Дети — это мы. Молчаливое наказание

Дети — это мы

Неудивительно, что люди, которым чаще всего удается превращать взрослых, компетентных мужчин и женщин, в детей, — это их родители. Им часто нужно сохранить над нами контроль даже после того, как мы покинули семейное гнездо. Они, как и прежде, хотят решать, на ком нужно жениться, как воспитывать детей, где и каким образом жить. Родители мо­гут обладать огромной властью, потому что мы им преданы всю жизнь и всю жизнь боимся их порицания. Этот страх уве­личивается стократ, когда они начинают оказывать давление, используя завещания или финансовую поддержку, чтобы за­крепить свою власть и подчинить нас себе.

Мой клиент Джош, тридцатидвухлетний дизайнер мебе­ли, встретил свою половинку, энергичную предприниматель­ницу по имени Бет. Он очень счастлив, но у него есть одна проблема: его отец Пол,

Мой отец — ревностный прихожанин (мы католики), и все члены нашей семьи всегда женились на единоверцах. А меня угораздило полюбить еврейку, с которой я познакомился в спортивном клубе. Я попытался поговорить об этом с папой, но он будто сошел с ума. Грозился, что если я женюсь на Бет, то он не подпишет поручительство на кредит для моего биз­неса — на котором я строю все планы на будущее — и вычерк­нет меня из своего завещания. И знаете что? Он способен это сделать. Я не могу привести Бет домой или даже заговорить о ней, и это смешно. С отцом бесполезно об этом разговари­вать, я уже пытался. Он заявляет, что не желает обсуж­дать эту тему, и уходит. Я все время спрашиваю себя: не продаюсь ли я? Сколько стоит моя душа? Нужно ли мне по­рвать с семьей или лучше продолжать лгать им и притво­ряться, что Бет не существует? Это меня убивает. Вопрос не только в деньгах — я всегда был привязан к семье, а сейчас не могу вернуться домой и не лгать.

Родители-«каратели» часто заставляют детей выбирать меж­ду ними и другими людьми, которых они любят, создавая тем самым ситуацию, где любой выбор уже является предатель­ством. А подвергающиеся шантажу дети лелеют мечту, что если в этот раз предпочтут родителей, а не партнера с «недо­статками» ради спокойствия в семье, то в следующий раз обя­зательно угодят родителям. Разумеется, это только мечты. Ро­дители, использующие этот тип шантажа, непременно най­дут изъян в следующем партнере, а затем и в следующем тоже, короче, в любом из партнеров, потому что каждый будет по­тенциально представлять угрозу их контролю.

Джош сделал все возможное и невозможное, чтобы успо­коить отца, одновременно удерживая то, что он хотел бы ос­тавить себе. Любой выбор угрожает его целостности. Он мо­жет уступить отцу, что является для него неприемлемым ре­шением, так как не собирается бросать Бет, или может сделать вид, что согласился с его мнением, и начать жить во лжи.

По мере того как мы избегаем гнева «карателей» и агрес­сивного метода манипулирования, мы обнаруживаем, что со­вершаем несвойственные нам поступки, чтобы сохранить ил­люзию подчинения, — лжем, что-то скрываем, что-то делаем тайком. Такое поведение, характерное скорее для мятежных подростков, и нарушение собственных этических норм накла­дываются на груз нравственных страданий, вызванных неспо­собностью противостоять шантажу.

Молчаливое наказание

«Карателям», чтобы донести свои требования, не обяза­тельно требуется быть многословными или разговаривать во­обще. Такого же эффекта шантажисты добиваются, скрыва­ясь за невербальной враждебностью.

Джим, поэт-песенник, с которым мы познакомились в пре­дыдущей главе, показал себя молчаливым «карателем» вскоре после того, как переехал к Хелен. Описание прессинга, кото­рое он оказывал, служит прекрасным примером этого типа шантажа.

Не знаю, что мне делать с Джимом. Когда он на меня обижается, то полностью замыкается в себе. Я знаю, что он злится, но Джим отказывается говорить об этом. Как-то вечером я поздно вернулась домой с ужасной головной бо­лью. Занятия прошли напряженно, а заведующий кафедрой приказал подготовить финансовый отчет по кадрам — нет отдыха измученной душе. Джим приготовил ужин, зажег свечи и устроил сказочный прием. Я была по-настоящему тронута. Когда он свернулся калачиком на тахте, я знала, чего он хочет — заняться любовью. Обычно я не отказыва­юсь, но в тот вечер голова все еще ныла, меня занимали мыс­ли о том, что мне предстояло сделать, и я чувствовала себя примерно так же, как выжатая половая тряпка. Постарав­шись как можно нежнее объяснить Джиму, что сейчас мне не до этого, пообещала оправдать его ожидания в другой раз. Но он меня не понял. Джим не кричал и даже не сказал ни слова. Только заиграл желваками, мрачно взглянул на меня и вышел. Через секунду громко стукнула дверь его комнаты и загремела музыка.

Трудно вынести жесткое, холодное молчание таких «кара­телей», иногда хочется продать душу, чтобы не жить с ними. «Ну скажи хоть что-нибудь, — умоляем мы. — Закричи, сделай что хочешь, только не молчи». Как правило, чем больше мы пытаемся разговорить хмурых молчунов, тем больше они за­мыкаются, боясь взглянуть в лицо нам и собственному гневу.

Я не знала, что делать, чувствовала себя ужасно вино­ватой. Он вел себя так романтично, а я ответила холоднос­тью. Я вошла в его комнату, а он сидел и смотрел сквозь меня, потом сказал: «Не пытайся со мной разговаривать». Нужно было загладить свою вину, поэтому я надела белую ночную рубашку, вернулась в его комнату, обняла и сказала, что очень сожалею о сделанном. Мы занялись любовью прямо там. У меня все еще болела голова, я чувствовала такое напряже­ние, что было плохо. Но мне было нужно, чтобы он со мной разговаривал. Я не могла дольше выносить наказания молча­нием.

Молчаливые «каратели» баррикадируются за непроница­емым фасадом и переносят всю ответственность за свое пове­дение на нас. Как и Хелен, мы приходим в замешательство от такого обращения. Мы чувствуем, как у шантажиста накап­ливается враждебность, и знаем, что она будет выплеснута на нас. Он оказывает психологическое давление путем стресса и эмоционального напряжения, и мы, как и Хелен, быстро ус­тупаем, потому что это — кратчайший путь к спокойствию и облегчению.