 |
ЛЕОН ЭБРЕО 2 страница
|
|
|
|
СОФИЯ. Мне нравится это определение, но я хотела бы знать, почему не всякая хорошая вещь обладает грацией?
ФИЛОН. Среди объектов всех наших ощущений имеются вещи хорошие, полезные, приятные, но грация, радующая душу и возбуждающая любовь к себе (которая называется красотой), отсутствует в объектах трех материальных чувств—вкуса, обоняния и ощущения, но имеется только в объектах двух духовных чувств—зрения и слуха. Поэтому сладкая пища и питье, приятный запах и свежий воздух, чувственная любовь не являются прекрасными, несмотря на всю их благость, сладость, приятность, полезность и необходимость для жизни человека и животных. Поскольку в этих материальных объектах нет грации, или красоты, то они не могут посредством грации усладить нашу душу и возбудить в ней любовь к прекрасному. Она имеется только в объектах зрения, каковыми являются прекрасные формы и фигуры, красивая живопись, прекрасное соотношение частей и целого, красивые цвета, красивый яркий свет, прекрасные солнце и луна, красивые звезды и небо, потому что в объектах зрения в силу его духовности находится грация, которая имеет обыкновение проникать через ясные духовные очи и услаждать и побуждать нашу душу любить тот объект, который называют красотой. Она находится и в объектах слуха—в красивой речи и голосе, прекрасном разговоре, пении, музыке, в красивом созвучии, пропорции и гармонии; грация содержится в их духовности, она пробуждает в душе удовольствие и любовь через духовное чувство слуха. Таким образом, в прекрасных вещах имеется нечто духовное, и они являются объектами духовных чувств, а в объектах материальных чувств нет грации как свойства красоты и поэтому, если они и хороши, то не прекрасны.
|
|
|
СОФИЯ. Но, возможно, в человеке есть еще какая-нибудь способность воспринимать прекрасное, кроме зрения и слуха?
ФИЛОН. Те самые познавательные способности, которые являются в еще большей мере духовными, потому что они в большей мере познают прекрасное, чем эти.
СОФИЯ. Какие же они?
ФИЛОН. Воображение и фантазия, которые воссоздают, различают и осмысливают чувственные вещи, познают многие другие специфические проявления грации и красоты и побуждают душу к любовному наслаждению; ведь говорят—прекрасная фантазия, красивая мысль, прекрасная изобретательность. Но еще сильнее познает прекрасное интеллектуальный разум, воспринимающий универсальную грацию и красоту, бестелесную и истинную, в телах конкретных и смертных, которые в сильной степени побуждают душу к наслаждению и любви, как, например, науки, законы, человеческие способности и знания—все они называются прекрасными— прекрасная наука, прекрасный закон, прекрасное знание. Но высшая познавательная способность человека заключена в абстрактном мышлении, которое в созерцательном знании бога и отделенных от материи
==318
сущностей наслаждается и наполняется любовью к высшей грации и красоте, присутствующей в творце и создателе всех вещей, благодаря которой достигается высшее счастье. Итак, наша душа возбуждается грацией и красотой, духовно проникающей через зрение, слух, сознание, мышление, разум, потому что в их объектах в силу свойственной им духовности присутствует грация, радующая душу и побуждающая ее к любви, но ее нет в объектах других свойств души из-за присущей им материальности. Таким образом, благу, чтобы стать прекрасным (если это телесное благо), нужно кроме благости обладать некоторым образом грациозной духовностью, так чтобы, проникая по духовным путям в нашу душу, она могла бы услаждать ее и направлять к этой прекрасной вещи. Итак, человеческая любовь, о которой главным образом идет речь, в собственном смысле есть желание прекрасной вещи, как говорит Платон, а в общем смысле—желание хорошей вещи, как утверждает Аристотель.
|
|
|
СОФИЯ. <... > Я хотела бы знать относительно любви, существующей в мире, —в какой из его частей она рождается прежде—в телесном, небесном или ангельском мире и в какой части каждого из них.
ФИЛОН. <... > Отвечу тебе, что любовь родилась сначала в ангельском мире, а затем распространилась на небесный и телесный. СОФИЯ. На каком основании ты утверждаешь это? ФИЛОН. Поскольку любовь, как я уже сказал, происходит от красоты, то там, где красота более значительная, более древняя и причастна к вечности, там прежде всего должна была возникнуть любовь. СОФИЯ. Ты хочешь ввести меня в заблуждение? ФИЛОН. Каким образом?
СОФИЯ. Потому что ты утверждаешь, что там, где есть красота, там есть и любовь, но ведь ты показал уже, что любовь существует там, где красота отсутствует.
ФИЛОН. Я не ввожу тебя в заблуждение, ты сама себя обманываешь. Я не говорил тебе, что любовь заключается в красоте; я утверждал, что она проистекает из нее и что любовь имеет место там, где существует красота как ее причина, и присутствует она не в самой красоте, а в том, у кого ее нет и кто ее желает.
СОФИЯ. Итак, там, где в большей мере не хватает красоты, там и большая должна быть любовь, там прежде всего должна она рождаться. И поскольку земной мир в большей мере лишен красоты, чем небесный и ангельский, то там должно быть большее количество любви, следовательно, именно там она прежде всего возникла.
ФИЛОН. <... > Разве ты не видишь, что не только отсутствие красоты является причиной любви и желания ее, но главное, когда она узнана влюбленным, которому ее недостает, когда он судит о ней как о хорошей, отличной, желанной и прекрасной, тогда он желает насладиться ею, и разве не чем яснее осознание ее со стороны влюбленного, тем сильнее желание ее и более совершенна любовь? Так скажи мне, София, в каком мире такое осознание оказывается более полным, в ангельском или телесном?
==319
СОФИЯ. Разумеется, в ангельском.
ФИЛОН. Ведь в ангельском мире любовь более совершенна и там она прежде всего возникает?
|
|
|
СОФИЯ. Да, в соответствии с тем, что осознание является любовью влюбленного, ты прав, когда относишь ее начало к интеллектуальному миру. Но я думаю, что не меньшее значение, чем осознание красоты, имеет для любви ее отсутствие, и проистекает она как от одного, так и от другого; напротив, кажется, что отсутствие ее является первым условием любви, а вторым условием—осознание отсутствующей красоты и желание ее в образе прекрасного. И, наконец, еще довод: там, где больше недостает красоты, там рождается любовь, то есть в низшем мире. Так что, даже если там красота осознается столь полно, как в ангельском мире, то недостает ее в большей мере, а это первое из условий для возникновения любви.
ФИЛОН. Но если же отсутствие и осознание прекрасного являются причинами возникновения любви, то отсутствие не только не предшествует осознанию как ее причина, но также и не равно ему.
СОФИЯ. Наоборот, нужно, чтобы отсутствие предшествовало осознанию, подобно тому как бытие вещи предшествует знанию о ней, поэтому вначале должна отсутствовать вещь, а не осознание ее отсутствия.
ФИЛОН. Действительно, отсутствие предшествует осознанию во временной последовательности, то есть по происхождению, потому что нужно, чтобы вещь сначала отсутствовала, как ты говоришь, а затем познавалось бы ее отсутствие, но оно не является первым, если иметь в виду его значение как причины любви. Потому что отсутствие без осознания не может вызвать любовь или желание хорошей или красивой вещи (ты знаешь, что люди, лишенные разума и понимания, не обладают любовью к мудрости и желанием заниматься наукой). Но когда отсутствие сопровождается осознанием отсутствующего прекрасного или хорошего, то это осознание оказывается главной причиной, возбуждающей любовь и желание красивой вещи. Итак, именно там, где это осознание сопровождает отсутствие красоты в какой-либо степени, —как, например, в ангельском мире, —там рождается любовь, а не в низшем мире, где отсутствие в изобилии и отсутствует осознание.
|
|
|
СОФИЯ. Но я все же не считаю себя побежденной и не хочу следовать за тобой в том, что осознание как причина любви превосходит отсутствие, потому что осознание может существовать вместе с красотой, ведь во вселенной те, кто обладает большей красотой, имеют большее сознание. Так почему же более исключительна красота, нежели осознание ее? Итак, понимание стоит ближе к красоте, чем к ее отсутствию, и чем больше, тем меньше—к отсутствию прекрасного. Поэтому, где понимание велико, как в ангельском мире, там в малой степени может отсутствовать красота и как следствие—малы желание и любовь, потому что невелико желание у того, кому недостает мало. В низшем мире, где отсутствие красоты велико, а понимание и красота малы, там желание и любовь должны быть более интенсивными и рождаться раньше...
К оглавлению
==320
ФИЛОН. Исключительна та красота, которая сама себя познает, и высоко сознание, которое является осознанием собственной красоты; такое сознание предполагает не отсутствие, а, наоборот, наличие красивой реши—объекта сознания. Во вселенной чем более исключительна красота, тем в большей мере она сама себя осознает. И она не возбуждает ни любви, ни желания, исключая разве что желание размышления над самой собой. Есть и другое сознание, объектом которого является красота осознающего, красота, отсутствующая у него. Именно это сознание возбуждает желание и любовь ко всем вещам, стоящим после высшей красоты.
СОФИ-Я. И это второе сознание, поскольку оно предполагает отсутствие и является осознанием недостающей красоты, должно вызывать большую любовь в низшем мире, где отсутствует красота, чем в ангельском мире, где ее мало недостает; значит, это сознание должно быть пропорционально отсутствию красоты, которая является его объектом.
ФИЛОН. Это—второе заблуждение; знай же, что как первое осознание—осознание наличия чего-либо—является более полным в более прекрасном, и, значит, в ангельском мире оно полнее, чем в низшем, так и второе—осознание отсутствия чего-либо—полнее в высших мирах, чем в низших, исключая высшего бога, в котором нет осознания чего-то отсутствующего, потому что его сознание является сознанием его высшей красоты, обладающей полной мерой совершенства.
СОФИЯ. Поскольку ты не отрицаешь, что в высших небесных ангельских сферах красота отсутствует в меньшей мере, чем в низших телесных, то, значит, желание отсутствующей красоты должно быть большим в бедных ею низших, чем в богатых ангельских.
ФИЛОН. Ты не делаешь четкого вывода: ведь не тот, кому в большей мере недостает блага, больше желает отсутствующего у него блага, а тот, который в большей мере осознает благо, ему недостающее. Но посмотри на разнообразные вещи низшего мира—элементы, камни и металлы, у которых красота в значительной мере отсутствует, они мало или совсем не желают ее, потому что не осознают отсутствия блага.
|
|
|
СОФИЯ. Ты показал мнр также, что они обладают естественным желанием и любовью. (... )
ФИЛОН. Я уже сказал тебе, что живой природе сознание необходимо, чтобы направлять ее к естественному совершенству, и оно не является сознанием в собственном смысле, поэтому любовь и желание здесь не интеллектуальны и не чувственны, а только естественны, то есть направляются природой, а не самим организмом. <... >
СОФИЯ. Я хорошо теперь понимаю, что отсутствие красоты в ангельском мире не только равно ее отсутствию в мире земном, но даже превосходит, поэтому правильно, что желание и любовь здесь более интенсивны и возвышенны, и с полным основанием можно утверждать, что здесь они возникают раньше. Но меня волнует достоинство ангельского мира, ведь поскольку отсутствие красоты есть несовершенство, то там,
==321
где она отсутствует, в большей мере должно быть и большее несовершенство. Если идти дальше, то получается, что ангельский мир, в котором красоты меньше, согласно твоим словам, является более несовершенным, чем мир тленный, что является абсурдом.
ФИЛОН. Проследим далее за противоречием, о котором ты говоришь: отсутствие красоты, как я утверждал, больше в мире ангельском, чем в тленном, является отсутствием совершенно полным, ибо именно оно делает несовершенным то, к чему имеет отношение, в зависимости от степени отсутствия. Но я не утверждал, что именно такое отсутствие в большей мере присуще ангельскому миру, но говорил лишь об отсутствии, возбуждающем и создающем любовь и желание и не являющемся недостатком какого-либо творения, а наоборот, чаще даже свидетельством его совершенства, отсюда, по логике, оно должно быть большим в ангельском мире, чем в тленном.
СОФИЯ. Я хорошо вижу разницу между отсутствием красоты, осознанным и вызывающим любовь, в большей мере присущим интеллектуальному миру, и полным отсутствием сознания и любви, которое в большей мере присуще земному миру, и знаю, что одно является совершенством, а другое недостатком. Но мне остаются неясными три вещи: первое, что отсутствие, свойственное низшему миру, нельзя назвать абсолютным лишением, потому что и в нем тоже осознается высшая красота, ее желают люди, составляющие часть этого мира. Второе, что отсутствие осознанное и связанное с желанием высшей красоты не представляется возможным сравнить с потенциальным существованием вещи, отсутствующей в акции, как ты утверждал, потому что потенцию можно привести к акции, а никакая конечная красота не может обладать вечной красотой, которую именно осознают и желают, как ты говоришь. Третье, мне кажется странным, что бог каждое творение наделил сознанием и желанием вещи, ему недостающей и приобретение которой невозможно, как ты говорил это об ангельском мире. Разреши, Филон, эти сомнения, чтобы у меня была большая ясность в вопросе о том, где рождается любовь.
ФИЛОН. Я ожидал от тебя подобных сомнений—они относятся к делу, потому что их решение позволит тебе глубже понять, что любовь рождается в ангельском мире, как я уже говорил. На первое отвечу, что в тленном мире не существует ясного сознания высшей божественной красоты, так как им может обладать только интеллект в акции, отделенный от материи и являющийся зеркалом, способным отразить божественную красоту. Такого интеллекта нет в низшем мире, ибо различные неодушевленные элементы, растения и животные лишены интеллекта, а человек обладает им лишь потенциально, так как понимает телесные сущности, воспринимая их не чувствами; то, что может поднять его выше, когда он напитан истинным знанием, —это переход к осознанию бестелесных сущностей с помощью телесных, как, например, для понимания движения неба необходимо прийти к пониманию его движущих сил, каковыми являются внетелесные и интеллектуальные способности, и
==322
затем последовательно прийти к пониманию первопричины как одной из первых движущих сил. Но это—все равно что видеть яркое солнце в воде или в прозрачном теле, потому что слабое зрение не может видеть прямо в себе самом; так и наш интеллект в телесном видит бестелесное и, если хорошо понимает, что первопричина огромна и бесконечна, познает ее по ее результату, каковым является телесная вселенная, то есть по творению узнает мастера. Но он не познает его непосредственно, созерцая его разум и творение, как это делает ангельский мир, ведь интеллектуальные сущности, отделенные от материи, способны видеть точнее, непосредственно в них отпечатывается ясная божественная красота (как око орла способно прямо созерцать свет солнца), а не в энигме.
СОФИЯ. Но разве ты не показал мне, что иногда человеческий интеллект достигает такого совершенства, что может подняться до слияния с действующим интеллектом, отделенным от материи, то есть с интеллектом ангельского мира, и насладиться им в действительности, непосредственно созерцая его, а не через потенциальное общение и не через телесное посредничество?
ФИЛОН. Да, это так. Философы полагают, что наш интеллект может слиться с действующим интеллектом, отделенным от материи, каковым является интеллект ангельского мира, но когда он достигает этой ступени, то уже не является больше человеческим интеллектом—ни потенциальным, ни телесным, ни принадлежащим тленному миру, —но или становится интеллектом ангельского мира, или средним между человеческим и ангельским.
СОФИЯ. Почему средним, а не полностью ангельским?
ФИЛОН. Потому что для слияния с ангельским он должен быть ниже его, ибо то, что сливается, —ниже того, с чем оно сливается, подобно тому как ангел ниже божественной красоты, от слияния с которой он испытывает блаженство. Таким образом, сливающийся интеллект принадлежит ангельскому, как ангельский—божественному, и является средним между ним самим и божественным; божественный же, поскольку бесконечен, стоит значительно выше среднего и является последней ступенью красоты, не сравнимой ни с какой иной. Итак, имеется четыре ступени интеллекта: человеческий, соединяющийся [coppulativo], ангельский и божественный: человеческий членится на два, то есть на потенциальный (интеллект невежды) и действующий (интеллект ученого), и поэтому всего их пять. Отсюда следует, как ты понимаешь, что человеческий интеллект, а также интеллект соединяющийся не могут воспринимать непосредственно, согласно философу, божественную красоту и видеть и сознавать ее, поэтому же любовь и желание не могут прямо устремляться к этой неосознанной красоте, а только в беспорядочном движении в силу сознания, полученного от первопричины и первой движущей силы через посредство тел. Это сознание не является правильным и совершенным и не может вызвать ни чистую любовь, ни сильное желание, необходимые для этой высшей красоты. Но тем не менее оно может познавать при слиянии сущность действующего интеллекта, красота которого конечна; к
==323
ней устремляется его любовь и желание, и благодаря ей, то есть в ней, видит и желает он божественную красоту, как в некоем кристалле или ясном зеркале, но не ее самое непосредственно, как это делает ангельский интеллект.
СОФИЯ. Я вспоминаю также, что ты говорил, будто души святых отцов соединялись с самой божественностью.
ФИЛОН. То, что я сказал тебе сейчас, составляет мнение философа, рассматривающего высшее совершенство, которого может достичь человек по своей природе; но Священное писание показывает, насколько более высоко может подняться человеческий интеллект, когда он делается благодаря божьей милости [grazia] пророческим и божественно избранным, потому что тогда он может слиться с божественной красотой непосредственно подобно любому из ангелов.
СОФИЯ. И каждый пророк достиг такой ступени созерцания божественного?
ФИЛОН. Нет, исключая Моисея, главного из пророков, потому что все другие обладали пророчеством через посредство ангела и их фантазия была причастна к интеллекту во время его слияния, поэтому-то их пророчества происходили по большей части во сне и в фантастических образах. Моисей же пророчествовал, бодрствуя, с ясным интеллектом и в мире фантазии, соединенном с самой божественностью, без посредничества ангелов и без каких-либо фантастических образов, за исключением первого его пророчества, поскольку оно было новым...
СОФИЯ. Мне кажется достаточным ответ на мое первое сомнение. Но хочу, чтобы ты разрешил и второе—почему возможно, чтобы ангел обладал потенциально бесконечной красотой в силу вызывающего желание сознания, а обладать ею в акции невозможно.
ФИЛОН. Невозможно, чтобы конечное превращалось в бесконечное, как невозможно, чтобы творение стало творцом, поэтому потенция не имеет места в душах блаженных, но они должны потенциально слиться с бесконечной красотой бога, хотя сами конечны. Для этого необходимо обладать сознанием величественной красоты бога и направляющей их к этому любовью и склонностью.
СОФИЯ. Но как бесконечное может быть познано конечным? И как бесконечная красота может восприниматься конечным разумом?
ФИЛОН. В этом нет ничего странного, так как познаваемая вещь воспринимается познающим в соответствии с природой познающего, а не познаваемого. Заметь, что вся полусфера воспринимается глазом и отражается в крохотном зрачке и не в соответствии с величиной. и природой неба, а в соответствии со способностями зрачка. Так и бесконечная красота отражается в конечном ангельском и блаженном разуме не согласно образу ее бесконечности, но согласно конечной способности познающего разума. Так видит глаз орла, и в нем непосредственно отражается великое солнце не потому, что глаз в солнце, а потому, что глаз орла способен воспринимать его. Другое познание—это познание великой божественной красоты, сравнимое с осознанием богом
==324
своей собственной красоты. Оно—как бы солнце с ярким видимым светом, созерцающее самое себя, это зрение совершенно, потому что здесь осознание равно сознающему.
Итак, существуют три видения бога как солнца: низшее видение человеческого интеллекта, созерцающего божественную красоту в образах [enigmate] телесной вселенной, которая является лишь образом красоты, подобно тому как человеческий глаз видит яркое тело солнца отраженным в воде или другом прозрачном теле, потому что неспособен созерцать его непосредственно. Второе видение—ангельского интеллекта, который созерцает великую божественную красоту непосредственно, не уподобляясь субъекту, но достигая этого в соответствии со своей конечной способностью, подобно тому как глаз орла видит яркое солнце. Третье — это созерцание божественным интеллектом своей великой красоты, как бы отождествляющееся с объектом, так видит самое себя яркое
солнце.
СОФИЯ. Мне нравится, как ты разрешил второе мое сомнение, но есть еще одна трудность: поскольку ангелы неизменны и постоянно пребывают в состоянии блаженства, то каким образом возможно, чтобы они обладали потенцией какого-либо совершенствования для приобретения способности слиться с богом в действительности, как ты сказал? Но если они постоянно совокупляются с божественностью, то у них не должно быть ни желания, ни любви к тому, чем они обладают, потому что, как ты утверждаешь, желают недостающего, а не того, чем постоянно владеют.
ФИЛОН. Поскольку объект слишком великолепен для познающего, то не удивительно, что он может постоянно усиливать сознание и совокупление конечного разума с бесконечной красотой с помощью желания и любви, коренящихся в сильной степени отсутствия высшей красоты познаваемого, чтобы все сильнее наслаждаться ее созерцанием, в силу которого он с ней совокупляется. И хотя ангелы не временны, их вечность не безгранична и в целом лишена непрерывности в отличие от вечности бога, поэтому, будучи бестелесными и не обладая движением, как тела, они имеют в истоке и конечной цели движение интеллектуальное с созерцанием и последовательным слиянием. Эту временную последовательность философы называют ангельским периодом, он является средним между временем телесного мира и божественной вечностью. В этой последовательности могут быть интеллектуальные потенция, любовь и желание, а также последовательная объединяющая связь, о чем говорилось. И когда я соглашаюсь с тобой, что ангелы всегда пребывают в состоянии совокупления, это не означает, однако, что допускаю отсутствие любви и желания продолжить его в вечности, так как, обладая хорошими вещами, любят их, желая все больше наслаждаться ими и испытывать постоянное удовольствие. Таким образом, любовь ангелов постоянно устремляется к божественной красоте, интенсивно и экстенсивно.
СОФИЯ. Ты разрешил второе мое сомнение, скажи же что-нибудь относительно третьего.
==325
ФИЛОН. В том, что я сказал, разрешая второе сомнение, уже выявляется ответ на третье. Я согласен с тобой, что и бог и природа вкладывают в какое-либо творение внутреннюю любовь, или желание, или же склонность только для того, чтобы это было осуществимым, а не ради демонстрации невозможного. <... >
СОФИЯ. <... > Теперь мне хотелось бы ясно и в полной мере понять, каковы прародители любви, как человеческой, так и универсальной мировой.
ФИЛОН. Сначала, София, я скажу о тех, кого считаю общими отцом и матерью всякой любви, а затем, если хочешь, о собственных родителях любви человеческой и любви мировой.
СОФИЯ. Мне нравится такой порядок, потому что знание общего должно предшествовать знанию более частного. Скажи же мне, каков отец, общий для всякой любви, и какова ее мать.
ФИЛОН. <... > Оставляя в стороне чужие мнения и выдумки, скажу, что общим отцом всякой любви является прекрасное, а общей матерью— осознание прекрасного, смешанное с лаской; от них обоих, как от настоящих отца и матери, рождается любовь и желание, потому что прекрасное, осознанное тем, у кого оно отсутствует, страстно любимо и желаемо познающим. Так рождается любовь, зачатая прекрасным в уме познающего, у которого оно отсутствует и который его желает. Таким образом, отцом любви является любимое прекрасное, а матерью_ум любящего, оплодотворенный семенем того прекрасного, которым является красота, отраженная в уме познающего; оплодотворенный ею желает слиться с прекрасным. Еще раньше ты поняла, что любимый имеет природу производящего отца, а любящий имеет природу матери, зачинающей от любимого и жаждущей плода в прекрасном, как говорит Платон.
СОФИЯ. Мне нравится такое решение и ясная мысль относительно отца и матери универсальной мировой любви, но, прежде чем я попрошу у тебя дальнейших разъяснений, нужно, чтобы ты разрешил следующее противоречие. Ты говоришь, что мать любви—осознание отсутствующего прекрасного, но, с другой стороны, ты утверждаешь, что ее сначала оплодотворяет образ прекрасного и поэтому она желает и любит его. Противоречие таково: если ум познающего оплодотворяется прекрасным, то оно больше не отсутствует в нем, но, наоборот, он им владеет; ведь беременная имеет в себе сына, он ведь не отсутствует у нее.
ФИЛОН. Если бы образ прекрасного не находился в уме любящего в виде красивого, хорошего и радостного, то само прекрасное никогда не было бы любимо им, так как полностью лишенные красоты не имеют прекрасного и не желают его, но то, что желает его, не является полностью лишенным прекрасного, потому что его сознание и ум оплодотворены образом красоты. Но поскольку ему не хватает главного, то есть полного слияния с этим прекрасным, у него возникает желание достичь главного результата, которого ему не хватает, и он желает наслаждаться соединением с прекрасным, образ которого, запечатленный в его уме, побуждает его, подобно тому как беременная желает
==326
разродиться и произвести на свет спрятанное внутри нее. Таким образом, мать любви, любящая, хотя и лишена полного единения с любимым, не лишена отраженного образа его красоты, который заставляет ее быть любящей и желающей соединения с отсутствующим у нее прекрасным.
СОФИЯ. Мне нравится сказанное тобою, но я не согласна с тем, что любящая мать, беременная от прекрасного отца, рождает в качестве сына самого отца; ведь ты говоришь, что рождение или появление на свет есть не что иное, как слияние и наслаждение с самим отцом в действительности.
ФИЛОН. Ты только рассуждаешь, София, но если бы ты была более проницательной, то пришла бы к выводу, что действительное наслаждение прекрасным в единении с ним не является ни в собственном смысле, ни вообще одним и тем же. Случается, что оно похоже на него как собственный сын на отца, хотя к этому сходству с отцом присоединяется частично материнский образ любящего сознания, которое не было бы актом наслаждения, если бы не возникало от познающего любящего в прекрасном, познанном, любимом. Таким образом, любовь—подлинный сын двоих: имеет материальную часть от материнского сознания и образ от отцовской красоты; и, как показал Платон, любовь есть желание беременной родить прекрасное, похожее на отца, и такова не только любовь интеллектуальная, но и чувственная.
СОФИЯ. Объясни мне, почему в каждой такой любви содержится беременность и желание разродиться прекрасным и почему очень желанны такие роды.
ФИЛОН. Ты знаешь, сколь велико не только в человеке, но также и в каждом животном желание познать подобное себе и сколь велики заботы, страдания и трудности родителей, особенно матерей, которые они принимают на себя ради произведения на свет и воспитания своих детей, вплоть до того, что рискуют жизнью ради их блага. Первая цель—произведение прекрасного, подобного тому, от кого забеременела мать, и конечная цель—желание бессмертия, так как, не обладая бессмертием, как говорит Аристотель, животные желают и заботятся о том, чтобы вечно существовать, производя себе подобных; и очень часто заботятся о жизни и существовании потомства больше, чем о себе, потому что им кажется, что их жизнь уже прошла, а жизнь потомства является частью их собственной жизни, ибо делает их бессмертными благодаря постоянному наследованию им подобных. Эти цели имеют место и в человеческой душе, которая, будучи беременна красотой добродетели и интеллектуальной мудрости, всегда желает порождать подобных же прекрасных детей в добродетельных поступках и мудром поведении, ибо благодаря действительному рождению их достигается подлинное бессмертие, что лучше, чем то бессмертие, которое животные приобретают, производя подобных же животных...
СОФИЯ. Мне кажется, я хорошо поняла уже, каким образом прекрасное, то есть красота, является отцом любви, а познающая и желающая его—матерью, которая забеременела от него желанием родить подобное ему, что является совокуплением и наслаждением этим прекрасным. Хотя
==327
я вижу, что всякая вещь состоит из красоты, потому что отец—это прекрасное, а беременная мать—осознающий его отраженный образ, а желаемый сын—возвращение к наслаждению в соединении с этим прекрасным, но меня удивляет, что ты допускаешь столь много случаев красоты, потому что, предшествуя любви, она по необходимости должна предшествовать не только в низшем мире и абстрактном разуме людей, но также в небесном и во всем ангельском мире, так как в каждом, как ты сказал, имеет место любовь и все являются в действительности влюбленными. К тому же, если в высшей божественности существует, как ты неоднократно утверждал, любовь к своим творениям и она оказывается любящей их (как говорится в священных книгах), то как можно представить себе предшествование красоты тому, что в высшей степени предшествует всему?
|
|
|
