 |
В битвах за Мадрид 2 страница
|
|
|
|
Быстро выгрузившись из железнодорожного эшелона и прицепив орудия к автобусам, колонна зенитной артиллерии на необычном транспорте двинулась к месту назначения — в Мадрид. Попытка фашистской авиации нанести удар ночью по растянувшейся колонне не удалась, и к утру мы прибыли без потерь в район намеченных огневых позиций.
В течение нескольких дней сплошной облачности, тумана и мелкого дождя фашистская авиация не появлялась над Мадридом. Это позволило прибывшим батареям подготовиться в инженерном отношении. Там, где нельзя было зарыться в землю, орудия, приборы управления огнем и боеприпасы были обложены мешками с песком для защиты людей и боевой техники от бомб, снарядов и стрелкового обстрела фашистов из пятой колонны, засевших на чердаках и в подвалах домов.
Для определения места пункта управления зенитной артиллерией и организации связи с ним требовалось решение Майера. Он находился в траншеях Университетского городка, и мы с Аринеро двинулись туда. Оставив своего водителя в его «коче» (автомобиле) за каменной стеной разрушенного дома, я спустился в траншеи переднего края обороны и занялся поисками своего шефа. Здесь впервые ощутил реальную опасность попасть под любую шальную пулю фашистов, так как нагибаться, «кланяться пулям врага» (по выражению гордых испанцев), маскироваться от противника в первый период войны в Испании было не положено. Такое поведение испанцев на поле боя часто обходилось им дорогой ценой. От показной бравады обе стороны несли немалые потери. Однако с ходом времени им пришлось отказаться от тех романтических представлений об истинной храбрости, которые получили широкое распространение в Испании еще в годы средневековья. Суровая реальность современной войны требовала иных норм поведения людей на поле боя. Бравада уступила место разумному, естественному применению к местности, использованию укрытий и маскировки от наблюдения противника.
|
|
|
Побродив по траншеям в поисках Нагорного, установил, что камарада Майер уехал на другой участок обороны — в район Эль Пардо, и решил поехать туда. Возвращаясь к своей «коче», где должен был ждать Педро Аринеро, я за одним из поворотов траншеи услышал знакомый голос и увидел своего испанского друга.
Переговариваясь с соотечественниками, Педро палил в сторону противника из своей «пистола», посылая в адрес «ихос де путас фасистас» (сукиных сынов фашистов) отборные эпитеты и ругательства, не поддающиеся литературному воспроизведению. Фашисты же с той стороны кричали в рупор:
— Эй, вы, красные собаки! Мы вас всех перестреляем, убирайтесь, пока не поздно, туда, откуда приехали, и подыхайте у себя дома в постели!
Подхожу к своему шоферу и спрашиваю:
— Педро, что ты здесь делаешь, почему не ждешь в своей «коче»?
— Омбре! Разве ты не видишь, — смеется Аринеро, — что я воюю с фашистами? Может, пуля моего пистола попадет в лоб фасиста Франко...
— Ну, ладно, Педро, повоевал, отвел душу — и хватит, поехали!
— Хорошо, ми тоньенте, дай только выпустить последнюю обойму. — И Педро с огромным удовлетворением, которое было отражено на его почти мальчишеском лице, продолжал, стоя во весь рост, стрелять до последнего патрона в сторону противника.
В районе Эль Пардо, в передовых траншеях, я нахожу Николая Никифоровича Нагорного. Здесь он проводит обучение пехотинцев групповому огню из стрелкового оружия по низколетящим самолетам. Мы с ним обсуждаем вопрос о местах расположения органов управления средствами противовоздушной обороны. Принимается решение: КП зенитной группы иметь в районе чехословацкой батареи, занявшей выгодную позицию в центре боевого порядка артиллерии среднего калибра, а пост наблюдения и оповещения о воздушном противнике разместить на верхнем этаже 14-этажного, самого высокого здания в городе, именуемого «Телефоника». В этом здании размещается центральный телефонный узел связи.
|
|
|
По дороге к «Телефонике» наша маленькая автомашина, ведомая Педро, петляет по лабиринтам мадридских улиц, заваленных обломками разрушенных зданий. На уцелевшей стене одного из домов висит плакат, изрешеченный осколками. На нем слова: «Республика Советов боролась одна, окруженная врагами, ее столица Петроград тоже была окружена, и рабочие отстояли свой родной город. Мадридцы, последуйте примеру рабочих Петрограда! »
Николай Никифорович рассказывал, что этот плакат висит здесь с первых дней обороны Мадрида. Если взрывом бомбы или снаряда сносит его, кто-то вывешивает взамен пострадавшего плаката новый. Он тоже оружие против фашизма. В Мадриде в боевой строй стало все. Даже памятник Дон Кихоту и Санчо Пансо, старательно обложенный мешками с песком, кажется двумя солдатами в траншее. Рыцарь без страха и упрека со своим верным другом — тоже на боевом посту...
На фасаде одного из зданий видится повешенный вниз головой портрет генерала Франко с простреленными глазами и нарисованными углем длинными усами. На улице Гран-Виа проезжаем мимо фешенебельного отеля-ресторана с наименованием «Эль Агила» («Орел»), и Педро толкает меня локтем:
— Смотри, здесь до войны было излюбленное место проведения сборищ и кутежей толстосумов, знаменитых тореро, крупных мошенников, бандитов, воров и других «ихос де путас». Здесь фашисты замышляли недоброе против республики, сочетая это с кутежами. Здесь было гнездо врагов свободы и демократии.
К «Телефонике» мы подъехали с восточной стороны этого возвышавшегося над всем городом здания. Его западная сторона подвергалась систематическому обстрелу артиллерией фашистов из парка Каса-дель-Кампо. Каждый удар фашистского снаряда в стену «Телефоники» сопровождался взрывом, сотрясавшим все здание. Лифт работал в восточной части высокой башни только до 9-го этажа, а дальше приходилось подниматься пешком. На лестнице лежал толстый слой пыли и обвалив-шейся штукатурки, широкие проемы окон были без стекол.
|
|
|
На верхнем этаже «Телефоники» находился корректировочно-наблюдательный пункт республиканской полевой артиллерии. Отсюда как на ладони были видны гора Гарабитас, линия вражеских траншей, вспышки артиллерийских батарей фашистов.
Огнем республиканской артиллерии руководил, как уже говорилось, Николай Николаевич Воронов, которого в Испании звали условным именем Вольтер. Он сидел в мягком кресле перед широким оконным проемом в стене. При нашем появлении он оторвался от окуляров стереотрубы и поднялся. Перед нами был высокий, худощавый, несколько экстравагантно одетый человек (в Альбасете он выглядел иначе): в короткую кожаную куртку, брюки-галифе, высокие, шнурованные до колец желтые ботинки-краги, на голове — широкий черный, сдвинутый на правое ухо баскский берет. Если смотреть издали, то по внешнему виду Вольтер смахивал на жюль-верновского Паганеля, но, рассмотрев его вблизи, нельзя было не обратить внимание на энергичное, волевое лицо, твердый взгляд прищуренных глаз, общий облик интеллигентного, вызывающего к себе невольное уважение человека средних лет.
Вольтер среди советских добровольцев любого служебного ранга, а также в кругах высшего военного руководства республиканской Испании пользовался авторитетом опытнейшего артиллериста. С Нагорным был знаком по совместной службе еще в Советском Союзе. Здесь, на «Телефонике», широко улыбаясь, он приветствовал нас по-испански:
— Буэнос диас, компаньерос, комо эстан? (привет, друзья, как дела? )
— Буэнос диас, камарада Вольтер (привет, товарищ Вольтер). Чувствуем себя на высоте, — ответил на приветствие Воронова Нагорный.
Оба советника по-братски обнимаются. Нагорный представляет меня Воронову.
— Знаю и помню тебя, товарищ Мигель, по Альбасете, — произносит Воронов, крепко пожимая руку. — Говорят, ты неплохо подготовил там испанскую зенитную батарею. Надеюсь, и здесь не оплошаешь? Моя помощь зенитчикам в чем-нибудь нужна? — обращается он к Нагорному.
|
|
|
— Позволь, камарада Вольтер, разместить здесь наш пост наблюдения и оповещения о воздушном противнике. Вот и будет это помощью, — ответил Нагорный.
— Почему же не разрешить? В тесноте, да не в обиде. Вот и генерал Дуглас хочет на «Телефонике» иметь своих наблюдателей, он сюда на дежурство будет посылать в чем-то провинившихся летчиков. Не обессудьте, если здесь нас фашисты достанут когда-нибудь бомбами или снарядами. А так здесь комфорт, можно вздремнуть иногда в мягкой мебели...
На верхний этаж «Телефоники» поднимается запыхавшийся человек с кинокамерой в руках. Эго Роман Кармен, мы знакомимся с ним. Он, деловито хмурясь, нацеливает свое «оружие» в район Каса-дель-Кампо и снимает кадры, которые впоследствии станут уникальными и войдут в золотой фонд документальной кинохроники об Испании.
Роман Кармен молод, смел, энергичен и вездесущ. Мы неоднократно увидим его в траншеях Мадрида, на реке Хараме, в боях под Гвадалахарой и Брунете. Он появлялся там, где происходили решающие для судеб Мадрида события. Нельзя было не восхищаться смелостью и мужеством этого, казалось бы, сугубо штатского человека.
Пока на 14-м этаже идут разговоры о размещении здесь нашего поста, начальник связи зенитной группы испанец Морено выясняет у дирекции центрального узла возможность использования постоянных городских линий телефонной сети для связи с зенитными батареями. Результаты переговоров с дирекцией «Телефоники» неутешительны: свободных линий, по заявлению администрации, нет и не будет в ближайшее время. Лейтенант Морено горячится, говорит главному администратору, что если тот не выделит каналов связи с зенитными батареями, то с ним разделаются как с предателем.
— Для связи с Бургосом[3] вы, сеньор, оставили несколько пар проводов, а для нас найти не желаете? — наступал на администратора наш начальник связи.
Первый бой наших зенитных батарей с воздушным противником успеха не принес. Обнаружилась слабая огневая подготовка. Стрельба по воздушным целям велась неорганизованно, отдельными орудиями, Резервы зенитных снарядов оказались истощенными, отсутствовала слаженность в действиях боевых расчетов орудий и приборов управления огнем. В итоге первый блин оказался комом. Весь следующий день на батареях шла отработка слаженности, выявлялись и устранялись недостатки в действиях боевых расчетов. Мы с Николаем Никифоровичем Нагорным производили разбор проведенных стрельб вместе с советскими инструкторами, помогали устранить огрехи в подготовке батарей. К концу 8 февраля общими усилиями удалось «поднатаскать» наши батареи, обстрелять орудийные расчеты, добиться улучшения слаженности их с боевыми расчетами приборов управления артиллерийским зенитным огнем (ПУАЗО). Мы не жалели для этого большого расхода зенитных снарядов, не упуская возможности открывать огонь не только по групповым воздушным целям, но и по отдельным самолетам врага. Результаты принятых мер тут же не замедлили сказаться.
|
|
|
Счет сбитым самолетам был открыт 9 февраля французской зенитной батареей. Поздравить с успехом личный состав батареи на ее огневую позицию прибыл политкомиссар 12-й интербригады Луиджи Лонго (в Испании его назвали Галло) — худощавый человек, одетый в офицерскую форму республиканской армии. Он выразил удовлетворение действиями батарейцев, поблагодарил их, инструктора лейтенанта Елкина, политкомиссара — итальянского коммуниста Бруно Росетти.
Вслед за французской зенитной батареей свой боевой счет сбитым самолетам открыли чехословацкая и немецкая батареи. Потеряв за день боя несколько бомбардировщиков, фашистская авиация увеличила высоту полета в два раза. Мы загоняли ее под потолок. Попадая под огонь зенитной артиллерии, вражеские самолеты торопились сбрасывать свой смертоносный груз, не достигая намеченных объектов. В сражении на реке Хараме, равняясь на своих инструкторов, зенитчики проявили стойкость и мужество. Вели огонь по самолетам фашистов под обстрелом их артиллерии. Чтобы повысить живучесть батарей и уменьшить их потери, было принято решение на ночь перемещаться на запасные позиции.
И это себя оправдало: ночью вражеская авиация бомбила пустые места, а на рассвете мы оказывались вновь на своих основных позициях, не понеся урона в людях и боевой технике.
На французской зенитной батарее живой и энергичный Евгений Елкин нашел ключ к сердцам антифашистов. Они учились у него мужеству, уважали его за высокую профессиональную подготовку. Элино, как его звали бойцы, умело руководил боем с самолетами и танками противника. При действиях в самой сложной обстановке он не терял управления батареей. В борьбе с танками Элино и его деятельные помощники командир огневого взвода Анри Дебернарди и комиссар Бруно Росетти, распределившись по орудийным расчетам, руководили огнем прямой наводкой, заменяли вышедших из строя бойцов.
Иван Семенов и комиссар Богуслав Лаштовичка в сложной, трудной обстановке действовали так же слаженно и уверенно. Убывая со своего пункта управления, я обычно оставлял нештатным заместителем Семенова. И он справлялся с делом благополучно. Поднаторел.
Действия на Хараме Ивана Желтякова также заслуживали доброго слова. Сумрачный и сосредоточенный, в своем неизменном брезентовом плаще, он к этому времени уже овладел немецким языком, свободно подавал команды, бросал меткие замечания по боевой работе огневых и приборных расчетов, добиваясь четкости и слаженности их действий, деловито принимал решения в сложной обстановке. Помнится мне и комиссар этой батареи, гамбургский рабочий, коммунист Ганс Крамм, активно помогавший инструктору поддерживать твердую дисциплину и боевую готовность подразделения.
При всех высоких боевых качествах республиканских инструкторов и личного состава интернациональной группы батарей нельзя было рассчитывать на полный успех в борьбе с воздушным противником без объединенных усилий зенитной артиллерии и истребительной авиации. И мы позаботились об этом.
Одиннадцатого февраля республиканские летчики-добровольцы провели настоящее воздушное сражение, самое большое с начала войны. В нем участвовало свыше ста самолетов. Разбившись на отдельные группы, они с пронзительным воем гонялись друг за другом, совершали фигуры высшего пилотажа, уклоняясь от поражения огнем противника, занимая выгодное положение.
Были слышны звуки пулеметной стрельбы, часто видны машины, объятые пламенем, спускающиеся на парашютах летчики. Смело бросались в воздушный бой с фашистскими самолетами Анатолий Серов, Павел Рычагов, Георгий Захаров, Владимир Пузейкин, Иван Лакеев. Мы узнавали своих летчиков по их воздушному «почерку». Они вели бой с самыми современными для того времени самолетами фашистов: немецкими истребителями «Хейнкель-51», бомбардировщиками «Юнкерс-52», «Юнкерс-86», «Дорнье-17», входившими в авиагруппу немецкого генерала Рихтгофена, — гордость фашистского легиона «Кондор». Республиканские летчики вели также воздушные бои и с лучшими самолетами итальянских фашистов: «Фиат», «Капрони-101», «Савойя-81».
О советских летчиках-добровольцах хотелось бы сказать особо. Действительно, это плеяда самых отважных. Из 59 Героев Советского Союза, получивших столь высокое звание за воинскую доблесть, проявленную в Испании, — 34 были авиаторами. Около сорока стервятников сбила эскадрилья И-15 под командованием старшего лейтенанта П. Г. Рычагова. Тринадцать самолетов уничтожил, обеспечивая действия наземных войск, командир отряда истребителей И-16 старший лейтенант С. П. Денисов. Одним из первых, вслед за М. Н. Якушиным в ночном бою 27 июля 1937 года сбил фашистский «юнкерс» старший лейтенант А. К. Серов. Позже, командуя авиаотрядом и эскадрильей, он участвовал в сорока воздушных боях и лично истребил восемь самолетов. Командир группы лейтенант С. И. Грицевец в 42 воздушных боях уничтожил шесть самолетов врага, а все летчики его группы — 85. Командир эскадрильи майор В. С. Хользунов одним из первых освоил и применил в Испании штурмовые действия на бреющем полете. Советник по авиации комдив Я. В. Смушкевич внес большой вклад в строительство ВВС республики. Он деятельно разрабатывал тактику действий авиации в операциях, был в числе инициаторов применения истребителей ночью, участвовал в руководстве обороной Мадрида.
... Герои-летчики отважно сражаются в воздухе с фашистской авиацией, но отдельные группы бомбардировщиков противника, не атакованные истребителями, упорно продолжают полет к намеченным для удара целям. В таком случае надо огнем зенитной артиллерии уничтожать в первую очередь самолеты врага, летящие курсом на позиции полевой артиллерии, районы сосредоточения танков и вторых эшелонов (резервов) дивизии Листера и бригады Лукача.
Выбор воздушных целей для уничтожения, сосредоточение и распределение зенитного огня по ним — одна из моих важнейших задач. Нагорный подсказывает:
— Постарайся, Мигель, зенитным огнем разбивать плотные боевые порядки фашистских бомбардировщиков, создавать выгодные условия нашим истребителям для атаки, обеспечивай им безопасность от преследования фашистских истребителей при выходе из боя.
Советы и указания Нагорного выполняются четко. За день боя 11 февраля наши зенитные батареи сбили 9 бомбардировщиков, вынудили самолеты фашистов поднять высоту полета до 4-5 тысяч метров, воспрепятствовали им прицельно сбрасывать бомбы на части дивизии Листера в кровопролитных боях за овладение важной в тактическом отношении горой Эль Пингаррон.
Двенадцатого февраля на направлении Мората-де-Тахуньи в полосе действий интербригады генерала Лукача создалась угроза прорыва итальянских танков «ансальдо». Командир бригады просит зенитчиков выделить хотя бы одну батарею для противотанковой обороны в полосе действий его батальонов, так как полевой артиллерии не хватает
Чехословацкая зенитная батарея переключается на противотанковую оборону. Отдаю лейтенанту Семенову приказание:
— Бронебойные снаряды подготовить к стрельбе по танкам и выложить их у орудий. Иметь для стрельбы прямой наводкой по пехоте противника снаряды с установкой взрывателей на картечь. Первым полувзводом командуете вы, вторым — Лаштовичка. Открывать огонь по моей команде. После первого выстрела полувзводом вести огонь самостоятельно в своих секторах.
Из-за невысоких холмов, по пересеченной местности, среди оливковых деревьев выползают танки «ансальдо». Они приближаются на расстояние 400-500 метров, ведя пулеметный огонь по подразделениям 12-й интербригады, за ними продвигается марокканская пехота. В секторах полувзводов чехословацкой зенитной батареи происходит распределение целей между орудиями, слышны доклады «Цель поймана! », «Стволы орудий заряжены бронебойными снарядами». Подаю команду для первого выстрела:
— По танкам фашистов, батарея, огонь!
Почти одновременно раздаются выстрелы всех орудий, несколько танков противника горят, из них выскакивают люди. Семенов и Лаштовичка переносят огонь на другие танки. Всего расстреляно и сожжено до десятка танков врага. Марокканская пехота залегла. Фашистов контратакуют батальоны бригады генерала Лукача. Танков противника в секторах полувзводов чехословацкой зенитной батареи больше нет. От пулеметного огня фашистов с ближней дистанции повреждено одно орудие, убито два человека и три ранено. Батарея приводит себя в порядок, готовясь к стрельбе по самолетам. Атака фалангистов и марокканцев в полосе боевых действий батальона 12-й интербригады отражена, но фашистские самолеты продолжают висеть над республиканскими войсками.
К исходу дня на чехословацкой зенитной батарее появляется генерал Лукач. Мы увидели перед собой моложавого человека с интеллигентным лицом. Одет он был в короткую замшевую куртку с накладными карманами, перехваченную кожаным ремнем с портупеей через плечо, светлые брюки кавалерийского покроя, хорошо начищенные сапоги. На голове генерала — форменная фуражка с широкими полями. Он обращается к артиллеристам-зенитчикам:
— Примите нашу солдатскую признательность за братскую помощь в бою. Говорю это не только от себя, но и от всех моих бойцов-интернационалистов.
Мы знали, что генерал Лукач — это псевдоним венгерского писателя и революционера Мате Залки. Во время первой империалистической войны подпоручик австро-венгерской армии попал в русский плен. После победы Великого Октября он перешел на позиции большевиков, был избран командиром венгерских и австрийских интернационалистов, объявивших лагерь советским. В 1920 году вступает в ряды Коммунистической партии.
Мате Залка идет добровольцем в Красную Армию, командует кавалерийским полком, защищая молодую Советскую Республику. За подвиги в боях против японцев и банд Семенова, против Колчака, Деникина и Врангеля, за умелые действия в рядах Первой Конной армии Буденного Советское правительство наградило Мате Залку орденом Красного Знамени, а также золотым оружием.
После окончания гражданской войны он работал: в Наркоминделе в качестве дипломатического курьера, побывал в Афганистане, Иране, Норвегии, Дании, Швеции и Италии. Все свои способности венгерский революционер отдал своей второй родине — Советскому Союзу. В течение трех лет Мате Залка руководил Московским театром революции, затем работал в аппарате ЦК ВКП(б), писал рассказы, роман «Добердо», которые публиковались в нашей печати. В тридцатые годы он стал близким другом Николая Островского.
Мате Залка прибыл в Испанию, когда начались тревожные дни обороны Мадрида. В Альбасете он вместе со своим другом Павлом Ивановичем Батовым сформировал и подготовил 12-ю интернациональную бригаду, стал ее командиром, Проявив талант военачальника, он получил звание генерала республиканской армии Испании.
12-я интербригада генерала Лукача была сформирована из бойцов 17 национальностей, в основном молодых рабочих, самоотверженных интернационалистов. Павел Иванович Батов рассказывал нам, какие тяжелые испытания пришлось выдержать им по пути в Испанию.
Один из бойцов, югославский антифашист Пера четыре раза попадал в полицию при переходе границ. Два румына, железнодорожные рабочие — братья Бурка подвергались аресту полиции трижды. Польские юноши рабочие суконной фабрики в Лодзи — Петрек и Янек, чтобы попасть в Испанию, прошли пешком всю Германию и Францию. У них не было средств на дорогу, а заработанных на случайных работах жалких грошей им еле хватало на скудное питание. И все-таки молодые антифашисты достигли цели.
Английские шахтеры Антони и Джордж добирались в Испарению на трех пароходах, израсходовав свои скудные сбережения. Канадский рудокоп Георг Фет завербовался в Соединенных Штатах Америки кочегаром торгового судна, сошел во французском порту и с огромными трудностями, добираясь пешком до испанской границы, нелегально перешел ее. Подобных примеров, рассказывал нам Павел Иванович Батов, можно привести множество.
Трудности и опасности не сломили боевого духа антифашистов, стремившихся в Испанию из разных стран мира на помощь испанским трудящимся в их борьбе с фашистами. В этом проявилось великое чувство международной солидарности.
В январе 1937 года интербригада генерала Лукача, вступив в бой с фашистами под Мадридом, показав высокую боеспособность, овладела населенными пунктами Альгора и Мирабуэна, захватила у фашистов много трофеев и вынудила их к беспорядочному бегству с поля боя.
В сражении на реке Хараме интернациональные бригады сыграли исключительно большую роль в победе над фашистами. Здесь в полной мере выявилась несгибаемая стойкость бойцов-интернационалистов. Вместе с испанцами бойцы интернациональных бригад по шесть раз в день переходили в контратаки, неся большие потери.
Нельзя было не восхищаться доблестью и мужеством интербригадовцев, отражавших неистовые контратаки «моро», которые отличались фанатическим упорством.
На самых тяжелых участках сражения «моро» в своих красных фесках, белых шарфах и земляного цвета бурках бросались в рукопашный бой под дикие воинственные выкрики. Высокие боевые качества интернациональных бригад в Испании были не в малой мере выплавлены ратным трудом наших советских добровольцев, образцами их мужества и героизма в боях с фашистами.
В боях на реке Хараме республиканские войска испытывали острый недостаток полевой артиллерии. Как я уже упоминал, руководством Центрального фронта было решено в особо острых ситуациях привлечь для стрельбы по наземным целям некоторую часть зенитной артиллерии. 17 февраля я был вызван на передовой командный пункт фронта. В тот день с утра войска республиканцев начали сильные контратаки на севере из района Эль Пардо частями дивизии Модесто и на юге — дивизией Листера. Они сосредоточили свои усилия на флангах главной группировки противника. Следовало не допустить контратак фашистов во фланг.
Уточнив расположение передового командного пункта фронтового руководства, я отправился туда. За мной, без всякого на это распоряжения, следует Педро Аринеро.
— Педро, оставайся на месте! — кричу ему.
— Омбре! А кто тебе окажет первую помощь, если будешь ранен фашистской пулей или осколком снаряда? — возражает Педро, продолжая следовать за мной.
Преодолев опасные участки, обстреливаемые артиллерийским и пулеметным огнем, мы достигли глубокого оврага. В его крутом склоне вместительный блиндаж. У входа нас останавливает часовой:
— Омбрес, ке ай?
— Бамос пара хефе принсипаль (мы к главному начальнику).
— Вива ла република! Пасен! (да здравствует республика! Проходите! )
В блиндаже у большого, грубо сколоченного стола над картой склонились руководители республиканских войск. Командир испанской дивизии Энрике Листер, крепко сбитый, широкий в плечах испанец со сдвинутой на затылок форменной фуражкой, открывавшей умный лоб и энергичное волевое лицо с большими карими глазами. Генерал Лукач в накидке поверх своей военной формы. Главный советник республиканской артиллерии Н. Н. Воронов. Старший военный советник Центрального фронта К. А. Мерецков. Рядом с ним стоит его переводчица — молодая миловидная женщина Хулия (Мария Фортус), одетая в кожаную куртку и опоясанная широким ремнем, с пистолетом на боку. Мерецков бросает в ее адрес гневные слова:
— Женщины воодушевляют нас, мужчин, на великие дела, но они же мешают нам их выполнить. Какого черта лезете на рожон, кто вас об этом просит?
В ответ на эту тираду Хулия загадочно улыбается и молчит, ожидая, пока он «выпустит пар из котла». Оказывается, в тот день смелая советская переводчица, увидя отходящие под натиском марокканцев и фалангистов подразделения республиканских войск, выскочила из траншеи с поднятым вверх пистолетом и крикнула во весь голос по-испански:
— Мужчины вы, камарадас, или кастраты? Остановитесь! Я женщина, но не боюсь фашистов, будьте настоящими мужчинами, остановитесь!
И сконфуженные пехотинцы прекратили свой поспешный отход, залегли и продолжали огневой бой, сдерживая контратакующего врага.
В открытом бою, когда вокруг свистели пули и рвались снаряды, поведение Хулии было рискованным для ее жизни, но ради общего дела она не посчиталась с опасностью и теперь молча выслушивает разнос своего шефа.
Меня, первым вошедшего в блиндаж, заметил Николай Николаевич Воронов:
— Наш зенитчик прибыл, Кирилл Афанасьевич! — произнес он в сторону Мерецкова.
Старший военный советник Центрального фронта остановил на мне строгий взгляд. На его лице еще были видны остатки раздражения, вызванного поведением его переводчицы. Он слушает доклад:
— Командир зенитной группы, лейтенант Ботин, по вашему приказанию прибыл...
— Подойдите к стереотрубе, посмотрите внимательно и доложите, что увидите на поле боя в районе ориентира пять — заводская труба, — перебил мой доклад Мерецков.
Подхожу к стереотрубе, подгоняю окуляры, осматриваю поле боя и докладываю:
— Ориентир пять — заводская труба, правее 0-50 скопление конницы противника, левее...
— Хорошо, достаточно, — вновь перебивает Мерецков. — Слушайте задачу. Снимите с огневой позиции ближайшую к переднему краю обороны одну из ваших зенитных батарей. Подтяните ее поближе к переднему краю и прямой наводкой уничтожьте марокканскую конницу в районе Сан-Мартин де ла Вега. Надо успеть это сделать до начала контратаки противника в конном строю. Далее действуйте по обстановке, принимайте решение самостоятельно, но лишь по выполнении поставленной вам задачи. Вы хорошо меня поняли?
— Так точно, понял хорошо. Разрешите идти?
— Не идти, а бежать надо, времени у вас в обрез, торопитесь!
Полученная от старшего начальника боевая задача подстегнула меня, и мы с Педро Аринеро минут через пятнадцать, падая и спотыкаясь, вначале по оврагу, а потом от воронки к воронке короткими перебежками, под сильным пулеметным и артиллерийским огнем противника появились на чехословацкой зенитной батарее. С ходу, запыхавшись, ставлю задачу лейтенанту Семенову, он подает команду:
— Огневому взводу отбой, поход, грузить снаряды, транспорт на батарею! Взводу управления и приборному отделению оставаться на месте!
Погрузка снарядов на поданный транспорт в несколько минут закончена, орудия к автомашинам прицеплены. Метров 500 огневой взвод батареи продвигается по оврагу па автотранспорте, потом бойцы на руках выдвигают орудия вперед еще примерно на 200 метров. Развернулись на полуоткрытой позиции и тщательно замаскировались, Быстро подготовились к стрельбе прямой наводкой. Впереди, на южной окраине Сан-Мартин де ла Вега, хорошо видна марокканская конница численностью более эскадрона. Она находится в укрытии за развалинами текстильной фабрики. Кавалеристы еще в пешем строю бегают, суетятся. Пристально наблюдаю за батальонами дивизии Листера, продвигающимися к реке Хараме, до которой уже рукой подать. Марокканская конница ожидает, надо полагать, выгодного момента для решительной контратаки в конном строю, когда передовые батальоны дивизии, Листера переправятся на западный берег реки. Фланговый стремительный удар свежими силами конницы представляет большую угрозу для передовых частей Листера. Теперь это воспринимается мной более осмысленно, и я начинаю еще больше понимать важность поставленной мне боевой задачи. Надо не опоздать и выполнить ее наилучшим образом. Об этом надо хорошо подумать и правильно оценить обстановку. Рассуждаю так.
|
|
|
