 |
Заговорщик
|
|
|
|
На первый взгляд Сильвестр Медведев вполне подходил на роль второго (после Шакловитого) заговорщика. Имя этого яркого, своеобразного человека было хорошо известно в светских и церковных кругах, среди народа. Более того, Сильвестр был последовательным сторонником правительства регентства, не скрывавшим и не менявшим своих убеждений. Сравнительно недавно удалось обнаружить похвальную рацею (орацию, слово) царевне Софье, написанную Медведевым летом 1682 года, в самый разгар народного восстания в Москве, когда положение правительницы было еще очень шатко и неопределенно86. Слово содержало одну из лучших похвал царевне, которой искушенные панегиристы начали посвящать свои сочинения только спустя полгода, начиная с зимы 1683 года.
Медведев отмечал в Софье главное качество правителя — мудрость, непосредственно связанную с милостью и кротостью по отношению к подданным. Личные качества, доказывал автор, давали царевне преимущественное право на власть перед всеми земными правителями, она была богоизбрана для спасения Российского государства. Не советом множества царедворцев, которые как дома без окон, «мняще себя светом быти — тьма суть», но собственным «богодухновенным» разумом Софья должна была руководствоваться в государственной деятельности на общенародную пользу.
Морально поддерживая царевну в трудное для нее время, Медведев давал и практические советы, близкие ученице Симеона Полоцкого. Он предлагал быть щедрой — и Софья не жалела казны, чтобы «утишить» восстание без кровопролития. Он советовал поддержать патриарха Иоакима, неспособного дать отпор движению староверов и утратившего авторитет в народе, — и Софья взяла на себя защиту официальной церкви, несмотря на то что глава ее был одним из опаснейших политических противников регентства. Патриарх был спасен от уготованной ему расправы не потому, что Софья, не забывшая его участия в перевороте 27 апреля, или Медведев, уже столкнувшийся с Иоакимом как главным «мудроборцем» (борцом против просвещения), были наивными людьми. Просто они были способны смотреть дальше личного или сиюминутного интереса, исходить из более широкого понимания государственной выгоды: смута в церкви стала бы в то время крупной пробоиной в днище государственного корабля, носимого бурными волнами народного гнева.
|
|
|
К этому надо добавить, что Медведев был, как сказали бы сейчас, идеалистом. Его поведение для обывателей и дельцов было малопонятно: оно слишком часто не было обусловлено личной выгодой. Правильнее всего было бы назвать Сильвестра интеллигентом (в русском понимании этого слова), но в исторической литературе относительно русских людей XVII века так выражаться не принято. Какие «интеллигенты» могли быть в «темной, непросвещенной стране», где до ближайшего по времени «великого преобразователя» чуть ли трава не росла? К счастью, нас интересуют не термины, а реальные факты жизни ученого русского литератора.
Объявив Софью солнцем и светочем Российского царствия в тот момент, когда прочность ее власти была весьма сомнительной, придворный поэт, казалось бы, ухватил судьбу за хвост. Уж он-то мог бы занять выгодную позицию среди восхвалителей, взявшихся за перо с изрядным опозданием. Медведев же не только надолго замолчал, но и оставил деятельность придворного стихотворца (продолженную его свойственником Карионом Истоминым). Лишь в 1685 году Сильвестр вновь обратился к Софье с панегириком: стихотворным «Вручением Привилея» Московской академии87.
Развивая идеи похвальной рацеи 1682 года, Медведев славил государственную премудрость царевны Софьи, которая
|
|
|
Веру, надежду, любовь сохраняет,
Милость, правду, суд цело соблюдает,
Мудрость, мужество и мерность имеет…
Царевна, по его словам, сама «дом еси Духа пресвятаго»; избранная Господом среди людей за добродетели, она
Премудростию во вселенной славна,
В милосердии ко всем нам прехвальна,
Премудростию свыше предпочтенна…
Поспособствовав открытию Академии, явив в России «свет наук», Софья, как писал Медведев, уподобилась бы святой княгине Ольге, явившей Руси «свет веры». Но «Вручение» — не просто похвальные стихи царевне, которой Господь дал дар правления царством и способность хранить его «от всяких бедств». Сильвестр-панегирист осмеливается ставить царевне условия расширения ее славы и даже многолетия: это распространение наук, продолжение того дела, которое начал, но не успел «укрепить» ее брат царь Федор. Софья должна потрудиться,
Дабы в России мудрости сияти,
Имя ти всюду в мире проелавляти…
Тебе бо слично науки начати,
Яко премудрой оны совершати.
Да за то дело славу улучиши
Во всем мире, и в небе жить будеши.
Учитывая, что в этот момент «потрудиться» над созданием Академии Софья по политическим соображениям не была расположена, «Вручение» трудно счесть обычным панегириком. Еще сложнее приписать его автору корыстные цели. И впоследствии, в самое тяжелое время споров с патриархом, Сильвестр Медведев не старался заслужить расположение правительницы подобострастными похвалами.
Инициатива создания еще одного, последнего, в биографии Сильвестра панегирика исходила не от него. Зимой 1689 года Федор Шакловитый принес ученому литератору большую политическую гравюру-плакат, изготовленную по заказу временщика. Фаворит Софьи хотел услышать авторитетное мнение о сложной символике гравюры: достаточно ли прославлена на ней царевна Софья. Медведев оценил плакат положительно и растолковал Шакловитому отдельные символические тонкости. После этого, задумав издать в марте того же года коронационный портрет царевны в царском облачении на фоне государственного герба, Федор Леонтьевич сразу обратился к Сильвестру. Тот охотно согласился поработать над композицией и отразить в подписи свое понимание политических заслуг царевны.
|
|
|
Софья Алексеевна была изображена на гравюре со скипетрам и державой в руках, по типу хорошо известных в то время царских портретов в «Чине коронования» и титулярниках. На рамке вокруг портрета был выведен краткий титул «самодержицы». Под портретом печатался полный царский титул и стихи о добродетелях, которыми царевна «царство аки седми столпы укрепила». Медведев хвалил Софью за мудрое правление, победу над Московским восстанием и спасение церкви во время раскольничьего «бунта», за защиту границ царства и увеличение славы России, ставил русскую правительницу в один ряд с выдающимися государынями всемирной истории: Семирамидой, византийской царевной Пульхерией, английской королевой Елизаветой I. Гравированный портрет Софьи был уже не частным делом, это был политический акт против «петровцев». Но и участие в такого рода акте официально не представляло криминала. За восхваление члена царской фамилии в 1680-х годах еще не судили. Напротив, опасно было распускать язык, например, об отношениях царевны с канцлером: и в правление Нарышкиных, и позже таких болтунов хватали и наказывали по соответствующей статье Уложения 1649 года (оскорбление государевой чести). Только после стрелецкого восстания 1698 года и пострижения царевны Софьи в монахини под именем Сусанна Петр и его подручные дали волю своей ненависти к царевне и высказываться о ней положительно стало опасно88.
Но шел еще 1689 год, Медведев честно выполнял заказ на гравюру, славящую правительницу. 28 мая он завершил еще одну заказную работу: Акафист (кондаки и икосы) преподобному Сергию Радонежскому, святому, символизировавшему единство и служение Московскому государству. Сочинение было написано «повелением богомудрыя и благоверный великия государыни царевны и великия княжны Софии Алексеевны, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержицы»89. Этот заказ был поручен Медведеву царевной не случайно, но он еще менее, чем названные выше сочинения Сильвестра, мог служить хотя бы формальным поводом для зачисления писателя в число «заговорщиков». Мы видим лишь, что Медведев занимал определенную позицию относительно участников придворной борьбы, причем позицию внутренне глубоко мотивированную. Ее обоснование подробно и откровенно изложено в книге Медведева, ставшей одним из важнейших источников политической истории того времени — «Созерцании кратком»90.
|
|
|
«Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92 (то есть 1681–1683 годы. — А. Б. ), в них же что содеялось во гражданстве», как и политические гравюры, не было должным образом оценено следствием по делу «заговорщика» Медведева. У следователей, стремившихся создать заговор, не было ни времени, ни желания вникать в содержание какой-то «книги летописной», как осторожно назвал свой труд Сильвестр. Их интересовало, зачем Ф. Л. Шакловитый время от времени появлялся в Заиконоспасском монастыре и о чем говорил с Медведевым у него в келье? Сообщения об этих разговорах тщательно выбирались из показаний разных лиц. Комиссии очень хотелось верить, что именно там, за закрытыми дверями, рядом с Кремлем, и ковались злодейские планы. Ответ Медведева, что он с Шакловитым «говаривал о рацеех» (текстах к политическим гравюрам) и что «была у них написана книга летописная, начата с 90-го году, с правления великия государыни, и что было с того году», никак не удовлетворял мастеров заплечных дел. Какая там книга — где же планы убийств?!
Между тем книга, замысел которой тщательно обсуждали Медведев и Шакловитый, была не просто летописью. Она представляла собой внутриполитический манифест, посвященный взаимоотношениям между народом и государственной властью, излагала задачи и функции власти в условиях новой России, обосновывала стратегию и тактику правительства регентства (делая это с редкой для исторической монографии откровенностью). Недаром в Центре повествования оказался прямой конфликт между верховной властью и народом: Московское восстание 1682 года. В то же время «Созерцание краткое» — это и философское произведение.
Медведев подчеркивает во введении, что человек должен осваивать действительность с помощью разума. Как разум невозможен без памяти, так и общество в целом не может быть разумным без исторических знаний, которые дает письменная история, ибо незаписанное забывается и искажается. Впрочем, полезна только правдивая история, равно описывающая добро и зло, благие дела и преступления. Конечно, такая история опасна для автора, ведь люди всегда стремились к восхвалениям и не желают, чтобы потомки узнавали об их злодеяниях и заблуждениях; она тем более опасна, если речь идет о влиятельнейших людях государства, как это было в России в 1682 году. Но долг историка выше грозящих ему опасностей, он ни в коем случае не может отказаться от правды. «И аще Господь восхотел писанию сему быти — и никто отвергнута оное смеет! » — писал Сильвестр.
|
|
|
Уже во введении писатель четко поставил вопрос о праведной и неправедной власти. Первую представляют люди любого чина и звания, но избранные самим Богом, вручившим им дарования правителей, главным из которых является забота о благе подданных. Оставить свои заботы и благополучие, чтобы послужить общему благу государства, — святая обязанность достойных людей. Иначе власть достается недостойным, губящим всех. Основные черты неправедной власти — угнетение и порабощение подданных, свирепость и несправедливость, погубившие немало царств. Такая опасность существует и в России, где уже нет иной альтернативы праведному правлению, чем революция: владычество «сеймов многонародных», гибель вельмож и начальников, перемена законов и обычаев, как это происходило в других странах Европы. Для Медведева революция — это гибель государства, ибо ни он, ни Шакловитый, ни иные «новые люди» не видели разницы между Россией и российским абсолютизмом.
Абсолютизм требовал равенства всех перед верховной властью. Медведев углубил этот тезис, утверждая равное право всех на власть исключительно в зависимости от личных способностей: «Кто же достоин в жизни сей ради разума и добраго его нрава коего сана или чина — да будет достоин! » Эта мысль подтверждается в «Созерцании» на примере государственных и церковных реформ царя Федора Алексеевича и особенно проведенного В. В. Голицыным «собора государевых ратных и земских дел», отменившего местничество. Автор вкладывает в уста царя Федора евангельское запрещение «возноситься и над малым человеком». Государство — это единый организм, все члены которого должны выполнять свои функции. Боярину следует заботиться о государственных делах для мирного и прибыльного процветания России. Воевода обязан достойно управлять воинством и побеждать неприятелей, воин — честно нести службу. Наконец, «подданный, в земледельстве труждаяся, должный оброк господину своему да воздает».
Нарушение функций любого члена государственного организма крайне опасно, особенно если речь идет о «верхах». Посему власть дается (в правильно организованном государстве) «по разуму, и по заслугам во всяких государственных делах бывшим, и людям знающим и полезным». Последнее особо важно, и Медведев упорно доказывает, что в земной жизни «кого господь Бог почтит, благословит и одарит разумом — того и люди должны почитать и Богу в том не прекословить». «Акак же родовитая знать? » — вправе был спросить читатель. Если благородный, отвечал Сильвестр от имени царя Федора, скудостью ума, неправдой, своеволием и легкомыслием в развлечениях губит свое благородие — такой да «почитается от всех в злородстве»!
Таков был взгляд на отмену местничества самого Медведева и Федора Шакловитого, который говорил в кругу товарищей, что лучше бы вообще избавиться от бояр, разве сохранив до времени одного Василия Васильевича Голицына. Но Сильвестр не был бы историком, если бы помимо собственного взгляда не изложил точно и достоверно ход и решения «собора государевых ратных и земских дел», на котором Голицын провел военную реформу, заставившую детей высоких чинов государева двора начинать службу в регулярных частях. Объективное изложение событий показывает, что отмена местничества была второстепенным событием (о ней не упоминал в то время ни один из известных нам летописцев) и служила совсем иной цели — не снятию чиновных перегородок, а укреплению иерархической лестницы родовитости, которой и занялась специальная Родословная комиссия. Трудно сказать, сознательно ли Сильвестр столкнул идеал с реальностью укрепления позиций аристократии, но его дальнейший рассказ бросал прямое и бескомпромиссное обвинение «верхам».
Когда Бог, пишет он, хочет наказать страну, «тогда первее отъемлет мудрых правителей и сострадателей человеком благих». Если высокие начальники больше заботятся о своей корысти, чем о добром состоянии государства, то ждать нужно не прибыли, а разорения всей страны. Когда придворные бранятся между собой о селах, о достоинствах и прибылях, государству грозит междоусобие и смута, за которой следует гибель: достаточно малой искры, чтобы вспыхнул «великий пламень»!
Борьба за власть в «верхах», алчность ее участников привели к нарушению важнейшей функции государственного организма: по поддержанию справедливости. Невозможно, писал Сильвестр, держать в мире «многое множество людей, не возъимев в судех правосудства! ». Не только в России, но и в других странах отсутствие правого суда вело к социальным катаклизмам. Ведь идея правого, равного для всех суда была одной из центральных в идеологии абсолютизма, оказывала сильнейшее воздействие на массы, смыкаясь с вековой мечтой о справедливости. Но «верхи» России пошли еще дальше. Не выполняя свои государственные функции, они пытались держать народ в повиновении страхом, забыв вековую мудрость: «Бойся того, кто тебя боится, ибо кого боятся, того сообща ненавидят, а кого ненавидят — тому готовят погибель и всячески о том помышляют! »
«Право силы» — по Медведеву — не право. Даже народное восстание справедливо, если «верхи» не выполняют своих обязанностей милостиво и справедливо управлять страной. Сам «праведный правды хранитель Христос Спаситель» народным восстанием по заслугам воздает тем, кто желает подданных «страхом единым в покорении имети». Именно так и произошло в России. «Созерцание краткое» описывает справедливое возмущение народа «неправдами и нестерпимыми обидами» от начальников. Медведев прослеживает, как стрельцы, солдаты, горожане убеждались в невозможности добиться «правды» мирным путем, видели, как правительство покрывает народных притеснителей и неправедных судей. Переворот 27 апреля 1682 года сделал невозможной апелляцию даже к царю, ибо на престол был посажен ребенок. Не по буйству характера и не по склонности к беспорядкам, но видя, что «бояре завладели всем государством», и ожидая постоянно «неправедного наказания и ссылки», поднялись стрельцы и солдаты на вооруженную борьбу.
Нет, Сильвестр ни в коей мере не одобряет народного восстания и казней временщиков. Это возмездие, но возмездие ужасное, это закономерное следствие безумия власти, но следствие разрушительное для государства. Спасение России, по его мнению, могло прийти только от праведного правителя — и такой явился. Это была царевна Софья Алексеевна. Медведев подробно рассказывает, как она выступила на политическую авансцену в критический для «верхов» момент и заполнила собой вакуум власти, взяв на себя «великий труд» борьбы с восстанием, когда для этого не было реальных сил. Обширное и детальное повествование «Созерцания краткого» — это фактологическое обоснование идеи «власти по достоинству» и конкретного внутриполитического курса правительства регентства.
В вынужденно компромиссной политике Софьи и ее сторонников Медведев увидел внутриполитический идеал мирного, милостивого, кроткого управления подданными, основанного не на силе, а на мудрости верховной власти. Все сочинение призвано было показать бесперспективность «жесткого» курса внутренней политики и спасительность «мягкого» курса. Как историк, Сильвестр не мог, конечно, не заметить и не отразить в своем произведении использовавшиеся правительством регентства аморальные методы: обман, подкуп, казнь невинных Хованских и т. п. Но и это не раскрыло ему глаза на истинный, тактический характер «мягкого курса», дававшего «верхам» передышку для накопления сил и нового, еще более ужасного «закручивания гаек». Весьма вероятно, что Медведев был серьезно убежден в незначительности этих отклонений от нравственного императива по сравнению с действительно значительным результатом — достижением мирными средствами общественного согласия после столь мощного социального взрыва. Недавно выяснилось, что и сам он, декларируя правдивость своей истории, пошел на тщательно продуманный обман, введший в заблуждение многие поколения исследователей.
Сотрудничество с Шакловитым позволило Медведеву построить «Созерцание» на очень солидной документальной основе. Всемогущий временщик попросту изъял множество документов из архивов Разрядного и Стрелецкого приказов, так что даже копий их зачастую не осталось. Поэтому среди приведенных в «Созерцании» документов очень трудно было обнаружить подложный, составленный по всем правилам делопроизводства, но не в 1682 году, которым он датирован, а не ранее 1686 года. Речь идет о «соборном акте» избрания Софьи правительницей при двух царях в мае 1682 года, в разгар Московского восстания. В действительности такого избрания не было, а отмеченные в акте привилегии и права царевна приобрела только в результате упорной борьбы несколько лет спустя.
Смысл подлога ясен: Шакловитый и солидарный с ним в этом вопросе Медведев хотели укрепить права Софьи на власть, показать, что она правит по желанию народа, так же как и цари. На первый взгляд это был опасный шаг: не заметить «избрания» Софьи люди не могли и поэтому сразу же должны были усомниться в правдивости рассказа. Но во второй половине мая 1682 года в Москве оставалось довольно мало дворян и приказных людей (как помним, большинство их разбежалось в страхе перед восстанием). Недаром Медведев в предисловии к «Созерцанию» не без иронии отметил, что пишет о событиях, о которых все говорят, но мало знают, поскольку слишком многие тогда «в малом времени отсутствовали».
Замысел подделки акта несуществовавшего земского собора был плодом тонкого политического расчета. Ведь и акт «всенародного и единогласного» избрания на царство Петра был подложным, поскольку ни собора, ни избрания в действительности не было. Да и «избрание» на царство Ивана было небезупречным, поскольку, согласившись посадить его на трон «первым», главным царем, Боярская дума затем «исправила» свое решение и в соответствующем акте представила царей равными. Так что обеим группировкам, как сторонникам царевны, так и «петровцам», было политически невыгодно дезавуировать равно недостоверные акты, «утверждающие» права их ставленников на власть.
Можно предположить, что Медведеву этот обман представлялся вполне невинным: автор просто «рационализировал» историю, задним числом воздавал царевне Софье за ее действительно титаническую государственную деятельность весной — летом 1682 года, писал так, как, по его мнению, должно было быть «по справедливости». Назвать это преступлением не могли позже и следователи. Конечно, нетрудно предположить желание придворных рассчитаться с автором смелой историко-политической книги, которая немедленно после ее создания стала распространяться по Москве в рукописях. Но документы свидетельствуют, что члены розыскной комиссии 1689 года, издававшие приказы о поимке Сильвестра, не были знакомы с «Созерцанием кратким» и позже, когда Медведев упоминал о книге на допросах, не выказали к ней интереса.
Реальные политические взгляды Медведева и его публицистическая деятельность в поддержку власти царевны Софьи Алексеевны не могли учитываться и, что еще важнее, не учитывались при объявлении его государственным преступником № 2. Выбор его как подставной фигуры в политическом процессе Шакловитого с товарищами (с целью усилить представление публики о «зловещем заговоре») тоже не кажется удачным. Сильвестр был широко известен как ученый публицист, далекий от придворных интриг и честолюбия. Он ни в коей мере не был помехой для захвата власти «петровцами». В чем же дело? Какие мотивы руководили организаторами переворота августа — сентября 1689 года, бросившими Сильвестру страшные обвинения без всяких видимых оснований? Что привело еще одного русского писателя к палачу?..
|
|
|
