 |
Принятые сокращения 16 страница
|
|
|
|
и Ср. рец. Н. Л. Степанова на сб. " Ars poetica" (" Звезда", 1927, № 7), очевидным образом отражающую точку зрения Тынянова. Рецензент упрекал авторов сборника за ориентацию на эстетику и психологию, а не на специфику литературных явлений. Место «московской» филологии в науке 20-х годов, ее наследие — вопросы, требующие специального рассмотрения.
В статье отразилась также недавняя полемика Тынянова с традиционным пушкиноведением (см. прим. 27) и с авторами альманаха " Литературная мысль" (см. прим. 1). Ср. аналогичную полемику с психологическими методами в книге Томашевского, в эти годы в значительной мере разделявшего идеи Опояза (Б. Томашевский. Пушкин. Л., 1925, стр. 57), и объяснение антипсихологических тенденций в кн.: Б. М. Энгельгардт. Формальный метод в истории литературы. Л., 1927, стр. 19. См. также характеристику «проекционного» метода (когда произведение принимается как данность, существующая вне пределов творческого сознания, — перенесение в филологию термина проф. В. Кистяковского) в другой книге того же автора (и тоже читанной в виде курса в ГИИИ): Б. М. Энгельгардт. А. Н. Веселовский. Пг., 1924.
На это же время падает сильное антипсихологическое движение в немецкой философии — прежде всего, Э. Гуссерль. Важнейшая черта его философии — идея структурной целостности феноменов и самого динамического процесса их переживания. Интересно сравнить его мысль о психическом единстве, разворачивающемся в особом имманентном времени, не имеющем ничего общего с «обычным» временем, с положением Тынянова о динамике, взятой " вне времени, как чистое движение" (ПСЯ, стр. 28). Феноменология Гуссерля, как известно, послужила философской базой гештальтпсихологии (на русской почве идеи Гуссерля были развиты Г. Г. Шпетом). Ср.: В. Н. Волошинов. Марксизм и философия языка. Л., 1930, стр. 35–36.
|
|
|
[655] В журн. тексте после этого слова было: " но стоит сопоставить этот период с массовой лирикой для того, чтобы убедиться, что перед Пушкиным 30-х годов замыкался литературный горизонт, что в лирике к концу он — только самый остроумный и лучший собственный эпигон — и что для него открывался выход в прозу, историю и журнал".
[656] Отмечалось сходство некоторых положений Тынянова, его терминов, в частности связанных с понятием динамической конструкции, и гештальтпсихологии (К. Pomorska. Russian Formalist Theory and its Poetic Ambiance. The Hague — Paris, 1968, p. 39, 41. Ср.: V. Erlich. The Russian Formalism. History — Doctrine. Gravenhage, 1955, p. 133, 170–171). Действительно, можно видеть, что понятия типа " динамическая целостность произведения" сопоставимы с центральной категорией этой школы — понятием гештальта, некоей целостности, которая определяет свойства входящих в нее элементов (напр.: восприятие частей ситуации детерминируется восприятием ее целиком) и является динамическим структурным единством. Однако утверждение о каких-либо прямых связях формалистов с этой теорией было бы малоубедительным. Хотя первые работы школы появились еще в 1910-х годах (М. Вертхеймер), ее главные теоретические труды увидели свет только в 1920-х годах (орган школы журнал " Psychologische Forschung" был основан в 1921 г. ) и были ориентированы на специальную экспериментально-психологическую проблематику. См.: W. Kohler. Gestaltpsychology. An Introduction to New Concepts in Modern Psychology. N. Y., 1947.
Вне вопроса о непосредственном влиянии можно говорить об известном параллелизме идей Тынянова и гештальтпсихологии в том смысле, в каком говорят о ее параллелизме со структурной лингвистикой, — см.: Э. Бенвенист. Общая лингвистика. М., 1974, стр. 65; R. Jakobson. Selected Writings, v. II. The Hague — Paris, 1971, p. 590. Ср. о философских интересах МЛК и затем ПЛК: R. Jakobson. Указ. соч., стр. 533–534, а также: V. Erlich. Указ. соч., стр. 42–44, 244.
|
|
|
[657] Ср. проблему нуля в современной науке и развиваемое Ю. Лотманом понятие «минус-приема» (Ю. М. Лотман. Структура художественного текста. М., 1970, стр. 66–67 и др. ).
[658] Об этом термине в письме К Г. О. Винокуру от 7 ноября 1924 г. (в ответ на замечания но поводу ПСЯ) Тынянов говорил: " Термин «деформация» у меня неудачен, надо бы " трансформация", — тогда все было бы на месте" (ЦГАЛИ, ф. 2164, оп. 1, ед. хр. 334).
[659] Несоответствие материала и формы, их борьбу как основной закон искусства рассматривает в своей книге " Психология искусства" Л. С. Выготский (2-е изд. — М., 1968). Как отметил Вяч. Вс. Иванов, Выготский, остро полемизировавший с Опоязом, в то же время использовал достижения формальной школы (там же, стр. 499). Укажем здесь на малоизвестную статью Выготского " Царь голый" (" Жизнь искусства", 1920, № 613-614-615), содержащую важные формулировки, близкие к доктрине раннего Опояза: " Я сказал, что сказал, вот единая формула настоящего искусства. Она противостоит другой: он сказал не то, что сказал, что-то другое. По первой — искусство есть великая тавтология, автономное самотожество приемов, самообнаружение стиля, всегда равно самому себе как музыка; по второй — оно есть аллегория в широком смысле, иносказание". Об отношении Выготского к некоторым идеям Тынянова см. в прим. к статье " О композиции " Евгения Онегина" ".
[660] В журнальном тексте было: " как прием, как конструкция".
[661] А. С. Пушкин. " Отрывки из писем, мысли и замечания" (1827).
[662] Ошибка: письма Карамзина к А. А. Петрову были уничтожены после смерти Петрова его братом (см. об этом в письме Карамзина И. И. Дмитриеву от 4 мая 1793 г. — Письма H. M. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866, стр. 35).
[663] Н. М. Карамзин. Избр. соч. в двух томах, т. 1. М. -Л., 1964, стр. 79.
[664] Здесь и далее суждения Тынянова о трансформации письма в факт литературы следует дополнить указанием на существование в XVIII — начале XIX в. литературной эпистолярии как в прозе, так и в стихах (с различными жанровыми модификациями). «Олитературиванию» же в смысле Тынянова подвергалось именно бытовое, дружеское письмо — и в этом новом качестве оно соотносилось и с уже существующей в литературе традицией эпистолярных жанров. Ср. ПиЕС, стр. 159–160; Вл. Б. Шкловский. От литературного «письма» к фельетону (Генезис формы). — " Книжный угол", 1922, № 8; Р. М. Лазарчук. Дружеское письмо второй половины XVIII века как явление литературы. Автореферат канд. дисс. Л., 1972.
|
|
|
[665] Это намерение выражал А. И. Тургенев, а не Вяземский (в письме от 23 апреля 1825 г. ). — " Остафьевский архив", т. III. СПб., 1899, стр. 115. Но Вяземский, конечно, тоже относился к письмам Тургенева и собственным как к литературному факту.
[666] В письме от 24 января 1822 г. (XIII, 310).
[667] В журнальном тексте далее было: " всяких Лернеров". Об отношении Тынянова к Н. О. Лернеру см. статью " Мнимый Пушкин" и примечания.
[668] Н. Степанов. Дружеская переписка 20-х годов. — В сб.: Русская проза. Л., 1926. Современное состояние изучения этой проблемы см. в кн.: Пушкин. Итоги и проблемы изучения. М. -Л., 1966, стр. 529–534.
[669] Так, в конце 20-х годов XX в. «бытовые» письма читателей к Мих. Зощенко, собранные им в книжку, озаглавленные " Письма к писателю" и сопровожденные краткими его комментариями, становятся «литературой», вступая в сложное взаимодействие со всем творчеством писателя, лежащим за пределами данного сборника.
[670] Cр.: Б. З Веселовский. Историческая поэтика. М., 1940, стр. 21.
[671] Н. И. Гнедич.
[672] Этим псевдонимом пользовались разные лица: М. Т. Каченовский, М. П. Погодин, П. Л. Яковлев.
[673] Ср. в 20-е годы XX в. псевдоним Ю. Олеши «Зубило», под которым он печатает свои стихотворные фельетоны в «Гудке» и который принципиально важен ему как особая социально-литературная ипостась авторской личности, предполагающая полное «замещение» других ее ипостасей, или псевдоним «Гаврила», стоявший под фельетонами Михаила Зощенко и нередко «внедрявшийся» непосредственно в текст, упрощая и уплощая ту " литературную личность", которая складывалась параллельно в рассказах и повестях Зощенко, подписанных собственным его именем. Соображения Тынянова о специфическом «поведении» антропонимов в художественном тексте (ср. также статью " Достоевский и Гоголь" и прим. 21 к ней) и литературном быту предвосхитили позднейшие исследования по поэтической ономастике, которая в принципе исходит из положения, выраженного в словах Тынянова: " В художественном произведении нет неговорящих имен" (ср. хотя бы использование «бесцветных» имен в качестве заглавий в современных Тынянову поэзии и прозе — «Ивановы» Заболоцкого, «Козлова» Л. Добычина).
|
|
|
[674] О ЛИТЕРАТУРНОЙ ЭВОЛЮЦИИ
Впервые — " На литературном посту", 1927, № 10, стр. 42–48, под заглавием " Вопрос о литературной эволюции", без посвящения. С некоторыми изменениями вошло в АиН, где датировано: 1927. Печатается по тексту АиН.
Работа тесно связана со статьей " Литературный факт", где главенствует проблема литературной эволюции. После " Литературного факта" эта проблема продолжала оставаться основной теоретической темой Тынянова. Замысел новой работы возник не позже первой половины 1925 г. 25 июня 1925 г. Б. М. Эйхенбаум писал В. Б. Шкловскому: " Нам надо было бы издать сборник статей о литературной эволюции и истории литературы — вот это было бы дело. Мы никуда не двинемся, пока не возьмем этот вопрос за горло — отмахнуться от него нельзя. Юрий начал интересно работать над общим вопросом об эволюции. У него много сил — он, я думаю, сумеет расшевелить кое-что" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 782). 4 октября Эйхенбаум записал в дневнике: " Заходил Тынянов < …> Интересную работу готовит об эволюции" (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 245). В письме к Шкловскому от 1 октября того же года Тынянов писал: " Работаю над книжкой " Эволюция литературы" " (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 722).
В " Отчете о научной деятельности Отдела словесных искусств ГИИИ", охватывающем период до 1 января 1926 г" значится подготовленная к печати работа Ю. Н. Тынянова " Проблема литературной эволюции" (П-I, стр. 160). Предисловие Тынянова к сб. " Русская проза" (Л., 1926; написано не позже декабря 1925 г. ), в котором конспективно изложены основные положения статьи " О литературной эволюции", убеждает, что к этому времени им были разработаны важнейшие аспекты темы; сам он рассматривает это предисловие как " неполное оглавление будущей книги" (стр. 11). Из письма Шкловскому, датируемого мартом — апрелем 1927 г., видно, что эта тема по-прежнему мыслилась в широких границах и определяла для автора планы ближайших лет: " Кончу роман, разные занятия, закачусь на погибельный Кавказ, буду писать об эволюции литературы. Крепко о ней думаю, кое-что выдумал. < …> Выйдет у нас, чувствую, дело. Необходимо еще прожить 15 лет. Обоснуем свое значение на жизни, а не на смерти — это дело для поэтов" (ЦГАЛИ).
|
|
|
Статья, вычленившаяся из общего замысла книги, была завершена примерно в конце марта 1927 г. и прочитана в ГИИИ. 10 марта Эйхенбаум записывает в дневнике: " 29-го марта — юбилейное заседание нашего отдела в Институте истории искусств; поручено говорить мне (о литературном быте) и Тынянову (о литературной эволюции)" (ЦГАЛИ). На этом открытом заседании Отдела словесных искусств, посвященном 15-летию ГИИИ, и состоялся доклад Тынянова (П-IV. стр. 153). Ранее, 6 марта, выступая на диспуте о формальном методе в Тенишевском училище, Тынянов опирался на основные идеи работ о литературном факте и о литературной эволюции (" Новый Леф", 1927, № 4, стр. 46). 26 апреля 1927 г. К. И. Чуковский записал в дневнике: " Был вчера у Тынянова. < …> На диване рукописи — самые разные — куски романа о Грибоедове, ученая статья об эволюции художественной прозы, переводы из Гейне" (хранится у Е. Ц. Чуковской). Весной статья была послана в журнал " На литературном посту". 9 мая 1927 г. Тынянов писал Шкловскому: " У меня к тебе, Витенька, дело. Ко мне месяца полтора назад обратился «Пост», нет ли статьи — я и Боря послали а. У меня теоретическая, читал ее в институте. «Пост» был как «Пост» и все-таки лучше «Нови» и «Нивы». Значит, можно было печататься. Теперь, говорят, мелкий бес тебя там обвыл б. Между тем статью мою там приняли. Я беса еще не читал, но не сомневаюсь, что гнусь. Не знаю обстоятельств, кто тут в центре — бес или «Пост», личность или неприличность. Если второе, придется написать, что не могу у них печататься. Посоветуй" (ЦГАЛИ). По-видимому, ответ Шкловского привел Тынянова к решению печататься в журнале.
а Статья Эйхенбаума — " Литература и литературный быт" (" На литературном посту", 1927, № 9).
6 Имеется в виду рецензия О. Бескина на " Третью фабрику" Шкловского, напечатанная в № 7 " На литературном посту" под названием " Кустарная мастерская литературной реакции". В письме от 8–9 апреля 1927 г. Эйхенбаум писал Шкловскому: " Юра тоже отдал свою статью о литературной эволюции в «Пост» — она пойдет, вероятно, без возражений: в ней трудно редакции понять что-либо, напечатают из уважения. Он тоже смущен статьей Бескина — напиши нам, тебе виднее. Я намекаю Авербаху, что следовало бы им показать, что редакция не подписывается под этой статьей — если журнал, так он пишет мне, стремится к серьезному, деловому и вдумчивому обсуждению разногласий" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 782).
Статьи Эйхенбаума и Тынянова в журнале " На литературном посту" были встречены как свидетельство методологических затруднений и существенных перемен внутри формальной школы (в этом же плане воспринимались вышедшие в 1928 г. книги Шкловского " Матерьял и стиль в романе Льва Толстого " Война и мир" " и Эйхенбаума — " Лев Толстой", кн. 1. См., напр.: М. Григорьев. Кризис формализма. — В его кн.: Литература и идеология. М., 1929 (первоначально: " Печать и революция", 1927, № 9); Е. Мустангова. Формалисты на новом этапе. В сб.: За марксистское литературоведение. Л., 1930; Ц. Вольпе. Теория литературного быта (там же); П. Н. Сакулин. К итогам русского литературоведения за десять лет. — " Литература и марксизм", 1928, кн. I.
После опубликования статьи проблема не перестает занимать Тынянова. В переписке со Шкловским 1928 г. повторяется мысль о будущей совместной работе — построении систематической истории русской литературы, несомненно в связи с концепцией, которая складывалась у Тынянова в 1925–1927 гг. Об этом же замысле говорит в дневниковой записи от 15 мая 1928 г. Эйхенбаум: " Витя приехал на два дня. С Юрием просидели вечер у меня. Толковали о многом. О будущей нашей истории литературы. Это было бы действительно дело! " (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 247; ср. в предисловии Эйхенбаума к сб. " Русская проза", стр. 6–7, а также прим. к " Предисловию к АиН" ).
Конец 1928 г. был отмечен энергичными попытками реорганизации Опояза на основе переосмысления теоретических принципов общества (о направлении этого переосмысления см. прим. к тезисам " Проблемы изучения литературы и языка" ). 16 декабря 1928 г. Тынянов изложил содержание статьи, выступая в Пражском лингвистическом кружке с докладом о литературной эволюции (см. прим. к указ. тезисам).
Изменение названия статьи в АиН в известном смысле знаменательно: оно как бы засвидетельствовало прекращение работы над проблемой — «вопрос» оказался ответом. Изложен он в тезисной форме и потому требует подробного комментария.
Иной ответ — концепцию литературного быта — предлагал в ряде статей этих лет Эйхенбаум (вошли в его кн. " Мой временник", 1929). Как любезно сообщила комментаторам Л. Я. Гинзбург, обсуждение этой концепции в семинаре Эйхенбаума и Тынянова (первая половина 1927 г. ) стало одним из эпизодов кризиса семинара, прекратившего свою работу в 1927 г.: " Теория была встречена возражениями. Выслушав их, Борис Михайлович сказал: " Семинарий проявил полное единодушие. Я — в ужасном положении. Но положение могло быть еще гораздо ужаснее. Представьте себе, что так, лет через пять вы начали бы говорить какие-нибудь там новые, смелые вещи и я бы вас не понимал. Ведь это было бы ужасно! К счастью, сегодня все получилось наоборот! " "
И сам Эйхенбаум, и молодые авторы, последовавшие за концепцией литературного быта (М. Аронсон и С. Рейсер. Литературные кружки и салоны. Л., 1929; Т. Гриц, В. Тренин, М. Никитин. Словесность и коммерция. М., 1929) в-г, ссылались на " Литературный факт" и " О литературной эволюции" как на принципиально близкие им работы. Действительно, стремление к теоретическому обоснованию истории литературы, различение категорий эволюции и генезиса, поиски выхода к внелитературным рядам присущи и Эйхенбауму и Тынянову. Но они намечали два разных пути — ближайших конкретных исследований и " опережающих" ) теоретических построений.
в-г Приводим (в переводе) рецензию Тынянова на эту книгу: " В настоящее время в теории и истории русской литературы одним из наиболее актуальных является вопрос о взаимосвязи между литературой и другими социальными областями. Книга молодых московских исследователей представляет собой попытку изучить " литературную среду", область, наиболее близко стоящую к литературе. Русский термин " литературная среда" является очень запутанным комплексом. Сюда относится как проблема профессионализации писательской работы, так и проблемы исторической роли дилетантизма, книжного рынка, соотношения между журналом и альманахом. Практически совершенное отсутствие исследований по этим чрезвычайно важным проблемам объясняет то вполне понятное предпочтение к многокрасочному материалу, которое обнаруживают пионеры этих изысканий. Эта весьма широкая тематическая палитра рассматриваемой книги является ее сильной и, одновременно, слабой стороной. Богатство привлеченного исторического материала, представленного к тому же в свете современных проблем, несомненно, вызовет живой интерес. В то же время то обстоятельство, что авторы отказались от необходимой научной обработки этого материала, следует оценить как недостаток книги. Всю же работу следует характеризовать как одну из первых попыток забить шурф (Schurfungsversuche) в одной из важнейших областей современного русского литературоведения" (" Slavische Rundschau", 1929, № 3, S. 191). Ср. в письме к Шкловскому из Праги (декабрь 1928 г. ): " Поблагодари своих молодых, они очень быстро исполнили мою просьбу и прислали " Словесность и коммерцию" с трогательной надписью. В книге они, конечно, захлебнулись от интереса и удивления. Материала в ней тронуто слишком много. И это по крайней мере свежо, хоть и зелено, Я написал рецензию, хорошую" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 723).
Эти построения основываются на идее системности. Как и в " Литературном факте", исходные постулаты мыслятся тождественными для литературы в целом и для отдельных ее участков. Предлагается предварительное условие: признак системности приписывается литературе (данной эпохи) вообще и любому произведению, и притом считается основным. Отсюда по крайней мере двойная соотнесенность всякого рассматриваемого элемента произведения — с каждой из этих систем (практически отношение конкретного текста со " всей литературой" опосредствовано жанром). Это представление Тынянова опередило свое время и передало последующей науке задачу большой сложности. Еще и в настоящее время принцип системного подхода наиболее последовательно проводится при анализе отдельного текста, значительно менее последовательно при обращении к совокупности текстов одного автора или нескольким сопоставляемым текстам разных и в совершенно недостаточной степени применяется для описания " всей литературы" данной эпохи д. Следует отметить одно чрезвычайно важное следствие, вытекающее из признания любого факта литературы системным: в процессе литературной эволюции отступление данного факта от прежней его соотнесенности подчеркивает эту соотнесенность, актуализует всю систему литературных связей (см. пункт 9 статьи). Таким эффектом сопровождаются, в частности, жанровые новации е. Другой важнейший тезис Тынянова интерпретирует категорию формы и в частном случае — феномен " новой формы". В связи с этим надо подчеркнуть, что Тынянов употреблял (не всегда последовательно) термин «функция», не придавая ему целевого значения (что соответствует общему его отталкиванию от телеологического понимания поэтики — ср. прим. 17). Сказать, что элемент (произведения — или произведение как элемент " всей литературы" ) выступает в некоторой функции не значит определить, с какой целью он употреблен (даже если цель понимается не как субъективно творимая, а как заданная объективно); это значит прежде всего определить область корреляций элемента, провести линию соотнесенности — одну из множества линий, образующих схему данной литературной системы. Абстрактная схема функций-соотнесенностей и есть начало, организующее эмпирическую совокупность форм, непрерывное возникновение которых образует реальную жизнь литературы. Любой формальный элемент (или целостная " форма" ) представляет собой реализацию некоторого отношения и в этом плане мыслится зависимым от функции. Одна из подготовительных записей к статье так определяет соотношение основных категорий концепции: " Главное в историко-эволюционном порядке — форма. Главное в логическом порядке — функция" (АК). Блестящее рассуждение, проведенное в этом плане, — в добавлении 1928 г. к " Стиховым формам Некрасова" (см. в наст. изд. ), статье, где уже было намечено понимание функциональных различий в использовании тождественных формальных элементов. (Ср.: T. Todorov. Poetique de la prose. Paris, 1971, p. 19).
д Д. С. Лихачев показывает соотнесенность литературных и фольклорных жанров в общей системе словесной культуры древней Руси (см. раздел " Поэтика литературы как системы целого", глава " Отношения литературных жанров между собой" в его кн.: Поэтика древнерусской литературы, изд. 2-е. Л., 1971). Ср. постановку вопроса о теоретической истории литературы в его кн.: Развитие русской литературы X–XVII веков. Эпохи и стили. Л., 1973.
е Это близко идеям M. M. Бахтина о " памяти жанра". Можно указать и другие, совершенно определенные точки соприкосновения: так, Бахтин указывает на текучесть границ " между художественным и внехудожественным, между литературой и не литературой" (М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, стр. 475–476, ср. стр. 24–25).
Научное творчество Тынянова сложно преломило некоторые течения современной ему филологической мысли. Бросается в глаза своеобразное столкновение в его работах — более всего в статье " О литературной эволюции" — принципа историзма, с одной стороны, и тенденций, обусловленных достижениями " лингвистического модернизма", с другой. Стоило бы специально рассмотреть влияние Ф. де Соссюра и И. Л. Бодуэна де Куртенэ на тыняновский подход к литературной эволюции, что расширило бы представление о плодотворном взаимодействии лингвистики и поэтики в русской филологии 10-20-х годов и о русском соссюрианстве. Тынянов слушал в Петербургском университете лекции и Л. В. Щербы, чья работа 1915 г. " Восточнолужицкое наречие" описывала языковые факты исключительно в их современном, данном состоянии, и Бодуэна де Куртенэ, чьи антимладограмматические положения о статической и динамической точках зрения на язык предвосхитили, как известно, принцип синхронии и диахронии, сформулированный Соссюром. Соссюр был в сфере интересов Московского лингвистического кружка (который имел возможность узнать о нем непосредственно от его ученика С. О. Карцевского см.: R. Jakobson. Selected Writings, v. II. The Hague — Paris, 1971, p. 518), в особенности Г. О. Винокура. См. попытку построения поэтики с использованием разделения " langue — parole": Г. Винокур. Поэтика. Лингвистика. Социология. (Методологическая справка). — «Леф», 1923, № 3, ср. его же. Культура языка. М., 1925, стр. 16–24. 147. «Курс» до Соссюра (см. рец. М. Н. Петерсона на изд. 1916 г. — " Печать и революция", 1923, № 6) обсуждался в ГАХН (доклад М. М. Кенигсберга 31 июля 1923 г. — Гос. Академия художественных наук. Отчет. 1921–1925. М., 1926, стр. 20); В. В. Виноградов, ссылаясь на Соссюра, Бодуэна де Куртенэ, Щербу, выдвигал " функционально-имманентный" метод системного изучения индивидуального стиля писателя ж — см., в частности, " О задачах стилистики. Наблюдения над стилем " Жития протопопа Аввакума" " (" Русская речь", вып. I, Пг., 1923, стр. 286–288), " О поэзии Анны Ахматовой (Стилистические наброски)" — Л., 1925, стр. 7; ср. обращение в 20-х годах к Соссюру в таких разных областях, как этнография и теория декламации: П. Г. Богатырев. Магические действия, обряды и верования Закарпатья (1929). — В его кн.: Вопросы теории народного искусства. М., 1971; С. И. Бернштейн. Эстетические предпосылки теории декламации. — Р-III, стр. 30 з. " Можно сказать, что большинство представителей нашей лингвистической мысли находятся под определяющим влиянием Соссюра и его учеников Байи и Сешей" (В. Н. Волошинов. Новейшие течения лингвистической мысли на Западе. — " Литература и марксизм", 1928, кн. 5, стр. 126; то же в его кн.: Марксизм и философия языка. Изд. 2-е. Л., 1930, стр. 60). Одно из первых, если не первое, свидетельство этого влияния — ссылка на Соссюра в книге Р. О. Якобсона " Новейшая русская поэзия" (Прага, 1921), датированной автором маем 1919 г.
ж Этот метод (характеризуя его как " феноменологический" ) В. В. Виноградов отличал от историко-литературного, с одной стороны, и критически-импрессионистского, с другой (" Этюды о стиле Гоголя". Л., 1926, стр. 8-10).
з С. И. Бернштейн реферировал «Курс» Соссюра в ИЛЯЗВ 8 декабря 1923 г. (см.: Л. В. Щерба. Избранные работы по русскому языку. М., 1957, стр. 94).
Важным для понимания научной ситуации начала 20-х годов представляется следующий эпизод. Как показывают материалы архива А. И. Ромма (1898–1943), участника МЛК, в 1922 г. он готовил перевод «Курса» Соссюра. Ш. Балли узнал об этом из письма своей ученицы А. К. Соловьевой, при ее посредстве началась переписка Ш. Балли и А. Сешеэ с переводчиком. Сохранились копии двух писем Ромма и два письма к нему французских ученых, выражавших обеспокоенность качеством перевода и финансовыми условиями предприятия (ЦГАЛИ, ф. 1495, оп. 1, ед. хр. 88, 111). " Я хочу только, — подчеркивал Ромм, — увидеть эту прекрасную книгу переведенной и прочитанной моими русскими коллегами". Балли и Сешеэ отказались санкционировать перевод Ромма. В рукописных комментариях к материалам своего архива, поступившего недавно в ГБЛ (ф. 709), А. К. Соловьева сообщает, что после этого Ромм отказался от перевода. Автограф незаконченного перевода сохранился в его архиве (ед. хр. 32). Упомянем здесь же, что в 1925 г. А. К. Соловьева сделала доклад о Соссюре в ГАХН (см. " Бюллетени ГАХН", 1925, вып. 2, стр. 27).
Концепция Тынянова возникла, конечно, в соприкосновении с кругом соссюрианских идей. Именно таков источник его представлений о синхронной литературной системе. Сравнивая их с учением Соссюра, можно усмотреть целый ряд аналогий. Так, систему функций-соотнесенностей можно сопоставить с языковым кодом — langue, a тексты, охватываемые этой системой, уподобить parole. Однако, поскольку, согласно Тынянову, каждое произведение является системой, оно предстает одновременно и как язык, и — по отношению ко " всей литературе" — как речь. Автофункция — это парадигматический параметр элемента, а синфункция — синтагматический. Но наиболее оригинальное отражение получило у Тынянова противопоставление синхронии и диахронии: он распространил системный подход на диахронию, хотя и не достиг той эвристической ясности, которая присуща противопоставлению Соссюра, — у Тынянова " самое понятие непрерывно эволюционирующей синхронической системы противоречиво" (пункт 8). Ср. в подготовительных записях к статье: " Противопоставление эволюции и синхронист[ической] системы ложно; синх[ронистическая] система (как соотношение) существует только под знаком дифференциальности, стало быть эволюция совершается каждый день. Каждое «новое» произведение, каждая «новая» глава etc. Вся разница — в том, что эволюционирует. Эволюция формальных элементов — эволюция функций" (АК). Несколько позднее в тезисах Тынянова и Якобсона " Проблемы изучения литературы и языка", подготовленных, в частности, статьей " О литературной эволюции", были прокламированы системный подход к истории литературы и снятие жесткого противопоставления " синхрония — диахрония".
В научном мышлении самого Тынянова аспект эволюции, исторического движения, несомненно, господствовал. Характерным представляется термин «эпоха-система», с помощью которого он стремился закрепить соединение исторически-временного и синхронно-системного, избежать логической операции отключения временного аспекта. Один из интерпретаторов тыняновских взглядов писал о том, что в старой филологии " эволюции литературности не существовало", " литература расценивалась не годами, а столетиями" — " в действительности же литературная эволюция совершается значительно быстрее. Только при тех грубых средствах изучения литературы, которыми обладала старая наука о литературе, нельзя было видеть перманентной литературной эволюции, в результате которой литература в течение нескольких лет претерпевает радикальные изменения" (М. Аронсон. Кружки и салоны — в кн.: М. Аронсон и С. Рейсер. Литературные кружки и салоны. Л., 1929, стр. 33–34). Работы Тынянова давали опору для таких суждений, рисуя иногда " эволюционный скачок", совершившийся на протяжении очень короткого времени, — так, в статьях " 200 000 метров Ильи Эренбурга" и " Литературное сегодня", вышедших с интервалом в три с лишним месяца, зафиксированы резкие изменения, происшедшие с литературной потребностью в сюжетном романе.
|
|
|
