Деление жизненного цикла на этапы 1 глава

 

 

Это позволяет, хотя бы ориентировочно, использовать эту схему для описания возрастных особенностей психической жизни человека, имея в виду, что нормальный человек — это только форма мышления о нас всех, живых и разных, наполняющих ее содержанием своим присутствием на земле среди людей.

Думаю, что разговор о нормальном человеке был бы далеко не полным, если бы я не обратилась к анализу той современной мне истории, которая освободила науку о человеке от идеологического плена. То, что я напишу сейчас, будет очень автобиографично и может показаться ненужным, но я все равно рискну предложить читателю эти несколько страниц.

Идеология привнесла в науку простую меру истины — теории и эксперименты оценивались по принципу: "свои" — "чужие". "Чужие" — заведомо плохие, ложные, требующие только критического отношения и желательно полного опровержения. "Свои" оценивались по принципу соответствия актуальным установкам правящей идеологии, чем точнее было совпадение теории и эксперимента с ними, тем более точными, хорошими, истинными они объявлялись; чувство и мысль, направленные на понимание человека, искажались сразу, еще не приближаясь к объекту своего изучения. Понимать, изучать-становилось просто не надо, закономерности, которые нужно было бы с муками находить, уже были даны, даны в идеале человека^ который транслировался в идеологии. Идеал этот был страшноват. Я помню свою первую, еще детскую встречу с настоящим рабочим (с завода, из горячего цеха), который и называл-то себя "гегемоном". Встретились мы с ним в выходной день, на улице, "гегемон" оказался знакомым моего отца. Каким он был, не буду описывать подробно. В свои малые годы я сумела только спросить у папы: "Мы все должны стать такими, за таких умирали революционеры?" Он мне тогда ничего не ответил, только внимательно посмотрел в глаза, словно увидел впервые, а потом мы часто и долго говорили о том, что в людях, в каждом человеке есть и хорошее, и плохое, только чего-то бывает больше.

Потом меня долго учили в школе, что наше общество — самое справедливое и гуманное, самое передовое (как мы радовались, когда Гагарин слетал в космос, как гордились им и собой), самое лучшее. Так просто — самое хорошее, значит, все остальное — хуже, потому что на нас не похоже.

Только вот в жизни не встречалось людей, которые бы соответствовали известному идеалу. Они были в чем-то не такими, каждому чего-то недоставало до идеала. Нельзя было сказать, чтобы кто-то сильно переживал свое несовершенство и старался что-то сделать для того, чтобы соответствовать идеалу.

Получалось так, что уже принадлежность к нашему обществу делала нас лучше других; усилий, собственных усилий по совершенствованию вроде и не нужно было. Собственные усилия нужны были для того,,чтобы поддерживать в своем организме жизнь, а все остальное как бы предопределялось, возможности были не твоими лично, а заданы временем и местом рождения. До сих пор с ужасом вспоминаю ограничения по приему выпускников сельских школ в вузы. Пресловутая прописка гнала людей не только в поисках приключений. А чего стоил процентный прием в партию (есть место для...).

Создавалось впечатление упорядоченности жизни извне: снималось напряжение, исчезал риск выбора, своего выбора... Это очень чувствовалось в людях — они работали плохо, и год от года все хуже. Я сужу, конечно, по своим впечатлениям. От качества трудовых напряжений жизнь мало менялась, не менялась вообще, остановилась на месте.

Остановилась, не успев приобрести силы для развития, наука о человеке. Всю возможную его сложность свели к иерархии мотивов и направленности личности, среди которых, конечно, была хорошая — коллективистская и похуже — деловая и индивидуалистическая, а самые хорошие отношения людей — в коллективе, другие — уже плохие. Человек, нормальный человек, оказался задан политической системой, ее приоритетами, ее логикой, определявшей, что вначале было дело, что материализм —.это единственно верная философия, что все раз и навсегда плохое — плохо, хорошее — хорошо. Например, стремление к успеху — это карьеризм, стремление к самоутверждению — буржуазный идеализм, противоречивость развития — отражение противоречий современного капиталистического общества и тому подобное.

Нормальным становилось заданное, выдуманное, воображаемое, мертвое — оно проникало везде как правила общей игры. Несоответствие им сразу предполагало диагноз ненормальности и изгонялось, уничтожалось, запрещалось.

Неразрешимые по сути экзистенциальные человеческие вопросы находили свое правильное решение одно на всех. В общем, оказалось, что нормального человека можно создать и приложить множество усилий для поддержания активности в своем создании, которое все время норовит исчезнуть, будучи призраком.

Вот сейчас, если постараться сформулировать психологическое содержание жизни того, кого можно было бы назвать нормальным современным человеком, то я, пожалуй, стала бы минимально пользоваться отечественными теориями личности, а стала бы говорить об этом человеке в понятиях экзистенциальной философии и гуманистической психологии. Именно они используют те понятия, которые "дают право" людям на разнообразие их индивидуальных судеб, объединяя их принадлежностью к сущности. Этого так не хватает в нашей отечественной психологической науке о человеке, мы говорим и думаем по схеме заданной правильности жизни. Очень хочется предпоследнее слово заменить словом "праведность", но это уже моя личная точка зрения. "Быть нормальным человеком это значит..." — продолжите предложение сами.

 

ГЛАВА ХI

О культуре и субкультуре

 

Человек впервые реально понял, что он житель планеты и может — должен — мыслить и действовать в новом аспекте, не только аспекте отдельной личности, семьи или рода, государств или их союзов, но и в планетном аспекте. Он, как и все живое, может мыслить и действовать в планетном аспекте только в области жизни — в биосфере, в определенной земной оболочке, с которой он неразрывно, закономерно связан и уйти из которой он не может. Его существование есть ее функция. Он несет ее с собой всюду. И он ее неизбежно, закономерно, непрерывно изменяет.

В.В.Вернадский

 

Адам изваян был

По образу творца,

Но паровой котел счел непристойной

Божественную наготу

И пересоздал

По своему подобью человека:

Облек его в ливрею, без которой

Тот не имеет права появляться

В святилищах культуры...

М.Волошин

 

Вся наша культура основана на жажде покупать, на идее взаимовыгодного обмена...

Э. Фромм

 

Слова "культура", "культурные функции", "культурное развитие" уже встречались в этом тексте. Думаю, что интуитивно читатель понимает отличие между культурным и некультурным, это так же просто почувствовать, как отличие живого от неживого. Объяснить же значительно труднее, а может быть, и невозможно.

Однако люди всегда пытались это сделать, чтобы увидеть направление исторического времени, осознать свое место в нем, понять значение конкретного пространства и времени для течения индивидуальной жизни и для жизни групп людей, построенных по разным принципам общности.

Признаки культуры, используемые в различных науках о человеке, достаточно общеизвестны: общение с помощью знаков или языка, следование общим правилам или нормам, передача норм и правил через обучение. Признанным является факт разнообразия культур, а также отказ от оценочного отношения к их содержанию, готовность понимать их.

Э.Левинас, поставив своей задачей дать философское определение идей о культуре, начал рассуждение с образа Освенцима:

"Культура как смысл всеобщего человеческого общения и как ценность! Но можно ли мыслить культуру вне ее извращений, непреходящая возможность чудовищности, подтверждаемая вечно актуальным фактом существования Освенцима — символа, или модели, или отражения нашего века в его всемирном ужасе, — внушает нам неотвязную мысль о том, что сведение осмысленного к абсурду также способно служить философским определением культуры"[96].

Культура предстает перед каждым из нас в момент появления на свет как "вторая природа" — жизнь, созданная людьми, она имеет свои модальности, свои группы свойств, воплощающие в себе ее создателя — человека (людей) конкретного исторического времени. Можно увидеть две качественно различные модальности, проявляющиеся в путях развития науки и техники, с одной стороны, и в путях развития искусства и поэзии — с другой. Может быть, культура — это та всеобщность, которая позволяет преодолеть разорванность и недолговечность человеческого бытия? Это риторический вопрос, так как в нем есть все главные противоречия человеческой жизни: наличие Я и "другого", разума и чувства, страха смерти и жизнелюбия.

Знание человека, постигнутое с помощью разума, ^- это дань истине, тому идеальному, мыслимому закону, который через знание становится не противостоящим человеку, а принадлежащим ему. "Знание — это культура имманентности. Именно адекватность знания бытию с момента зарождения западной философии позволяет утверждать, что нам известно только то, что было нам давно знакомо, но забыто в глубине нашего Я. Ничто трансцендентальное не может затронуть наш разум, действительно расширить его границы. Это культура человеческой автономии и, вероятно, с самого начала глубоко атеистическая культура. Мысль о том, что равно мысли"[97].

Это знание глубоко одинокого разума (Я как разумного мыслителя), для которого нет другого, кроме того, что тождественно Я. Сущее становится принадлежностью бытия, Я человека переживает собственную силу воздействия как бесконечно великую. Культура знания и имманентности — это практика захвата, присвоения и удовлетворения.

Человеческая же природа такова, что в удержании вещи присутствует не только разум, но и чувство. Чувство диктует руке форму того, что удерживает рука, — художник узнает ее раньше, чем реально встретится с ней. Это иной — нетождественный — способ придания смысла бытию. Это чувственная модельность культуры. В ней невозможно отождествление другого и внутреннего мира как в идеале имманентности, требуется новое понятие — понятие "собственного тела". Того тела, которое в конкретном восприятии Я и не—Я возникает как выражение одного в другом, обозначение значимости Я для не—Я и наоборот. Это событие можно считать источником всех искусств. Изначальное воплощение Я в другом — это проявление, которое получает в атеистическом знании западной культуры название духовной жизни.

Изначальная несводимость другого к Я создает проблему близости с нетождественным объектом, каким в первую очередь является человек для человека. Возникает вопрос о том, в какой системе значений рассматривать непохожесть человека на других людей.

Эта непохожесть и абсолютное разделение прежде всего проявляются в появлении лица человека перед другим конкретным лицом. В этом противостоянии лицу, в обоюдной смертности — признание и требования, касающиеся Я каждого человека; Я другого своей непохожестью являет собой призыв к смерти и призыв к ответственности одновременно — это вся тяжесть любви к ближнему, о которой с невыразимой тоской говорят все библиотеки мира. "В отличие от культуры знания, техники и искусства в этой культуре речь идет не о том, чтобы утвердить тождественность человеческого Я самому себе, поглотив другие природы или выразив себя в нем, но чтобы поставить под вопрос саму эту тождественность, неограниченную свободу и могущество Я, не лишив его неповторимости"[98].

Это этическая культура, в которой встреча с другим пробуждает в человеке любовь к нему и ответственность за него, такие переживания, которые не подлежат передаче их другим, а именно они пробуждают и осуществляют тождество Я самому себе.

Пропасть, разделяющая людей, глубже реальных пропастей. Если разум человека (культура мышления — наука и техника) сможет присвоить себе Другое природы, если его чувства могут быть выражены в тождественности Я другому (культура чувств — искусство и поэзия), то отношение к другому человеку как к ближнему не дано в непосредственном опыте и не приходит от воздействия мира. Этическая культура — это отношение к трансцендентности как к трансцендентности, без уловок рационализации, "разрешающей" разрушать другого человека. Это отношение можно назвать любовью. Варварство всех Освенцимов мира начинается с отказа от нее, со страха человека перед собственной трансцендентальностыо, не об этом ли говорит и современная история.

Философская идея культуры, как бы конкретно она ни выражалась, приводит к необходимости еще и еще раз возвратиться к вопросу о человеческом в человеке, к тому, что могло бы пониматься как проявление его сущности.

У Вл. Соловьева есть такие слова: "Спасающий спасется. Вот тайна прогресса — другой нет и не будет"[99]. Каждый поймет их по-своему, но спасающий переживает свою силу как принадлежащую не только ему, но и другим. Он воспринимает свое Я как Я, связанное кровным родством с прошлым, будущим, а не только с настоящим, он видит свою жизнь во всей ее трансцендентности, воплощенной в отношении к другому, а собственное бытие представляется как бытие сущего, неслучайного.

Хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление о том, что культура как жизнь, созданная людьми, неоднородна по своим проявлением — это наука и техника, искусство и поэзия, это и этика.

 

Мне кажется, что в виде грубой схемы можно все эти сферы единой культуры представить относительно независимыми друг от друга следующим образом. Культура существует в едином пространстве и времени, ограничиваясь их конкретными параметрами, как это принято, например, в этнографии, антропологии или истории культуры Полинезии, культуры XIX века и тому подобное.

Каждая культура производит свои предметы и использует предметы природы. Созданные и использованные предметы несут те следы воздействия человека, которые отражают возможность человека переживать свою тождественность с ними, то есть они несут на себе печать искусства и поэзии в той же мере, в какой и печать целесообразности[100]. Деятельность человеческого разума воплощается в создании текстов — инструкций о способах собственного мышления. За каждым текстом стоит система языка, в тексте ей соответствует все повторимое и воспроизводимое, все, что может быть дано вне этого текста. Однако одновременно у каждого текста есть смысл — авторское отношение к истине, правде, добру, красоте, истории. Как говорил об этом М.М.Бахтин, "дух (свой и чужой) не может быть дан как вещь (прямой объект естественных наук), а только в знаковом выражении, реализации в текстах и для себя самого и для другого".

Текст живет только тогда, когда он читается, когда есть его автор и читатель; тождество текста написанного и понятого невозможно. Эта идея М.М.Бахтина кажется мне очень интересной, он весьма полно доказал, что нет и не может быть потенциального единого текста текстов.

Тексты-инструкции живут в сознании читающих их людей своей, отличной от предметов, жизнью, создавая основу для преемственности духовной культуры в историческом времени.

Отношение человека к человеку регулируется тем идеалом человека, который существует в культуре и персонифицируется в действиях конкретных людей в конкретных обстоятельствах жизни. Этот идеал как бы замысел в тексте, определяет направление в выборе средств и способов воздействия человека на человека и человека на самого себя. "Человеческий поступок, — писал М.М.Бахтин, — есть потенциальный текст и может быть понят (как человеческий поступок, а не физиологическое действие) только в диалогическом контексте своего времени (как реплика, как смысловая позиция, как система мотивов)"[101].

С кем ведется диалог? С конкретным другим. Другим как обобщением, со своим вторым Я, с Другим как не—Я, с другим, тождественным Я? На все эти вопросы можно ответить только понимая другого человека, относясь к нему не как к объекту, а как к участнику собственного сознания автора диалога. Отношение к человеку, выраженное в тексте, — это два сознания, представленные в одном понимании. Соотнесение их — различие и тождественность — представляют собой жизнь сознания.

Автор высказывания всегда предполагает не только ближайших адресатов, но и некоторую высшую инстанцию ответного понимания, которая может изменяться в разных направлениях. Это специфика слова — слово обладает семантической глубиной, которая может быть познана только при расширении (неограниченном, как говорил М.М.Бахтин) круга людей, которые его слышат. Для слова нет ничего страшнее безответности. Слово вступает в диалог, которому нет смыслового конца. Только в этом бесстрашии перед расширяющимся кругом слушателей слово приобретает свой смысл — достигает понимания у другого человека.

Глубина и ширина текста, раскрывающего отношения человека к человеку, предполагают критерий понимания эгого текста как диалогического целого. Думаю, что таким критерием является в зависимости от глубины понимания: "Я—концепция" автора, или ''Концепция другого человека" (конкретного), или "Философия жизни", или "Идеал человека", воплощающие степени персонификации понимающего (в перечисленном списке степень персонификации уменьшается от "Я—концепции'' к "Идеалу человека").

Это значит, что отношение человека к человеку имеет разный уровень понимания с точки зрения представленное™ в их сознании собственных сущностных характеристик и аналогичных характеристик друг друга. Думаю, что это одно из существенных психологических условий формирования в единой культуре относительно независимых друг от друга субкультур, критерий их различия между собой связан с вариантами персонификации (понимания) сущностных характеристик человека.

Это могут быть возрастные субкультуры (подростковая, юношеская, пожилых людей), профессиональные субкультуры (юристы, педагоги, врачи и тому подобное), территориальные (городская, сельская, подразделяющиеся на еще более мелкие территории — дворовая, центровая, хуторская и тому подобное), предметно-опосредованные (фанаты спортивного клуба или эстрадной звезды, коллекционеры, члены клубов по интересам и тому подобное).

Каждая из них предлагает свой способ персонификации сущностных характеристик человека, хотя другие обстоятельства жизни людей — предметное окружение, способы действия с ним (использование инструкций) практически могут не отличаться как в разных субкультурах одного времени, так и в субкультурах, разделенных историческим временем.

Каждая субкультура отличается от других теми текстами, в которых находит отражение понимание других людей через диалог с ними с точки зрения "третьего" участника диалога — обобщенного представления о человеке, идеала человека. Носителями этого идеала являются сами люди — реальные участники реальных отношений, воспринимающие друг друга лицом к лицу в той опасной близости, которая обостряет проблему любви к ближнему до ее амбивалентного проявления ненависти. Это именно те отношения, в которых сознание (слово) испытывает себя на силу (возможность понимания другими), на адекватность отражения себя самого (осознание сознания).

Об успешности этого можно судить, например, по эффективности мирных переговоров, ведущихся в настоящее время разными конфликтующими странами. О ней. к сожалению, приходится пока только мечтать. Почему? Возможно, и потому, что "третий" участник этих диалогов точно не задан или полностью отсутствует, а может быть, что сегодня его (пока!) и не может быть в нашем очень быстро меняющемся мире. Хочется думать, что одним из главных критериев развития культуры можно считать адресата текстов, которые строят люди, принадлежащие к данной культуре. Того адресата, ответного понимания которого они ищут и предвосхищают в каком-то историческом времени (прошлом или будущем). В зависимости от степени его близости, конкретности, осознанности и будут отличаться разные культуры друг от друга, а субкультуры — внутри одной культуры. Возможности конкретизации этого адресата, как я понимаю, бесконечны, как бесконечно понимание человеком своей собственной сущности.

В наше время этот адресат большинством людей воспринимается в виде предмета — денег.

Мне бы хотелось донести до читателя идею о том, что культуру можно анализировать как неоднородное явление, имеющее несколько возможных уровней воплощения (опредмечивания) идеала человека в тех текстах, которые люди обращают друг к другу, которые могут обратить друг к другу.

"Но в последние века человеческое общество все более выделяется по своему влиянию на среду, окружающую живое вещество, это общество становится в биосфере, то есть в верхней оболочке нашей планеты, единственным в своем роде аспектом, могущество которого растет с ходом времени со все увеличивающейся быстротой. Оно одно изменяет новым образом и с возрастающей быстротой структуры самых основ биосферы. Оно становится все более независимым от других форм жизни и эволюционирует к новому жизненному проявлению"[102]. Какому? Что изменилось со времен В.В.Вернадского в этой все возрастающей быстроте? Не хотелось бы отвечать, что увеличилась опасность глобального разрушения, но она очевидна, как хотелось бы видеть и возросшую глобальную потребность в гуманитарном знании, потребность быть услышанными, говоря словами М.М.Бахтина, потребность получить ответ — внятный ответ на вопросы (тексты, высказывания) о собственном назначении. Общение с другими людьми у современного человека так часто и многослойно опосредовано культурными же инструкциями и предметами, что встреча с конкретным, живым, персональным, телесным другим приводит к появлению удивительных переживаний, особенно в том случае, если этот другой во многих проявлениях узнаваем, как ты. Удивительный характер переживаний состоит в том, что они на время снимают проблемы автономности (а значит, одиночества), создают (пусть иллюзорную) возможность "растворения" в другом. Вместо диалога, требующего усилий персонально от каждого его участника, появляется "хор" — мы, где усилия всех слагаются и возвращаются к каждому из его участников уже в новом качестве возросшей индивидуальной силы. (Этот эффект группового взаимодействия достаточно широко известен в социальной психологии.)

В основе такого группового взаимодействия лежит механизм подражания со всеми его суггестивными проявлениями и последствиями, подробно описанный Б. Поршневым[103].

Самое главное, что строение социальных отношений в любом обществе предполагает функционирование групп людей (детей, юношей, взрослых), объединенных по принципам пола и возраста или по признакам возраста. В нашем обществе — это детский сад (дети разного пола, но одного возраста в одной группе), школа (то же самое), армия (одного пола, одного возраста). В других культурах это может быть совместное проживание мальчиков, готовящихся к обряду инициации, или отдельное проживание женщин, ставших матерями, и т.п.

Дифференцированный подход к существованию разных групп людей, объединенных половыми и возрастными признаками, создает объективные условия для восприятия другого человека как равного себе, то есть к формированию чувства Мы, способствующего построению персонифицированных идеалов человека по принципу обобщения свойств и качеств сверстников. Это одно из проявлений объективных социальных условий, способствующих оформлению субкультуры, которая несет в себе черты идеала человека данного исторического времени в конкретной, часто предельно персонифицированной форме.

Условно существование в культуре субкультур можно представить следующим образом:

Все субкультуры (1-5) относительно независимы друг от друга и пересекаются только через соприкосновение с сущностны-ми свойствами идеала человека, представленными в доступной для каждой субкультуры форме. Носителями этих сущностных свойств являются живые (или жившие) люди, встреча с которыми и обеспечивает потенциальную возможность связи разных субкультур. Представители этих субкультур не обязательно находятся в одном пространстве и времени (отмечено штриховкой), они могут (и существуют) относительно автономно.

Развитие каждой из субкультур потенциально обусловлено переживанием встречи с человеком, воплощающим сущностные человеческие качества, доступные для персонализации представителей данной субкультуры. Так, например, для дошкольников (на схеме первая) это может быть встреча со взрослым человеком, который совершенно не похож на тех взрослых, которых они знают. Главное, что происходит во время такой встречи, — это обращение к Я человека, которое приводит к изменению в содержании чувства Мы — от конкретной персонифицированной обусловленности оно поднимается на другой уровень обобщения.

Я не хочу здесь подробно останавливаться на всех деталях формирования чувства Мы и Я — об этом подробно будет говориться при характеристике разных возрастных периодов. Опишу только некоторые типы возрастных субкультур и взаимосвязь между ними[104].

Думаю, что можно зафиксировать существование признаков субкультуры уже в группах дошкольников. У них есть общие ценности, вполне материальные и ранжированные. Это проявляется в вариантах обмена (игрушек, фантиков), в вариантах оценки другого человека как равного или неравного по признакам владения предметом ценности. Идеал человека вполне конкретен, объединение происходит по принципу персонификации качеств человека в предмете. Надо сказать, что эта шкала ценностей и персонификаций обладает, хотя и не очень высокой, но достаточной степенью устойчивости, чтобы вторжение чужих других, не—Мы, было встречено с явным сопротивлением.

Другой, очень устойчивой субкультурой является подростковая. Она персонифицирует свое чувство Мы в специфической форме — создается фольклор, вырабатывается новый язык только этой общности, затрудняющий проникновение чужого другого.

Фольклор (песни, анекдоты) отражает персонифицированные качества идеала данной общности, способы решения им жизненных задач, его философию жизни и смерти. Для подростковой субкультуры типично отражение жизни человека в предельных ее проявлениях, а экзистенциальные характеристики самого человека остаются вне поля зрения. Подростковый фольклор специфичен тем, что он предлагает набор правил, задач, обещая при этом успех.

Похоже, что одна из главных черт подростковой субкультуры — в стремлении ее к жесткой замкнутости, изолированности от других общностей людей, структурированности общими переживаниями, создаваемыми специальными средствами. Это делает подростковую субкультуру крайне уязвимой для манипулирования теми людьми, кто способствует созданию в этой общности людей переживаний, отличающих их от других (на нашей схеме вторая).

Кроме подростковой можно выделить существование и молодежной субкультуры. Признаком ее можно считать, например, наличие молодежной моды, группировок по разным признакам общности. Молодежная мода распространяется не только на одежду, но и на стиль жизни, язык, пластику движений. Из истории и этнографии нашей культуры известно, что молодежные группировки были всегда и специально организовывались с целью личного и делового общения молодых людей. Человеку в этом общении можно было найти свой персонифицированный образ близкого человека, кристаллизовать, как писал Стендаль, свои лучшие чувства на каком-то конкретном человеке.

Думаю, что, как и подростковую, молодежную субкультуру отличает обособленность от других людей с помощью специальных знаков, имеющих смысл только внутри этой культуры, основное же отличие, от подростковой субкультуры — в создании идеала человека не через обобщение и персонификацию их правил организации жизни, а через персонификацию в человеке качеств идеала. Если подростку важно нечто общее с другими делать, то юноше важно, с кем быть в своей субкультуре. Это не просто перестановка акцентов, это и изменение в способах построения идеала человека. В этом смысле юношеский возраст подвержен созданию конкретных идеалов — кумиров — и следованию им (на схеме третья).

Другой тип субкультуры формируется у взрослых людей. Думаю, что основное ее свойство проявляется в возможности видеть в конкретных свойствах человека проявление его экзистенциальности, соотнесение разных уровней обобщенного знания о человеке в понимании его — другого и себя тоже. Субкультура взрослых неоднородна по качеству обобщения знаний о человеке, по возможности владения его экзистенциальными характеристиками, но она в любом случае ощущает их присутствие как противоречие собственной жизни, отсюда кризисы зрелой личности, необходимость их разрешения через создание новых смыслов, новых форм воплощения экзистенции (на схеме четвертая).

Последней на схеме изображена субкультура пожилых людей (пятая). Главная черта этой культуры состоит в том, что люди, к ней принадлежащие, обладают возможностью отождествлять обобщенный идеал человека со своей собственной жизнью. Знаменитый старческий эгоизм проявляется в том, что они склонны считать обоснованным и истинным проявлением жизни и качеств человека только известные им лично, то есть обобщают сущностные качества человека и жизни по представленное™ их в собственном опыте. Это увеличивает разрыв с другими субкультурами, которые ориентированы не только на опыт личных переживаний, но и на других людей.

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: