39. Фаллос Лакана в машиностроении Тауска

К вопросу о машине, гениталиях и мастурбации Тауск возвращается в заключительной, vii главе своего исследования. Возвращается после рассуждений о либидо и механике его перераспределения. Либидо при шизофрении децентрируется, частично снимается с гениталий, в результате чего «все тело является половым органом»[228]. В качестве аргумента Тауск приводит мужские фантазии о возвращении в материнскую утробу в желании «мужчины полностью забраться в половой орган, из которого он появился на свет», для чего, например, нужно идентифицироваться с отцом, или, конкретнее, с его пенисом. Это «или» не столько указывает на некий выбор, сколько ещё раз отмечает метонимическую механику внутренней идентификации: отец = (его) фаллос. В этой идентификации, в этом инфицирующем отождествлении кроется усложнение всей картины за счет одновременной диффузии либидо. Децентрированное рассеивание либидо предписывает возможное исчезновение у аппарата влияния гениталий. Исчезновение органа восполняется его метонимией: человек – гениталии[229]. Такая трансформация буквально представляет становление тела‑ без‑ органов.

Одновременно формируется внешний аппарат, причем здесь как раз важно, что он – машина: «Образование аппарата влияния в форме машины подтверждает, таким образом, существование проекции собственного тела, представляемого половым органом»[230]. Тауск не останавливается на этом, заходя к генитальному телу‑ без‑ гениталий с другой стороны, можно сказать, со стороны беременности и крышки гроба:

Фантазия о материнской утробе и идентификация с матерью, возможно, находят выражение в выпуклой форме крышки, которую имеет корпус, изображающей, возможно, беременную материнскую утробу. Расположенные внутри батареи – возможно, изображают ребенка, которым является сама пациентка. То, что ребенок воображается в форме батарей, то есть машины, опять подтверждает теорию, что весь человек чувствует себя половым органом, и тем более потому, что одновременное отсутствие гениталий представляет собой прегенитальную, в известном смысле безгенитальную стадию[231].

Линия смещения мысли Тауска в фантазии Наталии А. о гробе материнской утробы: батарея – ребенок – машина – половой орган. Внутри источник энергии, обеспечивающий работу машины. Эта работа обеспечивает наслаждение органом, органом ребенка, ребенком.

Тауск прекрасно понимает, что регрессия, которая оказывается принципиальной для его рассуждений о преобразованиях машины влияния, отнюдь не предполагает работы линейной машины времени, и все представления предшествующие регрессии сохраняются. В частности, «в запасе представлений сохраняется образ полового органа как репрезентанта сексуальности. Половой орган отмечает пол. Он используется для отображения как средство выражения, как язык, с помощью которого сообщается о явлениях, существовавших до появления средства выражения»[232]. Разговор об органах, о пенисе вдруг поворачивается не только в привычную сторону языка органов при шизофрении, но в сторону полового органа как фаллоса в лакановском смысле слова: половой орган является только символом сексуальности, которая старше символики и любого пригодного для коммуникации с людьми средства выражения и поэтому не может иметь современного ей выражения для сообщения о себе[233].

Тело – фаллос задним числом. Тело – запаздывание и сдвиг по фазе фаллоса. В таком смещении по фазе заводится человек‑ машина. Остается напомнить, что фаллос – психический объект с различающей функцией. Фаллос – метка различий, разметка отличий.

Завершает свою статью Тауск мыслью о человеке‑ машине: деформация «человеческого аппаратного образования (menschlichen Apparatgebildes) до образа машины соответствует как проекция прогрессу процесса болезни, делающему из я диффузное сексуальное существо»[234]. Этот образ машины от аппарата отличает автономия. Машина пребывает в постоянном изменении, она то и дело преобразуется в потоках шизолибидо. Гениталии, подобно либидо‑ машине, не зависят от намерений инстанции я, оттого и неизбежно возникает либо представление об их автономии, либо об их подчиненности воле другого. Последние слова статьи Тауска посвящены механике эрекции, которая «воспринимается как нечто независимое от я и не полностью им преодолеваемое, как часть внешнего мира»[235]. Здесь, в переходности и метонимичности из будущего прибывает фаллос Лакана, доступ к которому открывается лишь в месте Другого. Фаллос, независимый от себя, часть внешнего мира, принадлежащая машине влияния. Но внешнему миру он принадлежит настолько же, насколько и внутреннему, обеспечивающему машину Другого либидо‑ энергией той самой батареи, которую видела в своем фантазме Наталия А. Фаллос аппарата наслаждения действует автоматически, заводится сам по себе. Он всегда уже не совсем от мира сего, он отчасти – того мира пропись.