Воображение, вдохновение, освобождение

Это три ступени, три этапа, по которым проходит любое произведение подлинного искусства, вся история литературы в своем круговом движении от конца снова к началу и любой поэт, сознающий, каким сокровищем он владеет и распоряжается по милости божьей... Я прекрасно понимаю трудности этой темы и потому не собираюсь давать определения, а только ставить акценты; хочу не описывать, но заставить вас размышлять. Миссия поэта — воодушевлять в подлинном смысле этого слова, то есть наделять душой... Только не спрашивайте меня, что тут правда, а что — ложь, потому что выражение «поэтическая истина» меняет свое значение в зависимости от того, кто его произносит. И что было озарением у Данте, может быть уродством у Малларме. Все, конечно, знают, что поэзию надо любить. Пусть никто не скажет: «Это темно»; поэзия — сама ясность. Иначе говоря, мы должны искать поэзию, искать доблестно, не щадя сил, чтобы она отдалась нам. Необходимо полностью забыть поэзию, чтобы она упала обнаженная в наши объятья. Объятья поэта и народа. Одного не приемлет никоим образом поэзия — равнодушия. Равнодушие — престол Сатаны, но именно оно беседует на улицах в шутовском наряде самодовольства и культуры.

Для меня воображение — это синоним способности к открытию. Воображать, открывать, нести наш слабый свет в живой сумрак, где скрыты все бесконечные возможности, все формы и ритмы. Воображение выхватывает и проясняет фрагменты невидимой реальности, в которой движется человек.

Родная дочь воображения — метафора; иногда она рождается в мгновенной вспышке интуиции, озаренная долгой тоской предчувствия.

Но воображение ограничено реальностью: нельзя вообразить то, чего нет в действительности; воображение нуждается в предметах, пейзажах, ритмах, планетах, оно устанавливает отношения между ними согласно самой строгой логике. Нельзя выпрыгнуть в пустоту, нельзя избежать реальных пределов. Воображение имеет свои горизонты, ему хочется уточнить и описать все, что вмещается в его пределах.

Поэтическое воображение изменяет суть вещей, они обретают свой истинный смысл, проявляются отношения, о которых мы раньше и не подозревали. Но всегда, всегда, всегда воображение оперирует только фактами четкой, вполне конкретной действительности. Воображение действует в пределах человеческой логики, оно контролируется разумом и не может от него освободиться. Воображение для своего особого вида творчества нуждается в порядке и пределах.

Воображение открыло четыре стороны света и причинную связь явлений. Но оно никогда не могло долго действовать в хаотическом жару бессмыслицы, где свободно и неудержимо движется вдохновение. Воображение — первая ступенька и основа всякой поэзии. С его помощью поэт строит башню для защиты от стихий, от тайны. Он неуязвим, он приказывает, и ему всегда повинуются. Но лучшие птицы и самые яркие огни ускользают от него. Очень трудно поэту чистого воображения (назовем его так) вызвать глубокое волнение своими стихами... Воображение — бедно, поэтическое воображение — еще беднее.

Видимая реальность, события жизни и человеческое тело гораздо богаче оттенками, поэтичнее, чем все открытия воображения.

Это часто можно заметить в той борьбе, которую ведут научная действительность и продукт воображения — мифология; благодарение Богу, побеждает наука, в тысячу раз более поэтичная, чем все теогонии. Человеческое воображение придумало гигантов, чтобы приписать им сооружение огромных пещер, волшебных городов. Впоследствии оказалось, что огромные эти пещеры создала капля воды, капля чистой воды, терпеливой и вечной. В этом случае, как и во многих других, победила действительность. Инстинкт водяной капли прекрасней, чем лапа гиганта. Правда действительности побеждает в поэзии воображение, точнее говоря, воображение раскрывает собственную скудость. Логически воображение имело право приписывать гигантам то, что казалось творением гигантов, но научная реальность, поэтичная в высшей степени и не укладывающаяся в правила логики, наделила своей истиной чистую и вечную каплю воды. Насколько поэтичней объяснение, что пещера возникла по таинственному капризу воды, подчиненной вечным законам, чем представление, будто она создана по прихоти каких-то гигантов, весь смысл которых лишь в том, что они могут служить объяснением. Поэт всегда кружит внутри своего воображения, оно его ограничивает. Поэт знает, что воображение поддается тренировке; гимнастика воображения может обогатить его, увеличить антенну восприятия света и усилить волну передачи. Но поэт — наедине со своими чувствами — всегда находится в ситуации «хочу и не могу». Он слышит шум великих рек, его лоб овевает дыхание камышей, колышущихся «нигде». Поэт хочет услышать диалог насекомых под невиданными растениями. Хочет уловить музыку соков, струящихся в темном молчании по огромным стволам деревьев. Хочет понять загадочную морзянку, которую отстукивает сердце спящей девушки. Он хочет. Мы все хотим. Но не можем. Потому что, когда поэт попытается выразить поэтическую истину любого из этих мотивов, ему придется прибегнуть к помощи человеческих чувств, своих зрительных и слуховых ощущений, воспользоваться пластическими аналогиями, которые никогда не будут адекватны. Ибо воображение в одиночку никогда не доберется до таких глубин. Пока поэт не пожелает освободиться от того мира, он живет спокойно в своей позолоченной нищете. Все риторики и поэтические школы Вселенной, начиная с японских, предоставляют ему великолепный гардероб, где хранятся солнца, луны, ирисы, зеркала и унылые облака, годные к употреблению для любого умственного уровня и на всех широтах.

Но если поэт решил освободиться от власти воображения, он перестает грезить и перестает хотеть. Он уже не хочет, он любит. От «воображения», которое всего лишь движение души, он переходит к «вдохновению», то есть к состоянию души. Он переходит от анализа к вере. И тогда вещи существуют просто так, без объяснимых причин и следствий. Уже нет ни пределов, ни концов, есть восхитительная свобода. Если поэтическое воображение руководствуется человеческой логикой, то поэтическое вдохновение — логикой поэзии. Отныне благоприобретенная техника ни к чему, и нет никакого эстетического постулата для творчества. Воображение — это открытие, вдохновение — дар свыше, неизреченная благодать.

Поэтическое вдохновение открывает «поэтический факт», существующий по своим, неписаным законам и не поддающийся контролю логики. Поэзия сама несет в себе порядок и поэтическую гармонию. Последние поколения поэтов стараются свести поэзию только к созданию поэтического факта и следовать при этом его собственным законам, не обращая внимания на логику и уравновешенность образов. Они хотят очистить поэзию не только от сюжета, но и от занимательных образов и от соотнесенности с реальностью, то есть намерены довести свою поэзию до крайней степени чистоты и простоты. Их задача — создание иной действительности, им хочется перенестись в миры девственных чувств, окрасить свои стихи космическими красками. «Бегство» от действительности по дороге сна, по дороге подсознания, по дороге, указанной необычным фактом, который подарило вдохновение. Поэзия, освободившаяся от действительности воображения, не подчиняется законам безобразного и прекрасного в нынешнем их понимании, она входит в удивительную поэтическую реальность, полную любви, а порой и пронзительной жестокости.

Такова моя нынешняя точка зрения на поэзию. Нынешняя — ибо она принадлежит этому дню. Неизвестно, что я буду думать завтра. Как настоящий поэт — а я настоящий поэт и буду им до самой смерти,— я не перестану восставать против всяких правил, потому что жду потока крови, зеленой или янтарной, который неизбежно хлынет когда-нибудь из моих вен. Все что угодно — лишь бы не сидеть неподвижно у окна, глядя на один и тот же пейзаж. Светоч поэзии — противоборство. Безусловно, я никого не собирался убеждать. Такое недостойно поэзии. Поэзия любит не адептов, но влюбленных. Она готовит тернии и осколки стекла, чтобы кровоточили руки влюбленных искателей поэзии.

Лорка Ф. Г. Воображение, вдохновение, освобождение // Ф. Г. Лорка. –

Об искусстве: сборник. – М.: Искусство, 1971. – С. 135-140

Ю. М. Лотман