 |
Принятые сокращения 18 страница
|
|
|
|
Предмет обсуждений был подготовлен размышлениями о пересмотре идей Опояза, научной судьбе общества, о замысле совместной истории литературы XVIII–XIX вв., присутствующем в переписке Тынянова со Шкловским 1928 г. и приоткрывшимися было новыми издательскими и организационными возможностями, о которых сообщал ему Шкловский в ноябре — начале декабря: " Леф распался < …> Я выйду из остатков Лефа б. Если нам нужна группировка, то хорошо было бы придать нашей дружбе уставный характер и требовать себе места в Федерации в и журнал. Как это ни странно, но может выйти сочувствие широких масс на нашей стороне. Медведев издал книгу " Формальный метод в литературоведении, критическое введение в социологическую поэтику" " (15 ноября 1928 г. ). В это же самое время (14 ноября) о возможном объединении вокруг заново осмысленных теоретических принципов пишет Шкловскому из Праги Р. О. Якобсон (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 795); в этом же письме: " По-настоящему, работа формалистов должна была только начаться < …>. Теперь, когда проблемы стали обнаженно ясны, — вдруг разброд. Страх перед проблемой, нелепое желание объяснить один ряд другим…" В следующих двух письмах Шкловского Тынянову в Берлин замысел совместной научной деятельности конкретизируется: " Получил письмо Романа Якобсона, очень хорошее письмо, он пишет, что происходит не кризис формализма, а кризис формалистов — это не лишено остроумия, но ты с ним сговоришься. Нас мало и тех нет. Нужно быть вместе и работать вместе, нужно издать сборник максимальной теоретичности и максимального количества общих положений. Статьи найдутся у тебя, Романа, у меня, м[ожет] б[ыть] Поливанова" (27 ноября). " Когда ты приедешь? Пиши об этом немедленно. Реальное мое предложение на данный момент следующее отнесись внимательно. Развалился Леф. В Федерации очистилось пять мест для представительства и определенное количество листов. Ты приезжаешь, мы собираемся в Опояз или в общество под новым названием. Состав Общества — я, ты, Борис (книга о Толстом его мне не нравится), Роман Якобсон, Якубинский, Сергей Бернштейн, остатки Поливанова, хорошо бы Томашевский и младшее поколение, не сейчас же приглашенное. Итак, ставши на костях, будет трубить сбор. Мы получаем в Федерации одно место, как самостоятельная группа, и листаж, скажем — два сборника в год и начинаем их издавать. Мы на прибыли это несомненно. В вузах кружки формалистов очень сильны и, к сожалению, стоят на нашей допотопной точке зрения. Мы восстановим наш коллективный разум. Поговори об этом с Романом. Нужно связаться с Западом, обеспечиться хотя бы постоянным рецензированием наших статей" (5 декабря). Любопытное свидетельство содержится в письме от 25 ноября 1928 г., отправленном из Берлина Г. Г. Шпету его учеником С. Я. Мазе, в котором он после встреч и бесед с Г. О. Винокуром, Якобсоном и Тыняновым замечает: " Тынянов, который здесь лечится, сделал на меня почти что аналогичное впечатление, как и Р. О. Только у него нет союза с французами, а доморощенное упрощенное понимание слова" (архив Г. Г. Шпета; ГБЛ). Речь идет об «антифилософской» филологии, которую автор, представитель " московской школы", возводит к Мейе и Соссюру, здесь же сочувственно отзываясь о позиции Винокура, к этому времени значительно удалившегося от своих ранних взглядов, близких к Опоязу и сильно окрашенных идеями Соссюра (об отношениях формалистов с кругом филологов ГАХН см. прим. 14 к " Литературному факту", об отношениях Тынянова с Винокуром см. прим. к " Мнимому Пушкину" ). Ср. прим. 2.
|
|
|
б Расхождения Лефа с Опоязом обострились, по-видимому, весной 1928 г. В дневнике Эйхенбаума рассказано о заседании Отдела словесных искусств ГИИИ вместе со Шкловским и С. Третьяковым, состоявшемся 5 марта: " Вышло совсем глубокое, важное заседание. < …> Пошел разговор о Лефе и о нас. Говорил С. Третьяков — спокойно, но с упреками. " Мы думали, что здесь, если не родные братья, то двоюродные. Надо решить — работать вместе или быть врагами. Нельзя считаться родственниками и потому сожительствовать". Говорил еще Юра, говорил я — разошлись на том, что надо съехаться в Москве и поговорить деловым образом" (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 247, л. 23–23 об. ).
|
|
|
в Речь идет о Федерации объединений советских писателей (ФОСП), созданной в январе 1927 г.
Как явствует из воспоминаний Р. О. Якобсона, в конце октября он ждал приезда Тынянова и Винокура и сообщил об этом Н. С. Трубецкому в Вену, пригласив его также посетить Прагу. Винокур пробыл в Праге несколько дней и 8 ноября прочел в Пражском лингвистическом кружке доклад " Лингвистика и филология". Тынянова лечение задержало в Берлине, где он оставался в течение ноября и начала декабря. " Из его обещанных двух докладов о литературной эволюции и о внелитературных рядах в литературе состоялся только первый, прочитанный в кружке 16 декабря. Он был озаглавлен " Проблема литературной эволюции", пересказывал и развивал содержание авторской статьи 1927 года " О литературной эволюции" и вызвал живой обмен мнений с чешским передовым литературоведом того времени Яном Мукаржовским.
Трубецкой приехал на доклад Тынянова, а тот в свою очередь прослушал 18 декабря доклад Николая Сергеевича " Сравнение вокалических систем" < …> Для того чтобы ознакомить Тынянова с нашими новейшими языковедческими исканиями, его лекция оказалась обрамлена фонологическими докладами, с которыми выступали, с одной стороны, Трубецкой, с другой же, 14 декабря, председатель кружка Вилем Матезиус, подвергший разбору английскую систему фонем".
Как свидетельствует Якобсон, в пражских собеседованиях " Тынянов безошибочно учел и взвесил все факторы глубокого кризиса, переживаемого Опоязом и отразившего общее состояние русской науки о литературе. < …> Становилось ясней и ясней, что при всей новизне и ценности индивидуальных творческих вспышек общий оползень Опояза, т. е. рост сепаратных, механических операций пресловутою " суммой приемов", препятствует необходимому перерождению формального анализа в целостный, структурный охват языка и литературы. Неприемлем подмен такого перехода мертвенной академической описью форм или же капитулянтскими попытками компромисса с вульгарным социологизмом. < …> Возникла мысль о совместных тезисах. Примером действенной декларации очередных исследовательских заданий нам послужили недавние фонологические предложения, формулированные мною для Первого международного лингвистического съезда, поддержанные Н. С. Трубецким и С. О. Карцевским и одобренные сперва Пражским лингвистическим кружком (14. II. 1928), а затем вышеназванным съездом (Гаага, апрель того же года)".
|
|
|
Текст тезисов о принципах изучения литературы и языка, сообщает далее Якобсон, " был нами сообща подготовлен в середине декабря. Как в подходе к языку, так и применительно к литературе он был до такой степени плодом коллективного творчества, что просто нет возможности ответить на неоднократно задававшийся мне вопрос, где кончаются мысли одного соавтора, уступая место другому".
В эти дни Тынянов писал Шкловскому: " Сидим в кафе «Дерби» с Романом, много говорим о тебе и строим разные планы. Выработали принципиальные тезисы (опоязисы), шлем тебе на дополнение и утверждение. Нужно будет давать их для обсуждения, причем каждый пусть пишет, а не только говорит, в результате получится книжка, которую можно будет издать первым номером в серии, в Федерации писателей. Здесь влияние Опояза очень большое, во всех диссертациях чешских (и даже немецких) цитируют, ссылаются и уважают < …> С Романом мы хорошо сошлись, разногласий существенных никаких нет. Надо, по-видимому, снова делать Опояз. Нужно уговорить Борю помириться с Томашевским. Вообще нужно убрать со стола вчерашний день и работать". В письме приписка Р. Якобсона: " Витя. Тынянов тебе все расскажет. Пока же: необходим Опояз. Предлагаем предложить вхождение следующим лицам: ты (председ[атель]), Тынянов, я, Эйхенбаум, Бернштейн, Поливанов, Якубинский, Томашевский, Ник[олай] Феоф[анович] Яковлев (кавказовед)" (далее отсутствует 1 л. ).
|
|
|
Тезисы попали в журнал, вероятно, уже перед самым набором; № 12 " Нового Лефа" за 1928 г. вышел в начале 1929 г. До публикации тезисы были розданы для обсуждения.
Тынянов уехал из Праги в начале января. 9 февраля Якобсон писал ему: " Сообщи подробней, как реагировали Витя и прочие, каждый в отдельности, на опоязисы. Помирил ли Эйхенбаума и Томашевского? Можно ли склеить Опояз или действительно, а не по линии наименьшего сопротивления, безнадежно? Говорил ли с Виноградовым? " (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 964). 16 февраля Шкловский писал Якобсону: " Юрий приехал от тебя совершенно разагитированный, и он всецело за восстановление коллективной научной работы. Я, конечно, тоже за, так как это дело моей жизни и я один работать не умею. < …> Якубинского я могу взять в работу, но тебе ближе, так как он лингвист. К сожалению, и яфетит. Он пишет ответ на твои тезисы. Томашевский взволнован, пишет. < …> Из молодежи талантлив Тренин, который быстро растет. Для сборника нам была бы выгодна статья Мейе < …> Вывод: Опояз можно восстановить только при твоем приезде, так как Опояз — это всегда трое" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 477). Далее в письме обсуждаются возможности работы адресата в Ленинграде. " Вероятно, нужно будет заниматься беллетристикой. Друзья тебя любят. И считают гениальным. Немного сердит Володя, у которого накопились на тебя мелкие жалобы, но я думаю, вы с ним помиритесь. < …> За границей жизнь может пройти, как Азорские острова. Мы имеем свою ответственность перед временем < …> Я, хотя мне было гораздо труднее, решился и не раскаиваюсь. Пишу я тебе это не потому, что тебя люблю, а потому, что люблю Опояз больше, чем нас обоих < …> Юрий же в тебя влюблен < …> ".
Обсуждение пражских тезисов и плана предполагаемого сборника в среде ученых продолжалось в течение февраля — апреля. 26 февраля Шкловский писал О. М. Брику: " С этой книжки должна начаться вообще новая жизнь"; Е. Д. Поливанову: " Все контуры старых теорий сбились, как много раз переведенная с камня на камень литография"; Б. И. Ярхо: " Мы хотим собрать книгу тезисов. Книга эта будет состоять не из ответов, а, так сказать, из прокламаций < …> Мы сами начали двигаться инерционно, и нужно просмотреть свой багаж" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 404, 478). Через месяц в письме Шкловского Тынянову рассказывалось: " Опоязовские дела находятся в следующем положении: получено письмо от Сергея Бернштейна, который говорит, что он находится в общем на старых позициях Опояза и согласен, конечно, с нами работать. Письмо хорошее. Просится в Опояз один кореец, опоязовец Ким. Ты его мог знать по примечаниям, им сделанным к Пильняку, под названием " Ноги к змее". Ярхо ответил мне любезным письмом, в котором, впрочем, утверждает, что правильный метод статистический, из чего явствует, что значение слова «метод» для него как будто не ясно. Говорил с Борей, когда он у меня был, и говорил с ним о том, что нужно его мирить с Томашевским. Он не возражал в говорил, что это должно получиться само собой. Мне кажется, что с Томашевским нас хватит" (25 марта 1929 г. ). Один из последних отзвуков неосуществившегося замысла — в письме Шкловского от 10 апреля: " Игнатий Бернштейн прислал мне длинные ответы на твои тезисы, которые я перешлю. Я тоже скоро начну писать" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 441).
|
|
|
В теоретическом плане тезисы Тынянова и Якобсона прямо связаны, с одной стороны, с тезисами ПЛК к I Международному съезду славистов, состоявшемуся в Праге в 1929 г. (см.: Пражский лингвистический кружок. Сб. статей. М., 1967), а с другой — со статьей Тынянова " О литературной эволюции". Работы, включенные в наст. изд., позволяют проследить и предшествующее этой статье движение Тынянова к идеям тезисов (место тезисов в научном творчестве Якобсона — отдельный вопрос, который не может быть освещен в данных комментариях).
1-й тезис и утверждение о специфических законах искусства во 2-м не требуют пояснений, поскольку целиком совпадают с принципами Опояза. 3-й тезис подготовлен разграничением эволюции и генезиса, которое проводил Тынянов в статьях " Тютчев и Гейне", " " Аргивяне", неизданная трагедия Кюхельбекера", " О литературной эволюции" (пункты 2 и 13). К этому же противопоставлению восходит 5-й тезис: установление иерархии синхронно сосуществующих явлений мыслится в принципе аналогичным разграничению эволюции и генезиса, т. е. иерархии диахронической. Сыгравший историческую роль в лингвистике 4-й тезис был для Тынянова непосредственным продолжением и обобщением предпринятой в работе " О литературной эволюции" попытки совмещения системного (синхронного) и эволюционного подходов и, в частности, выходом из противоречия, зафиксированного в пункте 8 статьи (" непрерывно эволюционирующая синхронистическая система" ) г. 6-й тезис не имеет прямой параллели в предшествующих работах Тынянова. Однако статья о литературной эволюции была и в этом отношении одним из источников тезисов — в их литературоведческом аспекте, — поскольку содержала соответствующую параллель имплицитно. Та сеть соотнесенностей, которую видел Тынянов в литературе всякой «эпохи-системы», мыслилась им по сути дела как некоторый художественный язык (в смысле langue), предопределяющий бытие каждого литературного текста (" высказывания" ). Необходимость же учитывать соотношение " индивидуального высказывания" с " наличной нормой" уже ранее выдвинута была Тыняновым (вне соссюровской антиномии) в качестве одного из главных принципов историко-литературного исследования (см., в частности, " Мнимый Пушкин" в наст. изд. ). 2-й и 8-й тезисы очевидным образом следуют за той же тыняновской статьей 1927 года (см. особенно резюмирующий пункт 15) и намечают направление структурно-диахронических исследований, предполагающее а) имманентное изучение литературы как системы, б) системное же изучение внеположенных ей социальных рядов, в) изучение их соотнесенности как системы систем.
г Ср. о снятии " противоположения исторической и синхронической поэтики" у Бахтина (посредством понятия " память жанра" ) и о чехословацкой научной традиции, воспринявшей влияние Бахтина и Тынянова: Вяч. Вс. Иванов. Значение идей M. M. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики. — Труды по знаковым системам, VI. Тарту, 1973, стр. 11. О влиянии русского литературоведения на чехословацких ученых, в частности на Я. Мукаржовского, " горячего и талантливого сторонника формалистической поэтики", см.: П. Н. Сакулин. Литературоведение на I конгрессе филологов-славистов. — Изв. АН СССР. Отд. гуманитарных наук, № 1, 1930. Во время пребывания в Праге Тынянов, как видно из переписки со Шкловским, убедился в пристальном интересе чехословацких филологов к русской поэтике. Так, он сообщал Шкловскому: " Проф. Матезиус готовит перевод " Теории прозы" " (ЦГАЛИ). Книга вышла через несколько лет: V. Sklovskij. Teorie prozy. Prana, 1933 (со статьей В. Матезиуса " Формальный метод" ). Я. Мукаржовский откликнулся на нее статьей " К чешскому переводу " Теории прозы" Шкловского" (1934; вошло в его кн.: Kapitoly z ceske poetiky. Praha, 1941, то же — 1948; русский перевод в сб.: Структурализм: «за» и «против». М., 1975, с сокращ. ).
Следует отметить одно отличие документа Тынянова и Якобсона от тезисов ПЛК: соавторы только упоминают функциональный подход, тогда как пражские лингвисты выдвинули его на первый план. Это могло быть обусловлено тыняновским употреблением термина «функция» — в ином, чем у пражцев, значении (см. прим. к " О литературной эволюции" ). Противопоставление " зачем — почему" в предисловии отражает устремления Лефа.
Сформулированные в результате критического анализа опыта формальной школы и некоторых основных положений соссюрианства тезисы обозначили границу в истории формальной поэтики, особенно четко видимую в свете приведенных данных о попытках возрождения Опояза. В связь с тезисами естественно поставить мощное воздействие лингвистики и поэтики на литературоведение (речь идет не о «первичных» опоязовских штудиях в области поэтического языка, а именно о долгосрочном и к настоящему времени разнообразно преломившемся влиянии соссюровских антиномий, общефилологическое значение которых подчеркнули авторы тезисов). Это касается, далее, преимущественного научного интереса к " специфически-структурным законам" искусства и одновременно — к заново построяемой связи между изучением искусства и других явлений культуры. (Можно констатировать и более конкретные черты преемственности, ясно различимые в сложном сочетании традиций, которое характерно для современной гуманитарной науки, — ср., например, связь с 4-м и 5-м тезисами утверждений о снятии абсолютности в противопоставлении синхронии и диахронии, о полиглотизме каждого синхронного состояния культуры в одной из новейших работ: Вяч. Вс. Иванов, Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров, В. А. Успенский и др. Тезисы к семиотическому изучению культуры. — Semiotyka i struktura tekstu. Studia poswiecone VII Miedzynarodowemi kongresowi slawistow. Wroclaw — Warszawa…, 1973, стр. 18–19). Периоду преемственности предшествовал, однако, хронологический разрыв, в осмыслении которого полезно руководствоваться 5-м тезисом, применяя его по отношению к понятиям " эпоха в науке" и " научная система" (ср. у Пастернака: " Горит такого-то эпоха" ). Для Тынянова тезисы стали последней чисто методологической работой. Его деятельность в 30-х годах пошла по иному руслу, приобретая свойства традиционного академизма, против которого он столь остро выступал ранее. Это противоречие, возникшее к началу 30-х годов на внеличных основаниях, сплелось с глубоко личными коллизиями — между наукой и художественной прозой, неустанной работой и болезнью — и обусловило скрытый внутренний драматизм биографии Тынянова.
[700] Научная позиция такого выдающегося ученого, как В. М. Жирмунский, представляет особую проблему. " Мои занятия формальными проблемами, — писал он в 1927 г., - начались уже в 1916 г., независимо от выступлений Опояза, и, в значительной степени, исходили из других предпосылок. < …> Для меня поэтическое произведение являлось единством взаимно обусловленных элементов; кружок Опояза, напротив, выдвигал понятие «доминанты», как приема господствующего, подчиняющего себе и деформирующего все остальные признаки" (Жирмунский, стр. 10–11). Теоретические воззрения Жирмунского впервые с полнотой представлены были в 1921 г. в статье " Задачи поэтики" (" Начала", 1921, № 1, ср. там же его рецензию на " Новейшую русскую поэзию" Якобсона). Полемика его с Опоязом обострилась с января 1922 г. — после выхода " Книжного угла" № 8 со статьей Б. М. Эйхенбаума " Методы и подходы" с резкой критикой взглядов Жирмунского, который писал впоследствии: " В моей попытке изучения " чувства жизни" и «поэтики» Блока как взаимно обусловленных элементов его поэзии он усмотрел опасность для чистоты " доктрины, возвращение на старые позиции и академический «эклектизм» (Жирмунский, стр. 13). К последнему определению Жирмунский делает следующую сноску: " Эклектизмом принято называть механическое объединение чужих мнений. С точки зрения Б. М. Эйхенбаума, справедливее и точнее было бы говорить о плюрализме, поскольку я отстаивал многообразие факторов литературной эволюции". Основной пункт расхождений Опояза с Жирмунским — стремление последнего включить в сферу поэтики широкие историко-культурные категории типа " чувство жизни", не ограничиваясь «спецификаторским» подходом (см. прим. к " Запискам о западной литературе" и к рецензии на альманах " Литературная мысль" ). Острая полемика не исключала важных точек соприкосновения. Так, Тынянов специально оговаривал свое согласие с Жирмунским в понимании слова как темы (ПСЯ, стр. 170).
[701] Ср. в письме Тынянова Шкловскому еще в начале 1928 г.: " Мы перемахнули за папафору и мамафору < …> Запахло смыслом, запахло писателем. За перестройку смысла платились головой или ногами. < …> Мы обошлись без гейста немцев и, кажется, поняли в чем дело < …> После нас ни о мамафоре, ни о гейсте нельзя уже будет писать" (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 723). Иллюстрацией к пониманию одного из последующих этапов научной жизни Тынянова служит запись в дневнике К. И. Чуковского от 14 ноября 1935 г. о происходившем накануне узком совещании у акад. Г. М. Кржижановского, где ряду литературоведов было предложено со ссылкой на А. М. Горького " сделать такую книгу, где были бы показаны литературные приемы старых мастеров, чтобы молодежь могла учиться", некое " руководство по технологии творчества"; " Эйхенбаум сказал с большим достоинством: — Мы за эти годы отучились так думать (о приемах). И по существу потеряли к этому интерес. Отвлеченно говоря, можно было бы создать такую книгу, но… — Это была бы халтура… подхватил Томашевский. Эйхенбаум: — Теперь нам пришлось бы пережевывать старые мысли, либо давать новое, — не то, не технологию, а другое < …>. Жирмунский: — Мы в последнее время на эти темы не думали. Не случайно не думали, а по какой-то исторической необходимости" (хранится у Е. Ц. Чуковской).
[702] О ПАРОДИИ
Статья (1929) публикуется впервые. Разд. 1–2 печатается по авторизованной машинописи с уточнениями по рукописи (АК), разд. 3–5 — по черновой рукописи (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 72).
К проблеме пародии Тынянова вела сама логика и хронология его научных занятий, начавшихся с изучения литературной борьбы архаистов и карамзинистов, — в среде тех и других пародия чрезвычайно почиталась. Главный герой штудий Тынянова еще с университетских лет — Кюхельбекер, атмосфера вокруг которого была наэлектризована пародией и шаржем. Пародия стала первой из теоретических проблем, разработанных Тыняновым. Одним из его докладов в Венгеровском семинарии был доклад о пародийной пушкинской " Оде его сият. гр. Дм. Ив. Хвостову" а. Уже здесь проблема пародии была поставлена на прочную историческую основу; был продемонстрирован метод отыскания «ключа» пародии, которым владели ее современники. Подробнее эта проблема, также на конкретном историко-литературном материале, была рассмотрена в " Достоевском и Гоголе" (1919).
а Опубл. в " Пушкинском сборнике памяти проф. С. А. Венгерова". М. — Пг., 1922 (вошло с изменениями в статью " Архаисты и Пушкин" ). Как явствует из предисловия к сборнику (стр. VII), а также из предисловия к сб. " Пушкинист. III" (Пг., 1918, стр. V), эта статья была подготовлена еще в 1916 или 1917 г.
Вместе с тем уже в это время Тынянов переходит к более широкой постановке вопроса — и в теоретическом и в историческом плане. В 1919 г. он читает годовой курс в Доме литераторов — " История и теория пародии" (анкета Тынянова от 27 июня 1924 г. — ИРЛИ, ф. 172, ед. хр. 129). Как явствует из афиши о занятиях студии " Всемирной литературы", на третий триместр 1920 г. (с 15 октября) был объявлен курс Тынянова " Пародия в литературе" (ГБЛ, ф. 620; возможно, что Тынянов приводит неточную дату, и в обоих документах речь идет об одном и том же курсе). С октября 1920 г. он читает лекции " Пародия в литературе" и в Литературной студии Дома искусств (" Дом искусств", 1921, № 1, стр. 71). В бумагах Тынянова сохранилась рукопись неоконченной статьи " О пародии" (15 стр. тетрадного формата, авторская дата: 1919; АК), несомненно связанной с этими курсами. В той или иной мере проблема пародии затрагивалась во многих работах Тынянова начала и середины 20-х годов.
В конце самого плодотворного периода научного творчества Тынянова пародия становится предметом его специальных занятий. Это было связано с подготовкой сборника " Мнимая поэзия", задуманного Тыняновым как " особый тип, пародической истории поэзии" " (1-й черновой вариант письма Тынянова к Б. Бегаку, Н. Кравцову и А. Морозову, конец 1929 — не позднее января 1930 г. АК). Договор на подготовку этого сборника был заключен с Госиздатом 26 марта 1929 г., сроком исполнения указано 1 августа 1929 г. (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 190). Очевидно, на это время и падает разгар работы над вступительной статьей и подбором материала. 29 марта 1929 г. В. Б. Шкловский выслал Тынянову библиографический указатель русских пародий, составленный Б. Бегаком, Н. Кравцовым и А. Морозовым б-в (письмо Шкловского Тынянову от этого числа и ответ Тынянова от 31 марта 1929 г. — ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 724), использованный Тыняновым в работе.
б-в Опубл. в сб. " Русская литературная пародия" (M. -Л., 1930).
Согласно договору, вступительная статья Тынянова должна была составить 2 а. л. Тынянов написал ее (это и есть публикуемая нами статья). Но она не была напечатана в сборнике; обстоятельства этого зафиксированы в дневнике К. И. Чуковского со слов Тынянова (запись от 11 мая 1929 г. ): " Год назад Ленгиз навязал мне задачу сделать ему книгу пародий. Я сделал эту книгу, заплатив < …> моему помощнику < …> ". Но затем книга была передана из ГИЗа в изд. «Academia», предложившего Тынянову иные финансовые условия. " На это я не согласился — и вот книга висит в воздухе" (хранится у Е. Ц. Чуковской). В результате вместо статьи в сб. " Мнимая поэзия" (М. -Л., 1931) было напечатано краткое «Предисловие» (авторская дата — январь 1930 г.; черновой автограф АК, авторизованная машинописная копия — ГПБ, ф. 632, оп. 1, ед. хр. 7), представляющее собою ее конспект. Конспект этот чрезвычайно сжат; в него даже в тезисном виде — вошли далеко не все идеи самой работы. Ему, тем не менее, многие годы пришлось представлять в науке мысль позднего Тынянова по историко-теоретическим проблемам пародии.
Возможно, в связи с необходимостью резкого уменьшения объема у Тынянова возникла идея совсем другого типа предисловия — в тоне и духе самого сборника. Набросок такого предисловия сохранился.
" I. Явление мнимого поэта.
Читатель! Таковы и ваши представления о поэзии — леса и скалы или же младость и радость, свобода — народа < …>
Явление Тредиаковского. Простите — вы только это и знаете. А Роман Якобсон прочел двум филологам… г и они сказали: Державин.
г Многоточие в оригинале.
Писатели! Пишите много и разнообразно, не застаивайтесь… и прошу поэтому считать, что те поэты, которых вы видите здесь, но не читали, — так же похожи и не похожи на себя, как те, кого вы читали и видите здесь.
Отражение, так сказать, тень от языка — мнимая поэзия.
И есть поэты, в которых воплотится ваше представление.
Явление циклизации. У него уже есть говор — как у испорченного граммофона, есть свой собственный кашель и свое пришепетыванье.
Странное явление Полевого (как вырисовался непризнанный поэт). У него уже есть фамилии (о псевдонимах).
Меньше всего я способен отрицать значение мнимых величин в литературе.
Поэтому вымышленные, отраженные поэты становятся реальностью. Почему ею не стал Новый Поэт, почему стал Козьма".
Далее идут неразвернутые пункты плана, в основном совпадающие с содержанием статьи " О пародии". Набросок кончается так: " VIII. Кого пародия забила, а кого Белинский — и это и то представление. Читайте все как настоящие стихи — и у вас получится впечатление среднего читателя о поэзии" (АК).
В архиве Тынянова есть несколько планов работы о пародии. Из существенных пунктов в публикуемой статье никак не раскрыт лишь один — о карикатуре. Между тем о карикатуре и ее соотношении с пародией Тынянов думал давно. Еще в материалах к статье 1919 г. находим обширные выписки о карикатуре из работы А. Бергсона «Смех» (АК); в одном из блокнотов 1921 или 1922 г. в перечне " Opera на год" есть пункт " Пародия — карикатура" (АК), в другом, более позднем — пункт " Пародия в живописи и карикатура" (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 72). Насколько можно судить по самому подробному из сохранившихся планов (из 25 пунктов), этот раздел должен был стать одним из завершающих. Но следов какой-либо работы над ним не обнаружено.
В некоторых своих разделах (о Хвостове, Шаликове) статья соприкасается с прозой Тынянова — в несколько списков осуществленных и предполагаемых художественных произведений наряду с «Кюхлей», " Восковой персоной", " Овернским мулом" и " Сандуновскими банями" входит рассказ (повесть? ) о графе Хвостове. Впрочем " граф Хвостов" входил и в другой — очевидно историко-литературный — замысел Тынянова: «Отверженные» (первоначально " Отверженные Фебом" ). Сохранилось несколько планов (1929–1930 гг. ) под этим заглавием, в которых Хвостов упоминается в соседстве с Шаликовым, Бобровым, Барковым, Тредиаковским и др. (о двух таких планах см. в комм. к статье об «Аргивянах» Кюхельбекера).
Пародия занимала Тынянова с первых шагов научного пути и до начала 30-х гг. Взгляды его на эту проблему существенно менялись. Незаконченная работа 1919 г. прежде всего ставит проблему внутренних законов художественного произведения. Главное условие, при котором они осуществляются, — это " целостность художественного произведения, некоторый consensus, гармония между его элементами". Пародия нарушает это равновесие; в результате создается травестический комизм. Однако почему, ставится вопрос, " пародия в одно и то же время может иметь самостоятельную художественную ценность? " " Самостоятельная художественная ценность достигается тем, что при разрушении органического единства пародируемого произведения устанавливается новое органическое единство внутри этого комического мира".
|
|
|
