В художественной культуре начала XXв. (некоторые проблемы)

СЦЕНОГРАФИЯ

С начала XX столетия наблюдалось стремительное развитие, подъем всех видов искусств. В это время изобразительное искусство выходит за пределы России, на европейскую художественную арену. В продвижении на Запад русского искусства сценографии суждено было сыграть ведущую роль. Художественной критике, европейскому зрителю более всего были известны русские художники-декораторы, о них много писали газеты и журналы, их спектакли обсуждались в кругах художественной интеллигенции. Постановки дягилевского балета обычно сопровождались выставками театральных работ русских художников, показанными в Лондоне, Париже, Берлине, городах Америки. Увлечение русской декорационной школой длилось почти два десятилетия.

Выставка декоративных искусств, открывшаяся в Париже в 1925 г., подводила итог предшествующему периоду и знакомила с именами новых художников сцены - А.А. Веснина, A.M. Родченко, Л.С. Поповой, В.Ф. Степановой, В.П. Шестакова, И.М. Рабиновича и др., чье творчество раскрылось в послереволюционном театре.

Эпоха высокого искусства оформления, связанная с творчеством декораторов начала столетия, закончилась. Завершился один из самых ярких периодов истории декорационного искусства, пришедшийся на конец XIX - начало XX столетия. Тогда каждый новый этап постановочных исканий режиссеров был неизменно связан и с зрительным решением спектакля, с оформительской идеей декоратора. Таковы были постановки А.А. Горского, осуществленные с К.А. Коровиным и А.Я. Головиным, спектакли К.С. Станиславского, созданные с В.А. Симовым, А.Н. Бенуа, М.В. Добужинским.

Режиссерские новации Вс.Э. Мейерхольда были всегда ориентированы и на зрительный образ, воплощаемый А.Я. Головиным, Н.Н. Сапуновым, С.Ю. Судей-киным. Эпоха русских балетных сезонов неотделима от новых сценических решений, создававшихся Л.С. Бакстом, А.Н. Бенуа, Н.К. Рерихом, Н.С. Гончаровой, М.Ф. Ларионовым в тесном союзе с постановщиками балетов М.М. Фокиным, В.Ф. Нижинским, Л.Ф. Мясиным и др.

Перелом, совершившийся в декорационном искусстве в конце XIX - начале XX в., был существенным, неожиданным по своим художественным результатам: от ремесленно скромных театральных штудий, выполнявшихся третьестепенными мастерами, до высоко художественных сценических решений, поражающих новизной зрительных образов, богатством колористической и декоративной фантазии, маэст-рией и размахом живописного мастерства. Оформительское искусство тех лет как бы вобрало в себя весь широкий спектр художественных исканий начала XX столетия. Таков был этот удивительный по своей эстетической значимости и масштабности прорыв декорационного творчества в категорию высокого искусства. Обретение сценографией художественности было главным, что отличало оформительское искусство начала XX в. от театральных работ второй половины XIX в.

Не случайно искусством сценографии в начале XX в. занимались художники, художественные критики и искусствоведы. А.Н. Бенуа, И.Э. Грабарь, Вс.Н. Дмитриев, Я.А. Тугендхольд, A.M. Эфрос писали о театральной декорации.

Современной искусствоведческой наукой очень многое сделано в изучении оформительского творчества начала XX в. Здесь и общие труды, освещающие историю декорационного искусства этого периода, и монографии, посвященные отдельным художникам1. Работы театроведов К.Л. Рудницкого, М.Н. Строевой, Т.И. Бачелис, В.М. Красовской и др. включают в контекст своих исследований сценического искусства и проблемы, связанные с оформительским творчеством. Систематизирован и осмыслен обширный материал. Однако в основном внимание историков искусства было сосредоточено на прояснении фактологической стороны истории декорационного творчества. Сейчас степень изученности сценографии начала XX в. с фактологической стороны достаточно полная.

На современном этапе развития искусствоведческой науки представляется необходимым изучать сценографию в контексте художественных процессов начала XX столетия. Без рассмотрения сценического оформления как части русской культуры, без понимания проблем соотношения декорационного творчества с другими видами искусства трудно понять особую природу, художественное своеобразие сценографии, удивительную силу ее эмоционально-образного воздействия. На русской сцене возник феномен декорационного творчества начала века. Это уникальное явление было вызвано к жизни многими факторами развития изобразительного искусства, соотношением в нем различных направлений и художественных течений. Нам важно понять, какое место принадлежало сценографии в системе пластических искусств. Было ли оно обособленным, автономным или находилось в тесном взаимодействии с другими видами изобразительного творчества.

Вместе с тем необходимо помнить, что сценография - часть театрального искусства и вопрос о взаимоотношениях режиссера с художником-декоратором представляется очень существенным.

В оформительском творчестве начала XX в. как бы сконцентрировались самые важные результаты постановочных открытий и ведущих живописно-пластических исканий изобразительного искусства.

Быстрое развитие сценографии, завоевание ею ведущего положения в системе искусств находит объяснение в особом характере русской культуры того времени, в процессах, которые в ней происходили. Попробуем проанализировать эти причины. И еще один существенный вопрос. Расцвет оформительского творчества - был ли он явлением русской культуры или носил общеевропейский характер? Все эти проблемы встанут перед исследователем, посвятившим себя изучению декорационного искусства начала XX в.

В начале нового столетия русское искусство испытывало мощное воздействие сцены. Театральное начало окрашивало живопись и скульптуру, архитектуру, сценографию, прикладное творчество, ярко проявлялось в поэзии и музыке. Рубеж веков - время расцвета театра, который в системе искусств стал играть очень большую роль.

В этот период наблюдалось стремительное развитие постановочного творчества, формирования в нем новых художественных направлений. Эти явления были характерны для Франции, Англии, Германии, стран с высоким уровнем развития сценического искусства. В России эти процессы протекали особенно интенсивно. Ни в одну эпоху истории русской культуры театр так тесно не сближался с передовыми исканиями искусства, так активно не включался в художественную жизнь,

значительно влияя на ее течение. Если во второй половине XIX в. сцена сохраняла известную обособленность, автономность своего существования, то в начале XX в. театр привлек к себе все лучшее, что было в искусстве и культуре того времени. Поэты и философы, музыканты, композиторы, живописцы, художественные критики в большей или меньшей степени стали людьми театра, попав под властное обаяние сцены. В ее орбиту оказались вовлечены А. Блок, Вяч. Иванов, В. Брюсов, Я. Тугендхольд, И. Грабарь, М. Волошин, А. Эфрос, С. Глаголь, Л. Андреев, А. Ремизов, И. Стравинский, Н. Черепнин и мн. др.

Русский театр того времени был многогранен в своих постановочных исканиях, неповторим в яркой самобытности и высокой художественности оформительских решений. В этот период с наибольшей художественной полнотой осуществлялись постановочные идеи Станиславского, Немировича-Данченко, Мейерхольда, Фокина, работавших в тесном контакте с художником-декоратором. Как разнились спектакли тех лет, как непохожи были их режиссерские и оформительские решения.

Постановки МХТ с их глубоким постижением и раскрытием психологии героев, с выявлением тончайших оттенков и движений человеческой души, их чувств и настроений.

Туманно поэтические грезы символистских спектаклей Мейерхольда с изысканной красотой их живописно-пластического строя.

Картинно-живописные балеты Фокина, его чувственно-напряженные хореографические драмы, осуществленные для Дягилевских сезонов.

Театр того времени был не только богат художественными поисками, но он был как бы средоточием интересов и творческих устремлений художественной интеллигенции: поэтов, философов, историков искусства. Особенно большое место принадлежало театру в теоретических воззрениях и сочинениях русских символистов. В их обращении к сцене угадывалось стремление выйти к большой аудитории, оказать преобразующее воздействие на общество. Своим активным отношением к театру, своими теоретическими рассуждениями символисты стремились повлиять на формирование новых художественных идей, на состояние искусства и культуры в целом.

Театр был для символистов одной из высших форм человеческой деятельности, в нем были заключены огромные возможности преобразования жизни искусством.

Большим событием в художественной жизни России явилось появление теоретической работы архитектора Петера Беренса, одного из ведущих мастеров немецкого Югендстиля, - «Праздник жизни и искусства (Театр как высший символ культуры)», опубликованной в 1900 г.2 Это был своеобразный манифест, провозгласивший театр основой искусства.

Утопический взгляд на театр характеризовал и воззрения Вяч. Иванова, А. Белого, В. Брюсова, рассматривавших сценическое искусство в его высшем, глобальном предназначении. Тяготение символистов к театру объяснялось еще и тем, что они пытались создать новую драматургию. К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый, Ф. Сологуб, Вяч. Иванов, А. Блок, 3. Гиппиус - почти все они писали для сцены3.

С.М. Городецкий, анализируя драматические сочинения В. Брюсова "Земля", К. Бальмонта "Три расцвета", Вяч. Иванова "Тантал", писал: «Ни "Земля", ни "Три

расцвета", ни даже "Тантал", - грандиознейшая из всех трех попыток, не переходят за черту, отделяющую пробное от совершенного»4. В то же время в ранней драматургии Блока Городецкий усмотрел "просветы в будущее литературного искусства"5. Особенно высоко был оценен "Балаганчик". Ф. Сологуб увидел в пьесе Блока "предсказание и торжество нового театра, того, которого еще нет, который будет"6.

Символисты не создали новой драмы, их стремление выйти к большой аудитории через новую драматургию не осуществилось. И все же их отношение к театру, их теоретические воззрения в те годы оказывали сильное влияние на общество, на художественную интеллигенцию. Особенно значительна была роль Вяч. Иванова, видевшего в создании символистского общественного театра с его ориентацией на постановку мистериальных трагедийных действ "орган народного волеизъявления", способный преобразовать духовную и социальную жизнь общества. Идеи жизнестроительства, изменения действительности, создания театра соборного действа пользовались популярностью и в поэтической среде, и в более широких кругах интеллигенции, захваченной влиянием символизма. Иванов, как и Белый, и Брюсов, был не удовлетворен театром, объективирующим действительность, разобщающим сцену и зрительный зал. "Довольно зрелищ... Мы хотим собираться, чтобы творить-деять соборно, а не созерцать только... Довольно лицедейства, мы хотим действа... Толпа зрителей должна слиться в хоровое тело, подобно мистической общине стародавних оргий и мистерий"7.

В подобного рода мистериально-экстатических действах был ощутим прорыв к высшей духовности, и в этом была непреходящая значимость символистских исканий, их порою "мрачных прорицаний"8. Иванов считал, что «с заветами древности встречаются новейшие искания, цель которых - выявить в драме не внешнее, а внутреннее действие, проникнуть за маску, увидеть "личину Вечности", а в ней - нашего собственного внутреннего двойника»9. Он утверждал, что формы античной культовой драмы и свободно трактуемые древнегреческие мифы - достаточная основа для создания репертуара, отвечающего духовным исканиям современности10. Идеи Вяч. Иванова, А. Белого, при всей утопичности, глобальности их устремлений, были основаны на серьезном убеждении в высоком предназначении театра.

Символисты пытались создать некую сценически-одухотворенную сферу, обращенную к высшим запросам духа и вместе с тем разрушающую истинное предназначение театра. В их воззрениях не было практической основы возрождения искусства, и прежде всего театра, что более всего заботило Бенуа и его мирискусническое окружение. Сформулированная ими программа подъема искусства была основана на понимании высокой зрелищной природы театра, свойственной классическим периодам. На сцене мастера "Мира искусства" стремились создать целостное художественно совершенное произведение, на принципах единения искусств, гармонического согласия всех компонентов спектакля. Концепция символистского театра с его культом духовности, обращением к хоровым мистериальным действам, носившая утопический характер, была чужда эстетической позиции "Мира искусства".

Символизм с его экзальтированной эмоциональностью существовал параллельно созерцательно ретроспективной линии в искусстве. В целом "Миру искусства" символизм был не близок.

Идеи нового театра, провозглашенные символизмом, не получили широкого распространения. Лишь Мейерхольд, обладавший острым восприятием нового, ощутил в идеях и призывах символизма возможности создания нового театра, театра духа, чуждого бытовой правде. К этому времени режиссер окончательно разуверился в методе Художественного театра с его приверженностью тонкому психо-

логическому анализу в раскрытии образов, созданию жизненно достоверной сценической атмосферы.

Постановки пьес Метерлинка, осуществленные режиссером в театре Комис-саржевской, - это попытка в абсолютной чистоте передать "дух" символистской пьесы, воплотить ее поэтику в ансамбле сценических средств, среди которых главным был зрительный ряд.

Мейерхольд, опиравшийся на идеи русских символистов и опыт западноевропейских реформаторов сцены А. Аппиа и Г. Крэга, пытался вместе с Комиссаржев-ской создать новый театр. Но судьба их начинания была недолговечной. Тонкую характеристику исканий театра мы находим у О. Мандельштама. «В сущности, в Комиссаржевской нашел свое выражение протестантский дух русской интеллигенции, своеобразный протестантизм от искусства и от театра... Создавая театр Ибсена и Метерлинка, она нащупывала европейскую драму, искренне убежденная, что лучшего и большего Европа дать не может.

Румяные пироги Александрийского театра так мало походили на этот бестелесный призрачный мирок... Сам театрик Комиссаржевской был окружен атмосферой исключительной сектантской приверженности... Дни и часы ее маленького театрика всегда были сочтены. Здесь дышали ложным и невозможным кислородом театрального чуда...»11 Над этим театральным чудом Блок иронизировал в "Балаганчике". Чуть позже, в 1908 г., Белый предрекал гибель символистского театра. "...Глубоко анахроничен символический театр современности. Новаторы жизни с презрением отнесутся к форсированным крикам о реформе сцены. Наоборот: реформа современного театра в обратном направлении, к героическому театру Шекспира, вызовет полное их сочувствие. Пусть театр останется театром, а мистерия - мистерией"12. Белый с его даром пророческого предвидения предугадал судьбу современной сцены, обращение к традиционным формам театра.

Символизм трудно свести к какой-либо категории художественного творчества, это было широкое явление в культуре, главной его целью было преобразование, духовное обновление человека. Это была попытка создания целостного учения о жизни средствами искусства. Влияние русского символизма на разные виды художественного творчества - проблема особая, требующая специального рассмотрения. Встанет она и перед исследователем, занимающимся оформительским искусством.

Символизм не создал последовательного направления в пластических искусствах13, наиболее полно он выразил себя в литературе, особенно поэзии. Однако его воздействие на искусство было значительно и многообразно. Он окрашивал своими настроениями многие виды художественного творчества, глубоко влиял на содержательный и формальный строй картин, театральных декораций, режиссерских исканий. Мы говорим о влиянии символизма на искусство в самой общей форме, с тем чтобы читатель ощутил, какова была сила этого воздействия, как менялись художественные ориентиры мастеров, какие новые, неизведанные стороны открывались в искусстве под влиянием символизма.

Символизм в своих теоретических воззрениях отдавал искусству одно из главных мест, веря в его созидательную силу, способность преображать действительность по законам красоты и гармонии.

«Русский символизм всегда хотел быть не только искусством или мировоззрением, но и "жизнетворчеством" - программой изменения жизни по законам Красоты. Реальная жизнь, пошлая и мещанская, должна была, согласно символистской эстетической утопии, превратиться в прекрасное произведение искусства»14. Символизм вводил искусство в высокий ранг Красоты, а "Художник-творец красоты

превращался в выразителя главных устремлений времени"15. В искусстве все более утверждалось стремление к законченности, совершенству исполнения, утонченности артистического мастерства. Красота становилась предметом особенно пристального внимания со стороны художников. "Красота - вот наша религия" - часто повторял М.А. Врубель16. Д.В. Сарабьянов очень точно определил эту устремленность искусства. "Красота превратилась во всеобщую глобальную категорию, в предмет обожествления. Культ красоты становился новой религией"17. Обращение к красоте, гармонии, эстетическому совершенству картины или театрального спектакля сближали режиссерские идеи Мейерхольда, Станиславского с художественными исканиями мастеров "Мира искусства", "Голубой Розы". Символизм, так сложно, порою опосредованно проявлявшийся в разных видах художественного творчества, пересекавшийся с ретроспективной линией русского искусства, способствовал тому, что значительно расширился, стал поистине неисчерпаемым круг тем и сюжетов в искусстве. Художники устремились в мир неизведанного, их привлекали образы ушедших эпох: античная архаика и древний Восток, средневековье, языческая Русь, французский XVIII век, николаевское время и мн. др.

Эти сюжеты возникали в поэзии, на полотнах живописцев, в музыке, театральном оформлении, скульптуре. "В начале века вообще прорвались все преграды — между небом и землей, между Западом и Востоком, между будущим и минувшим, а главное: между реальностью и мифом"18. Не без влияния символизма искусство широко обращалось к космическим темам. Вяч. Иванов писал: «Немудрено, что темы космические стали главным содержанием поэзии, что мимолетные и едва уловимые переживания приобретали отзвучие "мировой скорби"; что завещанное эстетизмом утончение внешней восприимчивости и внутренней чувствительности послужило целям опыта в поисках нового миропостижения...»19. Ушедшая эпоха, ее культура осмыслялись мастерами как эмоционально-художественное состояние, в оттенках элегической грусти, созерцательного лиризма или глубоко одухотворенного погружения в прошлое. Это было почти медитативное состояние, оно помогало мастерам «как бы проживать, ощущать с полной эмоциональной отдачей ту или иную культуру и пребывать в ней утонченно возвышенно, почти естественно»20.

Погружаясь в ушедшую культуру безраздельно, мастера ощущали себя в ней естественно и, вместе с тем, умели извлекать из культуры и искусства того или иного времени самые художественно сущностные черты. Это было присуще мастерам различной ориентации: и ретроспективизму "Мира искусства", творческим исканиям Мейерхольда, голуборозовцам и представителям новых течений 1910-х годов.

Символизм придавал произведению трепетную одухотворенность, наполняя его поэтичностью, той сгущенной эмоциональностью, которыми была проникнута и символистская поэзия.

Под влиянием символизма в этот период в отдельных направлениях искусства усилился переход к мифотворчеству. Теперь поэты, живописцы, скульпторы, декораторы ищут образы поэтически-фантастические, обращаясь к мифологизированному художественному видению. Вяч. Иванов, рассматривая этот период как время истинного подъема искусства, писал, что в эпохи народного большого искусства поэт -учитель, он учительствует музыкой и мифом. "Миф всенароден. Мифотворчество -творчество веры"21. Идеи нового мифологизма воплотились во многих видах искусства; сценография оказалась наиболее плодотворной сферой для претворения идей мифологизма. Театральные художники, широко обращаясь к образам мифологически-фантастическим, воскрешали на сцене поэтику фольклорных мотивов древних легенд, народных сказаний, создавая в спектакле свой авторский миф.

Влияние символизма на искусство было значительным и многообразным. Не менее существенным было его воздействие на атмосферу и течение художественной жизни, быт и поведение людей. В утопичности символистских воззрений, в неистово-культовом отношении к искусству, в стремлении превратить реальность в творчество, а искусство - в реальность - во всем этом была некая эстетическая за-данность. Об этом писал Вл. Ходасевич. «В кругу "Скорпиона" и "Грифа..." жили особой жизнью... Здесь пытались претворить искусство в действительность, а действительность - в искусство. События жизненные, в связи с неясностью, шаткостью линий, которыми для этих людей очерчивалась реальность, никогда не переживались как только и просто жизненные; они тотчас становились частью внутреннего мира и частью творчества... Провозгласив культ личности, символизм не поставил перед нею никаких задач, кроме "саморазвития"... От каждого, вступавшего в орден (а символизм в известном смысле был орденом), требовалось лишь непрестанное горение, движение - безразлично во имя чего... Разрешалось быть одержимым чем угодно; требовалась лишь полнота одержимости... "Личность" становилась копилкой переживаний, мешком, куда ссыпались накопленные без разбора эмоции - "миги", по выражению В. Брюсова... непрестанное стремление перестраивать мысль, жизнь, отношения, даже обиход свой по императиву очередного переживания, влекло символистов к непрестанному актерству перед самими собой - к разыгрыванию собственной жизни как бы на театре жгучих импровизаций. Значили, что играют, - но игра становилась жизнью»22.

Сходные чувства испытывал и Блок. «Мой собственный волшебный мир стал ареной моих личных действий, моим "анатомическим театром", или балаганом, где сам я играю роль, наряду с моими изумительными куклами... я уже сделал собственную жизнь искусством (тенденция, проходящая очень ярко через все европейское декадентство). Жизнь стала искусством... что мне делать с этими мирами, что мне делать и с собственной жизнью, которая отныне стала искусством»23.

Символизм требовал служения идеалу, культивировал эстетическую избранность, особое предназначение художника. Этим многое определялось в характере поведения творческой индивидуальности. Аффектированная театральность манер, образ маски-двойника, своеобразное лицедейство, игра, в которую искренне верили. Об этом очень точно писал С. Аверинцев: "После веков европейской рационалистической культуры нельзя реально стать настоящим шаманом, настоящим скифом, настоящим жрецом Диониса. Можно всего-навсего в меру таланта войти в роль"24. И русские поэты, художники искренне и вдохновенно служили Дионису, стирая грань между жизнью и искусством.

В творении жизни по законам красоты человеческие судьбы становились сюжетными эпизодами, а персонажами разыгрываемого действа — реальные люди. В этой жизненной мистерии с ее атмосферой таинственности были свои установившиеся амплуа, определившийся тип поведения, своя манера носить костюм. Амплуа роковой демонической женщины прочно сохранялось за Ниной Петровской, возлюбленной В. Брюсова. Особенная прелесть была в поведении-игре Зинаиды Гиппиус. Притягательно было ее тонко ироничное ломкое обаяние, костюм пажа эпохи Возрождения зеленых и желтых "ядовитых расцветок", ее манерно вытянутые ноги в черных чулках.

Символистские собрания проходили на квартире Мережковских, у Вяч. Иванова, Ф. Сологуба. «Наиболее характерны для настроений и течений начала XX века

были так называемые Среды Вячеслава Иванова,... происходившие по средам в течение нескольких лет литературные собрания в квартире В. Иванова, самого утонченного и универсального по духу представителя не только русской культуры начала XX века, но может быть, вообще русской культуры. Квартира Вяч. Иванова была на самом верхнем этаже огромного дома против Таврического дворца. Внизу бушевала революция, сталкивались политические страсти. А наверху, на "башне", происходили самые утонченные разговоры на темы высшей духовной культуры, на темы эстетические и мистические», - вспоминал бессменный председатель этих собраний Н. Бердяев25.

Атмосфера символистских вечеров была полна таинственности, почти сектантской избранности. Ремизов рассказывал о своем первом выступлении на таком поэтическом собрании. «В гостиной, куда собирались по особому приглашению, -цвет Петербурга! - было заставлено и очень тесно... И как обрадовался — в моих за-толоченных глазах вдруг заголубело: А.А. Блок, Л.Д. Семенов-Тяньшанский и Н.Н. Ге - они были в студенческих мундирах, весенние. А за ними серым комком -серые моржовые усы, блестя лысиной Ф.К. Сологуб, - знакомые... Первой выделилась из вечернего в белом З.Н. Гиппиус: ломко и снисходительно проговорила она стихи... Все были довольны, Философов и Зинаида Николаевна - устроители этого благотворительного вечера... Я читал "Пасхальную ночь" из "Пруда"... И не догадывался с каким возмущением следят за моим голосом... я услышал недовольный шип. И вдруг я увидел близко большую коневую голову, "седой отмет" и золотое: Дягилев и рыжий Бакст. Что-то потянуло их ко мне - что-то тронуло в моем ни на что не похожем наперекор»26.

Символизм вырастал в нечто большее, чем течение. «Это скорее, "климат", образ мысли, почти религия»27. Над этой эссеистской вычурностью и театральной искусственностью впоследствии иронизировал О. Мандельштам. "Ничего настоящего, подлинного... Вечное подмигивание. Ни одного ясного слова, только намеки, не-договаривания... Никто не хочет быть самим собой"28.

Эссеистический театрализованный стиль поведения и характер общения окрашивали не только атмосферу художественных собраний, они входили в повседневную жизнь.

Театрализованный стиль поведения, театрализованная жизнь становились характерными и для быта крупных меценатов: Н.П. Рябушинского, З.Г. Морозовой и А.В. Морозова и др. Увлеченные искусством, они коллекционировали живопись и фарфор, окружали себя поэтами, художниками, артистами. Своеобразными "театрами для себя" были их особняки, построенные Ф.О. Шехтелем, Л.Н. Кекушевым; здесь часто устраивались артистические и художественные вечера. Интерьеры, где происходили приемы, были полны изысканной роскоши. Мир, созданный архитектором и художником, был порою таинственным, загадочно беспокойным, но неизменно прекрасным... влекущим - мир красоты, мир искусства. Жизнь в этих особняках была подчинена законам художественного совершенства, заданного архитектором и художником. Здесь все располагало к проявлению того артистически театрального начала, которым была насыщена эпоха. Об этом писали в своем исследовании русского модерна Е.А. Борисова и Г.Ю. Стернин. «... На первый взгляд, интерьер модерна как будто отстраняется от человека, приобретая самодостаточное художественное и духовное значение. Но его эстетическая завершенность не мыслится вне участия человека, как бы приводящего в движение стройную систему предметного мира, одухотворяющего каждый его элемент. Жизнь в особняке модерна превращалась, таким образом, в своего рода "действо", в своеобразное твор-

ческое соавторство с зодчими и художниками, предрешившими и предусмотревшими все, вплоть до "графика движения" в интерьерах»29.

Театральное начало так глубоко проникло в искусство, культуру, наконец в быт, что составило одну из главных особенностей русской художественной действительности начала XX в. Если для Франции этого времени театральны были улицы, жизнь толпы, кафе, эстрада, то особенностью России было глубокое проникновение театральности, насыщение ею искусства, культуры, самой жизни. Об этой очень существенной стороне русской действительности писал Д.В. Сарабьянов: "французы тяготели к балету, цирку, к эстраде, кафе... Русские, хотя иногда и пользовались подобными сюжетами (например, Бенуа), больше стремились к тому, чтобы жизнь преобразить театром, чтобы театрализовать жизнь"30.

Большая сцена несла это дыхание театральности. Но не менее важны были постановки, осуществленные на малых сценах, экспериментальные пробы, которые проводил Мейерхольд по возрождению театральности. На квартире Вяч. Иванова в его "Башне" были сыграны силами любителей "Поклонение кресту" П. Кальде-рона и "Обращенный принц" Е.А. Зноско-Боровского. Интересны были сценические поиски режиссера, осуществленные в дружеской компании единомышленников: актеров, поэтов, художников в Териоках.

Малые сцены оказывали сильное влияние на культуру. В те годы были очень популярны многочисленные артистические клубы, подвалы, кабаре: "Бродячая собака", "Привал комедиантов" и др. Здесь била ключом жизнь артистической богемы, царила атмосфера раскованная, беззаботно игровая, искрящаяся театральностью.

На импровизированной сцене поэты Бальмонт, Ахматова читали свои стихи, Тамара Карсавина и Михаил Фокин исполняли недавно сочиненный хореографический номер, пели Собинов и Шаляпин, показывали комедийно сочные миниатюры артисты МХТ И.М. Москвин и В.Ф. Грибунин, как вихрь взлетала на стол и неслась в огневой пляске Алиса Коонен. Здесь любили бывать К.Д. Бальмонт, А. Белый, М.А. Кузмин, Вс.Э. Мейерхольд, К.С. Станиславский, В.И. Качалов, В.В. Маяковский, Л.Д. Блок и мн. др.

Кипучий искрящийся ритм театральности перебрасывался со сцены в зрительный зал, наполняя атмосферой праздника эти когда-то заброшенные помещения клубов, подвалов, кабачков. Стены, расписанные Судейкиным, сшитые руками актрис из разноцветных лоскутов занавеси, скатерти, пестрые подушки - все создавало фантастический, полный волшебства и красоты мир. Он возникал словно мимолетно, ради праздника сегодняшнего дня с тем, чтобы завтра погасить свои яркие краски, исчезнуть, но вскоре возродиться в новом карнавальном облике. Обилие зрелищ больших и малых захватило русскую культуру. Блок записывал в своем дневнике (февраль-март 1914 г.): «Люба читает мои ненапечатанные стихи на вечере лирики в "Бродячей собаке".... Люба была ночью на маскараде в Панаевском театре, а я бродил по улицам в восторге и тревоге.

... Вечером все были в кинематографе.

... Люба вечером слушает Шаляпина ("Борис Годунов") в Народном доме...

... Пронин и Бальмонт хотят меня видеть в "Бродячей собаке" (?!)

"Валькирия". Голосить будут какие-то Ростовский, Андриевская... все-таки пойду - один...

Люба до 6 часов утра в "Бродячей собаке"»31.

А. Белый писал об этом шквале театральности: "Десятые годы русской культуры, особенно петербургской, отмечены странным всеобщим карнавалом. Этому

маскараду предшествует одинокая маска начала века"32. Напор театральности как бы побуждал художественную интеллигенцию к проявлению природной сценической энергии с ее стихийным игровым началом, о которых много размышлял в те годы Н.Н. Евреинов.

Импровизационная театральность своеобразно затронула и великосветское общество. В конце XIX - начале XX в. ожила, приобрела особую красочность жизнь при дворе. Никогда еще не было здесь столько балов, карнавалов, любительских спектаклей.

"Как красива в эрмитажном павильоне бальная зала, в мавританском стиле, белая с золотом. Бал в этом зале - одно из самых красивых зрелищ", - вспоминал князь Сергей Волконский, тонкий знаток искусства33. Особенно увлекались любительскими спектаклями, в них часто в качестве актеров выступали ближайшие родственники царя. «...Пошла в петербургском обществе полоса любительства на широкую ногу. В разных домах давались "Власть тьмы", "Борис Годунов". На Эрмитажной придворной сцене поставили "Царя Бориса". Это был спектакль, блистательный - для глаз; было на сцене больше бриллиантов, нежели талантов»34.

В начале века очень популярны были великосветские вечера, посвященные отдельным историческим эпохам. Танцы ставил начинающий М.М. Фокин. Молодой хореограф, увлеченный выразительностью поз, движений, присущих тому или иному времени, в этих постановках овладевал приемами пластической стилизации.

Особенно любили наряжаться, стилизуясь под различные эпохи. Бал в духе Людовика XV, большой бал "Масленица в старину", маскарад "Ночь Терпсихоры" с танцами Древнего Египта, Греции, Рима, Руси и мн. др. - таков был общий репертуар этих увеселений.

Театральностью были окрашены многие виды искусства. Произведения живописи, архитектуры, скульптуры, декорационного творчества строились по законам своеобразной изобразительной режиссуры. Театральны были картины мастеров "Мира искусства" с их тонко организованными мизансценами стаффажных фигур, с их точно выверенными позами и жестами.

Театральны были полотна В.Э. Борисова-Мусатова с хороводами бесплотных элегических фигур, соединенных в ритмические группы, с той безукоризненной мелодической гармоничностью, которую мечтал обрести в своих мизансценах Мейерхольд. Многие полотна Сапунова и Судейкина словно дышали атмосферой кулис, несли в себе аромат театра. Мир, воссозданный в произведениях искусства, это был мир преображенный, мир художественной фантазии. Этот сотворенный мир - не что иное как попытка художника найти эстетически совершенный образ, наделив его игровым лицедейским началом, становящимся непременным атрибутом искусства начала XX в. В этом мифостроительстве искусство было необходимым элементом, только оно одно обладало возможностями чудесного превращения, там "прошлое и настоящее встречались и образовывали новое пространство бытия. Скульптор, архитектор и художник становятся непременными участниками мифотворчества, они создают декорации, в которых жизнь протекает как лицедейство, как спектакль"35.

Ориентация на преображение действительности, уход в мир поэтически мифологизированный могли получить на театре наиболее законченное воплощение. Масштаб сцены, условность и приподнятая тональность самого зрелища открывали перед художником небывалые возможности для проявления художественной фантазии и игровой театральности.

Как мы уже отмечали, идея театральности приобретала в те годы все большее распространение, владела умами и воображением поэтов, художников, режиссеров, актеров. Она не была точно сформулирована, тонко дифференцирована в своих разнообразных проявлениях. Театральность как бы наполняла воздух эпохи; она окрашивала образ жизни, ощущалась в манере поведения, облике людей. Ею была насыщена атмосфера встреч, художественных вечеров. Всплеском театральности были вызваны к жизни многочисленные спектакли, сыгранные на малых сценах клубов, кабаре, артистических подвалов.

Профессиональный театр и его режиссура также обратились к возрождению самоценного игрового театрального начала, видя в этом одну из своих главных художественных задач. Как мы уже отмечали, театральное начало сильно влияло на культуру, оно было как бы ферментом, питающим культуру и искусство. В свете этих рассуждений станет более понятным неудержимое стремление к декорационному творчеству, захватившее почти всех ведущих живописцев. В те годы не было, пожалуй, ни одного крупного художника, который не работал бы для театра. Их привлекала сцена с ее зрелищными масштабами, возможностью погрузиться в мир поэтической фантазии и, наконец, открывшаяся перспектива - живописать. Характерно, что поиски М.А. Врубеля, К.А. Коровина, А.Я. Головина в монументальной росписи не принесли им настоящего творческого удовлетворения. Мастеров же переполняло желание живописать, создавать на сцене новый, преображенный мир в больших зрелищных формах. И.Э. Грабарь так охарактеризовал это стремление живописцев к сцене: "Театр в наши дни - единственная область, где художник может еще мечтать о большом празднике для глаз, в котором есть где развернуться его воображению"36.

Идея объединения искусств, их взаимодействия, так занимавшая романтиков, обрела в начале XX в. новое художественное значение. В своем исследовании, посвященном немецкому романтизму, Н.Я. Берковский отмечал: "...мечта о слиянии искусств составляет важнейший мотив у всех иенских романтиков"37. У романтиков начала XIX в. "живопись, музыка, поэзия, архитектура рассматриваются... как явления единого художественного мышления"38. Однако эти идеи не получили в русском романтизме достаточно полной реализации, завершенного художественного осуществления. Совсем по-иному проблема единения искусств возникла в начале XX в. В тот период многие мастера, преодолевая замкнутость на отдельном жанре искусства, обращались к разным видам художественного творчества. Этот процесс, начавшийся с опытов Абрамцевского кружка, в начале XX в. приобрел необычайную полноту, масштабность художественных исканий. Универсализм творческих возможностей помог мастерам быстро овладеть и спецификой оформительского искусства. И еще одно обстоятельство важно отметить в связи с приверженностью мастеров идее синтеза. В театральном спектакле, где объединялись разные виды искусства, идеи синтеза могли получить наиболее полное художественное осуществление.

Теория Вагнера Gesamtkunstwerk - слияния, единения искусств, приобретая все большее распространение, служила обоснованием в устремленности мастеров к синтезу.

Идеи художественного синтеза были популярны среди мастеров "Мира искусства", они занимали также В.Э. Борисова-Мусатова, П.В. Кузнецова, К.С. Петро-ва-Водкина, Вс.Э. Мейерхольда, А.Я. Таирова и др. Особенно близки были эти

идеи мастерам "Мира искусства", воспитанным на поклонении Вагнеру. Мирискусники выдвинули широкую программу возрождения русского искусства и, прежде всего, театра. Они хотели вернуть искусству сцены тот высокий пафос, дыхание театральности, красоту большого зрелища, которые были присущи классическим периодам развития театра. Мирискусники видели каждый спектакль в художественной целостности, гармоническом единстве всех его элементов.

Идеи Вагнера были сформулированы в его теоретических трудах: "История драмы", "Искусство и революция", "Художественное произведение будущего", "Опера и драма". Написанные в конце 1840- начале 1850-х годов работы композитора явились реакцией на широко распространившийся в науке и искусстве позитивизм. Подвергнув резкой критике оперу с ее театральными штампами, ложной патетикой, композитор увидел в музыкальной драме уникальную форму спектакля. В ней объединялись бы все виды искусства: музыка, драматургическое содержание, исполнительское мастерство, постановочный замысел и изобразительный ряд. (Однако реализовать свои замыслы композитор не смог, отчасти из-за несовершенства постановочной части, архаизма оформления, принятого в Байрейте.)

Вагнер критически воспринимал стилистику современного искусства, считая, что "современный язык не пригоден для поэтического творчества"39. Композитор нащупал, интуитивно распознал тонкие связи, существовавшие между отдельными видами творчества. Он не отделял поэта от музыканта, ибо каждый из них "знает и чувствует то же, что знает и чувствует другой. Поэт стал музыкантом, а музыкант - поэтом, теперь они вместе составляют цельного человека-художника"40. Главное для Вагнера индивидуальность творца."...Масса никогда не может заинтересовать, а только смущает: лишь ясно выраженная индивидуальность вызывает наше участие"41. Композитор видел в зрителе не пассивного созерцателя, а невольного участника сценических событий. Эти его идеи были особенно близки режиссерам нового времени, обращавшимся к художественной фантазии зрителя, активно включавшим его в сценическое действие.

В своих теоретических трудах Вагнер предугадал самые существенные проблемы искусства будущего. Поэтому так велико было значение наследия композитора в новом столетии, так актуальна была его теория единения искусств.

Синтез искусств, так чаемый в начале нового столетия, мог быть обретен наиболее полно на театральной сцене. Однако идея единения искусств могла быть осуществлена лишь при разомкнутости границ между отдельными видами творчества, когда одно искусство как бы подкрепляло, обогащало другое. Мастера оказывались перед необходимостью использования художественных приемов смежных видов искусств. Поэтому литераторы и художники стремились уподобить поэзию и живопись музыке. Не случайно Борисов-Мусатов стремился воплотить в своих полотнах бесконечную мелодию; ее он слышал в музыке Вагнера. "Бесконечная мелодия, которую нашел Вагнер в музыке, есть и в живописи"42.

Процесс сближения различных искусств, их взаимного обогащения был характерен для художественной ситуации России конца XIX - начала XX в. Сходные тенденции наблюдались и в европейской культуре. Ш. Бодлер утверждал, что его поэзии нужны изобразительные краски. Говоря о своих стихах он употреблял термины живописи. В искусстве нового времени художники стремились дать цвету мелодическое звучание, а музыкальные образы вызывали зрительные ассоциации. Бодлер так охарактеризовал новое взаимодействие искусств: "...искусства стремятся если не подменять друг друга, то по крайней мере придать друг другу новые силы"43, в новом взаимодействии искусств ведущую роль, по утверждению Бодлера,

аля ИГрать «пластические восприятия, которым "аккомпанируют" слуховые ощущения»44- Если Вагнер придавал решающее значение синтезу искусств, то Бодлер уловил не менее существенную тенденцию искусства более позднего времени -ппеобладание во многих видах художественного творчества изобразительного начала. На эту его особенность указывали некоторые исследователи, но как самостоятельная творческая проблема она в искусствознании не вставала. Между тем в искусстве нового времени - поэзии, прозе, музыке, театре, особенно в режиссуре -влияние изобразительных принципов становилось отчетливо выраженным.

В поэзии и прозе начала XX в. мы встречаемся с удивительной яркостью зрительного пластического восприятия. Произведения французских поэтов и писателей, и прежде всего Ст. Малларме, М. Пруста с их бесконечно разветвленными фразами, как бы притягивающими к себе все новые и новые зрительные впечатления и образные ассоциации, были полны изысканных, чисто зрительных оттенков. Яркостью зрительно-пластического восприятия, колористическим богатством, живописной красотой стиха отличалась поэзия русских символистов. Таков "Итальянский цикл" Блока 1909 г., навеянный искусством раннего Возрождения, весь насыщенный светом и цветом. "Ирис Флоренции с его меняющимся ликом - может быть, самый интимный образ цикла"45.

Сильное влияние изобразительных принципов прослеживалось и в музыке К. Дебюсси, А.К. Лядова, Н.А. Римского-Корсакова, И.Ф. Стравинского. Так, в "Сказании о невидимом граде Китеже" Римского-Корсакова сцена превращения Китежа в невидимый град строилась на чисто живописной основе. "Здесь воздействует... особая поэтическая настроенность, магия тончайших звукоцветовых переливов", непрестанное колористическое обновление повторяющихся мелодических тем46. Совсем по-иному проявлялись изобразительные приемы в музыке "Золотого петушка" с его мощным симфонизмом аляповато-лубочных красок, с их бала-ганно-скоморошичьими интонациями в характеристике Додонова царства. Они сменились тончайшей причудливой игрой "акварельных тембровых красок", характеризующих Шемаханскую царицу47.

Влияние изобразительных принципов наиболее отчетливо проявилось в постановочном творчестве. Обращение к изобразительности характеризовало искания всех ведущих режиссеров нового времени: Г. Крэга, М. Рейнгардта, О. Брама, К. Станиславского, Вс. Мейерхольда, А. Таирова и др. Радикальные преобразования, происходящие в сценическом искусстве, движение режиссуры к изобразительности, новому пониманию роли художника в спектакле имели свои корни в художественных процессах конца XIX в., протекавших в России и во Франции.

Во французской культуре эти искания в большей мере были обусловлены развитием символистской поэзии. Молодые поэты Ст. Малларме, Анри де Ренье, Э. Верхарн, объединившись вокруг драматурга и поэта Поля Фора, создали в 1890 г. парижский Художественный театр. "Театру узнаваемой действительности" Фор хотел противопоставить театр мечты, "храм идеи"48. Фор провозгласил: "Я хочу предложить аудитории стихи, старые и новые, произнесение которых сопровождается музыкой. Исполнитель не будет персонажем, но только голосом; все живописные и музыкальные средства выразительности должны только аккомпанировать голосу, передавая такие эстетические оттенки эмоций, каких ни один актер не Достигнет"49.

В Художественном театре сразу обозначилась ведущая роль слова и живописи, в то время как актер отходил на второй план. Новому театру нужен был художник, свободный от догм ремесленной выучки. На предложение о сотрудничестве с готовностью отозвались О. Редон, называвший себя художником-музыкантом, П. Се-рюзье, М. Дени, Э. Бернар. В программном спектакле Художественного театра "Девушка с отсеченными руками" автор пьесы драматург П. Кийяр так определил назначение оформления: "Декорация должна быть чистым орнаментальным вымыслом, дополняющим иллюзию путем цветовых и линеарных аналогий с пьесой"50. Художники наделяли свои живописные панно ярким эмоциональным звучанием, сливавшимся с поэтической окраской стиха и музыкой. В декорациях не было иллюзорной конкретности. Художник превращал сценический мир во вселенную. Живописные панно декорации - эти изысканные колористические фантазии -уводили зрителя в мир поэтической грезы, были созвучны ирреальности статичного сценического действия. М. Дени предрекал скорое и "универсальное торжество фантазий эстетов над тупыми усилиями подражателей, всемирный триумф чувства красоты над ложью натуралистов"51.

Французский символистский театр П. Фора и Л. По вслед за мамонтовской оперой, но на иной эстетической основе, утверждал художественную ценность оформления, новую роль художника в спектакле. Однако это были очень разные театры. В Частной опере Мамонтова была предпринята попытка создания ансамблевого спектакля на основе гармонического единения музыки, живописного оформления, исполнительского мастерства. Поиски синтеза искусств реализовывались здесь при непосредственном участии художника-декоратора, осуществлявшего эстетическое руководство всей постановкой. В символистских опытах французской сцены наблюдалось стремление переключить на живописное оформление поэтический смысл драмы, заменить декорацией актера и постановщика.

Символистские искания на французской сцене не имели длительной художественной жизни и оказались мало связанными с дальнейшим ходом развития постановочного искусства и оформительского творчества.

Иная художественная ситуация сложилась в России в начале XX в. Русская режиссерская школа по масштабности постановочных идей, глубине и художественной целостности зрительно пластических решений была одной из самых сильных в Европе. Роль режиссера в театре стала главенствующей.

Сценическое искусство, как и другие виды художественного творчества, мучительно искало пути воссоздания целостной картины жизни. "Проблема художественной гармонии так или иначе связывается с проблемой гармонической общественной жизни"52. Режиссер хочет привнести в театр атмосферу времени, передать биение пульса современной жизни, воплотить передовые художественные идеи, которые возобладали в искусстве.

Постановка не мыслится вне ансамблевого решения, но главенствует режиссерское видение спектакля, его авторская интерпретация. Стремясь обогатить содержание спектакля режиссер использует художественные возможности многих видов искусства. Среди них изобразительный ряд становится ведущим; он только ему доступными средствами, с его временными и пространственными планами как бы раздвигал рамки спектакля, расширял, обогащал его содержательный смысл. Художник создавал новый мир, новую сценическую реальность, то живописно-картинную, то пространственно-условную. В новой театральной среде как бы концентрировались эмоции и переживания героев спектакля, кристаллизовались представления о мире самого художника. Режиссер так выстраивал свой постановочный

замысел, что зрительный образ как бы срастался а тканью cn^g-^^я. Очень часто ему отводилась главная роль в раскрытии режиссфшя5рдамъш**1;Уодобное nepe*rtk—, несение акцента художественной выразительности на декорации- быэ!<э„довольно частым явлением в сценическом искусстве начала|ХХ в-Отныне оформление в pv-ках режиссера становилось одним из самых сильных сцени1<еЛн6& срёдств/дааивДО ему возможность более глубоко и масштабно воплотит^ свои уугтпжр.г.твр.ннтлр. идеи.

Развитие режиссуры, направленность ее постановочных открытий в большей мере были связаны с исканиями зрительного аспекта спектакля. Каждый из постановщиков, будь то Мейерхольд, Станиславский, Фокин, Марджанов, находил неповторимо-самобытные решения. Различен был диапазон их изобразительных возможностей.

Трудным путем шел Станиславский к постижению зрительной основы спектакля, к осознанию эстетической ценности оформления. В ранний период МХТ создавал в своих постановках эпически масштабные картины народной жизни, опираясь на традиции передвижнического искусства.

Характерной чертой творческой индивидуальности Станиславского было неустанное стремление к новому. Он искал встреч и контактов с новыми драматургами, режиссерами, художниками во имя более глубинного понимания секретов исполнительского мастерства, постижения психологии творчества актера. Создание зрительного образа было для режиссера лишь частью общих, сущностных проблем актерского мастерства.

Станиславскому был чужд консерватизм, слепая приверженность тому или иному оформительскому методу. Он верил в передвижническую суть исканий МХТ в ранний период его существования и работал в этой манере. Но художника влекло к новому: к опытам по созданию символистских постановок, сотрудничеству с мастерами "Мира искусства" или поискам художественного воплощения большого трагического спектакля в новых пространственных формах. Не случайной была встреча Станиславского с Крэгом и их совместная постановка в МХТ в 1911 г. "Гамлета".

Мейерхольд обладал уникальной способностью чувствовать и воплощать зрительно-пластический строй спектакля в самых разнообразных формах. Он мыслил на сцене категориями изобразительного искусства, черпая вдохновение в рельефах и скульптуре готики, полотнах мастеров раннего Возрождения, в произведениях нового искусства. Поэтому так богат был диапазон его сценических зрительных решений. Одухотворенная живописность символистских спектаклей, дразняще дерзкая гротескность зрелищ, созданных с Сапуновым и Судейкиным на малых сценах, ослепительное красочное великолепие, торжество изощренной декоративной фантазии спектаклей, осуществленных с Головиным на императорской сцене, где царила праздничная театральность - все это были постановки большого стиля.

В спектаклях Мейерхольда зрительный образ становился одним из самых эмоционально выразительных элементов постановки. Режиссер обладал редким даром переводить в зрительный ряд любую эпоху или историческое время, ибо безгранична была его фантазия, артистически виртуозны были его постановочные приемы.

Изобразительность в широком смысле слова оказала большое влияние и на формирование хореографических идей М. Фокина. Каждый его балет — это живописно-драматические сюиты, переведенные на язык танца. Произведения изобразительного искусства служили мастеру источником ejo импрдвизапш^. Он Т1патель-

| БЕЛГОРОДОДЯ

(И 120001

но изучал материалы по истории искусства и культуры, стремясь постигнуть в каждой эпохе ее живописно-пластическую сущность, подвергая хореографической стилизации позы и движения актеров, рисунок их танцев. Поэтому так очевидна была близость сценических принципов Фокина и театральных идей мастеров "Мира искусства".

Режиссерские искания новой живописно-пластической формы спектакля были многообразны и смогли быть реализованы только с помощью художника. Яркие изобразительные решения многих постановок определялись и высокой пластической культурой, присущей многим режиссерам. Так, Мейерхольд начинал свою работу с поиска зрительной формы и находил ее безупречно точно. Станиславский всегда делал первоначальные наброски будущих мизансцен. Иногда это были целые листы графических разработок сценических картин. В то время как художник делал свои первые наброски оформления, режиссер искал форму будущего спектакля; за этим начальным периодом следовал длительный этап совместных поисков. Часто художник подсказывал режиссеру тот или иной постановочный ход, отыскивая вместе с ним расположение мизансцен, их графический рисунок, а режиссер, внося свои коррективы в оформление, помогал декоратору отшлифовать зрительное решение. Подобная практика сотрудничества режиссера с художником, когда их функции как бы дополняли друг друга, стала характерной особенностью театральной культуры начала XX в. В то время эти две, казалось бы, разные профессии — постановщика и декоратора — приобретали черты общности. И если режиссер был опытным художником, как Г. Крэг, он создавал и оформление постановки53.

Режиссеру для наиболее глубокой интерпретации спектакля нужно было все многообразие сценических средств в их ансамблевом звучании. И все же он особо выделял зрительный ряд. Насколько важен был для него этот изобразительный аспект, свидетельствуют слова Г. Крэга: "Искусство приходит только с оформлением сцены"54.

Русская режиссура открывала перед художником новые перспективы для выявления его неповторимого индивидуального видения и интерпретации спектакля, для наиболее полной реализации его творческих возможностей.

Процесс формирования новых тенденций в декорационном искусстве протекал бурно, стимулируемый постановочными исканиями режиссуры, обращенной к изобразительности, широко вовлекая в русло театра ведущих художников: А. Бенуа, Л. Бакста, А. Головина, М. Добужинского, К. Коровина, Н. Сапунова, С. Судейки-на и др.

Оформительское искусство тех лет, представленное крупными мастерами различных направлений, сконцентрировало в себе все богатство их художественных индивидуальностей, все многообразие и масштабность живописно-пластических исканий, в которых выявились ведущие тенденции искусства начала XX в. В этот период русский театр представлял собою уникальное явление. Передовые постановочные идеи были ориентированы на сотрудничество с художником, без его зрительного решения спектакль не мог быть осуществлен. Теперь декоратор создавал не просто тщательно исполненный на театральном холсте пейзаж или архитектуру, иллюзорно воспроизводящие место действия, материальную предметную среду, как это было принято в постановках второй половины XIX в. Художник воплощал в зрительном образе среду, эмоционально наполненную: он создавал ее средствами искусства, одухотворял ее. Декорации становились художественным произведением, созданным для сцены. Привнесение в оформление эстетического начала заро-

л-.

пилось в 1880-х годах в опытах живописцев частной оперы С.И. Мамонтова, было продолжено декораторами французского символистского театра М. Дени, О. Редо-ном, П. Серюзье, сценическими исканиями Г. Крэга. Выступавший в 1896 г. с новым зрительным решением оперы Г. Перселла "Дидона и Эней" Крэг потряс зрителей. Вместо привычных декораций с их сухими, безжизненными в своей ремесленной отработанности формами на сцене высились непривычно странные пластические объемы. Их строгие формы, новые ритмы, неожиданные, но гармоничные композиции, проникнутые мелодическим началом, притягивали, волновали зрителя. Сценические картины Крэга выстраивались по законам композиции музыкальной. Основатель ирландского театра поэт У. Йетс так отзывался об оформлении: Крэг "создал идеальную страну, где все возможно, где можно изъясняться стихами или музыкой"55; "...декорация Гордона Крэга есть новое, специфически присущее театру искусство: она может существовать только в театре, ее немыслимо отделить от персонажей, которые движутся на этом фоне"56. Йетс тонко уловил главное в оформлении Крэга - его театральное назначение, способность существовать только в пространстве сцены и, главное, те незримые связи, которые как бы возникали между оформлением, актерами и зрителем, создавая эмоционально-поэтическую атмосферу спектакля.

На русской сцене эти процессы протекали более интенсивно и углубленно. Привнесение высокого художественного начала в сценографию стало самой характерной чертой отечественного декорационного творчества той эпохи. Постановщик, вместе с художником, возрождал театральность с ее пафосом, присущим классическому спектаклю. И, вместе с тем, то была театральность нового времени, игровая, затейливо ироничная, пронизанная атмосферой искусства начала XX в. Режиссер и художник рассматривали театральную живопись как важную эстетическую категорию спектакля. На сцену словно выплескивались потоки красок, с их буйством цвета, изощренностью орнаментально-декоративной фантазии. В спектаклях тех лет, таких разных по своим достоинствам, ощущалась свежесть живописных приемов, новизна колористических созвучий, заражающая сила театральности.

Декораторы были обращены к своим любимым темам, мастера обладали редкой способностью неповторимо тонко ощутить каждый сюжет и интерпретировать его в оригинальной самобытности своей театральной манеры. На сцене особенно ярко проявлялось богатство мифологизированного мышления, игра прихотливой художественной фантазии, острая потребность выразить игровое лицедейское начало спектакля и, наконец, желание живописать. В декорациях, исполненных художниками различных направлений - А. Бенуа, Л. Бакстом, А. Головиным, К. Коровиным, Н. Сапуновым, было какое-то особенное заражающее начало, сила эмоционального воздействия. Словно невидимые нити, визуальные флюиды протягивались от оформления в зрительный зал, создавая эмоционально-поэтическую ауру зрелища, его волнующую атмосферу.

Погружаясь в мир любимых сюжетов, организуя сценическую среду, то условную пространственную, то воссозданную с тонкой исторической достоверностью мирискуснического стилизма, художник каждый раз словно дистанцировался от изображенного. Он заставлял зрителя почувствовать, что это мир игры, мир теат-ра, сочиненный его фантазией. Однако эмоционально-зрелищное, порою чувственное воздействие декораций Бакста, Головина, Сапунова, Судейкина было необычайно сильным. В чем же заключались особые свойства декорационного искусства тех лет?

В самобытности интерпретации сюжета, предложенной художником, в особой эмоциональной наполненности, притягательности зрительных образов, в новизне живописно-пластических решений, которые были присущи русской декорационной школе. Впрочем, школы в традиционном смысле слова не было. Большинство художников, пришедших из станковой живописи в театр, не получили специального образования, не прошли подготовки по классу декорационного искусства и были свободны от иссушающей ремесленной выучки.

Новые художники осваивали приемы оформительского творчества в процессе работы над спектаклем. Штатные декораторы казенной сцены А.Ф. Гельцер, К.Ф. Вальц, П.Б. Ламбин, Ф.А. Лавдовский, А.С. Янов - мастера ограниченных творческих возможностей - повторяли из спектакля в спектакль ремесленные стереотипы оформительских решений. Они сошли со сцены, и их имена известны сейчас лишь специалистам.

Декорационное искусство было тем видом художественного творчества, в котором наиболее полно реализовалась индивидуальность художника. В тот период декораторы очень увлекались написанием эскизов. В их живописно-пластическом строе мастер воплощал свое видение спектакля. Создание эскиза требовало такой же живописной маэстрии, как и написание станковой картины. Театральные эскизы широко экспонировались на выставках, художественная критика имела возможность судить по ним о состоянии декорационного искусства. Очень часто художник создавал эскизы спустя значительное время после премьеры, настолько живо и дорого было для него воспоминание о спектакле. Так работали Добужинский, Сапунов.

Новые декораторы начала XX в. не представляли школы в строгом значении этого слова. Это была плеяда блистательных художников. Они пришли на сцену, чтобы воплотить в новом для них виде творчества - театральном оформлении свои художественные идеи.

В начале XX в. театральное оформление стало крупным направлением в искусстве, сосредоточившим в себе самые важные художественные искания своего времени. Декорационное творчество, может быть, более, чем какой-либо из видов искусства, имело выход на европейскую сцену, получило возможность быть не только широко известным, но и включиться в художественную жизнь Англии, Франции, Германии.

Процесс формирования новых постановочных идей, новых принципов оформления спектакля был характерен и для европейской культуры. Но, пожалуй, ярче, масштабнее он проявился в русском искусстве. К началу XX в. декорационное творчество стало одним из самых художественно значимых видов искусства, создало непреходящие эстетические ценности.

Но, для того чтобы обрести эти художественные качества, сценография должна была совершить прорыв к новым зрительным формам. Необходимо иметь в виду, что из всех видов изобразительного искусства театральная декорация была наиболее привержена старой оформительской системе.

Театрально-декорационное искусство смогло двигаться дальше, только обретя свободу от сковывающих его норм старой системы. Процесс реформирования декорационного искусства протекал трудно, порою мучительно, наталкиваясь на сопротивление театральных художников старой выучки, на противодействие чиновников конторы императорских театров, на неприятие нового оформления зрителем, вкус которого был воспитан на образцах традиционного декорирования. И все же новая сценография продвигалась вперед, прокладывала себе путь сквозь толщу рутины старой оформительской традиции.

12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: