 |
22. Царь Иоанн Грозный.. Стоглавый Собор. Покорение Казани.
|
|
|
|
22. Царь Иоанн Грозный.
Стоглавый Собор. Покорение Казани.
В оцарение государя-младенца было не на радость Церкви и государству. Недолго власть оставалась в руках правительницы-матери [1]. После преждевременной смерти Елены начались необузданные смуты бояр, которые принялись управлять государством и беспощадно губить друг друга. В этих смутах не уважалась даже святость сана первосвятителей: митрополит Даниил был свержен с митрополии указом боярским и заточен в Иосифов монастырь [2]. Преемник его Иоасаф, поставленный из игуменов Сергиевой Лавры, муж богоугодный и добродетельный, не более трех лет занимал кафедру первосвятительскую: крамольники низвергли его еще с большею наглостию и буйством. На место его был возведен владыка Новгородский Макарий, святитель просвещенный, усердный ко благу Церкви и отечества.
Между тем возрастал юный самодержец-сирота. Рожденный с отличными способностями, но предоставленный с детства своим влечениям, лишенный всякого воспитания он развивался в окружавшем его зле, а не в добре. Может быть, предрасположение к жестокости он всосал в себя с молоком матери, но бояре, на беду самим себе, постарались усилить в нем это предрасположение до страсти; они тешили его звериною охотою, любовались, когда он убивал животных и мучил их. “Пусть веселится державный, ” — говорили они. Отрок государь уже разумел, что верховная власть, которою так дерзко злоупотребляли князья Шуйские и другие бояре, принадлежит ему, а не им; видел, что они пренебрегают им, позволяя себе всякое бесчиние и наглость даже в присутствии государя. В душе отрока возникла и росла ненависть к боярам-крамольникам.
|
|
|
Когда Иоанну исполнилось 17 лет, он объявил митрополиту и боярам волю свою: венчаться на царство и вступить в брак. Торжество царского венчания было совершено митрополитом Макарием в Успенском соборе 16 января 1547 г.; на Иоанна возложен был крест царский, венец Мономахов и бармы (ожерелье) [3]. С того времени самодержцы русские начали не только в сношениях с иными державами, но и внутри государства во всех актах именоваться царями, сохраняя и древний титул великих князей. В 1561 году Патриарх Константинопольский Иоасаф в знак усердия к венценосцу русскому соборною грамотою утвердил его в сане царском [4].
Со всех краев России привезли в Москву красавиц, девиц благородных. Иоанн выбрал из них девицу Анастасию Романовну, дочь вдовы Захарьиной [5]. Совершая бракосочетание царственной четы, первосвятитель Макарий в красноречивом слове поучал новобрачных творить правду и милость, посещать темницы, чтить духовенство, жаловать бояр и народ, не слушать клеветников, святить дни воскресные и праздничные молитвою и добрыми делами и соблюдать посты, воздерживаясь на это время от плотских удовольствий.
Но советы мудрого первосвятителя и влияние добродетельной супруги не могли скоро исправить царя, приученного к шумной праздности, к забавам грубым, неблагочестивым. Нужен был сильный урок, и этот урок был ниспослан страшным пожаром, опустошившем Москву. На пепелище столицы кипел мятеж народный, а Иоанн трепетал в недоумении на Воробьевых горах. Там предстал царю Благовещенский иерей Сильвестр и сильным словом пробудил заснувшую совесть юноши. Угрозы суда Божия в минуту гнева Божия потрясли сердце, не совсем еще ожесточенное. Иоанн стал как бы другим человеком. Он призвал митрополита и святителей, торжественно каялся им в грехах своих, собрал и народ на Лобном месте, оплакал пред ним свои заблуждения, слагая вину на недостойных пестунов. С чудесным исправлением царя все приняло вокруг него иной вид: удалили преступных бояр; Адашев, новый добродетельный друг царя, не знатный родом, но благонамеренный и верный, стал на ближней ступени престола — и процвело государство; нашлись в думах мудрые мужи, в битвах — опытные вожди. На законы гражданские в первую очередь обратилось внимание нового правительства: опытная Дума бояр, рассмотрев уложение Иоанна III, составила новый судебник.
|
|
|
Собрав Собор епископов русских, царь открыл его трогательною речью, в которой изложил бедствия первых лет своих. “Отцы наши, пастыри и учители, — говорил он, — внидите в чувства ваши, прося у Бога милости и помощи, протрезвитесь умом и просветитесь во всяких богодухновенных обычаях, как предал нам Господь, и меня, сына своего, наставляйте и просвещайте на всякое благочестие, какое подобает быть благочестивым царям, во всех праведных царских законах, во всяком благоверии и чистоте, и все православное христианство нелестно утверждайте, да непорочно сохранит истинный христианский закон. Я же единодушно всегда буду с вами исправлять и утверждать все, чему наставит вас Дух Святой; если буду вам сопротивляться, вопреки божественных правил, вы о сем не умолчите; если же преслушник буду, воспретите мне без всякого страха, да жива будет душа моя и все сущие под властию нашею. ” На этом Соборе было установлено празднование угодникам Божиим, новым чудотворцам Русской земли, от которых царь желал призвать благословение на свой царский сан; постановлено составить им новые службы и пересмотреть жития их [6]. Тот же Собор утвердил и предложенный ему на рассмотрение новый судебник.
В 1551 году снова собрались святители русские в Москву по желанию государя [7]. Положение не только государства, но и самой Церкви требовало соборных совещаний. Беспорядки государственные, возникавшиеся из-за мятежного духа бояр и нравственной порчи самого юного самодержца, не могли не вредить и благоустройству Церкви. Церковь на восточной окраине Русского царства испытывала бедствия от врагов иноплеменных, которые при вторжениях своих грабили и разрушали храмы, попирали святыню, отводили в плен священнослужителей и многих пленных христиан доводили до измены вере и отечеству.
|
|
|
Церковь внутри себя страдала от буйства правителей государства, которые (как мы уже видели) низвергли в течение трех лет двух первосвятителей. Когда царь, еще юный, но совращенный с доброго пути теми же боярами, уже терял уважение к постановлениям церковным, когда и сами пастыри увлекались смутами правления, неизбежно возникали важные опущения и беспорядки во внутренней жизни Церкви [8]. В самом деле, явное пренебрежение обязанностей христианских, нарушение уставов церковных, нравственные беспорядки в духовенстве, взаимное невнимание и презрение между духовенством и мирянами — все это ясно и сильно представляет сам Стоглавый Собор. Народ по легкомыслию и невежеству легко увлекался заблуждениями, своевольничал в делах веры и предавался всей грубости нравов. Таковы были результаты невежества при отсутствии способов к просвещению народа, при отсутствии даже самого попечения об этом важном предмете!
Предметы рассуждений Собора разделены на сто глав, откуда и самый Собор получил имя Стоглавого. В этих главах изложены вопросы царские к Собору, ответы на них Собора и некоторые соборные постановления. На Соборе рассуждали, обличая беспорядки и бесчиния, о богослужении и уставах церковных, об иконах [9], о книгах богослужебных [10], о просфорах и просфорницах [11], о благочинии в храмах, о чине совершения таинств, о крестном знамении, о произношении аллилуии, об избрании и поставлении священнослужителей, о благочинии черного и белого духовенства, о суде церковном, или святительском, о содержании храмов и причтов, об исправлении общественных нравов и обычаев [12]. Догматов веры Собор не касался и не имел в виду опровержения какой-либо ереси.
Что сказать о достоинстве постановлений Стоглавого Собора? Справедливость требует сказать, что многие постановления Собора были полезны для Церкви и имеют свое несомненное достоинство. Таковы его определения о заведении училищ при церквах, об учреждении старост для надзора за благочинием духовенства [13], защите судебных прав клира, мысль об исправлении церковных книг, об истреблении соблазнительных пороков духовенства, суеверий и зловредных обычаев народных. Забота об избрании достойных служителей алтаря, о точности в соблюдении церковного устава при богослужении, о благочинии христианском в храмах, благоустроение монастырей, попечение о содержании церквей, ограничение мзды в церковных сборах, приведение в порядок судопроизводства епископского — все это показывает в членах Собора пастырскую ревность о благоустройстве Церкви отечественной. Некоторые особенные постановления Собора были весьма полезны для жизни общественной, как, например, постановления о богаделенных домах, о выкупе пленных, о принятии в церковные училища детей гражданских сословий; с добрым намерением Собор предохранял отечество от иноземных обычаев, с доброю мыслию обращал внимание на крестьян (епископских и монастырских) и людей, скитающихся по миру для собирания милостыни, открывая последним способы получать пропитание честными трудами, облегчая состояние крестьян чрез ограничение роскоши и корыстолюбия в монастырях. Вообще, видна благонамеренность решений Собора и усилие основывать их на правилах Вселенской Церкви. Но при всем том нельзя не заметить и тех недостатков и даже погрешностей в решениях Собора, которые уничтожают его достоинство и лишают его канонической важности в Церкви.
|
|
|
Так в особенности главы о двуперстном сложении для крестного знамения и сугубой аллилуии потворствуют неразумной привязанности к мнимой старине. Впрочем, в разных дошедших до нас списках Стоглава крестное знамение и иерейское благословение “двумя персты” изложено неодинаково и неясно [14].
О сугубой аллилуии особого вопроса на соборе предложено не было. Но в одной из глав Стоглавника помещено сведение о явлении будто бы Пресвятой Богородицы великому князю Евфросину, Псковскому чудотворцу [15], с повелением произносить сугубое аллилуия (т. е. аллилуия дважды, а в третий раз: слава Тебе, Боже). Эта мнимая заповедь Божией Матери, изложенная в житии преподобного Евфросина, в виде весьма важного догмата веры введена в Стоглавник, как правило для всеобщего употребления и сопровождается толкованием, наполненным самыми странными заблуждениями и нелепостями — жалкими плодами невежества.
Должно полагать, что учение об аллилуии не принадлежит целому Собору, но есть частное мнение одного из членов его, внесенное в Стоглавник позднее переписчиками. Это тем более вероятно, что еще в 1419 году первосвятитель Фотий грамотою к новгородцам предписывал “трегубить аллилуия” (как и ныне соблюдается при православном Богослужении), и сам председатель Стоглавого Собора, митрополит Макарий, поместил такое же распоряжение в одной из книг своей великой Четьи-Минеи со строгим обличением против “сугубящих” аллилуию [16].
|
|
|
Подлинных актов Стоглавого Собора не сохранилось в летописях; даже ни в одном из списков сборника, называемого Стоглавником, не видим подписей лиц, бывших на Соборе, даже подписи самого митрополита Макария. Может быть, недостаток единомыслия между членами Собора в определениях или общая неуверенность в правильности и твердости соборных постановлений были причиною того, что они не были утверждены общим согласием и потому не могли иметь законной силы. Во всяком случае, Собор Стоглавый не имеет канонического значения для Церкви Русской, как допустивший заблуждения, сделавшиеся впоследствии опорою суеверия и расколов и в особенности как не утвержденный Греческой Церковью и позднее отвергнутый большим Собором не только русских святителей, но и Патриархов Восточных.
Спустя два года созван был снова Собор по следующему случаю: появилась, особенно в северных монастырях [17], ересь Матвея Семенова Бакшина (или Башкина). Вот сущность этой ереси.
1. Бакшин хулил Иисуса Христа, отрицая Его равенство Отцу.
2. Тело и Кровь Господа называл простым хлебом и вином.
3. Не признавал таинства покаяния по чину православной Церкви. “Как перестанет грех творити, — говорил еретик, — аще и у священника не покается, те весть ему греха. ”
4. Отвергал достоинство внешних учреждений церковных. — “Что такое Церковь? — говорил он. — Собрание верных? Итак, эти храмы — ничто, иконы — идолы” и проч.
5. Отеческие предания и жизнеописания Отцов называл баснословием и обвинял во властолюбии Отцов Вселенских Соборов: “Все для себя они писали, — говорил Бакшин, — чтоб им всем владеть: и царским и священническим. ” Кроме этого, Бакшин рассеевал много и других плевел, подкрепляя свое учение неправильным толкованием разных мест Святого Писания.
Ересь Бакшина, очевидно, сходна с ересью жидовствующих; но, по признанию самого ересеучителя, наставниками его были литовские протестанты: аптекарь Матвей и Андрей Хотеев [18].
Бакшин наименовал своими последователями многих, между прочими — Артемия, отказавшегося пред тем от игуменства Сергиевой Лавры, которому Бакшин отдан был на увещание. На Артемия явились и другие доносители. Но обвинение Артемия в хуле на Святую Троицу, на таинства, на иконы Собор признал недоказанными; а за неосторожность отзывов его о некоторых предметах священных лишили его сана и заточили в Соловецкий монастырь [19].
Между зараженными вольномыслием Бакшина особенно известны стали Феодосий Косой, распутный бродяга, и такой же товарищ его Игнатий. Феодосий был слугою одного боярина в Москве, но, обокрав его, бежал на Белоозеро и постригся в монашество. За распространение нечестивых мыслей он (в 1555 г. ) был взят в Москву, но и отсюда бежал вместе с Игнатием, и оба скрылись в Литве. Здесь, сбросив с себя монашество, оба женились: Косой на жидовке, Игнатий на польке, и стали новыми проповедниками.
Косой оставил и в северной России семена своих лжеучений. Мысли его сильно тревожили клирошан Хутынского монастыря. Учение Косого было совершенно сходно с ересью Бакшина. Только Косой был наглее Бакшина и, начитавшись социнианских книг, нагло высказывал самые дерзкие вымыслы Социна. Он выставлял только один разум источником знания человеческого; прямо говорил, что смерть человеку естественна, а не есть плод вольного греха; троичности Лиц в Божестве и воплощения Сына Божия решительно не допускал; над всем внешним устройством церковным, над святыми иконами и прочим насмехался нагло.
Монах Зиновий, даровитый ученик преподобного Максима Грека, сосланный в Отенский монастырь в 50 верстах от Новгорода после заточения его учителя, написал здесь целую книгу против ереси Косого [20].
Около того же времени на Соборе рассматривалось дело дьяка Висковатого. После страшного пожара 1547 года возобновлялось стенное иконописание в придворном Благовещенском соборе; иконописцы, вызванные из Новгорода, изобразили на стенах храма вместо прежних предметов историю творения мира, Символы Веры, содержание некоторых церковных стихов в лицах, или, как говорили тогда, — “в притче. ” Когда окончено было стенное письмо, начались толки о новой росписи; прежние иконописцы явились первыми с осуждением новых росписей и вселяли в простодушных подозрения. Дьяк Висковатый, имея, вероятно, неприязнь против любимца царского Сильвестра поднял открытое волнение, шумел, бранил новые иконы, а еще более — надзиравших за работою. Он указывал народу на Сильвестра и Благовещенского священника Симеона, как на сообщников Бакшина. Поднялось волнение. Висковатый устно и письменно изложил пред Собором свои сомнения о “новостях, ” говорил, что другие изображения, кроме указанных седьмым Вселенским Собором, запрещены; высказался даже, что лицо Бога Отца — неизобразимо. Митрополит Макарий, которому, вероятно, известны были иконописцы и их работа еще по Новгороду, устно и письменно разрешил сомнения Висковатого. Священники Сильвестр и Симеон оправдались во взведенных на них подозрениях, и первый присовокупил: если некоторые изображения соблазняют народ, то пусть Собор рассудит, не должно ли запретить их. Собор решил, что поскольку нигде не было запрещения новым иконам, то нет нужды запрещать новые иконы за то, что они новы, указал в Ветхом Завете на явление Бога Отца в образе Ветхого Деньми, поставил на вид Висковатому и правило Трульского Собора: “Не подобает пред людьми простыми учительного слова подвигнути, или учити, сам себе учительство усвояя, но внимати от Господа преданному чину. ” Висковатый принес раскаяние. Собор за то, что он произвел волнение в народе и несправедливо говорил, особенно об изображении Бога Отца, наложил на него духовную епитимию [21].
Между тем внутреннее благосостояние государства отразилось и победами над врагами: царства и области постепенно падали к ногам юного царя; обломки Золотой Орды, рассыпавшейся при Иоанне III, вошли в державу его внука. Еще недавно грозили Крым и Казань взаимно поддерживать свои силы и хан Девлет-Гирей опустошительным набегом приближался было к столице, приводя в трепет думу боярскую и отрока Иоанна; но бежал обратно в степи при одном слухе о вооружении возмужавшего царя. В последний раз взволновалась Казань и возбудила гнев Иоанна. Большие приготовления воинские предшествовали величайшему из ратных подвигов того времени. На пути к мятежному городу заложена была Свияжская крепость; увещательные грамоты митрополита возбудили ее новых поселенцев и собравшиеся полки к святому исполнению своего долга [22]. Наконец поднялся сам Иоанн; блистательный поход его имел совершенное подобие крестового; торжественность обрядов церковных мешалась с упражнениями воинскими; молебствия начинали и заключали каждый подвиг. В виду Казани расположился необъятный стан русский, и близ шатра царского разбит шатер церковный. Пред началом приступа все войско очистило совесть исповедью. Царь молился в походном храме, при совершении литургии готовясь к приобщению Святых Тайн. Когда диакон возгласил слова Евангелия: “Будет едино стадо и един пастырь!, ” грянул гром первого взрыва подкопов; при словах ектении: “Покорити под нозе его всякого врага и супостата” — второй взрыв поднял на воздух стены Казанские. Сеча закипела, но царь причастился и дождался конца литургии. Едва успел он сесть на коня, как принесли ему весть: “Казань взята! ” Это событие совершилось 1 октября 1552 года и сопровождалось избавлением 60 тысяч христиан, томившихся в неволе мусульманской.
Торжествующий победитель сам водрузил первый крест посреди покоренного города и, обойдя по стенам с хоругвями и иконами, посвятил Пресвятой Троице бывшую столицу царства Казанского. В несколько дней была создана им малая церковь Благовещения, начаток просвещения северо-востока. Неисчислимы были счастливые последствия взятия Казани, прославившего имя Иоанна в Европе и Азии: владетель Сибирский предложил ему дань, князья Горские и Черкасские — подданство. Скоро пало пред его оружием и другое царство татарское — Астрахань, хотя с меньшими усилиями. Казаки, новый народ, образовавшийся еще при деде Иоанна из разнородных племен на верховьях Дона и на порогах Днепра, тревожили Крым и Литву и соединились под предводительством вождей русских, чтобы наступить на хана. Еще Иоанн 3-й поставил им одно только условие: хранить и всегда защищать Православие. Достаточно было одного повеления Иоанна 4-го, и последний остаток силы батыевой исчез бы в пределах наших, но царь не послушал совета благоразумных вельмож, обратил честолюбивый взор на Ливонию, и Крым ожил для бедствий Русской земли.
Торжественно и радостно возвращался царь-победитель из покоренной Казани; рождение сына Димитрия, возвещенное ему но пути домой, еще более усугубило радость. Он направился в Лавру дивного чудотворца Сергия, чтобы принести там благодарственное моление; два святых мужа, как жильцы иных времен, встретили его у гроба Сергиева: святитель Иоасаф, пострадавший во дни его юности, и преподобный Максим Грек, доживавший в заточении многострадальную старость. Другая, более торжественная встреча ожидала его в Москве: митрополит Макарий со всем духовенством стоял на том месте, где некогда предместник его Киприан принимал икону Владимирскую как залог спасения Москвы от Тамерлана. В умиленной речи изложил царь все о своих победах, смиренно относя их к молитвам святителей, и в избытке чувств простерся пред собором. В свою чреду приветствовал его Макарий, благодаря от лица всей земли Русской, и пал к ногам его с духовенством и бесчисленным народом. Последняя сладостная встреча была в Кремле — супруга Анастасия с младенцем. Крещение его ознаменовалось принятием в недра Церкви царицы и двух царей Казанских: митрополит сам испытывал искренность обращения. В новопокоренном царстве Казанском открыта, по определению Собора 1555 года, новая архиепископия, к которой причислена Казань, Свияжск, нагорная сторона и вся Вятская земля. Для устроения церквей в новопросвещенной стране и на содержание причтов царь сделал значительные пожертвования из казны; то же вменено в обязанность монастырям и святителям. Пастырем по жребию избран был Гурий, игумен Салижаровский, а в помощники ему даны архимандриты Герман и Варсонофий. Царь, отправляя Гурия в Казань, вменял ему в обязанность приводить к вере с любовию и не против воли, лучших из крестившихся наставлять при своем доме, других посылать в монастыри, не отвергать и тех, кто искал бы крещения с сознанием в вине гражданской, и ходатайствовать за подсудимых [23]. Новый первопрестольник Казанский был торжественно отпущен из Москвы на судах, сопровождаемый крестами и хоругвями.
Подвиг сокрушения царства Казанского был делом достославным не только для государства, но и для свободы и успехов веры православной, страдавшей от татар целые столетия. Памятником покорения Казани сохранился для нас воздвигнутый по повелению Иоанна один из великолепнейших, храмов московских, собор Покрова Богородицы, поражающий взоры своею необычайною, полувизантийскою, полуготическою громадою [24].
Обращение царя Иоанна на путь благочестия, правды и добра казалось искренним и прочным. Но мало-помалу обстоятельства стали возбуждать в нем чувство недоверия к добрым советникам. Жестокая болезнь едва не свела в могилу молодого венценосца и послужила началом грядущих бедствий Русского царства: на смертном одре Иоанн испытал опять смуты боярские, которые еще в детстве и отрочестве были ему так горьки. Бояре в его присутствии спорили между собою, и — что наиболее поразило умирающего — самые близкие к нему люди из страха безначалия при государе-младенце или из зависти к родственникам царицы не хотели присягать законному наследнику, малолетнему царевичу Димитрию, и желали видеть на престоле двоюродного брата царского, князя Владимира Андреевича [25]. В каком волнении была душа Иоанна, когда он на пороге смерти видел непослушание, строптивость в безмолвных дотоле подданных, в усердных любимцах, когда он, государь самовластный и венчанный славою, должен был смиренно молить тех, кто еще оставался ему верным, чтоб они охраняли семейство его, хотя бы в изгнании! Иоанн перенес ужас этих минут, выздоровел и встал с одра, по-видимому, исполненный милости ко всем боярам. Казалось, он не хотел помнить того, что происходило во время его болезни, — но мог ли пылкий самодержец забыть мятеж крамольников и муки души своей, растерзанной ими в минуты борения с ужасами смерти?
С этого времени начался гибельный переворот в чувствах и делах царя, уже остывшего в любви к ближним своим советникам [26]. Отправляясь на богомолье в Кириллов Белозерский монастырь с царицею и младенцем-царевичем, Иоанн посетил на Песноше бывшего Коломенского епископа Вассиана Топоркова, друга отца его, лишенного епархии в боярское правление за лукавство и жестокосердие. Маститая старость не смягчила в нем души: склоняясь к могиле, он еще питал мирские страсти в груди, злобу и ненависть к боярам. Иоанн желал лично узнать человека, заслужившего доверенность его родителя: говорил с ним о временах Василия и требовал у него совета, как лучше править государством. Вассиан сказал ему: “Если хочешь быть истинным самодержцем, то не имей советников мудрее себя; держись правила, что ты должен учить, а не учиться, повелевать, а не повиноваться. Тогда будешь тверд на царстве и грозою вельмож. Советник мудрее государя неминуемо овладеет им. ” Эти ядовитые слова проникли в глубину Иоаннова сердца. Схватив и поцеловав руку Вассиана, он с живостию сказал: “Сам отец мой не дал бы мне лучшего совета! ” В Лавре Сергиевой царь беседовал в последний раз с преподобным Максимом Греком. Страдалец за правду не похвалил богомольного путешествия царского: “Пристойно ли тебе, государь, — говорил угасающий старец, — скитаться по дальним монастырям с юною супругою и с младенцем? Вездесущего не должно искать только в пустынях: весь мир исполнен славы Его. Если желаешь изъявить ревностную признательность к небесной благости, то благотвори на престоле. Завоевание Казанского царства, счастливое для России, было гибелью для многих христиан: вдовы, сироты, матери избиенных льют слезы: утешь их своею милостию. Вот дело царское. ” Иоанн не принял его совета, и преподобный Максим сказал ему чрез бояр последнее слово, что если он не попечется об устройстве сирот и вдов, то Бог у него самого отнимет сына [27].
Предсказание Максима сбылось: царевич Димитрий скончался в дороге. Он был заменен царю двумя сынами — Иоанном и Феодором, но ничто не могло заменить царицы Анастасии. Ранняя кончина ее после краткой болезни отняла у неутешного супруга последнюю подпору на пути к добру. Никогда общая горесть не изображалась умилительнее и сильнее. Не двор один, а вся Москва погребала свою первую, возлюбленную царицу. Когда несли тело в девичий Вознесенский монастырь, народ не давал пути ни духовенству, ни вельможам, теснясь со стонами ко гробу. Все плакали, и всех неутешнее — бедные, нищие, называя Анастасию именем матери. Им хотели раздавать обыкновенную в таких случаях милостыню, но они не принимали, чуждаясь всякой отрады в день великой печали. Но еще никто не знал тогда, что Анастасия унесла с собою счастие и царя, и царства Русского!
|
|
|
