 |
ЛЕОН ЭБРЕО 3 страница
|
|
|
|
ФИЛОН. Пусть не удивляет тебя, София, что именно красота делает любимым каждого любимого и влюбленным каждого влюбленного и является началом, серединой и концом всякой любви: началом в самом любимом, серединой в его отражении в любящем и концом в наслаждении и слиянии любящего со своим началом—любимым, так как в силу того, что первое прекрасное является верховным мастером вселенной, красота всякой сотворенной вещи является совершенством работы, проделанной в ней верховным мастером, и эта вещь являет собой то, в чем сотворенное связывается и весьма походит на творящего, а творение на творца. Так как божественность причастна ко всем частям вселенной, не удивительно, но справедливо, что она предшествует всякой другой вещи вселенной и именно она делает вещи, в которых она содержится, любимыми и другие, познающие их, любящими и желающими быть причастными к любимым благодаря божественной красоте всех творцов. Последняя не только предшествует любви, заключенной в сотворенных вещах, как телесных и тленных, так и небесных, то есть бестелесных, духовных, а также ангельских, но предшествует любви, исходящей от бога к творениям, потому что эта любовь—не что иное, как желание, чтобы красота творений увеличивалась и уподоблялась высшей красоте их творца, по образу которого они были созданы; таким образом, в боге красота существует прежде, чем любовь, и бытие прекрасного и любимого предшествует бытию влюбленного.
СОФИЯ. Я вижу, что ты отвечаешь на мой вопрос, но не чувствую себя вполне удовлетворенной, ибо я не вполне понимаю достоинство и грандиозное великолепие этой красоты, я не понимаю огромного значения, в силу которого она должна быть началом всех достойных и совершенных вещей, как ты это утверждаешь. Я хотела, чтобы ты лучше разъяснил сущность этой красоты; я хорошо помню, как однажды ты определил ее так: красота есть грация, которая, услаждая душу ее сознанием, побуждает ее к любви. Но я по-прежнему жажду узнать о сущности этой грации и о многом важном в отношении творца и всей вселенной, что заключено в определении самой красоты.
|
|
|
ФИЛОН. Мне помнится, что я показал тебе часть духовной сущности
==328
красоты, так как я объяснил тебе пять внешних чувств. Красота проникает в человеческую душу не через три материальных чувства (то есть не через ощущение и не благодаря вкусу и слуху; сдержанность в сладострастных ощущениях не называют красивой, в равной мере не считают красивыми приятное на вкус и по запаху), но только благодаря двум духовным чувствам, то есть отчасти через слух благодаря красивым речам, беседам, стихам, красивой музыке и прекрасной и согласной гармонии и в значительной мере через глаза в красивых образах, прекрасных цветах и пропорциональных композициях, в прекрасном свете и тому подобном; все это дает тебе представление о том, в какой мере красота является вещью духовной и отделенной от тела. Я показал тебе также, что больше всего красоты заключено в частях души, наиболее удаленных от тела, во-первых, в воображении с его прекрасными фантазиями и затем еще больше—в интеллектуальном разуме, отделенном от материи, с его прекрасными науками, искусствами, добродетельными поступками и знанием, и, наконец, в высшей степени—в абстрактном разуме с первой человеческой мудростью, являющейся подлинным образом высшей красоты. В силу этого ты начнешь понимать, насколько сама по себе красота чужда материи и телесности и как связана она с ней духовно.
СОФИЯ. Все же обычно народ считает красоту главным свойством тела, и ему кажется, что она больше подходит именно им. И если бестелесные вещи называются красивыми, то потому, что у них имеется сходство с телесной красотой, подобно тому как их называют большими (например, большая душа, большой ум, большая память, большое искусство) по аналогии с телами, потому что бестелесные вещи, не имеющие таких свойств, как количество или размер, не могут быть ни большими, ни маленькими в собственном смысле, но лишь по аналогии с мерными телами. Тем не менее кажется, что красота свойственна телам, а бестелесным вещам не свойственна, но придается по сходству с телами.
|
|
|
ФИЛОН. Даже если это так в случае с «большим», поскольку величина—свойство количества, а количество—свойство тела, то на каком основании ты считаешь, что такова же и красота?
СОФИЯ. Кроме того, что само слово «красота» используется применительно к телам, поскольку народ в большей мере считает истинной телесную красоту, есть и еще довод: красота кажется пропорцией частей относительно целого и соразмерностью целого в частях—так определяли ее многие философы. Значит, она является свойством соразмерного тела и целого, составленного из частей, и предполагает количество как свойство тела; но если говорить о бестелесных вещах, именно в силу сходства с телом они имеют части, из которых и составлены пропорционально и в определенном порядке, как, например, гармония, созвучие и упорядоченная речь; поэтому они и называются красивыми—по аналогии со сложным пропорциональным телом. Так же и в размышлениях— воображаемых, рациональных и ментальных—существует порядок частей относительно целого и по сходству с телом, которому свойственно быть
==329
составленным из соразмерных частей, их называют прекрасными. Таким образом, свойство красоты, равно как и величины, кажется, заключается в том, чтобы быть присущими телу, являющемуся в собственном смысле субъектом количества и композиции частей.
ФИЛОН. Использование термина «красивый» в народе соответствует пониманию красоты простыми людьми. Так как они не могут воспринимать никакую иную красоту, кроме той, которую воспринимают глаза или уши, то думают, что, кроме этой, не существует иной красоты, разве что какая-то ложная, воображаемая, фантастическая. Но обладающие ясным зрением ума видят значительно дальше телесных вещей, понимают гораздо больше бестелесную красоту того, что они воспринимают как телесную плоть, и понимают, что красота, находящаяся в телах, более низкая, незначительная и поверхностная по сравнению с той, которая находится в бестелесных сущностях. Они знают также, что телесная красота является тенью и образом духовной и имеет с ней сходство, она есть не что иное, как отражение духовного мира в мире телесном; они понимают, что красота тел не проистекает из их телесности или материальности, потому что если бы было так, то всякое тело и материальная вещь были бы прекрасными одинаковым образом, так как материя и телесность одинаковы во всех телах, или же самое большое из тел было бы самым красивым, но это очень часто не так, ибо красота требует средних размеров тела, а большое и маленькое тело уродливо. Знают также, что красота тел происходит от сходства с высшими по сравнению с ними бестелесными сущностями и чем больше отсутствует в них это сходство, тем они уродливее, так что уродство есть свойство тела, а красота привносится в него его духовным благодетелем. Итак, София, тебе недостаточно телесных глаз, чтобы видеть красивые вещи, — посмотри на них бестелесными очами, и ты узнаешь подлинную красоту, которую не может видеть народ. Так же как лишенные телесных глаз не могут воспринимать красивые формы и цвета, так и лишенные интеллектуальных глаз не могут видеть светлейшую духовную красоту и наслаждаться ею, потому что наслаждается красотой лишь тот, кто ее познает, а кто не вкушает ее—лишен самого приятного наслаждения. И если телесная красота, являющаяся лишь тенью духовной, столь приятна тому, кто ее зрит, и если она захватывает его, притягивает к себе, лишает свободы и возбуждает желание владеть ею, то что сделает с достойными ее созерцать ярчайшая интеллектуальная красота, лишь тенью и образом которой является красота телесная...
|
|
|
СОФИЯ. Мне достаточно этого, потому что простонародье не обманет меня относительно того, что называет красотой, но я хотела бы, чтобы ты разрешил вопрос о пропорциональности частей и целого, которая, по его мнению, свидетельствует о том, что красота свойственна телам и бестелесным сущностям, но находится в них лишь в силу сходства с красотой телесной.
|
|
|
ФИЛОН. Это определение красоты, высказанное некоторыми современными философами, не отражает ее сущности и не является совершенным,
К оглавлению
==330
ибо если бы это было так, то всякое простое тело, не состоящее из различных и пропорциональных частей, не называлось бы красивым, не были бы таковыми ни солнце, ни луна, ни прекрасные звезды, ни сверкающая Венера, ни яркий Юпитер.
СОФИЯ. Но они обладают красотой в силу крупной формы—самой прекрасной из форм, которая является сама по себе целым и содержит части.
ФИЛОН. Да, круг прекрасен сам по себе, но его красота не является пропорцией частей по отношению к целому, потому что его части равны и гомогенны и в них нет никакой пропорциональности. И не красота круга делает красивым солнце, луну и звезды, ибо если бы это было так, то всякое кругообразное тело обладало бы красотой солнца; их красота в блеске, который не является фигурой и не содержит частей пропорциональных. В таком случае пылающий огонь, блестящее золото и сверкающие драгоценные камни не были бы красивыми, потому что все они просты и однородны, их части и целое не имеют пропорционального расчленения. Кроме того, по их мнению, только целое бывает красивым и каждая из частей будет красива только в сравнении с целым. Но можно видеть лицо, которое иногда красиво, а иногда нет, хотя пропорция его частей по отношению к целому всегда одинакова; таким образом, красота не заключается в пропорциональности частей...
СОФИЯ. Итак, непропорциональные вещи могут быть красивыми.
ФИЛОН. Нет, потому что непропорциональные уродливы и плохи, а плохое не является красивым. Но, однако, не пропорциональность составляет самую красоту, потому что среди тех вещей, что не являются ни пропорциональными, ни непропорциональными, ибо они не сложные, имеются очень красивые. И более того, среди пропорциональных и соразмерных есть некоторые, не обладающие красотой, ибо всякое красивое является хорошим, а в плохих вещах встречается пропорциональность и соразмерность. Есть поговорка у купцов, что законник и жулик быстро приходят к соглашению, страх сопровождается жестокостью, а расточительство воровством. Таким образом, всякое пропорциональное не является красивым, а всякое красивое пропорциональным, как думают.
СОФИЯ. Так что же, наконец, составляет красоту телесных вещей, делающую прекрасными, с хорошими пропорциями фигуры и тела, если красота не является пропорциональностью?
|
|
|
ФИЛОН. Ты знаешь, что материя, основа всех низших тел, сама по себе безобразна и является матерью всякой уродливости этих вещей, но оформленная во всех своих частях благодаря причастности к духовному миру становится прекрасной; таким образом, именно формы, проникающие в нее из божественного разума и мировой души, то есть из Духовного и небесного миров, лишают ее уродства и придают ей красоту. Красота приходит в низший мир из мира духовного и небесного, так же как уродливость и безобразие—его свойство, проистекающее из бесформенной и несовершенной материи, из которой состоят все его тела.
==331
СОФИЯ. Итак, все тела в равной мере прекрасны, потому что, по существу, сформированы высшим миром.
ФИЛОН. Я согласен с тобой, что всякое тело обладает в какой-то степени красотой, которая проистекает от формы, формирующей его бесформенную материю, но тела—не в равной мере прекрасны, потому что формы не в равной мере совершенно формируют все низшие тела и не одним и тем же способом ликвидируют бесформенность материи: в некоторых устраняют небольшую часть этой бесформенности, в других— значительную и более постепенно; и чем больше этой материальной бесформенности придается форма, тем более красивым получается тело, и чем меньше—тем менее красиво и более безобразно. Это различие существует не только в различных видах тел низшего мира, но также в различных особях одного вида—один человек красивее другого, одна лошадь прекраснее другой—потому что форма, придающая ему сущность, в большей мере доминирует над материей, так как в большей мере эта особь смогла избавиться от уродства и сделаться красивой.
СОФИЯ. Отчего происходит, что пропорциональные тела не кажутся прекрасными?
ФИЛОН. Потому что форма, лучше формирующая материю, делает части тела пропорциональными между собой и целым, разумно упорядоченными и хорошо устроенными для своих действий и целей, объединяя целое и части, будь они различны или похожи, то есть гомогенны или гетерогенны, в возможно лучшей форме, чтобы целое было единым и сформировано в совершенном виде — и таким образом делает его прекрасным. А когда материя не поддается формированию, то невозможно таким образом объединить и упорядочить разумно части в целом, и тогда оно остается менее красивым, безобразным в силу неподчинения бесформенной материи формирующей и создающей красоту форме.
СОФИЯ. Я рада узнать, какова красота низших тел и кто ее создает и откуда она проистекает, но у меня остается одно сомнение—отчасти из-за твоих недоумений в отношении тех, кто утверждает, что красота является пропорцией. Ведь красивые цветы прекрасны, но не объединены формой, также и свет прекрасен, но не имеет частей, оформленных и объединенных в целое; кроме того, солнце, луна и звезды, хотя и являются телами, не обладают материей формы и формой, ее образующей, —так почему же они красивы? Далее, гармоничная музыка, приятный голос, изящная речь, благозвучные стихи не имеют материи и образующей ее формы, а все же прекрасны; и, наконец, прекрасные явления человеческого воображения, разума и ума, как ты говорил, не обладают ни материальной сущностью, ни формой, хотя они самые прекрасные в низшем мире.
ФИЛОН. Ты задала хороший вопрос—я как раз должен был разъяснить его тебе, если бы ты меня не опередила. В нижнем мире вся красота—от форм, как я уже говорил, которые, покорив бесформенную материю и подчинив грубую телесность, делают тела красивыми, и сами они—это верно—по сути являются прекрасными, или красотой, поэтому их достаточно, чтобы сделать из уродливого красивое. А если бы они не
==332
были прекрасными, или были бы уродливыми, или нейтральными, то есть ни теми, ни другими, и если уродливыми, то как благодаря своей сущности могут они делать красивыми тела, ведь противоположное не может создавать полярное себе, но, скорее, —похожее; и если нейтральные, то почему делают чаще красивыми, чем уродливыми? И так во всех случаях. Нужно признать, что формы более прекрасны, чем образованные ими тела. Таким образом, цвета прекрасны потому, что являются формами, и если они окрашивают тела, то те становятся красивыми, тем более что сами цвета должны быть красивыми, или красотой. И в гораздо большей мере собственный свет, делающий прекрасным всякий цвет и окрашенное, является, по сути, формой в телах абстрактных и смешанных с телесностью, как это ты уже усвоила, и считается матерью прекрасной красоты нижнего мира и по справедливости является самым красивым. Солнце, луна и звезды прекрасны в силу присущего им света, который во всем имеет качество формы, и сами они, согласно Темистию7, могут скорее называться формами, чем бесформенные тела. Поскольку солнце—отец прекрасного света, то правильно, что он является главой телесной красоты; за ним следуют другие небесные светящиеся тела, так как первоначально они от него получили постоянный свет; затем солнце делает прекрасными все низшие тела, блестящие и цветные и в особенности—яркий огонь. Огонь в большей мере обладает формой и менее телесен в силу своей легкости и тонкости и потому, что больше похож на солнечный свет; особенность его формы проявляется в том, что никакой другой противоположный элемент не способен нарушить или изменить огонь, пока он полностью не исчезнет, потому что никакой иной элемент не может ни охладить, ни смочить его, ни придать ему свойство, противоположное его собственной природе, пока он остается огнем, как делает сам он по отношению к другим элементам, когда он нагревает воду и землю и иссушает воздух вопреки их собственной природе. И вообще во всем нижнем мире свет является формой, ликвидирующей мрачное уродство бесформенной материи, поэтому он делает более прекрасными те тела, которые больше к нему причастны; отсюда—правильно, что он является подлинной красотой, а солнце, от которого он проистекает, есть источник красоты, звезды и луна—первые его проводники и самые достойные участники. Гармония прекрасна, ибо является духовной формой, разумно упорядочивающей и объединяющей многочисленные разные голоса в единое и совершенное созвучие. Приятные голоса прекрасны, потому что составляют часть гармонии и причастны к форме целого, к его красоте.
Красота речи проистекает из духовной красоты, упорядочивающей и объединяющей многие различные слова в совершенное, разумное единство, в некотором роде—гармоническую красоту [armonia bellezza], так что не без основания можно назвать ее более прекрасной, чем другие телесные вещи; так же и стихи, обладающие духовной красотой, в большей мере обладают звучной гармонической красотой. Красота человеческого сознания, разума и ума с очевидностью предшествует всякой
==333
телесной красоте, так как она в действительности формальна и упорядочивает и объединяет многие различные представления души, чувственные и рациональные, а также придает и делает причастными к теоретической красоте [bellezza dottrinale] умы, способные принять красоту. В равной мере красота произведений искусства [bellezza artifiziale] существует в вещах, которые сделались красивыми благодаря искусству. Итак, красота всего нижнего мира происходит от мира духовного—в формах и благодаря формам—в телах. Эти формы, или формальная красота [bellezza formale], всегда отделимы от материи, так как не имеют связи с бесформенной материей, являющейся препятствием для их красоты, и наоборот, добродетели и мудрость всегда прекрасны, тогда как получившие форму тела иногда прекрасны, а иногда нет в зависимости от того, подчиняется или сопротивляется материя формальной красоте.
СОФИЯ. Я понимаю, каким образом вся естественная красота [bellezza naturale] телесного мира проистекает от формы или как формы образуют тела из его материи; но остается понять, откуда проистекает красота произведений искусства, ведь она не происходит от духовной или небесной красоты—начала естественных форм, не принадлежит к их числу и не обладает их природой.
ФИЛОН. Так же как красота естественных вещей происходит от естественных, сущностных или акцидентальных форм, так и красота произведений искусства проистекает от искусственных форм [forme artifizialil, поэтому определение и той и другой красоты одно и то же и распространяется на обе.
СОФИЯ. Каково же это определение?
ФИЛОН. Грация формы [grazia formale], доставляющая удовольствие и побуждающая к любви того, кто ее понимает, это—формальная грация, которая так же как в естественной красоте является грацией естественной формы, так и в искусственной красоте является грацией искусственной формы. Чтобы понять, что красота искусственных тел происходит от формы искусства, вообрази два одинаковых куска дерева и в одном из них вырезана прекрасная Венера, а в другом нет, и ты поймешь, что красота Венеры зависит не от дерева—ведь другой кусок дерева некрасив, —и получается, что форма, то есть созданная художником фигура, является ее красотой и именно она делает Венеру прекрасной. Так же как естественные формы тел имеют внетелесное, духовное происхождение, связанное с мировой душой, и, более того, имеют происхождение от первого божественного разума, а первые две из всех форм обладают гораздо более совершенной сущностью и красотой, чем формы расчлененных тел, так и искусственные формы происходят от разума творящего человека, в котором они прежде существуют с большей степенью совершенства и красоты, чем в красиво созданном теле. Как при размышлении над создаваемым прекрасным исчезает телесность и остается только идея в уме творца, так и естественные прекрасные^ вещи, если лишить их материи, остаются только идеальными формами, существовавшими ранее в первом разуме и от него—в мировой душе. Ты хорошо
==334
знаешь, София, насколько более прекрасной должна быть идея творящего, когда она едина в разуме творца, чем когда она оказывается расчлененной в теле, потому что всякую красоту и совершенство увеличивает единство и уменьшает расчленение. Красота деревянной статуи Венеры расчленена на самостоятельные части, что делает слабой и непрочной ее красоту по сравнению с той, которая существует в разуме художника, потому что в разуме заключена идея произведения искусства со спаянными воедино частями, так что одна содействует другой и увеличивает ее красоту и красота всего целого находится в каждой части, а красота каждой—в целом, без какого-либо расчленения. Таким образом тот, кто видит одну и другую, понимает, что несравненно более красиво искусство [1'arte], чем его воплощение [1'artifiziata], потому что искусство является причиной сотворенного, которое в соединении с телами настолько теряет свое совершенство, насколько тело его приобретает, ибо чем более некрасиво и отдалено от формы грубое тело, тем более красивым делается оно в творении, и чем больше тело отдалено от формы и препятствует ей, тем менее красивым оказывается произведение искусства. Таким образом получается, что форма без тела является самой красивой, так же как тело без формы—самым некрасивым, а искусственные вещи являются естественными, потому что формы, делающие прекрасными естественные тела, с очевидностью оказываются значительно более красивыми в разуме высшего мастера и подлинного творца мира, то есть в божественном разуме, так как там они соединены вместе, абстрагированные от меняющейся материи или изменения и всякого рода расчленения и множественности, и красота всего целого делает прекрасной каждую форму, а красота каждой заключена в целом. Далее, все формы содержатся в душе мира, которая является вторым его творцом, но они уже не обладают такой степенью красоты, как в первом разуме—творце; формы оказываются в душе в столь же чистом единстве, но с некоторой степенью множественности или упорядоченного разнообразия, ведь она находится посредине, между первым творцом и сотворенными вещами, но в ней заключена гораздо большая красота, чем в естественных вещах, так как в ней все формы пребывают духовно в упорядоченном единстве, отделенные от материи с ее изменчивостью и движением. От нее происходят все души и естественные формы низшего мира, распространенные между его различными телами, и все подверженное изменчивости и движению с последовательной генерацией; исключение составляет лишь рациональная душа человека, свободная от разрушающей изменчивости и телесного движения, хотя и с некоторым движением типа рассуждения и включением видов духовного порядка, потому что она не смешана с телом, как другие души и естественные формы. Среди этих также те формы (подобно тому, что мы говорили об искусственных), которые меньше смешаны с телом, более красивы сами и делают более красивыми их тела; а те, что имеют большую связь с телесностью, менее красивы сами и придают уродливость их телам. И, наоборот, в естественных телах наиболее оформленное и подчиненное форме является более
==335
красивым, а то, что сопротивляется своей форме и отдаляется от нее, безобразно.
Ты можешь понять, София, из этого рассуждения, что красота низших тел, естественных и искусственных, —не что иное, как грация, которой каждое из них обладает из-за свойственной ему формы субстанциональной [substanziale] или акцидентальной [accidentale], или же из-за искусственной формы. Ты понимаешь, что сами формы того или иного рода более красивы, чем образованные ими тела, и в своем духовном существовании они гораздо более исключительны по красоте, чем в своем телесном существовании, хотя их телесная красота воспринимается телесными глазами и отчасти слухом, а духовная нет, поскольку она воспринимается глазами души или разума, соответствующими ей и достойными созерцать ее.
СОФИЯ. Каким образом глаза нашей души и разума соотносятся с духовной красотой?
ФИЛОН. Потому что в нашей рациональной душе, являющейся образом души мира, отображены непроизвольно все формы, существующие в мировой душе, и поэтому благодаря разумному рассуждению она узнает их различия, наслаждается их красотой и любит. Чистый разум, сияющий в нас, также является образом чистого божественного разума, запечатлевшего единство всех идей, который в итоге наших разумных рассуждений показывает их идеальную сущность в единственном интуитивном и самом абстрактном сознании, когда его заслужит наш хорошо образованный разум. Так что мы глазами разума можем созерцать в одной интуиции высшую красоту первого разума и божественные идеи и, видя их, наслаждаемся ими и любим их. А глазами нашей рациональной души благодаря стройному рассуждению мы можем созерцать красоту мировой души и в ней все упорядоченные формы, что радует и постепенно побуждает к любви. Духовной красоте этих двух соответствуют также две телесные красоты—та, что воспринимается зрением, и другая, воспринимаемая слухом; они являются образами и подобиями. Первая—образ интеллектуальной красоты, потому что вся состоит из света и через свет воспринимается. И ты уже знаешь, что солнце и его свет—образ первого разума, поэтому, так же как первый разум озаряет своей красотой очи нашего разума и наполняет их красотой, так и солнце, его образ, своим. светом, который является блеском самого разума, создающим форму и сущность самого солнца, озаряет наши глаза и позволяет им воспринимать всю сверкающую телесную красоту. А та, что воспринимается слухом, есть образ красоты мировой души, ибо состоит из гармонического созвучия и порядка, подобно тому как существуют в ней формы в упорядоченном единстве. И так же как порядок форм, существующий в мировой душе, украшает нашу душу и ею воспринимается, так и упорядоченность голосов в гармоническом пении, в поучительном рассуждении или стихе воспринимается нашим слухом, благодаря чему наша душа радуется гармонии и созвучию того, что отражено в ней душой мира.
==336
СОФИЯ. Я знаю, что как телесная красота, так и зрительные и слуховые образы являются образами и подобиями духовной красоты первого разума и мировой души, и что, так же как глаза и уши охватывают два типа телесной красоты, так и наша рациональная душа и интеллектуальный разум воспринимают оба типа духовной красоты. Но остается неясным следующее: наша душа и интеллектуальный разум именно благодаря глазам и ушам узнают и судят о телесных видах красоты, наслаждаются и любят ее, так как глаза и уши наши—не что иное, как каналы и пути, идущие от телесной красоты к нашей душе и разуму; таким образом, кажется, что они находятся, по существу, скорее возле телесной красоты, чем возле духовной, как ты сказал.
ФИЛОН. Нет сомнения, что именно душа узнает, судит и чувствует все виды телесной красоты, наслаждается ими и любит, а не глаза и уши, даже если они хорошо ее передают, потому что если бы они познавали и любили красоту, то, следовательно, все в равной мере познавали бы и любили красоту телесных вещей и одинаково наслаждались бы и любили ее, потому что у всех есть глаза и уши. Разве ты не знаешь, что многие ясные глаза не воспринимают многих красивых вещей и не вызывают у тех, кто их созерцает, ни удовольствия, ни любви. А сколько ты знаешь с хорошим слухом, но которые не имеют вкуса к музыке, она не кажется им прекрасной и они не любят ее; а иные считают бесполезными красивые стихи и речи. Итак, оказывается, что познание телесной красоты, а также наслаждение ею и любовь к ней заключены не в глазах и ушах, откуда они проистекают, а в душе, куда направляются.
СОФИЯ. Хотя ты разрешаешь этим рассуждением мое сомнение, я прерву твой ответ, чтобы ты изложил мне довод, на основании которого все души неодинаково познают, наслаждаются и любят прекрасное, хотя все глаза и уши его передают.
ФИЛОН. Ответ на это ты поймешь вместе с разрешением твоего сомнения, если предоставишь мне слово. Ты знаешь, что вид телесной красоты—это грация форм [grazia formale]; я уже объяснял тебе, что все абстрактные формы в соединяющем их порядке духовно присутствуют в мировой душе, образом которой является наша рациональная душа, —ведь ее сущность составляет скрытое изображение всех духовных форм, оттиснутое в ней мировой душой—ее образом-источником. Именно это скрытое изображение Аристотель называет потенцией и всеобщей подготовкой разума к тому, чтобы он смог воспринять и понять все формы и сущности, ибо, если бы все они не находились в нем потенциально или скрытым образом, то он не смог бы воспринять и понять их—каждую из них в действительности и в силу предшествующего существования. Платон говорит, что наши речь и мысль—реминисценция вещей, как бы в забвении существовавших ранее в нашей душе, что является той же самой потенцией Аристотеля и «скрытым образом», о котором я тебе говорил... Итак, наша душа наполнена красотой форм, а также красотой, составляющей ее собственную сущность. И хотя красота скрыта в ней, но скрыта не в отношении разума, формирующего ее сущность, но в отношении тела
==337
человека, с которым душа пребывает в слитном единстве. Но смешана с телом не сама душа, а только ее связующее начало, эта слитность делает скрытой и затемненной ее сущность, в которой заключена упорядоченность формальной красоты, так что оказывается необходимым выставить красоту, разлитую в телах, чтобы осветить скрытую в душе красоту. Но поскольку эта скрытность и затемненность весьма различна в душах людей, что зависит от различной степени подчинения душе их тела и материи, то получается, что душа одного легко познает красоту, а душа другого—с большим трудом, а чья-нибудь третья вообще не может познать из-за грубости своей материи, которая не осознает возможности осветить темноту в душе, вызванную ею. Отсюда понятно, что один человек познает красоту с готовностью и по собственному побуждению, а другого нужно обучить этому, а третий никогда не сможет обучиться. Ты увидишь также, что одна душа некоторые виды красоты познает легко, а другие—с трудом, потому что ее материя больше соответствует и похожа на некоторые красивые тела и вещи, чем на другие, отсюда может быть, что скрытность и затемненность красоты в ее душе не равна другим душам; в силу этого душа часть видов красоты познает легко благодаря представлению, получаемому от чувств, а часть—нет; и в этом заключено столько видов различия между людьми, что их невозможно постичь.
|
|
|
