из нас хоть раз исследовал, как течет река Уклейка от этих мест до города? Никто.
Скоро мы вошли в лес и зашагали по краю дороги.
До войны я часто бывал здесь с ребятами. Тогда это был веселый, спокойный лесок, такой уютный и знакомый, как комната в своем доме. Здесь среди густых неподвижных елей было много полянок, где мы строили шалаши, играя в следопытов; здесь были заросли молодых березок, которые даже в дождь казались освещенными солнцем, и здесь всюду была такая густая, мягкая трава, что на ней мы кувыркались и боролись, как на матраце.
|
|
|
А теперь я шел и не узнавал леса. Вместо молодых березок торчали над землей какие‑ то колья без веток, без листьев – их начисто срезали снаряды и пулеметный огонь. Одни елки лежали на земле с бурой хвоей, с перебитыми стволами; другие, такие же бурые, навалились на соседей. А те, что не упали, стояли теперь изуродованные, с надломленными ветками, висящими беспомощно, словно отсохшие руки. Всюду земля была изрыта воронками, вокруг которых валялись комья глины и масса развороченных корней. Часто мы видели в траве то оторванный немецкий погон, то какой‑ то ремешок, то консервную банку, то стреляные гильзы.
У меня стало грустно и тревожно на душе. Притихли и остальные ребята, хмуро поглядывая по сторонам.
Так шли мы около часа. Наконец Тимоша остановился и сказал:
– Здесь!
Мы огляделись. Прямо перед нами была тихая узкая речка, в которой отражались облака и верхушки сосен. Дорога уходила вдоль берега вправо. Слева, метрах в пятидесяти от дороги, громоздился противотанковый завал. Большие сосны были надпилены на высоте метров трех от земли и свалены в одну сторону верхушками. Их огромные засохшие ветки придавили кусты и молодые деревца, и те росли вкривь и вкось, помятые, согнутые, но все же зеленые, живые. Над всей этой мешаниной из веток, стволов и засохших игл возвышались редкие неспиленные сосны.
Тимоша вертелся перед нами, очень довольный:
– Ну, что я вам говорил? А? Хватит здесь бревен? А? Хватит?
– М‑ да, – сказал Оська. – Это, кажется, то, что нам нужно.
Все хвалили завснаба. Только Яша, жуя травинку, проворчал:
– Семь потов сойдет, пока мы хоть одну лесину отсюда вытащим.
– Что ж, что семь потов! – сказал Оська. – На то и трудности, чтоб их преодолевать. Пошли!
|
|
|
Мы шагнули было к завалу, но вдруг Андрей закричал:
– Стойте! Послушайте!..
Все остановились. Андрей заговорил почему‑ то шопотом, все время озираясь по сторонам:
– Ребята! А знаете, что я вам скажу? А что, если перед завалом еще остались мины? А?.. Что тогда?
Яша почесал затылок.
– Чорт! Верно!.. – Он посмотрел на Тимошку. – Эй, завснаб! Ты, говоришь, здесь бывал?
– Нет, ребята! Не бойтесь. Я здесь с дядей Мишей проезжал и видел, как люди какие‑ то ходили.
– Военные? Гражданские?
– Не разглядел. Темно было. Только знаю, что ходили.
Мы задумались. Мы знали, что завалы почти всегда бывают минированы.
– Не бойтесь, ребята! – успокаивал Тимошка. – Если гражданские ходили, значит уже разминировано было. А если военные, саперы, значит тоже все уже разминировали.
– Может, все разминировали, а может, и не успели еще, – сказал Толя.
– Тут и бревен не захочешь! – сказал Мишка Арбузов. – Руки‑ ноги дороже.
Оська рассердился:
– Что ж, по‑ твоему, бросить все и бежать домой?
– Бросить не бросить, а лететь вверх тормашками тоже не очень приятно.
Мы долго топтались на дороге. Оська в раздумье прохаживался вперед и назад. Вдруг Тимошка сказал:
– Ося! Знаешь, что я предлагаю? Давай я вперед пойду. А вы – по моим следам. Взорвусь – значит, погиб за общественное дело, а не взорвусь – значит, все в порядке.
– Нет, – сказал Оська, – я придумал простой и прекрасный выход: мы бросим жребий, кому итти вперед.
Я заикнулся было о том, что не стоит никому рисковать, что лучше поискать бревен в другом месте, но Оська презрительно фыркнул:
– Чудак ты. Николай! Готовых бревен тебе никто не даст, а пилить живые деревья тоже нельзя. А потом, вы только подумайте, товарищи, как это здорово получается! Идет строительство школы. Нет бревен. И вот экспедиция смело пускается в путь сквозь дремучие леса, чтобы во что бы то ни стало достать бревна. Вдруг перед ними преграда: минное поле. Но ничто их не может остановить. Бросают жребий, и один, не говоря ни слова, идет вперед, прокладывая путь товарищам.
– Ага! – подхватил Тимоша. – И вдруг он взрывается, и тогда другой, ни слова не говоря, становится на его место и идет вперед – почти на верную смерть. Да, ребята, а?
|
|
|
– Да, – сказал Яков, – так они все по очереди взрываются, и к вечеру – ни людей, ни бревен.
Но всем уже захотелось совершить подвиг в этом самом лесу, где недавно гремела канонада и тысячи бойцов шли на врага. Яшке закричали, что смеяться, конечно, легче, чем совершить что‑ нибудь героическое. Он сказал:
– Ладно! Пусть будет жребий. Авось не повсюду мины натыканы.
Ося присел на пень, вынул из сумки лист бумаги, разорвал его на одинаковые кусочки и что‑ то начертил на одном из них. Свернув билетики, он положил их в тюбетейку и поднялся:
– Кто вытянет пустышку – идет сзади. Кто вынет стрелу – идет впереди.
В молчании, с серьезными лицами, мы разобрали билетики. У меня даже сердце ёкнуло, когда я развертывал свой. Но мне досталась пустышка. Оська взял последний билет, развернул его и спросил:
– Ну? У кого стрела?
Никто не ответил.
– Я спрашиваю: у кого стрела?
Курчавый маленький Саша Ивушкин сказал чуть слышно:
– У… у меня стрела…
Все посмотрели на него. Он стоял бледный, как бумага, и моргал длинными ресницами, точно в них попала соринка.
– Так, – сказал Оська. – Ну, ты иди вперед, а мы – шагах в двадцати, след в след.
Саша не двигался и продолжал моргать.
– Ну, чего ты стал? Иди! – сказал Толя.
– Ребята, погодите! – выступил вперед Андрей. – Зачем вы его торопите? Может, человеку надо передать что‑ нибудь своим родителям, друзьям… Саша, если тебе нужно что‑ нибудь передать, давай я передам. Хочешь?
Саша открыл было рот, закрыл его, снова открыл, но не сказал ни слова.
– Ну ладно! Тогда иди… Ребята, отойдите подальше!
Мы отошли. Саша медленно повернулся, сделал шаг в сторону от дороги левой ногой, поднял правую, чтобы шагнуть дальше, да так и остался стоять на одной ноге, как цапля.
– Эх ты, цапля! – засмеялся Яшка и добавил серьезно: – Нашли кого вперед посылать! Самого маленького.
– Верно!.. Сашка, давай назад! Ну тебя! – подхватил завснаб. – Давайте снова жребий кидать.
– Снова жребий! Он маленький! Оська, пиши снова! – закричали все хором.
|
|
|
Тогда Оська молча сошел с дороги и решительно зашагал к завалу. Мы пошли за ним, и ни в каких не в двадцати шагах, а почти в затылок.
Никто из нас не взорвался. Подойдя к завалу, мы забыли о минах. Только теперь мы поняли, какая работа нам предстоит: на каждой сосне было несколько десятков веток, из которых некоторые величиной с небольшое дерево. Нужно было обрубить все эти ветки; нужно было распилить каждый ствол на несколько кусков; нужно было оттащить заготовленные бревна к реке, пробравшись с ними через завал. К тому же, как я уже сказал, все эти сосны были не спилены, а только надпилены так, чтобы их можно было свалить. Значит, кому‑ то из нас предстояло вскарабкаться на пень вышиной в три метра и топором отделить от него ствол.
Толстый, всегда серьезный Мишка Арбузов сказал:
– Знаете что, ребята? Обдеремся мы здесь колючками, порвем штаны и рубашки, замучаемся, как собаки, а к вечеру вытащим отсюда одно бревно.
Мы заспорили. Одни были согласны с Мишей, другие говорили, что раз уж пришли, так нечего отступать.
Оська не принимал участия в спорах. Прижав полевую сумку к дереву, он стал писать что‑ то на листке бумаги, то и дело останавливаясь и в раздумье потирая нос карандашом.
– Так, – сказал он, подходя к нам. – Пусть каждый подпишет этот документ.
Обступив Оську, мы стали разглядывать листок. Там было написано:
«Клятва
Я, пионер и ученик Н‑ ской школы‑ семилетки, торжественно клянусь, что не уйду из Грачевского леса, пока задание Комитета восстановления школы не будет выполнено и 20 бревен по 5 метров длиной не будут заготовлены и связаны в плоты. Если я нарушу эту клятву, пусть меня называют дезертиром и малодушным человеком».
– Вот, – сказал Оська. – А тот, кто не подпишет, может сейчас же уходить и больше не являться на строительство.
Мы все расписались на листке. Расписался и Миша Арбузов, заявив, что он вовсе и не собирался уходить, а только немножко посомневался.
– Ну, – сказал Тимоша, – пусть теперь кто‑ нибудь попробует нарушить клятву! Товарищ главный инженер, что прикажете делать?
Все повернулись к Яше. Тот постоял немного в раздумье, затем сказал:
– Перво‑ наперво вот что: я сейчас полезу на этот пень и обрублю вот эту штуковину, а вы стойте вокруг и ловите меня, если я свалюсь.
Так и сделали. Яша разулся и стал карабкаться на высокий пень, а мы подсаживали его, пока хватало рук. Добравшись до места надпила, он осторожно стал на верхушку пня коленями, затем так же медленно и осторожно сел на корточки. Все мы стояли вокруг пня не дыша, подняв подбородки. Примостившись удобно, Яша сказал:
|
|
|
– Подайте топор!
Как мы ни прыгали, а дотянуться топором до него не могли. Пришлось мне упереться руками в пень, а Тимоше – забраться ко мне на плечи. Держа топор в одной руке. Яша принялся рубить дерево. Минут через пять ствол рухнул вниз, содрав на пне кору. Главный инженер спустился, очень гордый и довольный.
Мы принялись разделывать сосну. Никогда я не думал, что это такая сложная и трудная работа. То и дело ствол, который мы пилили, провисал и зажимал пилу, и его нужно было приподымать кольями. Ветки никак не хотели срубаться, сколько по ним ни стучали топором. Под ногами была не земля, а сплошные коряги, о которые мы спотыкались и между которыми застревали ноги. Со всех сторон торчали тысячи сучков, грозивших проткнуть глаза и цеплявшихся за одежду. Сверху за шиворот все время сыпались колючие иглы.
Солнце, большое и красное, уже пряталось за деревья, а мы оттащили к речке только четырнадцатое бревно.
Толя посмотрел на небо, прищурив рыжие ресницы, и сказал:
– Ребята, а солнышко‑ то заходит!
– Вот так штука! – сказал Оська. – Что ж! Возвращаться домой с четырнадцатью бревнами?
– Как возвращаться? А клятва? – заволновался Тимоша. – Ничего подобного! Развести костер и ночевать здесь! Да, ребята?
– А дома волноваться будут, куда мы исчезли, – сказал Андрей.
Оська быстро придумал, как быть:
– Очень просто: один отправится в город и предупредит родителей, а другие останутся и закончат работу.
Все согласились. Но до станции было шесть километров. Никому не хотелось итти после целого дня тяжелой работы. Решили снова тянуть жребий, и Оська опять стал делать билетики. Вдруг Саша Ивушкин подошел к нему, постоял немного молча и сказал:
– Ося, не надо никакого жребия. Я так пойду, без жребия.
Яша махнул рукой:
– Брось, цапля! Тебя по дороге лягушки съедят.
– Все равно я пойду, – ответил тот.
Оська задумался. Саша, бледный, похудевший за этот день, стоял перед ним и ждал.
– Хорошо, – сказал Оська. – Иди.
– Во! Правильно! – одобрил Тимоша. – И знаешь чего, Ивушкин? Ты по этой дороге не иди, а иди лесными тропинками, так ближе. Как дойдешь до первой тропки, направо сверни. Я тебе сейчас план нарисую. Километра на два ближе. Ладно? Нам бы нужно было так итти, да я во‑ время не вспомнил.
Мы знали, что поезд на Энск идет один раз в сутки – вечером, но никто не знал точно, когда он приходит в Раздолье. Поэтому Саша немедленно отправился в путь, запасшись Тимошкиным планом.
Под высоким бугром, у самой реки, мы зажгли костер, напекли картошки и, поужинав, стали отдыхать: кто лежал, кто сидел на постелях из мелких веточек и травы.
Совсем стемнело, а луна еще не взошла. Только ближайшие спутанные ветки завала, чуть краснея, выделялись из темноты, освещенные огнем. И оттого, что свет на них все время дрожал и двигался, казалось, что за ветками кто‑ то шевелится.
Мы затихли, вглядываясь в темноту за костром, прислушиваясь к шорохам в лесу да всплескам в реке.
– Сколько здесь народу погибло, в этом лесу! – сказал наконец Толя.
Все придвинулись ближе к огню. Андрюшка, сидевший обхватив руками колени, пристально посмотрел налево, потом уставился на нас круглыми глазами:
– Товарищи! А что, если… А что, если в этом самом лесу сейчас прячутся диверсанты?
– Чего ты выдумываешь!
– Откуда они могут взяться, диверсанты?
– А вот откуда. Были здесь бои. И вот какой‑ нибудь полковник фон Шмидт вызвал к себе лейтенанта фон Шульца и сказал: «Герр лейтенант фон Шульц, мы должны отступать отсюда. Возьмите радиопередатчик, спрячьтесь в лесу в глубокой землянке и сидите в ней, пока не кончатся бон. А когда русские займут эту территорию, выходите по ночам из землянки и ведите шпионскую и диверсионную работу».
– Ага! – сказал Тимоша. – И, может быть, сейчас этот лейтенант фон Шульц сидит в завале и подглядывает за нами.
– Что ж, конечно, все может быть, – сказал Оська. – Я, например, знаю несколько случаев, когда ребята ловили диверсантов. Двух девчонок даже наградили за это.
Он рассказал нам несколько историй о диверсантах.
После Оськи стал рассказывать Андрей, а за ним – Тимошка.
Большая розоватая луна выползла из‑ за верхушек елей и отразилась в реке. От костра остались одни красные угли, но никто не шел за топливом.
Подавшись вперед, дрожащим голосом Тимошка говорил:
– …Вдруг видит: дверь склепа открылась, и из нее – раз! – и вышел человек, а потом – раз! – и еще человек…
От волнения у завснаба нехватило дыхания, и он умолк. Мы сидели не шевелясь, боясь оглянуться через плечо. И как раз в этот момент где‑ то недалеко за нашим бугром раздался странный короткий звук:
– Пчхи!
Тут уж мы и дышать перестали.
– Пчхи! – послышалось опять.
Андрей стал на колени и вытянул шею:
– Слышите?
Тимошка поднялся на четвереньки:
– Чихает кто‑ то?..
Оба они поползли по склону бугра, замерли, вглядываясь в темноту, и вдруг разом прыгнули чуть ли не в самый костер.
– Че‑ ло‑ век! – прошептал Андрюшка страшным шопотом.
– Где человек?
– Какой человек?
– Там, на лужайке, человек. И идет прямо сюда!
Через секунду вся наша экспедиция осторожно выглядывала из‑ за бугра.
По лужайке, отделявшей нас от дороги, действительно шел человек, высокий, в темном пальто и темной шляпе с полями. Он шел медленно, часто останавливаясь, словно прислушиваясь.
– Не здешний. Да? Глядите, как блуждает! – шепнул Тимошка.
Недалеко от бугра человек опять остановился. Когда он поворачивал голову, под полями шляпы поблескивали очки.
– Высматривает! Ой, ребята, высматривает что‑ то! – так и зашелестело вокруг меня.
Вдруг человек повернулся и пошел обратно к дороге.
Тут я заметил, что Тимошка совсем выполз на бугор, а Андрей уцепился за его ногу:
– Дурак! Куда ты? Что ты делаешь?!
– Пусти! Выследить его надо! Выследить!.. Пусти!
Завснаб вскочил на ноги и пустился вслед за незнакомцем. Он бежал по освещенной луной лужайке, низко пригнувшись, прячась за мелкие кустики, иногда бросаясь животом в траву. Но ему не повезло: человек неожиданно обернулся, шарахнулся в сторону и остановился, а Тимошка, словно заяц, присел в нескольких шагах от него.
Мы лежали ни живые ни мертвые.
Но вот человек что‑ то сказал.
Медленно, как видно с большой неохотой, завснаб приблизился, поговорил о чем‑ то с незнакомцем и со всех ног побежал обратно к нам.
– Станцию спрашивает! – прошептал он, съезжая на корточках с бугра.
– Какую?
– Железнодорожную!
– А ты?..
– Сказал, что сам туда иду. Только вот с ребятами попрощаюсь.
– Ты спятил! Зачем?
– Чтобы он не ушел. Знаете что? Я его сейчас заговорю, а вы подкрадитесь и наваливайтесь на него со всех сторон.
– Хорошо?
– Так и сделаем!
– Бросьте вы – «так и сделаем»! – сказал Яшка. – А ну как это честный человек?
– «Честный»! Хорош честный! Видели, как он от меня шарахнулся?
– И ты бы шарахнулся, если б к тебе подкрались.
– А станция! Зачем ему станция? Поезда теперь до завтра не будет.
– Документы проверить – и всё! – предложил Анатолий.
– Да! А он тебя хватит по голове – и поминай, как звали!
– Придумал! – сказал Оська. – Ребята, главное – спокойствие. Это, может быть, обыкновенный гражданин, а может быть… сами знаете кто. Станцию ему показывать нельзя. Там сейчас только телефонист да дежурный. Сделаем так: Тимошка скажет, что поведет его на станцию, а сам отведет его в обратную сторону, хоть бы в Пичужки. Мы незаметно следуем позади. В случае чего – окажем помощь. В Пичужках сдаем в поселковый совет. Там проверят документы…
– А если это не диверсант?
– Ну и что ж! Пусть лучше честный человек пройдет лишние три километра, чем шпион останется на свободе.
– Ага, верно! Факт, диверсант! Страшенный такой. Голос хриплый… Прощайте, ребята! В случае чего… Ладно уж… Эх!..
Тимошка вздохнул и убежал.
– Возьмите топоры, пилы спрячьте? Без команды не вылезать! – шопотом распорядился Оська.
Вооружившись, мы снова легли, выглядывая из‑ за бугра.
– Пойдемте, дяденька. Я уже! – сказал Тимошка.
Вместе с незнакомцем он скрылся в лесу.
– Вперед! – скомандовал председатель.
То ползком, то бегом пересекли мы лужайку. Прячась за деревьями, спотыкаясь о пни и поваленные стволы, пошли гуськом вдоль дороги. Все молчали. Временами слабо поблескивали лезвия топоров.
Мы не видели шедшего впереди завснаба. Но он нарочно очень громко задавал «диверсанту» всякие каверзные вопросы.
– Вы, дяденька, наверное, не здешний? Да? – так и звенел его голос в темном лесу.
Мы не слышали, что отвечал «диверсант», а близко подходить боялись: под ногами то и дело хрустели ветки.
– Как же это такое: вы говорите, что сами из Энска, а здешних мест не знаете?
– Гу‑ гу‑ гу‑ гу… – доносилось в ответ.
Скоро мы свернули на еще более темную тропинку, уходившую влево.
Мы поняли, что незачем прятаться за деревьями, когда и так в пяти метрах ничего не видно. Ветки перестали трещать под ногами. Можно было ближе подойти к Тимошке и «диверсанту».
Тимошка долго молчал. Потом с расстановкой, коварным тоном спросил:
– Та‑ ак, дяденька… Значит, вы, дяденька, из Свердловска недавно приехали? Интересно, где это такое Свердловск?
Тут впервые мы ясно услышали голос незнакомца:
– На Урале. Пора бы знать!
Этот голос, глухой и ворчливый, я где‑ то уже слышал. Во многих книжках герои встречают подозрительных незнакомцев со знакомым голосом, и всегда из этого выходит что‑ нибудь особенное. У меня ноги ослабели от волнения. А тут еще Оська почему‑ то вцепился мне в руку выше локтя и крепко сжал ее.
– Н‑ нда!.. – протянул Тимошка. – Прейхен зи дойч?
– Не «прейхен зи дойч», а «шпрехен зи дойч»! – проворчал «диверсант».
– Странно! – тихонько забормотал председатель. – Знаете, товарищи… Удивительно знакомый голос!
– Да ну‑ у?
– Чей?
– Знаете… Я, конечно, может быть, и ошибаюсь, но только этот голос… он очень похож на голос нашего соседа.
– Инженера? – сразу вспомнил я.
Оська утвердительно кивнул головой.
Долго после этого мы шли молча, прислушиваясь к разговору Тимошки с незнакомцем, который хмуро, неохотно отвечал на вопросы завснаба. Мы узнали, что он ездил в Пичужки, где лесопилка готовила большую партию досок для Дома культуры, что доски оказались отличного качества, но что в этом мало толку: нехватает транспорта для их доставки.
Тимошка еще раз попытался поймать незнакомца.
– Странно! – сказал он. – На всяком строительстве бывает отдел снабжения, а вы сами поехали за досками!
– Я не могу ждать, когда снабженцы вернутся из командировок, – ответил инженер.
Тимошка перестал расспрашивать. Как видно, он тоже все понял и приуныл.
– Влипли! – вздохнул Яшка.
Я тронул председателя за плечо:
– Ося, чего уж там!.. Скажи ему!
– Ну как я ему скажу? Ты подумай, как я ему скажу! Уже километра два прошли!
Лес кончился. Потянулись сизые от света луны, словно дымкой затянутые поля. Стоило Оськиному соседу оглянуться, и он заметил бы нас. Но никто теперь не думал об этом. Мы плелись со своими топорами, еле передвигая ноги, чувствуя себя в таком идиотском положении, в каком еще никто из нас не бывал.
Тимошка некоторое время тащился молча рядом с инженером. Потом мы заметили, что он начал постепенно отставать от своего спутника. Вот он остановился… Вот принялся тихонько‑ тихонько пятиться назад… Не тут‑ то было! Инженер оглянулся.
– Вы что? – спросил он басом.
Стоя среди дороги, завснаб похлопывал себя руками по бедрам и молчал.
– Что у вас там?
– Дяденька!.. Дяденька, я вас не туда завел, – громким, каким‑ то отчаянным голосом сказал завснаб.
– Гм! Как не туда завели?
– Я… я нечаянно вас завел. Потому что мы приняли вас за подозрительную личность и завели…
– Чудак! – пробормотал Андрей. – Сказал бы, что с дороги сбился.
То идя бочком, то пятясь задом, завснаб отступил к нам.
– Ребята! Знаете, какое ужасное, роковое совпадение… – начал было он.
– Знаем. Помолчи! – оборвал его Яшка.
Все увидели, что инженер тоже приближается к нам.
– Не понимаю, что вы говорите, – гудел его бас: «куда‑ то завели», «подозрительная личность»… Что все это… Гм!
Он остановился в нескольких шагах, оглядывая сквозь очки всю нашу вооруженную команду.
Яшка вытолкнул Оську вперед.
Держа в опущенной руке топор, председатель постоял молча перед инженером и наконец выдавил:
– Здравствуйте, товарищ Ковчегов…
– Здрав‑ ствуй‑ те! – настороженно произнес инженер.
– Товарищ Ковчегов, вы меня не узнаете?.. Я Ося Димин… В одной с вами квартире… Товарищ Ковчегов, мы перед вами извиняемся, потому что получилась большая ошибка. Мы…
Оська долго и путано объяснял, в чем дело. И все это время инженер Ковчегов молчал. Высокий, сутулый, он стоял, глубоко засунув руки в карманы пальто, и смотрел сверху вниз на маленького Оську. Молчал инженер и когда председатель кончил свои объяснения. Он расстегнул пуговицы пальто, извлек откуда‑ то большие часы, послушал, как они тикают, и долго рассматривал циферблат.
– Безобразие! – сказал он медленно, пряча часы обратно. – Безобразие!
– Товарищ Ковчегов, мы же… вот честное слово, мы же не из хулиганства! – сказал Тимошка. – Вот мы сейчас все вас на станцию проводим. Верно, ребята?
Инженер медленно застегивал пуговицы на пальто.
– Далеко отсюда до станции? – спросил он, ни на кого не глядя.
– Нет, товарищ Ковчегов, не очень чтоб далеко. Оттуда, где мы с вами повстречались, километров шесть, а отсюда – восемь, ну восемь с гаком.
– Опоздал на поезд! Четверть десятого.
– Так на поезд вы все равно опоздали. Он, небось, часов в семь отходит.
– В десять пять отходит.
Помолчали. Тимошка пробормотал, что если пошибче бежать, то еще, может, поспели бы. Но инженер только засопел в ответ:
– Где дорога на Пичужки?
Мы сказали, что эта дорога ведет в Пичужки.
Ковчегов сунул руки в карманы пальто.
– Бе‑ зо‑ бразие! – прогудел он, уставившись очками в землю. – Безобразие! Издевательство над пожилым человеком. – И, повернувшись, он побрел от нас в сторону Пичужек, шаркая ногами по земле.
С минуту мы смотрели ему вслед. У всех были грустные лица. Тимошка то сдвигал на затылок кепку, то натягивал ее на лоб. Оська задумчиво постукивал ногтем большого пальца по зубам. Вдруг он весь напружился, посмотрел на нас, открыл было рот, закрыл его, пригнулся и, словно бегун на короткую дистанцию, помчался за удаляющимся инженером.
Долго мы напрягали глаза и вслух гадали, о чем говорит наш председатель с Ковчеговым. Наконец все увидели, что Оська идет обратно, и идет не один: за ним следует инженер.
Никогда я не видел у Оськи такой веселой физиономии.
– Вот и всё! Я все уладил. Товарищ Ковчегов поедет с нами на плотах и приедет в город раньше, чем с завтрашним поездом.
Все пришли в восторг. Все хвалили председателя. Только одни инженер был угрюм.
– Гм! Что, собственно, за плоты? Сомнительно, знаете ли, чтобы на них быстрей.
Мы хором стали расхваливать плоты и уверяли инженера, что в один миг домчимся на них до города, словно это были не плоты, а скоростные глиссеры. Инженер подумал и пробормотал, что «пожалуй, больше ничего не остается».
Тимошка и Андрей побежали вперед – разводить костер, а мы, окружив товарища Ковчегова, словно свита сказочного принца, повели его на стоянку. Всю дорогу Яшка накручивал ручку своего прожектора, свети им под ноги инженеру.
У костра товарищ Ковчегов очень внимательно осмотрел приготовленную для него постель и только после этого сел на нее. Мы ухаживали за ним изо всех сил: Тимошка налил из котелка в кружку горячего чая, Андрей обтер и положил на газету перед инженером с десяток печеных картофелин, я добавил пару свежих огурцов. Товарищ Ковчегов извлек из кармана сверток, развернул три бутерброда с маслом, один из них взял себе, а два протянул Оське:
– Угощайтесь. Делитесь. Чем могу.
Мы поблагодарили и отказались. Поужинав, товарищ Ковчегов снял шляпу, подстелил под голову кашне и лег спитой к огню.
Мы сидели тихо и некоторое время не могли понять, спит инженер или нет. Он начал было похрапывать и вдруг громко сказал: «Удивительно! Чорт знает что такое! » Похрапел еще немного, повернулся на спину и проворчал: «Формализм! »
Наконец мы поняли, что это он во сне. Оська отполз в сторону и поманил за собою нас.
– Здорово? – прошептал он.
– Здорово!
– Знаете, ребята, что это значит? – сказал Андрюшка, подняв указательный палец. – Это значит, что теперь он наш.
– Ага! Теперь его только сагитировать… Оська, ты завтра с утра валяй агитируй его, а мы будем работать.
Но председатель ответил, что агитировать он будет, когда мы приедем в город и у инженера исправится настроение.
Мы решили не спать и с зарей начать работу. Рассвет приближался. Небо над нами было еще темное, с яркими звездами и Млечным путем, но на востоке оно уже стало светлозеленым, и на этом посветлевшем куске резко выделялись черные ели.
– Опять подгорело! – огорченно пробасил во сне инженер.
|
|
|
