 |
35. Антропоморфно‑генитальное устройство проекционного аппарата
|
|
|
|
35. Антропоморфно‑ генитальное устройство проекционного аппарата
Аппарат влияния антропоморфен, у него форма человеческого тела. Здесь можно воскликнуть: конечно, а как же иначе! По крайней мере, на это указывает воображаемое отчуждение как фактор формирования аппарата. Форма, образ, Gestalt отчуждаемого – нарциссический, человеческий. Аппарат – двойник, причем двойник себя, своего тела и реальности. Образ своего тела неразрывно связан с образом реальности, и, соответственно, утрата реальности при психозе означает не только на необходимость восполнения этой реальности, на которое в первую очередь указывают Фрейд и Лакан, но утрата реальности выражается и в утрате образа тела[197]. Психотический бред – восполнение как формы реальности, так и тела. Аппарат влияния – не что иное, как восполнение невосполнимой утраты тела реальности и реальности тела.
Здесь важно и то, что симметрии между собой и проецируемым аппаратом никогда нет и быть не может. Ни тело, ни аппарат не являются целостными. И не только в силу распада нарциссических идентификаций, но и по той причине, что нарциссическая конструкция не может быть конгруэнтной, ведь зеркальность аппарата нарушена объектом а.
Интересно и принципиально важно то, что антропоморфизм аппарата конкретизируется в определенном полоролевом различии, то есть он не бесполо нарциссичен. Наталия А. уверена в том «что на мужчин воздействует мужской аппарат, то есть мужской образ, а на женщин – женский»[198]. В очередной раз стоит повторить, что машина влияния не без пола, что она эдипальна, несмотря на всю нарциссичность, паранойяльность и шизофреничность. К тому же у машины воображаемая связь с фигурой смерти: корпус аппарата не мужской и не женский, а «имеет форму обычной крышки гроба, обтянутой бархатом и плюшем»[199]. Таков эффекта Нарцисса, всегда уже пропущенного сквозь символическую прострочку.
|
|
|
36. От тела с органами к телу без органов: человек – крышка гроба
С аппаратом Наталии А. происходят изменения. Он не сохраняет свою форму, не держит ее. Он упрощается. Он теряет свой антропоморфизм. Поначалу у аппарата есть тело, корпус в виде крышки гроба, а также гениталии и конечности. Вполне себе человек, разве что без головы. Через несколько недель Наталия сообщает Тауску об изменении: конечности теперь не располагаются так, как это обычно бывает у людей, а просто нарисованы на крышке гроба. Тауск становится «свидетелем знаменательного процесса развития бредообразования»[200]. Замена конечностей на их изображение на плоскости – начало регресса, «прогрессирующего процесса искажения» человеческой формы. Тело лишается конечностей. Оно не распадается на части, не превращается, как у Лакана, в расчлененное тело, corps morcele, а приближается к состоянию тела без органов.
«Первой жертвой» искажения падают гениталии. То ли в силу своей особой заметности, то ли в силу метонимичности телу как таковому, они отпадают первыми. За ними исчезают конечности. Головы, как мы помним, не было. Так тело с органами буквально превращается в тело без органов. Такое тело отмечено нулевой степенью интенсивности. Тело – крышка гроба.
Преобразования, происходящие с конечностями, образцово показательны. Они «теряют свой трехмерный телесный образ и сокращаются до двухмерной плоскости, проецируются в плоскость»[201]. Как здесь не вспомнить фундаментальную мысль Фрейда: «Я, прежде всего, телесно, оно не только поверхностное существо, но даже является проекцией некоторой поверхности»[202]. Как здесь не вспомнить фразу из ежедневника Фрейда 1938 году: «Психика протяженна, но ничего об этом не знает»[203].
|
|
|
Итак, прогрессирующий процесс искажения, о котором говорит Тауск, во‑ первых, результируется в движении от трехмерности к двухмерности, более того – от четырехмерности (с учетом измерения времени) к двухмерности; во‑ вторых, от тела с органами к телу без органов; в‑ третьих, от человеческой формы к форме нечеловеческой. И все это происходит в согласии с той мыслью Фрейда, что жуткое – не то, что являет собой нечто радикально незнакомое, неведомое, нераспознаваемое, а ровным счетом противоположное – предельно знакомое, родное, слишком хорошо известное.
Антропоморфизм пугает. Двойник исчезает. Встреча с собой отменяется. Наталия А. отклоняет
агностицирование своей собственной персоны в аппарате влияния и поэтому постепенно отнимает у него все признаки человеческого образа, поскольку она тем надежнее застрахована от пугающего агностицирования, чем меньше бредообразование похоже на человеческий образ, не говоря уже о собственном образе[204].
Нет никакой проекции. Нет никакого узнавания. Просто – крышка гроба.
37. Проекционный аппарат
Аппарат проекции – проекционный аппарат. В III и IV разделах своего исследования аппарата влияния Тауск подробно говорит о паранойе, гомосексуальности и проекции, то есть обращается к констелляции понятий, принципиально важных для Фрейда в анализе случая Шребера. Не останавливаясь на этом вопросе детально, скажем, что именно в связи с идеей проекции гомосексуального либидо в паранойе Тауск задается принципиальным вопросом, не аналогична ли такая проекция проекции собственного тела в случае Наталии А.
Более того, в этом случае интересно то, что ее преследуют исключительно мужчины. На первый взгляд кажется, что это противоречит теории паранойи Фрейда. Тауск обнаруживает выход из тупика, сохраняя теорию учителя:
аппарат влияния соответствует регрессивной психической стадии, на которой во внимание берется противоположность не полов, а только нарциссического и объектного либидо и каждый объект, претендующий на перенос либидо без различия пола, воспринимается как враждебный[205].
|
|
|
Хотя Тауск и пытается вывести случай Наталии А. за пределы полоролевых различий, они от этого не исчезают. Регресс, о котором в этом случае постоянно идет речь, следует понимать исключительно ретроспективно. Иначе говоря, уходя «в прошлое», человек берет с собой немало «из будущего». Только в такой ретроспекции и можно говорить о связи, но при этом не тождестве понятий гомосексуального и нарциссического. Только в связи с выбором себя как другого, только в связи с мифом о Нарциссе, влюбившемся в прекрасного юношу. В остальном – ни другой, по образу и подобию которого делается выбор, не имеет никакого эмпирического подобия, ни сама первичная идентификация не имеет связи с полом. Тауск не ставит знак равенства между нарциссическим и гомосексуальным либидо. В пространном примечании к IV главе он заявляет:
мы не будем говорить о том, что фиксированное на я либидо является обязательно гомосексуальным, поскольку оно стремится к тому же полу, к которому принадлежит сам человек. Мы лишь коротко обозначим механизм, явствующий из его местоположения в противоположность объектному либидо и возможность записи которого дает симптоматика фрейлейн Наталии А. [206].
Тауск различает две проекции: одна привязана к телу, другая к психическому я. Причем между ними возможен конфликт: телесное либидо может устыдиться психического я‑ либидо. Тауск отводит отдельное примечание механике частичных проекций амбивалентности. В этом примечании он ссылается не только на Фрейда, но и на Хелен Дойч, которая, по словам Тауска, внесла особый вклад в изучение такого рода проекционной техники. Фрейд вывел, по мысли Тауска, две формулы. Одна: «амбивалентность влечет за собой проекционную механику»; вторая: «амбивалентность влечет за собой вытеснение»[207]. Логика амбивалентности между тем диктует: незнакомые мужчины, манипулирующие посредством аппарата влияния, превратились в таковых из объектов любви. Женихи, любовники, врачи – будущие враги.
Все эти персоны обслуживают чувственность, тело и требуют переноса любви. Обычно это требование выполняется, но нарциссическое либидо, если оно зафиксировано слишком прочно, должно воспринимать притязание на перенос враждебно, а объект, побуждающий к переносу, – как врага[208].
|
|
|
В свою очередь, тот, кто не обслуживает аппарат, оказывается под его влиянием. Аппарат воздействует на мать, лечащих врачей, близких друзей. Так что машина влияния образует центральную ось, по отношению к которой амбивалентность распределяет людей: либо они преследователи, либо – преследуемые. Интересно, что Тауск как раз подчеркивает: это – не паранойя, в отличие от которой «не преследователи, а преследуемые, скажем так, систематизируются в пассивный сговор». [209] Распределение преследователей и преследуемых производится, исходя из расщепления и дистанции: преследуемые – ближайшее окружение, преследователи же действуют на расстоянии. Впрочем, Тауск оказывается как в одной категории, так и в другой. Он – по обе стороны оси. Он и ближайший преследуемый, и – тот, кто находится под воздействием машины влияния, и потому он – один из преследователей. Сам Тауск подчеркивает, что машина влияния обслуживается опасными людьми, мужчинами – женихами, любовниками, врачами.
Расщепление при этом не может быть конечным и расстояние не устанавливается раз и навсегда. Близкие и далекие люди то и дело готовы меняться местами. Преследователи и преследуемые – взаимозаменяемые лица. Тауск тому свидетель.
Тауск ставит расстояние в зависимость от того, какие устанавливаются с объектом отношения. С ближайшими людьми в действие приводится нарциссическая идентификация: «Притязание членов семьи на перенос на них либидо обычно не воспринимается как требующее преодоления большой дистанции или сильного отдаления от самой себя, значительного отречения от нарциссизма». [210] А вот любовники, женихи, врачи нарциссическому либидо угрожают, пытаясь оттянуть его на себя.
Пространственная удаленность этих персон при этом действует возбудителем чувства дистанции для либидо. Перенос на дистанцию воспринимается как особенно сильное притязание на признание объектной позиции, на отказ от себя[211].
Любовь на расстоянии оказывается для Наталии А. тяжелым испытанием, не выдерживая которого она включает параноидную механику (paranoische Mechanik). Эта механика призвана не только совладать с расстоянием, но и сохранить себя. Нарциссические идентификации и проективная техника действуют совместно.
Размышления Тауска на тему амбивалентности не оторваны от случая Наталии А. Он обращается к тому эпизоду, когда она отказалась выйти замуж за своего жениха, но при этом испытывала колебания между согласием и отказом. Амбивалентность разрешилась так: «Отказ она воплотила в поступке, склонность же к принятию предложения она проецирует в объект своего конфликтного желания и позволяет ей проявляться как ощущение попытки влияния со стороны объекта»[212]. Конфликт между проекцией я и проекцией тела, по мысли Тауска, относится к тому эпизоду становления субъекта, когда объект обнаруживается как часть собственного тела, но при этом оно еще не стало собственным, а воспринимается как часть внешнего мира, который и внешним, впрочем, тоже не является. Здесь стоит вспомнить фразу Фрейда, в которой он говорит о возникновении собственного я в результате проекции тела вовне и идентификации с ним. Еще раз: «Я прежде всего телесно, оно не только поверхностное существо, но даже является проекцией некоторой поверхности (sondern selbst die Projektion einer Oberflä che)»[213]. Сама эта зеркальная проекция не устанавливает оппозиции внешнее/внутреннее, свое/чужое. Тауск, размышляя на эту тему, задается вопросом, не соответствует ли при каталепсии той фазе, когда «человек не воспринимает свои органы как собственные и должен отдать их, как к нему не относящиеся, во власть чужой воли? »[214] Во власть машины влияния?
|
|
|
Тауск дифференцирует две стороны фазы зеркала[215], психическую и соматическую. Более того, он разводит в стороны два процесса – идентификацию с нарциссической позицией либидо и проекцию. Тауск говорит о двух фазах, следующих одна за другой – о фазе проекции, в которой происходит обнаружение объекта в «собственных» органах, и предшествующей ей фазе идентификации. Размышляя о проекции и нарциссизме, он приходит к выводу, в котором легко усмотреть лакановскую стадию зеркала: «проекцию собственного тела следовало бы объяснять той стадией развития, на которой собственное тело являлось предметом нахождения объекта»[216].
|
|
|
