 |
Эпоха бессознания. Три деревенских стихотворения
|
|
|
|
Эпоха бессознания
Из эпохи бессознания
Миража и речки Леты — Яузы
Завернутый в одно одеяло
Вместе с мертвым Геркой Туревичем
и художником Ворошиловым
Я спускаюсь зимой семидесятого года
Вблизи екатерининского акведука
по скользкому насту бредовых воспоминаний
падая и хохоча
в алкогольном прозрении
встречи девочки и собаки
всего лишь через год-полтора
Милые!
Мы часто собирались там где Маша шила рубашки
А Андрей ковырял свою грудь ножом
Мы часто собирались
чтобы развеяться после
снеговою пылью над Москвой
медленно оседающей в семидесятые годы
простирающей свое крыло в восьмидесятые
За обугленное здание на первом авеню в Нью-Йорке
Все та же одна жизнь
и тот же бред
настойки боярышника
«это против сердца»
сказал художник-горбун из подвала
впиваясь в узкое горлышко пятидесятиграммовой бутылочки
Против сердца —
против Смоленской площади
где троллейбус шел во вселенную
где встречались грустные Окуджавы
резко очерченные бачурины похожие на отцов
где на снегу валялись кружки колбасы
и стихи и спички
и пел Алейников
И подпевал ему Слава Лен
* * *
Вы будете меня любить
И целовать мои портреты
И в библиó теку ходить
Где все служители — валеты
Старушкой тонкой и сухой
Одна в бессилии идете
Из библиó теки домой
Боясь на каждом повороте
* * *
И вместе с беломраморной зимою
От шелкового смуглого чулка
Я свою ногу ласково отмою
И здравствуй милая российская тоска
Метели с виски мы пережидаем
Глоток и розовый румянец щек
Добавим англицким красивым крепким чаем
Склонив внимательно над чашкою висок
Потом картишки и еще рисунки
|
|
|
Но сердцу глупому готовится удар
Взгляни назад — там преступлений лунки
Там вниз ушла любовь как бледный солнца шар
Уже на зимний день надежды не имея
Я с пуговицей полюбил пальто
И в белый свитер свой тихонько шею грея
Меня не любит здесь — зато шепчу никто
Меня не любят здесь. Сараи здесь. Ангары
Здесь склады стульев и столов
Здесь ветрено — светло и в дверь летят удары
Отсюда я уйти в любой момент готов…
* * *
В мире простом украинских хат
Был неземной закат
В состав заката входили тогда
Прожитые теперь года
Казалось умру. И не встать вполне
И было пятнадцать мне
И если ствол дерева или угол дома
Или куст шиповника возникал
То он провинцией насекомой
А значит жизнью вонял
Я тогда называл свою маму дурой
С отцом ни полслова не говорил
Я был ворюгой. Дружил с физкультурой
И Блока читал. И винищу пил.
* * *
Живет он у теплого моря
С ним дружит красный Китай
У него миллионов много
Злодей — он имеет рай
Любые у него красотки
Разных цветов и рас
Хочет — имеет японок коротких
Расхочет — катается в подводной лодке
Смотрит в подводный глаз
У него различные залы
В его внутрискапьном дворце
Он энергичный — а солнце устало
Играть на его злом лице
Он ничего не пророчит
Живет себе да живет
Мальчиков ли щекочет
В девочек ли плюет
Он — Эдуард — как прежде
Выглядит как картинка
И только к ночной одежде
Пристанет порой пылинка
Ну он ее и смахнет.
Брезгливым движеньем. Вот…
* * *
Меня подруга нежная убила
На личико она надело рыло
Кричала и визжала и ушла
Как будто в рай. где смех и зеркала
Я целый год болел и бормотал
Хотел исчезнуть. но не умирал
Мой ангел то в Париж а то в Милан
И кажется он болен или пьян
Но я слежу внимательно и жду
Когда-нибудь в каком-нибудь году
Она вдруг отрезвеет и поймет
|
|
|
И ужаснется ее сладкий рот
И закричит те нужные слова
«Твоя любовь права! права! права!
А я больна была и все убила!
Прости меня! » и сдернет маску рыла…
* * *
Писал стихи своим любовникам
Бродил по городу как шлюха
В богатый дом хотелось дворником
Когда в желудке было сухо
Глядел в витрины с уважением
Сжимая кулаки в карманах
Мечтал окончить жизнь в сражении
И что-то о небесных маннах…
* * *
Все в этом мире эх зря
Черный наряд короля
Девочка в белых ботинках
Книжки в ужасных картинках
Радостные поля
Эта ли — та ли земля
Что я кричу с корабля
Лес ли какой в паутинках
Все в этом мире смешно
Дождик впадает в окно
Рыба на взморье
Кит в плоскогорье
В окнах отеля темно
Любишь не любишь
Жизнь свою губишь
Но проиграл ты давно
Я просыпаюсь в тоске
Бьются часы на руке
Ветер кудлатый
Окна в расплату
Пуля как будто в виске
Вот я лежу здесь один
Падает небо с вершин
Эдичка здрасьте
Тайные страсти
Вы испытали — наш сын
Все в этом мире ничто
Встанешь наденешь пальто
Шляпу надвинешь
Номер покинешь
Рыба из мира Кусто
Волосы щеткой
Выйду красоткой
Нас не догонит никто
* * *
Осени запах и прерии
Чай из Британской империи
Я возлагаю надежды мои
На этого чая струи
Пью улыбаясь и думаю
Может убью я беду мою
Тем более знаю я где и когда
Ко мне привязалась беда
Три деревенских стихотворения
Лампа. Книга и машинка.
Где исчезла та пружинка
Напрягала что меня
Как горячего коня
И держала день и ночь
В состояньи мчаться прочь
Вот Америки деревня.
Не как русская так древня
Но такая же темна
И печально холодна
Осень. Я живу один
Сиротливый вид равнин
Частью серых и зеленых
Кое-где уж подпаленных
Выйдешь около пяти
А куда уже идти…
Нальешь чашку шоколада
Под холмом гуляет стадо
Четырех баранов спины
Как с французския картины
Клод Лоррен или Пуссен
Только нету старых стен
Моя жизнь на грустном месте
Лишь плохие слышу вести.
Та ушла, та изменила.
Ну и ладно. Ну и мило
Проживу один в ответ
До каких-то средних лет
Там дальше — поле кукурузы
А выше ферма и арбузы
Вотермелоны называются
|
|
|
И тряпки чучел развеваются
Внизу — (не верится) река
Прозрачная и небольшая
А в ней форели есть. Какая
Во всяком случае тоска
Я днем работаю. А в час
Когда темнеет небо круто
Пишу ребятушки для вас
Отмывши руки от мазута
«Оно» вернее лишь смола
Мы кроем толью крышу хлева
Джорж. Билл и я. И нам без зла
Бросает листья осень слева
Вообще вид странный у работ
Когда их кто-то совершает
Кто и не только что живет
Но также пишет и читает
Землекопную оду
Подношу я народу
И лопатой поэта
Мною закопано лето
Глубоко в сентябре
Листья страшными стали
Листья тоже устали
И лежат во дворе
Шесть утра. Еле видно
Мне совсем не обидно
Я тружусь не сержусь
Крепким чем-то и хлестким
Мужиковским московским
В эту жизнь вгорожусь
Люди. Джорджи и Биллы
Мне не то чтобы милы
Деревенский народ
В разных странах у света
Грубо трудится в лето
В зиму лапу сосет
(Все сосание лапы
Если вы не растяпы
Состоит из жены
Или бабы иль девки
Из Сюзанки иль Евки
С коей сняты штаны)
День тяжелый и рыжий
Заработаем грыжи
Тонны камня и глины
Вынимаем для мины
Для цистерны воды
Вот где наши труды
Будет старая дама —
Голубая пижама
Пить. Гостей приглашать
Выше бревен и досок.
Выше труб-водососок
Над цистерною спать
* * *
Фотография поэта
В день веселый и пустой
Сзади осень или лето
И стоит он молодой
Возле дерева косого
Морда наглая в очках
Кудри русые бедово
Разместились на плечах
Впереди его наверно
Рядом с делающим снимок
Кто-то нежный или верный
(Или Лена или Димок)
Фотография другая —
Через пять кипящих лет
Маска резкая и злая
Сквозь лицо сквозит скелет
Никого на целом свете
Потому тяжелый взгляд
По-солдатски на поэте
Сапоги его сидят
Ясно будет человеку
Если снимки он сравнит
Счастье бросило опеку
И страдание гостит
* * *
Когда изящный итальянец
Вас пригласил на черный танец
Когда без умолку болтая
Он вел вас крепко прижимая
|
|
|
То мне подумалось невольно
«Как странно. Страшно. Но не больно»
А в зеркалах стояли розы
И серебро толпилось грузно
Сквозь музыки большие дозы
Вдруг кто-то всхлипывал арбузно
У вас под черным платьем грудки
Капризно-мелкие торчали
Он говорил вам нервно шутки
А Вы молчали и дышали
Американцы и лакеи
Ходили в разных направленьях
А я в божественных селеньях
Смотрел на геммы и камеи…
Вернулись Вы. От платья ладан
Иль дым какой-то благовонный
И итальянец с Вами рядом
Как видно замертво влюбленный
«Ну да. Жена моя. А что же».
Я подыму подол у платья.
И покажу ему… О Боже
Коль буду в силах показать я…
Потом пойду спокойно к бару
Нальют шампанского мне люди
Я так устал. Я очень старый
Мне тридцать шесть уж скоро будет
Пойди найди меня и кротко
Целуй меня за синей шторой
Как девочка — больна чахоткой
Целует куклу без которой…
* * *
В газетах опять о Вьетнаме
А я не пишу моей маме
И где потерялась жена
Которая нежно нужна
В газетах про рис и свободу
И о президентах народу
Сказавших прекрасные речи
Я кутаю тонкие плечи
В мой белый балетный пиджак
Ах скушно мне все это как!
Среди городского обмана
Вся жизнь как открытая рана
Встречаются женщин тела
Короткая нежная ода
Смыкается снова природа
И женщина тихо ушла
Как утро прекрасно и мутно
И мне беспокойно уютно
Что я одинокий такой
Что эти печальные страсти
Меня разрывают на части
И бездна свистит за спиной
Какое холодное небо!
Хотя на земле и жара
И в поисках крови как хлеба
На тело летит мошкара
В возвышенной нашей печали
В погубленной нами любви
Мы сами себя не узнали
Убили и в грязь затоптали
Прекрасные лица свои
* * *
Дорогой Эдуард! На круги возвращаются люди
На свои на круги. И на кладбища где имена
Наших предков. К той потной мордве, к той руси или чуди
Отмечая твой м’ясовый праздник — война!
Дорогой Эдуард! С нами грубая сила и храмы
Не одеть нас Европе в костюмчик смешной
И не втиснуть монгольско-славянские рамы
Под пижамы и не положить под стеной
Как другой океан неизвестный внизу созерцая
Первый раз. Открыватели старых тяжелых земель
Мы стоим — соискатели ада и рая
Обнимая Елену за плечиков тонких качель
О Елена-Европа! Их женщин нагие коленки
Все что виделось деду, прадеду — крестьянам, и мне
Потому глубоки мои раны от сказочной Ленки
Горячей и страшней тех что мог получить на войне
Я уже ничего не боюсь в этой жизни
Ничего — ни людей, ни машин, ни богов
И я весел как скиф, хохоча громогласно на тризне
|
|
|
Хороня молодых. Я в восторге коль смерть прибрала стариков!
Прибирай, убирай нашу горницу — мир благовонный
От усталых телес, от измученных глаз
А когда я умру — гадкий, подлый, безумный, влюбленный
Я оставлю одних — ненадежных, растерянных вас
* * *
У Есенина Сереженьки
В земле рученьки и ноженьки
И зарытые и черные
Землей хмурой промоченные
Но лежит он на Ваганькове
Вместе с Катьками и Ваньками
Вместе с Олями и Танями
Под березами-геранями
Не лежать же там Лимонову
Блудну сыну ветрогонову
А лежать ему в Америке
Не под деревцем. Не в скверике
А на асфальтовом квадратике
В стране хладной математики
|
|
|
