Заставляет основать теорию) 1 глава

При определенных условиях обнаруженный в ходе исследования факт приводит к созданию социальной теории. В одной из более ран­них работ это было кратко сформулировано следующим образом: «Плодотворное эмпирическое исследование не только проверяет те­оретически выведенные гипотезы; оно также порождает новые. Это можно назвать компонентом «неожиданности» в исследовании, т.е. обнаружением достоверных результатов, открытие которых не пла­нировалось благодаря случайности или прозорливости»⁴.

Модель «серендипити»^4а относится к довольно распространенно­му явлению, когда обнаруживают непредвиденный, аномальный или

⁴ R.K. Merton, «Sociological Theory», American Journal of Sociology, 1945, 50, 469n. Любопытно, что такой же странный термин «серендипити», который имел малое хождение с тех пор, как его создал Хорас Уолпоул в 1754 году*, был также использо­ван в отношении этого компонента исследования физиологом Уолтером Б. Кэнно-ном. См.: Walter В. Cannon, The Way of an Investigator (New York: W.W. Norton, 1945), chap. VI, в которой он приводит много случаев непредвиденности в нескольких об­ластях науки. — Примеч. автора.

* В оригинале serendipity — счастливая способность к открытиям; интуитивная прозорливость. Этим словом Хорас Уолпоул обозначил способность, которой обла­дал герой сказки «The Three Princes of Serendip». — Примеч. пер.

^4a С тех пор как предыдущее примечание впервые было написано в 1946 году, слово «серендипити», несмотря на все свою этимологическую странность, распрост­ранилось далеко за пределами академической среды. Высокие темпы его распростра­нения можно проиллюстрировать следующим образом; в последнее время оно замель­кало на страницах «Нью-Йорк тайме». 22 мая 1949 г. Вольдемар Кимпфферт, науч­ный редактор журнала, получил повод употребить термин «серендипити» в своем об­зоре статьи Эллиса МакДональда — и это на самой важной странице, посвященной недавним достижениям в науке. Где-то через три недели после этого, 14 июня, Орвил Прескотт, литературный критик «Тайме», был явно очарован этим словом, посколь­ку в рецензии на книгу, герой которой обожал причудливые слова, Прескотт спра­шивает, знает ли он слово «серендипити». В День независимости 1949 года слово «се­рендипити» получает всеобщее признание. Без всяких пояснений или кавычек слово «серендипити» появляется на первой странице «Тайме». Оно завоевывает такую ши­рокую известность благодаря новостям из Оклахома-Сити, передающим речь сэра Александра Флеминга, открывателя пенициллина, на торжественном открытии в Ок­лахоме Фонда медицинских исследований. («Опыт сэра Александра, приведший к открытию современных лекарственных препаратов, — так начинается статья Робер­та К. Плама, — часто приводят как выдающийся пример важности «серендипити» в науке. Он обнаружил пенициллин случайно, но всей своей работой был подготовлен к ожиданию значимых научных случайностей».) Пропутешествовав сначала по эзо­терической странице, посвященной науке, потом по менее специфическим колон­кам книжного обозрения и добравшись до популярной первой страницы, слово «се-

стратегический исходный факт, который служит поводом для разви­тия новой теории или для расширения существующей. Каждый из элементов этой модели легко описать. Прежде всего факт является непредвиденным. Исследование, направленное на проверку одной гипотезы, приносит случайный побочный продукт — неожиданное наблюдение, имеющее отношение к теориям, о которых в начале ис­следования не было и речи.

Второе: наблюдение является аномальным, удивительным⁵ пото­му, что кажется несовместимым с превалирующей теорией или с дру­гими установленными фактами. В любом случае кажущаяся несов­местимость пробуждает любопытство; подталкивает исследователя на то, чтобы «осмыслить факт», найти ему место в более широких познавательных системах. Он продолжает поиск: делает новые на­блюдения, а из наблюдений — выводы, зависящие в основном, ко­нечно, от его общей теоретической ориентации. Чем больше он по­гружается в данные, тем больше вероятность того, что он натолкнет­ся на перспективное направление исследования. Если ему повезет и его новое предчувствие оправдается, аномальный факт приведет в конце концов к новой или расширенной теории. Любопытство, выз­ванное аномальным фактом, временно удовлетворено.

И третье: отмечая, что неожиданный факт должен быть стратеги­ческим, т.е. должен допускать смыслы, имеющие отношение к обоб­щенной теории, мы, конечно, имеем в виду то, что наблюдатель при-

рендипити» получило право гражданства. Возможно, оно скоро попадет на страницы кратких американских словарей.

Это, таким образом, еще один пример того, как термин, давно не встречавшийся в обиходной речи, возродился и нашел широкое применение. (Сравните примечание 6 в главе VI, относящееся к похожей истории термина аномия.) И опять здесь можно было бы спросить: чем объясняется культурный резонанс, вызванный последнее вре­мя этим придуманным, странно звучащим, но полезным словом?

Вопросы такого порядка изучаются в написанной Элинор Дж. Барбер и мной монографии о социологической семантике, что вызвано распространением слова «се-рендипити» в культуре. В работе изучаются социальные и культурные контексты со­здания этого слова в восемнадцатом веке; состояние соответствующего обществен­ного мнения, когда оно впервые появилось в печати в девятнадцатом веке; модели реакции на этот неологизм при первой с ним встрече; разнообразные социальные круги литераторов, ученых, занимающихся естественными и социальными науками, инженеров, лексикографов и историков, в которых оно получило распространение; изменения в значении, которые оно претерпело в ходе распространения, и разнооб­разное идеологическое употребление, которое оно получило. — Примеч. автора.

⁵ Чарльз Сэндерс Пирс давно отметил стратегическую роль «удивительного фак­та» в изложении того, что он называл «абдукцией», то есть зарождением и рассмотре­нием гипотезы как одной из стадий заключения. См. его Charles Sanders Pierce, Collected Papers, VI, 522—528. — Примеч. автора.

вносит в факт, а не сам факт. Ведь для того чтобы обнаружить общее в частном, требуется наблюдатель с теоретическим складом ума. В конце концов, люди веками отмечали такие «тривиальные» случаи, как оговорки, описки, опечатки и провалы в памяти, но потребова­лась теоретическая интуиция Фрейда, чтобы увидеть в них стратеги­ческие данные, благодаря которым он смог расширить свою теорию «вытеснения» и симптоматических актов.

Модель «серендипити», таким образом, подразумевает непредви­денный, аномальный и стратегический факт, который заставляет ис­следователя выбрать новое направление, которое приводит к расши­рению теории. Примеры «серендипити» имели место во многих дис­циплинах, но я бы хотел обратиться за примером к недавним социо­логическим исследованиям. В ходе изучения социальной организации Крафтауна⁶, пригородного поселка, насчитывающего 700 семей, в основном имеющих статус рабочего класса, мы обнаружили, что здесь гораздо большая доля жителей входит в большее число гражданских, политических и других добровольных организаций, чем на прежних ме­стах жительства. Совершенно случайно мы затем заметили, что член­ство в группах также возросло среди родителей младенцев и маленьких детей. Эти данные в какой-то мере противоречили здравому смыслу. Ведь известно, что особенно в семьях с низким уровнем благосостоя­ния дети обычно связывают родителей по рукам и ногам и препят­ствуют их активному участию в организованной жизни группы за пре­делами своего дома. Но родители в Крафтауне сами с готовностью объяснили свое поведение. «Да в общем-то это не проблема, если надо уйти вечером, — сказала одна мать, член нескольких организаций. — Всегда можно найти подростков, чтобы они присмотрели за детьми. Здесь их гораздо больше, чем там, где я жила раньше».

Объяснение кажется достаточно адекватным и удовлетворило бы любопытство исследователя, если бы не один смутивший нас факт: как и в большинстве новых жилых массивов, в Крафтауне очень не­большая доля подростков — лишь 3,5%, например, в возрастной груп­пе от 15 до 19 лет. Более того, большинство взрослых, 63%, — моложе 34 лет, так что их дети составляют подавляющее большинство мла­денцев и маленьких детей. Таким образом, в Крафтауне совсем не­много подростков, которые могли бы присмотреть за детьми, а верно совсем другое: пропорция подростков и детей моложе 10 лет 1:10, тог­да как в местах их прежнего жительства она 1:1,5⁷.

⁶ Взято из работ по изучению социологии и социальной психологии жилых мас­
сивов, проведенных на грант от Фонда Лаванбурга. — Примеч. автора.

⁷ По сути то же расхождение между возрастным распределением в Крафтауне и
прежними местами жительства его обитателей можно обнаружить при сравнении

Мы, таким образом, неожиданно столкнулись с аномальным фак­том, который, безусловно, не входил в нашу первоначальную програм­му наблюдений. Мы не приступали да и не могли приступить к свое­му исследованию в Крафтауне, начав его с гипотезы, базирующейся на иллюзорном представлении об изобилии подростков, присматри­вающих за детьми. Тут наблюдение было и непредвиденным, и ано­мальным. Было ли оно также стратегическим? Мы не спешили при­дать ему важность «как таковому». Оно казалось не более и не менее тривиальным, чем наблюдение, сделанное Фрейдом во время после­дней войны (когда оба его сына были на фронте); он заметил, что не­правильно прочитал заголовок в газете — «Die Feinde vor Gorz» (Враг перед Герцем), приняв его за «Der Friede von Gorz» (Мир в Герце). Фрейд взял тривиальный случай и превратил его в стратегический факт. Если наблюдаемое расхождение между субъективными представлениями жителей Крафтауна и объективными фактами нельзя было подверг­нуть аналогичному преобразованию, его лучше было бы проигнориро­вать, поскольку оно явно имело малую «социальную значимость».

Однако именно невозможность объяснить эту иллюзию просто как продуманное преследование корыстного интереса, заключающегося в распространении представления, противоречащего фактам, превратило ее в чрезвычайно интересный пример общетеоретической проблемы. Вообще говоря, когда социолог, концептуальная программа которого исходит из утилитарной теории, замечает явно не соответствующее дей­ствительности социальное представление, он будет искать особые груп­пы, в чьих интересах придумывать и распространять это представле­ние. Возглас «Пропаганда!» часто принимают за теоретически обосно­ванный анализ⁸. Но в данном случае это абсолютно исключено: тут просто нет групп, заинтересованных в том, чтобы неверно предста­вить возрастное распределение населения Крафтауна. Каков же тог­да источник этой социальной иллюзии?

Разнообразные теории предлагали свою отправную точку. Был постулат Маркса, согласно которому «общественное бытие опре-

пропорции детей младше десяти лет и теми, кому от 10 до 19. Если за основу срав­нения мы возьмем детей младше пяти лет, диспропорции будут еще более заметны­ми. — Примеч. автора.

⁸ Безусловно, корыстные интересы на самом деле ведут к пропаганде неверных сведений, и это может усилить массовые иллюзии. Но теории корыстного интереса или пасторской лжи, объясняющие ошибочные мнения людей, не всегда представ­ляют собой самую многообещающую отправную точку; к тому же они далеки от объяс­нения основ восприятия представлений или их отрицания. Рассматриваемый случай, хотя и является тривиальным в любом практическом смысле, имеет теоретическое значение, так как еще раз показывает ограниченность утилитарной программы ана­лиза. — Примеч. автора.

деляет сознание». Быда теорема Дюркгейма: социальные образы («коллективные представления») некоторым образом отражают со­циальную реальность, хотя «отсюда не следует, что реальность, ле­жащая в его основе, соответствует объективному представлению о ней». Был тезис Шерифа, гласящий, что «социальные факторы» обеспечивают систему координат для избирательной перцепции и суждений в относительно неструктурированных ситуациях. Было и преобладающее в социологии познания мнение, что социальное местоположение определяет угол зрения при формировании вос­приятия, представления и идеи. Но какие бы соображения ни под­сказывали эти общие ориентации⁹, они не говорили прямо о том, какие именно особенности социального бытия, какие именно аспек­ты социальной реальности, какие именно социальные факторы и какое именно социальное расположение могли сформировать это, по-видимому, неверное представление.

Ключ к разгадке мы невольно получили из дальнейших бесед с жителями. Вот что сказала активистка из Крафтауна, мать двоих де­тей моложе шести лет:

Мы с мужем стали гораздо чаще уходить вместе. Видите ли, здесь вокруг больше людей, которые могли бы присмотреть за детьми. Чув­ствуешь себя уверенней, если оставляешь дома какого-нибудь подростка тринадцати-четырнадцати лет здесь, где почти всех знаешь. А в большом городе как-то не по себе, если у тебя дома находится почти незнакомый человек.

Это явно говорит о том, что социологические корни этой «иллю­зии» находятся в структуре отношений, которые связывают сообще­ство жителей Крафтауна. Их мнение является невольным отражени­ем не статистической реальности, а сплоченности этого сообщества. Дело не в том, что в Крафтауне объективно больше подростков, а в том, что больше таких подростков, с кем близко знакомы, кто в силу этого социально существует для родителей, нуждающихся в помощи по присмотру за детьми. Большинство жителей Крафтауна, переехав недавно из городских кварталов, теперь оказались в таком сообще­стве, где близость расстояния перешла в близкие отношения. Дан­ная иллюзия отражает мнение людей, для которых подростки в ка­честве помощников по уходу за детьми «существуют» лишь тогда, когда их хорошо знают, и они в силу этого внушают доверие. Коро-

* Различия между теорией и общими ориентациями были рассмотрены в главе 'V. — Примеч. автора.

че говоря, восприятие было функцией доверия, а доверие, в свою очередь, было функцией социальной сплоченности¹⁰.

С социологической точки зрения, таким образом, этот непредви­денный факт вписывается в теорию, согласно которой социальное восприятие является продуктом социальной структуры, и расширяет эту теорию. Он развивает «психологию социальных норм»'', поскольку не представляет собой просто пример того, что индивиды усваивают конкретные нормы, суждения и стандарты от других членов сообще­ства. Социальная перцепция является скорее побочным продуктом, производным от структуры человеческих отношений.

Этого, наверное, достаточно, чтобы показать, как срабатывает модель «серендипити»: неожиданный и аномальный факт возбудил любопытство исследователя и повел его по не обдуманной заранее боковой тропинке, которая привела его к свежей гипотезе.

2. Переработка теории (Новые данные заставляют перерабатывать концептуальную систему)

Но эмпирическое исследование вызывает расширение теории не только благодаря аномальному факту. Это происходит также благо­даря тому, что в поле зрения ученых снова и снова попадают факты, которыми раньше пренебрегали. Когда существующая концептуаль­ная схема, применяемая обычно к объекту изучения, не учитывает этих фактов адекватным образом, исследование настойчиво требует дать ее новую формулировку. Это приводит к введению переменных, ко­торые не включались систематически в программу анализа. Здесь, надо заметить, дело не в том, что данные являются аномальными,

¹⁰ Расчетные данные из исследования дают этому подтверждение. В связи с ис­
ключительно высокой долей маленьких детей поражает то, что 54% их родителей
подтверждают, что «в Крафтауне легче найти кого-то, кто присмотрел бы за детьми,
когда мы уходим», чем в других местах, где они жили; лишь 21 % говорит, что труднее,
и оставшиеся 25% не чувствуют разницы. Те, кто переехал из более крупных городс­
ких сообществ, чаще сообщают, что в Крафтауне легче найти такую помощь. Более
того (и этого можно было ожидать исходя из нашей гипотезы), те жители, которые
больше влились в жизнь Крафтауна, полнее себя с ним ассоциируют, гораздо чаще
считают, что такую помощь найти легче: 61% тех, для кого это верно, против 50% тех,
кто себя отождествляет с другими сообществами, тогда как лишь 12% считают это
более трудным по сравнению с 26% второй группы. — Примеч. автора.

¹¹ Книгу Музафера Шерифа, носящую это название, стоит упомянуть как осново­
полагающую в этой области, хотя она отличается несколько ограниченным представ­
лением о «социальных факторах», The Psychology of Social Norms (New York, 1936). —
Примеч. автора.

неожиданными или несовместимыми с существующей теорией, а в том, что их не считали существенными. В то время как в модели «се-рендипити» главным является очевидная несогласованность, которая требует разрешения, — в модели «новой формулировки» главное — это проигнорированные, но релевантные факты, которые требуют рас­ширения концептуальной схемы.

Примеров такого рода в истории социологии предостаточно. Так, именно ряд свежих эмпирических фактов и позволил Малиновскому включить новые элементы в теорию магии. Именно его тробриандеры, конечно, подсказали ему отличительную особенность его теории. Когда эти островитяне рыбачили во внутренней лагуне, полагаясь на испы­танный способ отравления рыбы, был обеспечен богатый улов и не было никакой опасности. Не было ни неопределенности, ни опасно­стей, ни бесконтрольного риска. И здесь, отмечает Малиновский, ма­гию не применяли. Но при ловле рыбы в открытом море, когда не было уверенности в улове и часто подстерегала опасность, магичес­кие обряды процветали. Из этих содержательных многообещающих наблюдений и появилась его теория, согласно которой магические верования появляются для того, чтобы компенсировать неопределен­ность в практических устремлениях человека, чтобы укрепить его уве­ренность, уменьшить беспокойство, дать пути отхода, чтобы выйти из кажущегося тупика. Магию истолковывали как дополнительное средство достижения практических целей. Именно эти эмпиричес­кие факты и навели его на мысль включить новые аспекты в прежние теории колдовства — особенно связи колдовства со случайным, опас­ным и неконтролируемым. Это не значит, что эти факты не согласо­вывались с прежними теориями, просто старые концептуальные сис­темы недостаточно их учитывали. Да и Малиновский не проверял за­ранее созданную гипотезу — он развивал и совершенствовал теорию на основе заставляющих задуматься эмпирических данных.

Другой пример того, что эмпирические данные заставляют пере­делывать конкретную теорию, мы находим поближе к дому. Исследо­вание касалось единичного, но впечатляющего случая массового убеж­дения: выходя периодически в эфир на протяжении восемнадцати часов, Кэйт Смит, популярная ведущая, продала огромное количе­ство военных облигаций в течение одного дня. Я не намерен полнос­тью излагать динамику этого случая массового убеждения¹²; исходя из наших целей на настоящий момент, мы заинтересованы лишь в выводах из двух фактов, появившихся в результате изучения.

Прежде всего в ходе интенсивных опросов многие наши респон­денты — жители Нью-Йорка, купившие облигацию у Смит, — вы-

¹² Merton, «Fiske and Curtis», Mass Persuasion. — Примеч. автора.

ражали полное разочарование в мире рекламы и пропаганды. Они чув­ствовали, что ими манипулируют, и им это не нравилось. Они не хо­тели быть объектом рекламы, которая обманывает, настаивает и тер­роризирует. Они возражали против того, чтобы их окружала пропа­ганда, предлагающая мнения и поступки далеко не в их интересах. Их ужасало то, что по сути является профанацией настоящей, под­линно человеческой общности и придает всем ее проявлением фик­тивный характер — хитрые методы продажи, где присутствует имита­ция личного интереса к клиенту, чтобы лучше им манипулировать. Как выразился один из мелких бизнесменов: «В своем собственном бизнесе я вижу, как многие люди при своих сделках обычно делают какой-то дружеский жест, изображают искренность и так далее, а в основном все это фальшивка». Выбранные из высококонкурентос­пособного, расслоенного общества в столице, наши респонденты опи­сывали атмосферу взаимного недоверия, аномии, при которой общие ценности потонули в пучине личных интересов. Общество воспри­нимали как арену соперничающих между собой мошенников. В бес­корыстность такого поведения верили мало.

Полной противоположностью был второй факт: мы обнаружили, что убедительность кампании по продаже облигаций у Смит в глазах тех же опрошенных в основном объяснялась их полной верой в чест­ность и искренность ведущей. И, как обнаружилось, во многом то же наблюдалось при опросе большой выборки, отражавшей поперечный разрез почти тысячи жителей Нью-Йорка. Целых 80% утверждали, что во время своей круглосуточной кампании Смит была заинтересована исключительно в продаже военных облигаций, тогда как лишь 17% по­лагали, что ее также занимала самореклама, и всего лишь 3% счита­ли, что она в первую очередь занималась саморекламой.

Как проблема для исследования формирования репутаций упор на ее искренность удивляет еще больше, поскольку она собственной персоной появлялась по крайней мере в шести коммерческих радио­программах каждую неделю. Но хотя она и занималась явно той же рекламной деятельностью, как и другие, большинство опрошенных считали ее прямой антитезой всему, что представляли собой другие дикторы и звезды. По словам одного из ее поклонников, «она искрен­ний человек и всегда действительно убеждена в том, что говорит. Не просто сидит там себе, болтает и получает за это деньги. Она не такая, как другие».

Откуда эта ошеломляющая вера в искренность Смит? Безуслов­но, то же самое общество, которое порождает чувство отчуждения и отстранения, вызывает у многих и стремление к восстановлению до­верия, сильное желание верить, безотчетную веру. Но почему же имен-

но Смит стала объектом этой веры для многих в общем-то недовер­чивых людей? Почему именно ее представляют искренней те, кто ищет спасения от фальши? Почему считают, что она в своих мотивах выше жадности, амбиций и классовой спеси? Каковы социально-психоло­гические причины восприятия Смит как воплощения искренности?

Среди нескольких причин мы бы хотели изучить здесь ту, кото­рая имеет самое непосредственное отношение к теории массовых убеждений. Ключом к разгадке является тот факт, что среди слушав­ших кампанию Смит по продаже военных облигаций больше тех, кто убежден в ее бескорыстном патриотизме, чем среди тех, кто не слу­шал. Это, похоже, указывает нато, что кампания-марафон увеличила веру публики в ее искренность. Но надо учитывать и ту возможность, что те ее почитатели, для которых ее искренность безусловна, вероят­нее всего слышали эти передачи. Поэтому, чтобы определить, укре­пил ли марафон эту уверенность на самом деле, нам надо сравнить постоянных слушателей ее программы с теми, кто не является ее по­клонниками. В каждой группе значительно больше доля людей из слу­шавших марафон, которые убеждены в том, что Смит преследовала исключительно патриотические цели^|2а. Это касается и ее преданных почитателей, и тех, кто совсем не слушал ее регулярных программ. Другими словами, мы как бы сделали моментальный снимок скры­той камерой в тот самый момент, когда произошло укрепление репу­тации Смит как искреннего человека. Мы на мгновение приостано­вили процесс создания репутации.

Но если марафон увеличил веру в искренность Смит, то как это произошло? Именно тут наши интенсивные интервью с их зачастую оригинальными и поражающими подробностями помогают нам ин­терпретировать статистические результаты опроса. Атмосфера во время марафона отражала непреклонное, решительное стремление прорваться через непреодолимые трудности. Некоторые распозна­ли признаки напряжения и храброго упорства. «Последнее время голос у нее ослабел, но она выдержала все, как настоящий боец», — говорит проницательная домохозяйка. Некоторые мысленно перенес­лись в ситуацию, которую они так ярко представляли себе: ведущая невероятно устала, но продолжает стойко выполнять свой долг. Пол­ные сочувствия к ней сообщения ее помощника Теда Коллинза усили­ли их беспокойство по поводу перенапряжения, которому подвергала себя Смит. «Я почувствовал, что больше не выдержу, — вспоминает один респондент. — Слова мистера Коллинза, что она на пределе сил, так на меня подействовали, что я просто не мог больше вытерпеть». Марафон приобрел черты ритуала самопожертвования.

^12а Статистические данные можно найти в ibid., pp. 87—S8. — Примеч. автора.

Короче говоря, ее искренность подтверждалась не столько тем, что она говорит, сколько тем, что она делает. Именно предполагаемый стресс и напряжение при восемнадцатичасовом эфире, именно дело, а не слово послужили бесспорным доказательством. Слушатели могли бы усомниться, не слишком ли она сама сгущает краски, но им некуда было деться от неопровержимого доказательства, что она посвящает весь день этой задаче. Говоря о прямом свидетельстве поведения Смит, другой респондент объясняет, что «она была в эфире весь день, а дру­гие нет. Поэтому и казалось, что она большим жертвует и более ис­кренняя». Как процесс убеждения марафон превратил начальные чув­ства скептицизма и недоверия среди слушателей сначала в неохотное, а потом полноценное признание честности Смит. Последующие пере­дачи расценивались как выполнение наделе обещаний, данных на сло­вах. Слова были подкреплены тем, что она на самом деле сделала. Бу­мажная ценность разговора была принята, так как была обеспечена зо­лотом поведения, более того, золотому запасу не надо было даже при­мерно равняться количеству бумажных денег, которое он обеспечивает.

Эмпирические исследования говорят о том, что пропаганда дей­ствием может быть эффективна среди тех самых людей, которые не доверяют пропаганде словом. Там, где есть социальная дезорганиза­ция, аномия, сталкивающиеся ценности, там пропаганда достигает размаха эпидемии. Любую формулировку ценностей могут посчитать «простой пропагандой». Призывы внушают подозрение. Но пропа­ганда действием вызывает больше доверия. Аудитории в целом по­зволено делать свои собственные выводы из действий, и скорее всего у них не возникнет чувства, что ими манипулируют. Когда действие пропагандиста и его слова символически совпадают, это вызывает веру в его искренность. Дальнейшее исследование должно определить, яв­ляется ли эта модель пропаганды значительно более эффективной в обществах, страдающих от аномии, чем в тех, которые более полно интегрированы. Но, подобно важному примеру Малиновского, этот случай демонстрирует роль эмпирического исследования, заключа­ющуюся в том, что оно подсказывает новые переменные, которые надо включить в конкретную теорию.

3. Переориентация теории на другие проблемы

(Новые методы эмпирического исследования вызывают новые ориентации теоретического интереса)

До сих пор мы рассматривали влияние эмпирического исследо­вания на разработку частных теорий. Но оно также оказывает воз­действие на более общие тенденции развития теории. В основном это

происходит благодаря изобретению процедур исследования, которые стремятся перенести внимание теоретика на разрастающиеся объек­ты исследования.

Причины этого в целом очевидны. В конце концов, хорошая тео­рия расцветает только на благодатной почве существенных фактов, и вновь созданные процедуры помогают подпитывать эту почву важ­ными ингредиентами. Новые и часто ранее недоступные данные по­рождают свежие гипотезы. Более того, теоретики обнаруживают, что их гипотезы можно немедленно проверить в тех сферах, где созданы соответствующие методики эмпирического исследования. Им не надо больше ждать, когда же появятся данные, — можно тут же при­ступить к исследованиям, направленным на верификацию гипотез. Таким образом, поток существенных данных увеличивает темпы продвижения в определенных сферах теории, тогда как в других те­ория переживает стагнацию из-за недостатка адекватных наблюде­ний. Соответственно этому смещается и интерес ученого.

Отмечая, что новые темы, представляющие теоретический ин­терес, появляются вслед за созданием исследовательских процедур, мы не хотим сказать, что только они играют решающую роль¹³. Рас­тущий интерес к теории пропаганды как к инструменту социально­го контроля, например, по большей части является реакцией на из­меняющуюся историческую ситуацию с ее конфликтом основных идеологических систем, новыми технологиями средств массовой информации, которые открыли новые средства для пропаганды и богатые сокровищницы для исследования, предоставленные бизне­сом и правительством, заинтересованными в этом новом орудии войны, как объявленной, так и необъявленной. Но это смещение акцента также является побочным продуктом накопленных фактов, ставших доступными благодаря таким недавно разработанным и, по общему признанию, незрелым методикам, как контент-анализ, па­нельный опрос и фокусированное интервью.

Примеров такого влияния в современной истории социальной теории множество, но у нас хватит времени упомянуть лишь некото­рые. Так, увеличение интереса к теории формирования характера и личности в связи с социальной структурой стало заметным после вве­дения новых проективных методов. Самыми известными из них явля­ются тест Роршаха, тест тематической апперцепции, игровые методи­ки и завершение рассказов. Сходным образом социометрические ме­тоды Морено и других ученых, новые достижения в методе «пассивно-

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: