Гетман Иван Степанович Мазепа

Вместо обширной книги Медведева в столице пошло по рукам множество экземпляров краткого «Обличения на новопотаенных волков». Книгу Медведева могли прочитать десятки человек, «Обличение» — сотни и тысячи. Автор его, иеродиакон Афанасий Иоаннов, служивший в «церкви Преображения Господня, что у великих государей во дворце», избрал доступную острополемическую форму, совместив опровержение «Акоса» и довольно глубокие доводы в пользу своей позиции с виртуозной руганью в адрес «мудроборцев», которые препятствуют развитию русской науки и в то же время величают москвичей «зверями, свиниями и всякими ругательными словами поносят за то, что Бог наш в Московском нашем государстве не благоволил быть школьному учению».

Реакция на «Манну» и особенно на «Обличение» оказалась неожиданно бурной даже для авторов. Правота Медведева настолько не вызывала сомнений, что многие удивлялись и не верили, что приезжие ученые греки могли занимать столь очевидно неразумную позицию, столь заноситься в гордыне. Полемические приемы Лихудов, ничтоже сумняшеся писавших, что «всяк не еллин — варвар», поносивших русских православных людей как «еретиков» и ни во что не ставивших традиции российской церкви, ряду читателей казались просто невозможными. Сторонникам Медведева и Афанасия пришлось, поскольку переписывать «Акос» брались немногие, «популяризировать» и его, пустив в обращение «тетрадки» с наиболее разительными «перлами» «мудроборцев», которые говорили сами за себя, не нуждаясь в комментариях.

Патриарх Иоаким и его приближенные, надеявшиеся провести свою операцию по искоренению просветителей без шума, в рамках чиновного духовенства, чтобы дело не было «в народный и общий слух износно», «да тайна пребывает тайна, внешним не явленна (в народный бо слух износима — не весьма тайна! )», просчитались, и просчитались крупно. Массы верующих отнюдь не считали себя посторонними в собственной церкви и, не удовлетворяясь ссылками на авторитет патриарха, настойчиво требовали объяснений, почему они не должны кланяться Святым Дарам как обычно, после слов: «Приимите, ядите…», и почему благовест перенесен на молитву к Святому Духу? Книга Медведева и памфлеты его сторонников убеждали народ в своей правоте.

Прискорбную для «мудроборцев» ситуацию в столице лучше всего охарактеризовал сам патриарх Иоаким (вернее, писавший для него речь Карион Истомин), отметивший с унынием, что люди вконец освоеволились, «начали дерзать о таинстве таинств святейшей евхаристии разглагольствовать и испытывать, и о том везде беседовать, и вещать, и друг с другом любопреться… И не только мужчины, но и жены и дети испытнословят», которым вообще ни с кем, кроме мужей и отцов у себя дома, говорить не следует, да и то не «разглагольствовать», а лишь «внимать». Оставим эти уже во многом отжившие в то время домостроевские взгляды на совести автора и еще раз взглянем на Москву глазами «мудроборцев».

«В плача достойное время сие, — продолжал патриарх, — попущением Божиим, поущением же душегубца врага Диавола, везде друг с другом, в схождениях, в собеседованиях, на пиршествах, на торжищах, и где встретится кто друг с другом, в каком-либо месте, временно и безвременно, у мужей и жен то и слово о таинствах, и о действе, и о совершении их, особенно же о таинстве таинств (где и ангелы проницать трепещут) пресвятейшей евхаристии: как пресуществляется хлеб и вино в Тело и Кровь Христову, и в какое время, и какими словами (что и священники сами, на сие уставленные… им же подобает все известно ведать, не все тонкочастно ведают: однако благодать Божия и через неведающих действует). И от такого нелепого и не подобающего совершения и испытнословия и любопрения произросли свары и распри, вражды и ересь хлебопоклонная…

Того ради, неутешно рыдая, —продолжал патриарх, — слезы проливаю, и душой постоянно сокрушаюсь, и сердцем болею, слыша и видя святые таинства от невежд испытанием и любопрением досаждаемы и раздираемы, словами износимы в слух народа… Увы, невежд дерзости и наглости, преступающих пределы, установленные святыми апостолами и святыми отцами, и чинов своих и достоинства не хотящих, и во иные, не врученные им, перескакивающих, забывая сказанное: во что кто призван, в том да пребывает»108.

Как видим, патриарх во главе «мудроборцев» столкнулся с сопротивлением, какого никак не ждал. Вместо того чтобы уничтожить Медведева, обвинение в «ереси» бумерангом ударило по церковной иерархии, терявшей свой авторитет. Немало придворных, приказных деятелей, промышленников и купцов собиралось у Медведева в Заиконоспасском монастыре побеседовать о евхаристии. К нему обращались за аргументами народные полемисты. Известно, что выписки из сочинений Сильвестра делал стрелецкий пятидесятник Никита Гладкий, радостно заявивший после этого визита товарищам: «Есть-де у меня, Микитки, чем уличать! »; городской поп Савва Долгий проповедовал на основе «Манны» и «разносил тайно к неким священным и простцам» «Обличение» Афанасия Иоаннова; другой единомышленник Медведева «всеноществовал по вся дни, ходя по домам малых и великих, монахов и мирян, поучая их». Это лишь отдельные эпизоды развернувшейся борьбы, случайно отразившиеся в документах…

Удовлетворяя требованиям читателей, Сильвестр в мае 1688 года составил на основании своего перевода из Григория Кассандра «Книгу, глаголемую церковносоставник или церковный изъяснитель», призванную просветить всех желающих в вопросах церковного ритуала. К сентябрю 1688 года он выпустил еще одно сочинение — «Известие истинное православным и показание светлое о новом правлении в Московском царствии книг древних»: публицистическую монографию, опровергающую аргументы «Акоса» и рассматривающую методы «ученой» деятельности «грекофилов» в целом.

Поскольку «мудроборцы» обосновывали справедливость своего мнения о пресуществлении с помощью ряда греческих книг, использовавшихся справщиками Печатного двора, Медведев начал полемику с очерка редакционной деятельности («книжной справы») на Руси, в котором обосновал необходимость исторической критики источников. До сих пор, поскольку оппоненты опирались на авторитеты, Сильвестр одерживал победы в значительной степени за счет обширнейшей эрудиции и более точного толкования текстов109. Даже известный текстолог Димитрий Ростовский оспаривал Лихудов на основании решений московского собора, принятых при участии трех патриархов. «Или патриархи эти неправо нас научили, — писал святой подвижник православной церкви, — или иеромонахи сии (Лихуды. — А. Б. )  неправо творят и учат. Архиереи же российские, вселенских трех патриархов свидетельствованное писание (служебник 1667 года. — А. Б. )  отвергнувшие, в след же двух иеромонахов идущие, не только вселенским патриархам, но и самим себе сделались противны (то есть противоречат. — А. Б. ) ».

В «Известии истинном» Медведев акцентировал внимание на исторической изменчивости текстов церковных книг. Он показал, что формула книжной справы о сверке текстов славянских «правых харатейных (пергаменных. — А. Б. )  древних книг, которые с древними харатейными греческими книгами сходны», освященная авторитетом Печатного двора и патриарха, выдерживалась далеко не всегда. Тщательное сравнение различных изданий одной книги выявляет разночтения, вызванные зачастую произволом редакторов, усилившимся при Иоакиме и справщике Евфимии Чудовском, когда «дошли до такого безумия», что «все наши древние книги славянские харатейные» стали называть «неправыми», «потому что обличают их неправое мудрование».

Чтобы сам принцип исторической изменчивости текстов был понятен, Сильвестр рассказал читателю о редакционной «кухне», о том, как развивалась идея «исправления» книг при подготовке их к изданию. «Известие истинное» и сейчас служит великолепным очерком истории государева Печатного двора в XVII веке, причем истории, освещенной «изнутри». «Но как же можно вносить изменения в древний святоотеческий текст? » — мог бы спросить читатель «Известия истинного». Увы, пишет Медведев, различные перемены происходят в церкви постоянно и малозаметно для широкой публики, даже если касаются крупных вопросов. Чтобы читателю было понятнее, он приводит пример не из истории книжных текстов: как пишется титул патриарха?

В соборно утвержденном служебнике «напечатано и клятвами страшными утверждено, как святейшему патриарху всюду именоваться», а именно: «Великий господин святейший кир Иоаким, милостию божиею патриарх московский и всея России». Но патриарх начал именовать сам себя по-иному, «яко же сам восхотел»: «Иоаким, милостию божиею патриарх царствующего великого града Москвы и всея России». Этот титул, более похожий на титул самодержца, использовался довольно долго, а затем, «возвышая свою честь, патриарх начал писаться так: великий господин святейший кир Иоаким московский и всея России и всех северных стран патриарх». Аналогичные изменения, основанные на чистом произволе, делались и делаются в церковной литературе. Иногда они менее заметны, иногда влекут за собой крупные ошибки и самые печальные последствия, тем более что церковные власти требуют не рассуждая почитать каждый новый текст как истину в последней инстанции. Медведев тщательно разбирает такие ошибки, особенно подробно останавливаясь на деятельности братьев Лихудов, раскрывая читателю их неблаговидные манипуляции с источниками и показывая, что в конечном счете все, на что хотели опереться противники, служит аргументом не в их, а в его пользу.

Ошибки при редактуре и искажения текстов — большое зло, но Медведев не был бы рационалистом, если бы не был уверен в возможности их в конечном счете исправить, заменив волевые приемы тщательным и объективным исследованием. Но в том-то и дело, указывал Сильвестр, что церковные иерархи вместо анализа рукописной традиции «только честью своей величаются и не хотят неведения своего людям ради себе стыда объявить, но только повелевают всем себя без всякого рассуждения… слушать! ». Вот истинный камень преткновения для благочестия, вот что на деле вызывает смуты и «нестроение» в церкви. Что же благочестивее: отказаться от исследования и без раздумий повиноваться авторитетам — или продолжать поиски истины вопреки церковной власти? Для Медведева ответ ясен и не подлежит сомнению. Восстание против неправедной власти — будь то светской (как он писал в «Созерцании») или духовной (как написано в «Известии») — справедливо, подчинение ей — грешно. Мудрость дана человеку, чтобы видеть истину и не ступать на стезю лжи ни добровольно, ни по принуждению. Познание истины — непростой, зачастую тяжкий путь; оно требует знаний и приходит лишь к человеку просвещенному. Общество лишь тогда будет благочестиво и благоустроено «во гражданстве», когда падут препятствия на пути каждого его члена к «свободным мудростям» и люди, освещенные светом наук, смогут свободно испытывать истину, смогут «черно-бело знати».

Ныне в России не так. Ныне духовные власти «всегда, от всякой правды, против которой противиться не могут, защищаются Христовыми словами: “Слушающий вас, Меня слушает, и отвергающийся вас — меня отвергается”. А в чем подобает их людям слушать — того они не изъявляют и теми словами Христовыми неискусных человек в рассуждении неправедно устрашают. Подобает их людям слушать, — говорит Медведев, — в тех словах, которые согласны суть учению Христову и древних святых отцев писаниям. А новациям их, Христову учению и древних святых отцев писаниям и законоположению противным, весьма слушаться не подобает! ».

Когда заходит речь о подавлении свободной воли, о навязывании народу «истин» силой и устрашением, медведевская ученая книга взрывается яростным протестом. Обстоятельные рассуждения сменяются беспощадным обличением власть имущих, которые и являются подлинными виновниками «смуты».

«Людям закон прописуют, — говорит Сильвестр о церковных властях, — и не творящих того связывают страшными проклятиями, а сами того творить не хотят. Что повелевают делать людям — то сами открыто и без всякого страха преступают. Увы такому от них соблазняющему народ преступлению! Но наибольший от них для народа соблазн, когда они сами себе и народу устанавливают нечто как древнее, а не новое, заповедывают это без всякого изменения во веки хранить — а потом сами же творить того не хотят и людям то делать запрещают, и что прежде утверждали себе и людям во спасение — потом сами же себе и людям объявляют в вечную душевную погибель.

А кто им говорит правду об этом непостоянстве, что они тем народ возмущают, — таких без всякого рассуждения проклинают, утверждаясь этими Христовыми словами: “Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня” (Лк. 10: 16)[12].

И этими: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф. 18: 18; см. также: Мф. 16: 19; Ин. 20: 23).

А как те Христовы слова древние святые отцы толковали — того они не читают и читать не хотят; ибо не о чтении упражняются, но о приобретении временных честей и богатств; и желание их не о том, чтобы много уметь, но о том стараются очень крепко, чтобы много иметь! И если кто из них и читает — тот или не знает, или, даже зная, соответственно делать не хочет, только власть свою на устрашение несмысленным людям как великую проповедуют, якобы они и самого Христа законодавца власти больше в этом имеют. И он якобы уже не есть ныне самовластен, но всю свою власть им отдал, и кого они свяжут или разрешат, если и по своим человеческим прихотям или страстям и неправедно, — а Бог праведный якобы той их клятве и разрешению всегда послушен и так по их хотению неправедному и творит! »

Такое архиерейское самомнение не только неверно по существу, но, по словам Медведева, разрушительно для веры как нравственной основы общества. «Если бы так было — то, подумай всякий православный, — зачем подобало бы людям Бога бояться, и не грешить, если бы тот всю свою власть вязания и разрешения дал архиереям и они по своему желанию кого хотят, хоть и грешника, своим разрешением в небо пускали, а кого хотят, пусть и праведника, своим связанием в ад водворяли? По такому неправильному толкованию без всякого божьего страха можно было бы людям грехи творить и весьма на одно архиерейское разрешение надеяться… И если бы столь неправедное и весьма бессловесное заблуждение людям принять, то им, архиереям, подобало бы честь и страх паче Божия воздавать, потому что они своей властью кого хотят — вечно спасают, а кого хотят — губят навечно. Если бы такая власть была им дана, то все архиереи своих мирских родственников, друзей и знакомых обогатили и своим разрешением в небо вселили. И потому бы только одни в мучениях оказались — которые бы родства с архиереями и милости от них, хоть и за истину, не имели. И еще: если бы им так Христос попустил, то всякий архиерей был бы законодавцем и кто как хочет — тот так по своей воле и постановлял бы. Сколько было бы архиереев — столько было бы законоположников, следовательно, и вер! А потому вообще полное беззаконие без страха Божия в мире творилось бы».

Разумеется, Сильвестр не ограничивается подобным общедоступным обличением и с трудами Отцов Церкви в руках подробно изъясняет, как следует понимать тексты Священного Писания, используемые церковными иерархами для устрашения верующих и укрепления своей авторитарной власти над их душами. Но раздражение ученого воздвигнутыми на него гонениями, а еще более — усердно разжигаемыми «мудроборцами» распрями в российском народе, начавшимся «раздором и мятежом», временами прорывается на страницы «Известия истинного». Так, справедливо указывая, что братья Лихуды по приезде в Москву не смогли представить правительству и патриарху всех необходимых письменных подтверждений своих слов (то есть постарались попросту преувеличить значение своих персон на Востоке), Медведев скатывается до приемов «мудробор-ческой» полемики. «Поэтому православным, — пишет он, — следует особо от них (Лихудов. — А. Б. )  опасным быть и чинить крепкое и прилежное рассмотрение: первое, чтобы они не были от турок ради наблюдения и извещения подосланы; второе — чтобы они не были присланы от папы на смущение нашей православной веры». К счастью, Сильвестр не настаивает на своих подозрениях.

Отметив допущенную Медведевым слабость, то, что он в духе своего времени не удержался от поношения противников — Лихудов, нужно сказать и о сильной стороне «мудроборцев», которые сразу же и правильно уловили опасность апелляции Сильвестра к человеческому разуму. Что будет, задали они себе вопрос, если каждый человек действительно станет самостоятельно рассуждать? Ответ напрашивался сам собой. «Оный боритель церкви Христовы, — доносил Евфимий Чудовский в новом пасквиле, — как владыка пишет, хотя таким образом наступить и попрать всю власть, царскую и церковную; поэтому и к людям пишет! » Для сохранения существующего порядка любой подчиненный, по мнению Евфимия, противопоставивший свое мнение соизволению начальства, подлежит анафеме и тюремному заключению. Медведева и всех сторонников его позиции, как «чуждая мыслящих», следует немедленно уничтожить. Особо опасным «мудроборцы» считали распространение подобных взглядов в народе.

Любопытно, что и Ф. Л. Шакловитый, стоявший в споре о евхаристии на стороне Медведева, был убежден, что эту полемику нужно держать в секрете от непосвященных. «За великую тайну» послал он гетману И. С. Мазепе полемические книги о пресуществлении, чтобы негласно получить на них отзывы специалистов-богословов. Также секретно послал на Украину те же книги и патриарх Иоаким, подчеркивая в сопроводительном письме, что споры не должны дойти «до мирского уха», ибо это дело «таинников самых… только нам ведательно и явительно между собой». И та и другая попытки засекретить полемику не удались. Я держу книги в секрете, отвечал в Москву Мазепа, но вижу, что «уже давно по всему Киеву их знают, также и в Чернигове». Новость была неприятна и для Шакловитого, и для патриарха, но «мудроборцам» пришлось огорчиться еще больше: украинские иерархи единодушно стали на сторону Медведева, заявив, что «не только подписаться за то, что Медведев правду пишет, а они (Лихуды) ложь, но и умирать готовы».

«Вера, труды, разум» Сильвестра получили высочайшую оценку просвещенных выпускников и преподавателей Киево-Могилянской коллегии, возглавлявших украинскую церковь. Богословские знания Лихудов оказались в сравнении столь прискорбными, что их «дерзновение» соревноваться с Медведевым вызывало удивление: «С мотыгой они на Солнце мечутся! » Ссылаясь на огромный опыт полемики с высокообразованными и изворотливыми иезуитами, украинское духовенство выражало недоумение, что московские власти ставят под сомнение его способности защищать и оберегать благочестие православной церкви, а вместо этого предлагают черпать благочестие в книжке, авторы которой «не только много баснословия положили, но богословского термина ни единого, как еще в школе учат, не положили».

Московские «мудроборцы» действительно не стеснялись в отношениях с украинцами. Обращаясь к киевскому митрополиту, к черниговскому и Новгород-северскому архиепископу и к печерскому архимандриту, патриарх подчеркивал, что «желают от них не такого разумения, как они по-граждански понимают оный церковный догмат: желают, чтобы они разумели заодно с греками теми двумя и дабы такое свое разумение на письме прислали». Указание было четким, за его невыполнение последовала кара. Уже в феврале 1688 года патриарх запретил работу Киево-Печерской типографии Варлаама Ясинского, а в марте у Димитрия Ростовского отняли рукописи, необходимые в его подвижнической работе по изучению и изданию житий святых.