В битвах за Мадрид 1 страница

 

 

а легковой малолитражной автомашине марки «фиат» с водителем Педро Аринеро находимся в пути. Еду с ним в Мадрид для получения боевой задачи пятибатарейной зенитной артиллерийской группе и рекогносцировки огневых позиций. Наш путь пролегает через территорию Кастилии — родины идальго Дон Кихота из ЛаМанчи, тихой и скромной области Испании. Кастилия знаменита провинцией Куэнка с висячими домами в горах, провинцией Сьюдад Реаль со знаменитыми толедскими воротами, крепостными стенами города Молина-де-Арагон в провинции Гвадалахара, городом Сигуэнса с его Арабским мостом, наконец столицей — Мадридом с его чудесной архитектурой и знаменитыми памятниками испанской культуры. Все это живо в моем воображении.

Нам, советским добровольцам, еще многое предстояло увидеть, услышать и прочувствовать, находясь в многострадальной, истерзанной бомбами, снарядами и свинцовым огнем фашистов стране.

Впереди каменистая дорога. На горизонте виднеются широко разбросанные белые дома крестьян, асиенды (усадьбы) зажиточных землевладельцев, оливковые рощи, заботливо обработанные крестьянами, селения с высокими башнями католических церквей, старинные средневековые замки с крепостными стенами и висячими мостами. Испанский пейзаж чарует своей причудливой красотой, сменой красок голубых отрогов дальних гор и холмов, чередованием их с кирпично-красным цветом плоскогорья. Причудлив оранжевый небосклон. Вид испанского пейзажа создает особое душевное настроение приподнятости, воодушевления.

У моего одногодка Педро Аринеро типичная внешность красивого молодого испанца. Он строен, широк в плечах и узок в талии, его густые вьющиеся темно-каштановые волосы прядями спадают на четко очерченные темные брови, на смуглом лице блестят большие карие глаза со смешинкой и озорством. По своей внешности и натуре он сильно напоминает моего закадычного друга школьных лет Жоржа Юрчука.

Аринеро умеет лихо танцевать арагонскую хоту, петь андалузские очаровательные песни фламенко, недурно играет на гитаре, умеет артистически свистеть и... виртуозно ругаться. Он подвижен, экспансивен, быстро загорается, так же быстро остывает и идет на мировую. Педро несколько легкомыслен и излишне доверчив (характерная черта многих испанцев): в каждом встретившемся ему человеке видит своего амиго (друга, приятеля). Аринеро любит и уважает свою профессию, дотошно разбирается в устройстве автомобиля, быстро устраняет неисправности. В целом даже со своими недостатками это дельный парень, с ним в боевой обстановке не пропадешь. Так думалось в первые дни нашего знакомства. Надо полагать, что и он что-то схожее думал обо мне. Пробыв с испанским другом неразлучно девять месяцев на фронте, я убедился в безошибочной оценке его достоинств и недостатков.

К характеристике Педро Аринеро следует еще добавить, что он был щеголем, любил «пофорсить», обожал военную форму: на голове у него подаренная мной широкая фуражка, лихо сдвинутая на затылок; на ногах— фасонистые сапоги; тонкая талия схвачена широким кожаным ремнем с портупеей через плечо, на боку кобура с пистолетом советской марки ТТ. Пистолет составлял предмет особой гордости молодого испанца, он пользовался любым поводом для того, чтобы им похвастаться.

До войны Педро Аринеро был водителем такси в Мадриде и некоторое время личным шофером губернатора альбасетской провинции. При обгоне впереди идущей автомашины он столкнулся с ней, и роскошный «кадиллак» губернатора потерпел аварию. Как ни доказывал Педро своему хозяину свою невиновность, как ни убеждал, что его подвел нетрезвый анархист, вывернувший руль в сторону их роскошной автомашины, чтобы воспрепятствовать обгону, — ничего не помогло. Разгневанный сеньор губернатор приказал пересадить Педро на видавшую виды, бывшую неоднократно в аварии малолитражку городского самоуправления, откуда она по мобилизации поступила в гараж военного ведомства, а затем вместе с водителем перешла в мое распоряжение.

По пути в Мадрид Педро рассказал мне о своей жизни. Отца он потерял рано. Будучи любителем быстрой езды (испанские шоферы ездят со скоростью не менее 100 километров в час), его отец погиб в автомобильной катастрофе. В селении Педроньерас, расположенном в 120 километрах к югу от Мадрида, живут его мать и невеста (мадре и новиа). Аринеро рад, что едет на фронт, там он «постарается убить вот этой пистола (он похлопывает рукой по кобуре своего пистолета) проклятого фасиста Франко». В таком плане шел наш дорожный непринужденный разговор.

Маршрут поездки в Мадрид был выбран так, чтобы накоротке заехать на родину Педро — в селение Педроньерас. Мне хотелось сделать приятное своему испанскому другу. Навестить мадре и новиа перед отправкой на фронт, в осажденный Мадрид, будет для него хорошей душевной зарядкой, а для меня может оказаться удобным случаем, чтобы познакомиться ближе с простыми людьми Испании, узнать их думы и чаяния. Мое решение о выборе маршрута было для Педро приятным сюрпризом, и он воспринял это с радостью.

Название селения Педроньерас происходит от испанского слова «пьедра» (камень). По-русски этот населенный пункт мог бы называться Каменка. Как только издали показался островерхий высокий шпиль католической церкви этого селения, Педро снял головной убор, перекрестился, подмигнул мне и произнес:

— Сейчас состоится самая дорогая моя встреча в жизни, — и лицо молодого парня озарилось счастливой улыбкой. Мне невольно передалось его чувство ожидания встречи с родными людьми, со своими односельчанами, и я подумал: «Придется ли мне когда-то испытать такое же счастье встречи со своими близкими, с родным очагом? »

Въезжаем в селение. По обеим сторонам улицы разбросаны дома, сложенные из белого камня. Он здесь в избытке на полях, в оливковых рощах, на виноградниках.

Крестьяне Кастилии — каменистой, выжженной солнцем земли — с большим трудом отвоевывают каждый ее клочок, обильно орошая его своим потом. Каменистая почва трудно поддается обработке, но трудолюбивые кастильянос выращивают на ней оливы, цитрусовые плоды и виноград.

Подъехали к небольшому дому. Педро остановил машину, громко и продолжительно посигналил и произнес:

— Здесь дом моей мадре!

Мать Педро оказалась еще не старой, хотя и преждевременно увядшей женщиной. Следы нелегкой крестьянской жизни, когда ежедневно рабочие зори почти сходятся, оставили на ее лице непрошеные морщины. Донья Франсиска передала сыну Педро характерные черты былой своей красоты. Ее большие, открытые глаза светились материнской радостью и нежностью. Дом доньи Франсиски быстро стал наполняться ближайшими соседями. Прибежала одной из первых румяно-смуглая, миловидная девушка, пряча глаза за длинными ресницами, нетерпеливо кинулась к своему жениху.

— Вероника, радость моя! — воскликнул Педро, обнимая и целуя невесту.

Как только улегся несколько пыл встречи, Педро представил меня матери, невесте и всем собравшимся:

— Ми хефе и амиго, камарада русо Мигель! (Мой начальник и друг, русский товарищ Мигель! ).

Этой короткой фразы было достаточно, чтобы разжечь костер сердечных приветствий и пожеланий в адрес «камарада русо». Каждый из испанцев старался пожать мне руку и слегка похлопать по плечу. Проникшие в дом дети удивленно таращили на меня глаза.

Дружно наполняются глиняные чашки молодым виноградным вином, со всех сторон тянутся руки, чтобы чокнуться за здоровье прибывших гостей — камарада Мигеля и нуэстра компатриота (нашего земляка) Педро. Постепенно завязывается непринужденный разговор. Обсуждается вначале главная тема: обстановка на Мадридском фронте. Дядя моего испанского друга Клементе, пожилой, рассудительный крестьянин, пытается выяснить, удержится ли Мадрид, какие шансы на победу над фашистами, чем окончится ла гуэрра (война)?

Изредка обращаясь за помощью к Педро для перевода, отвечаю, что защитники Мадрида отдадут все силы, чтобы отбить у фашистов охоту к посягательству на столицу Испанской республики, что победа зависит от воли и мужества испанского народа, которому помогают и его борьбе трудящиеся многих стран мира, в том числе и советские люди. В рядах интернациональных бригад, сражающихся на Мадридском фронте, есть и советские добровольцы. Мы будем вместе с испанскими братьями сражаться за Мадрид, и фашисты у его стен сломают себе шею. Фашистам во главе с генералом Франко придется когда-нибудь ответить испанскому народу за свои злодеяния, за варварские воздушные налеты, артиллерийский обстрел, убийства мирных жителей — детей, женщин, больных и стариков.

— Фасиста Франко я убью на фронте пулей из этой пистола, — похвастался Педро своим пистолетом, вынимая его из кобуры и показывая своим соотечественникам. — А мой амиго и хефе, камарада русо Мигель, — продолжал он, — будет сбивать все самолеты фашистов, которые полетят на Мадрид.

Крестьяне, вдумчиво вникнув в мои слова, заторопились с вопросами:

— Можно ли простому рабочему и крестьянину в Советской России выучиться на инженера, учителя, доктора, получить образование? Могут ли советские люди свободно ходить в церковь? Есть ли в Советской России частная собственность? Правда ли, что в Советской стране все абсолютно общее, в том числе и жены?

Вопросов подобного рода было много, и мне становилось совершенно ясно, что среди простого народа Испании существует много туманных и превратных представлений о нашем социальном строе и жизни советских людей, чему всячески способствовали злобные измышления окопавшихся в Испании троцкистов, остатков эмигрантской белогвардейщины, проповеди реакционного духовенства и другие источники дезинформации о нашей стране.

Испанские крестьяне, слушая ответы, восхищались тем, что в Советском Союзе любому труженику предоставлены широкие возможности для бесплатного образования и что студентам государство платит стипендию. Они узнали, что церковь отделена от государства, но свобода вероисповедания гарантируется Советской Конституцией. Им было рассказано, что в Стране Советов вся земля, фабрики и заводы, все богатства принадлежат трудящимся, а их личное имущество охраняется законом. Что версия об общих женах в нашей стране — это грязная и нелепая клевета, что советская семья является ячейкой нашего государства и мы боремся за ее крепость и счастье.

Наконец наступила моя очередь задать несколько интересовавших меня вопросов. Один из них: как испанцы относятся к различным партиям и за что они в Испании борются. Мои собеседники поглядели друг на друга, толкая соседа в бок — дескать, отвечай...

Подумав немного, вызвался наиболее авторитетный из них — Клементе:

— Ну, возьмем анархистов, про них говорить нечего. Они в Каталонии вершат делами, то же и в Арагоне. Насильно реквизируют у крестьян урожай, запрещают им продавать в городе продукты, создают какие-то свои комитеты, которые обворовывают людей. Крестьяне их не любят и им не верят. В Педроньерасе раньше их было несколько человек, но с началом войны они разбежались кто куда. Ни один из них на фронт не пошел.

— А что социалисты и республиканцы?

— Эти красиво говорят, много обещают. Но какая нам польза от этого? Коммунисты? Им мы верим, они идут первыми воевать с фашистами. В кортесах Пассионария защищает наши интересы, Хосе Диас роет окопы под Мадридом, Энрике Листер и его бойцы Пятого Коммунистического полка остановили моро (марокканцев) у Сеговийского моста, под Карабанчелем, на подступах к Мадриду. Этот коммунист — боевой и смелый командир. Побольше бы нам таких Листеров, и мы давно победили бы фашистов!

— Твой дядя прогрессивный человек, Педро, хорошо разбирается в политике, — говорю я испанскому другу.

— Он сочувствует коммунистам, — отвечает Аринеро, — до войны работал на каменоломнях, а когда получил увечье, был уволен хозяином без выплаты пособия. За него заступились коммунисты, грозили объявить забастовку, и хозяин пошел на попятную. Теперь мой дядя инвалид, его поврежденная рука не действует, он не может держать в руках винтовку.

Последний мой вопрос к собеседникам: много ли людей, способных воевать на фронте против фашистов, осталось в Педроньерасе?

Желающих ответить теперь много, все говорят, шумя и перебивая друг друга. Педро Аринсро наводит некоторый порядок в нашей беседе, и в разговор вступают по очереди. Выясняется, что в селении остались только старые люди, женщины и дети, а также инвалиды. Все, способные держать оружие в руках, ушли па фронт. Многие погибли от рук фашистов под Талаверой а оставшиеся воюют против фашистов на Арагонском фронте и под Мадридом.

— Война с фашистами приносит нам большие трудности, — жалуются участники беседы. — В хозяйстве нашем не хватает рук: кто будет обрабатывать землю? Наших молодых мужчин убивают на войне фашисты. Надо убить проклятого генерала Франко, хорошо бы перерезать горло Гитлеру и Муссолини за их помощь ему, добиться бы побыстрее победы над проклятыми фашистами.

— Духовенство? Где оно? Наш кура (священник) удрал к фашистам, и мы закрыли церковь на замок. Пусть нас простит наша заступница Санта-Мария и сам Дьос (бог), но мы хотели прибить этого фашиста, и он еле унес ноги.

Слушая простых людей Испании, я не сомневался, что это говорила душа испанского народа, испытывающего огромные трудности в борьбе против фашизма в своей стране, узнавшего о высоком чувстве пролетарского интернационализма советских людей и всего передового человечества, пришедших на помощь испанскому народу в его тяжелой кровопролитной войне.

Наша встреча в доме доньи Франсиски Аринеро закончена, все выходят на улицу, делясь впечатлениями о встрече со своим земляком Педро и его амиго русо. Они еще должны проводить нас. Появляются плетеная бутыль с молодым виноградным вином, маисовые лепешки и другая снедь, виноград, фрукты, и все это укладывается в нашу легковушку. Наступает пора прощания.

Донья Франсиска напутствует своего сына, она желает, чтобы он со своим амиго русо Мигелем не подставляли свои головы под фашистские пули, чтобы нас хранили от опасностей на фронте Санта-Мария и сам Дьос. Не обходится также без обращения к Сан-Антонио— святому, почитаемому в местном селении. Со слезами на глазах прощается с Педро его невеста Вероника. Он обнимает ее и что-то шепчет на ухо, девушка улыбается и вытирает слезы.

Отъезжающие садятся в машину. Крестьяне желают нам счастливого пути, обмениваются прощальными приветами, донья Франсиска крестит и целует сына, высунувшего голову из кабины, по ее скорбному лицу текут непрошеные слезы. Педро с затуманенным взором включает мотор, дает длинный прощальный гудок, машина, медленно набирая скорость, скрывается в облаке поднявшейся на дороге пыли...

Попасть в осажденный Мадрид непросто. Подступы к нему простреливаются артиллерийским, а кое-где и пулеметным огнем. Дорогу, ведущую в город, безопаснее всего проскочить ночью. Участок между небольшими населенными пунктами на подступах к Мадриду (Вальекас и Пуэнте-Вальекас) проезжаем на большой скорости. Въезжаем в Мадрид — легендарный героический город. Из парка Каса-дель-Кампо, занятого фашистами, ведется артиллерийский обстрел улиц и площадей. Со стороны Университетского городка, где проходит передний край обороны Мадрида, доносится пулеметная стрельба.

Мадрид — фронтовой город. На его окраинах траншеи и окопы. В самом же городе нижние этажи и подвалы домов заложены мешками с песком, подготовлены к обороне. По всему видно, что мадридцы дерутся с фашистами за свой город не на жизнь, а на смерть, бьются за каждую улицу, за каждый дом. Мы едем по улицам, заваленным обломками разрушенных авиацией и артиллерией жилых домов, объезжаем глубокие воронки на центральной площади города — Пуэрта-дель-Соль, пересекаем на полной скорости самое опасное место в Мадриде — перекресток улиц Гран-Виа, Монтеро, Ортолеса и Фуэнкарраль. Аринеро даже ночью хорошо ориентируется в Мадриде. Будучи водителем такси, он изучил столицу, знает лабиринты ее улиц, повороты и тупики.

В темноте видны силуэты разрушенных многоэтажных домов. Воздушные бомбардировки врага превратили их в гигантские этажерки, на «полках» которых висят рваные перины, окровавленные простыни. На одной из улиц до основания разрушен госпиталь Сан-Карлос. Фашисты не пощадили даже сокровищ национальной и мировой культуры, их авиацией уничтожены всемирно известные шедевры искусства в бывшем дворце герцогов Альба, изуродованы произведения великих мастеров живописи Веласкеса и Гойи, до основания разрушена знаменитая мадридская библиотека. Обо всем этом мне рассказывал и давал пояснения Педро Аринеро, когда мы проезжали мимо.

Понял и прочувствовал я, что увиденное воочию и услышанное от испанского друга явилось результатом не случайных попаданий фашистских бомб и снарядов, а продуманной и рассчитанной системой наказания несдающегося города, наказания его героических защитников. Если я и раньше испытывал чувство ненависти к фашистам, их зверскому облику, то теперь это чувство удесятерилось.

В Мадриде в ночные часы было пусто, никакого движения. На перекрестках улиц виднелись лишь темные силуэты бойцов внутренней охраны города. Документов, удостоверяющих личность, у нас никто не потребовал. В ответ на вопрос часовых:

— Кьен и адонде ва Устед? (кто вы и куда едете? ) — Аринеро, высунув голову из кабины, вполголоса произносил магические слова:

— Эс камарада русо, марчамос а Мадрид (это русский товарищ, мы едем в Мадрид), — часовые, приветственно поднимая вверх руки со сжатыми кулаками, произносили в ответ:

— Салюд, компаньерос, пасен, вива ла република! (привет, товарищи, проезжайте, да здравствует республика! ).

Такой «церемониал» пропуска на любую территорию Испанской республики в то время был обычным явлением. Этим широко пользовалась фашистская агентура, без особых затруднений проникавшая в республиканские штабы, государственные учреждения и другие важные объекты.

Мы торопились в штаб обороны Мадрида, где мне надлежало явиться к начальнику штаба коронелю (полковнику) Винсенте Рохо (в переводе с испанского языка слово «рохо» означает «красный»), представиться ему и получить задачу для зенитной артиллерийской группы, затем разыскать старшего советника по противовоздушной обороне Мадридского фронта советского добровольца полковника Николая Никифоровича Нагорного (псевдоним — Майер) и согласовать с ним вопросы дальнейшей работы под его руководством.

В штабе обороны Мадрида, размещенном в подвалах бывшего министерства финансов, мы разыскали отдел противовоздушной обороны. Педро сопровождал теперь меня уже не как водитель автомашины, а как переводчик, понимавший с полуслова, о чем я говорю на своем, пока не совершенном испанском языке.

Дежурный офицер отдела противовоздушной обороны сонно и безразлично посмотрел на нас:

— Кэ ай, омбрес? (в чем дело, люди? ) — спросил он.

Предъявленные ему документы, удостоверяющие личность, он небрежно отстранил со словами:

— Еще чего, зачем лишние формальности?

Но как только он услышал, что один из посетителей — камарада русо, с его лица исчезло сонное выражение, проявился интерес, внимание и любезность. Он спросил у меня о цели прибытия, а затем кратко ознакомил с обстановкой в Мадриде по карте: линия фронта проходит у самых стен города: через населенный пункт Аравака, парк Каса-дель-Кампо, далее Карабанчель, Вильяверде...

— Теперь о противовоздушной обороне Мадрида, — гродолжал знакомить с обстановкой команданте Эскуэрро. — С прибытием в начале ноября советских истребителей И-15, И-16 и советских летчиков-добровольцев вся тяжесть борьбы с авиацией фашистов легла на них. Они героически сражаются, делая по пять-шесть боевых вылетов за день. Такое напряжение летчикам долго выдержать физически невозможно, необходима поддержка зенитными батареями. В нашей системе противовоздушной обороны Мадрида и обороняющих его войск имеются лишь батареи, вооруженные малокалиберными зенитными орудиями системы «Эрликон» с малой высотой и дальностью действительного огня. Эти батареи годятся для борьбы с самолетами на низких высотах. А для обороны Мадрида необходимы батареи, способные поражать воздушные цели на любой возможной высоте.

Получив от команданте Эскуэрро первичную ориентировку об обстановке, я попросил его представить меня полковнику Рохо для получения от него задачи прибывающим из Альбасете зенитным батареям среднего калибра.

— Сейчас доложу о вас коронелю Рохо. Он вернулся с передовой и находится у себя, — сказал Эскуэрро и позвонил начальнику штаба обороны Мадрида о прибытии команданте дель группо де артильериа де контравиасьон — камарада русо Ботин.

— Приходите ко мне с ним минут через пять-семь, — распорядился коронель Рохо.

Выждали установленное время. Наши шаги гулко отдаются в подвальном железобетонном помещении. Повернув за угол, встречаем медленно идущего грузного пожилого человека в генеральской форме, отдаем ему воинское приветствие (поднятая вверх рука со сжатым кулаком), он небрежно кивает головой в ответ и проходит мимо. Эскуэрро шепчет: «Хенераль Миаха... »

Сдерживая волнение, переступаю порог рабочего кабинета фактического руководителя героической обороны Мадрида. Рабочий кабинет коронеля Рохо: просторная комната, большой стол, покрытый зеленым сукном, коммутационное устройство для телефонных переговоров, два мягких кожаных кресла, на стене большая рельефная карта Мадридского фронта, в углу — бронзовая скульптура выдающегося полководца прошлого времени Гонсалеса де Кордовы.

Коронель Винсенте Рохо человек плотного телосложения с умным интеллигентным лицом. Он встретил нас приветливо, всматриваясь усталыми глазами в мое лицо: Представляюсь ему и сообщаю по-испански о цели моего визита. Улыбаясь, Рохо сказал, что он еще не настолько знает русский язык, чтобы вести разговор на нем, придется подучиться. «Могу ли я объясняться по-испански без переводчика? » — поинтересовался он.

— Можно обойтись и без переводчика, мой коронель, — доложил я ему, но с оговоркой, что понимать по-испански мне легче, чем правильно разговаривать.

— Ну, так давайте к делу, — сказал Рохо, — прошу дать характеристику зенитной артиллерии среднего калибра, прибывшей к нам из Советского Союза.

— Мой коронель, в зенитной артиллерийской группе, направляющейся из Альбасеты в Мадрид, пять батарей четырехорудийного состава. Зенитная батарея среднего калибра в одну минуту может выпустить по любой воздушной или наземной цели до 60 снарядов. Досягаемость огня по высоте и дальности — около восьми километров...

— А по танкам и пехоте стрелять можете? — интересуется начальник штаба обороны Мадрида.

— Можем, если потребует обстановка.

— Хорошо, камарада теньенте, смотрите сюда, — произнес Рохо, подходя к рельефной карте, — поставьте на оборону от воздушного противника ваши батареи так, чтобы три из них были в первой линии, а две — во второй. Первая должна обеспечить прикрытие наших передовых частей в западном секторе обороны, а вторая — развернута в самом городе для борьбы с самолетами, прорывающимися к центру Мадрида. Как вы полагаете, правильно это будет?

— Мой коронель, ваше решение позволит зенитчикам решать одновременно две задачи, как одну, поэтому оно правильно.

— Тогда действуйте. Место своего командного пункта согласуйте с камарада Майером. А вы, команданте Эскуэрро, позаботьтесь о связи с зенитной группой.

Затем Рохо спросил, в чем нуждаются зенитчики.

— Зенитные батареи, прибывающие в Аранхуэс по железной дороге, не имеют никакого автотранспорта для перевозки орудий, приборов, боеприпасов и другого военного имущества, а также личного состава. У нас нет стрелкового оружия для самообороны, и мы нуждаемся в средствах связи, — доложил я, надеясь на быстрое удовлетворение наших потребностей.

— Транспорт, оружие, связь, — задумчиво произнес Рохо, потирая седеющие виски. — Одну минуту, — говорит он после короткого раздумья и пишет ордер-предписание местной хунте обороны Аранхуэса о выделении для «артильериа де контравиасьон» необходимого автотранспорта. — Организовать связь с зенитными батареями мы вам поможем, а оружие для самообороны получите позже, из трофейных ресурсов, как только оно у нас появится. Теперь, наверное, все? Аста маньяна!

Возвращаясь из кабинета начальника, делюсь с Эскуэрро впечатлением:

— Толковый, деловой человек коронель...

— Он главная пружина, основной маховик, который регулирует действия наших республиканских войск на Мадридском фронте, — произносит Эскуэрро. — Это человек большой энергии и удивительной работоспособности, мы не знаем, когда он спит. В ладах с военным делом, служил до войны в ударной бригаде в Марокко. Потом читал историю военного искусства, стратегию и тактику в кадетском корпусе в Толедо. С началом войны командовал частями боевого участка, сражаясь против фашистского генерала Мола. Наш коронель всесторонне образованный человек. Он не любит много говорить, но очень много делает для обороны Мадрида,

— А как генерал Миаха? — осторожно поинтересовался я, предполагая получить не менее блестящий отзыв о командующем обороной Мадрида.

— Миаха есть Миаха, — без энтузиазма ответил испанский офицер. — Старый служака, имеет бравый вид, генеральский мундир и много амбиции, — сказал Эскуэрро, понижая голос до шепота.

С ходом времени подтверждалось все более, что главным делом — обороной Мадрида — генерал Миаха себя особенно не утруждал, предоставляя всю будничную кропотливую работу по ее организации коронелю Рохо.

Итак, мой первый шаг по прибытии в Мадрид сделан: в известной мере познакомился с обстановкой и получил боевую задачу. Теперь надо увидеться со старшим советником по противовоздушной обороне Мадридского фронта. Эскуэрро устанавливает местонахождение камарада Майера и сообщает о прибытии «команданте дель групо де артильериа де контравиасьон», и через час с небольшим мы с ним выезжаем на рекогносцировку огневых позиций для зенитных батарей.

Николай Никифорович Нагорный — 36-летний полковник, специалист по противовоздушной обороне, одним из первых советских добровольцев прибыл в Испанию. По внешнему виду спортсмен, по характеру человек кипучей энергии, инициативы и работоспособности. Мягко, не нажимая на административную струну, Николай Никифорович устанавливает со мной четкие взаимоотношения.

— Очень рад твоему появлению в Мадриде, Михаил Поликарпович. Знаю о тебе со слов Тыкина, Богдашевского и Цюрупы. Буду звать по имени, как в Альбасете. Давай, Мигель, поделим между собой обязанности: ты, огневик-зенитчик, будешь моей правой рукой по зенитной обороне. На себя беру организацию оповещения о воздушном противнике Мадрида и войск Центрального фронта, взаимодействие с истребительной авиацией, поддержание связи со штабом обороны Мадрида, подготовку пехотных частей к применению стрелкового оружия при стрельбе по снижающимся самолетам. Тут я предпринимаю кое-какие меры, в частности разработал, размножил типографским способом и распространил в войсках таблицы упражнений при стрельбе из винтовок и пулеметов по низколетящим воздушным целям противника. С прибытием среднего калибра перемещу батареи малокалиберные в боевые порядки частей фронта для усиления противовоздушной обороны войск на малых высотах. Фашистские самолеты, действуя на этих высотах, наносят войскам большие потери.

Свои обязанности я понял. Понял и меру ответственности за работу зенитной артиллерии советского производства, за боевые действия интернациональных батарей, Но как эти обязанности выполнять? Это покажет реальная боевая обстановка, здравый смысл, поможет советом мой новый начальник...

А пока надо встречать прибывающий железнодорожный эшелон с боевой техникой и людьми, перевезти каким-то образом пять батарей из Аранхуэса в Мадрид, развернуть их на огневых позициях, организовать управление боем, разъяснить личному составу задачу, наладить материально-техническое обеспечение батарей. Хлопот у молодого командира было не так уж мало.

По дороге в Аранхуэс беспокоила мысль: как-то получится с автотранспортом для перевозки батарей? Правда, в моем кармане лежит ордер-предписание городской хунте обороны Аранхуэса о выделении транспортных средств, но это пока только бумага. Знал я по опыту, что от анархистов или поумовцев (троцкистов), если они проникли в поры военного или гражданского ведомства, добра не жди...

Аранхуэс — полуразрушенный фашистской авиацией прифронтовой город, находящийся в 60 километрах южнее Мадрида. Здесь конечный пункт и станция выгрузки прибывающих по железной дороге грузов для Мадрида и войск Центрального фронта. Не случайно сюда часто наведываются фашистские бомбардировщики, оставляющие после себя недобрый след.

Вместе с Педро Аринеро направляемся в местную хунту обороны. Ее возглавляет мэр-социалист, пожилой мужчина с одутловатой небритой физиономией. Ему вручается ордер-предписание центра. Мэр долго рассматривает документы, шевелит губами, раздумывает, Собирает членов хунты и советуется с ними. Возникает ожесточенный спор. Некоторые из членов хунты, очевидно анархисты или поумовцы, не хотят подчиняться приказам и распоряжениям центра и предлагают оставить прибывшую зенитную артиллерию для обороны Аранхуэса (! ). Посягательства анархистов на зенитную артиллерию нам были известны. На распоряжение республиканского командования о выдвижении на Центральный фронт из Барселоны тяжелой артиллерии, анархистское руководство ответило: «Тяжелые батареи дадим, когда нам центр даст новые зенитные средства».

Зная повадки анархистов, я немало поволновался о судьбе прибывших из Альбасете зенитных батарей. Вместе с Педро Аринеро мы горячо, темпераментно выступили перед членами местной хунты обороны, доказав неправомерность выдвинутого анархистами требования о задержании в Аранхуэсе зенитной артиллерии, предназначенной центральными властями для Мадрида. Нас поддержали коммунисты и левые республиканцы, составлявшие в хунте обороны Аранхуэса большинство. Происходит голосование, и выносится решение в нашу пользу. Для «артильериа де контравиасьон» мобилизуется городской автотранспортный парк из 22 многоместных пассажирских автобусов и нескольких грузовых автомашин.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: