Тангейзер: обсуждение темы

К этой теме относятся комментарии здесь и здесь. Можно продолжать эти обсуждения или начать с любой другой мысли.

Высокие гости: Вальтер и Вольфрам в „Тангейзере“

Мориц фон Швинд - Состязание певцов (1853-55)
Фреско в Большом зале Вартбурга (https: //de. wikipedia. org/wiki/Moritz_von_Schwind)

Посмотрите на эту фреску. Состязание, описанное в „Тангейзере“, в этом зале
не происходило: изображенный на ней зал был построен позже.

Однако Вальтер и Вольфрам возможно встретились там, в 1204 или 1205 г.
при дворе, приглашенные туда Ландграфом и его женой Софией.
Живописец изобразил тангейзеровское историческое предание, а также
разместил на своем фреско других исторических или легендарных персонажей:

Генриха фон Офтердиньгена, Рейнмара, Добродетельного Писаря и Клингзора
(возвышающаяся над толпой как бы летящая фигура слева).
На переднем плане слева же, спиной к нам, в красном – Биттерольф.
А сидящий вполоборота там же слева в синем, в красных чулках –
Вальтер фон дер Фогельвайде.
Фигура в зеленом справа от Ландграфа – никто иной, как Вольфрам фон Эшенбах.
Так и хочется увидеть здесь же „завуалированных“ филологов Бодмера и
Лахмана и, главное, романтиков: Фуке, Новалиса, Э. Т. А. Гофмана и Зимрока.
А рядом с Софией – я почему-то вижу никого иного, как маленького
Рихарда Вагнера.

Красавица и блондинка, к сожалению, не Элизабет, а София.
Тангейзеровская Элизабет была написана с венгерской принцессы
Элизабет, на которой ландграф Герман женил своего сына Людвига.

На этой фреске встретились два интересные периода немецкой истории:
30 - 40 лет, за которые собственно возникла немецкая литература (с 1180)
и период после 1800 г., когда эта первая литература была вновь
обнаружена и переведена на современный немецкий.

В эти первые десятилетия своей жизни, в „Парцифале“ Вольфрама
фон Эшенбаха, немецкая словесность выросла до такого уровня,
который повторно был ею достигнут только века спустя.

У Вольфрама не было латинского образования, филологи долго думали,
что он не умел писать и читать. Он диктовал свои стихи, его манера
краткая, четкая, сжатая, хотя предложения иногда кажутся громоздкими.
Несомненно, слогу его недоставало изящества. Его метафоры и картины
необычные и часто темные для понимания. Кроме этого, он создавал
новые немецкие слова и часто использовал французскую лексику.
Ритм похож на ритм устной речи, по всей видимости, тексты
действительно и диктовались, и декламировались.

Его „Парцифаль“ стал самым известным литературным трудом за 300 лет.
Вольфрам обработал фрагмент Кретье́ на де Труа́, но проявил недюжинную
фантазию интерпретатора. Роман написан с иронией, на языке,
понятном для современников.

Оттуда Вагнер позаимствовал Грааль, Амфортаса, Титуреля итп.,
но когда он работал над своим „Парсифалем“, он ругал Вольфрама.
Но это уже другая история.

У Вальтера фон дер Фогелвайде мы не найдём мифов: он был создатель
своей собственной поэзии. Несколько его стихов очень известны и
до сегодняшнего дня. В отличие от Вольфрама, который быстро находил
и меценатов, и „заказы“, Вальтер часто бедствовал: условия жизни
постоянно были трудные и неопределённые. Он был вынужден ездить
по всей стране, от замка к замку, откуда его иногда вышвыривали.
За хлеб он создавал политическую пропаганду, менял и государей,
и аргументы.

В его время миннезанг (традиционная поэзия немецкого рыцарского сословия)
постепенно отмирал, и Вальтер ломал шаблоны, развивал миннезанг дальше,
делал его эмоциональнее, реалистичнее, и вместе с тем избегал и плоской
развлекательности, и заимствований из фольклора.

Поэзия Вальтера представляет различные стили и манеры, но мы всегда
слышим голос авторского „я“. Он часто пишет от первого лица, и никогда
не скрывает ни своих склонностей, ни отвращения.
Неудивительно, что он нажил себе много врагов.

Если бы Вагнер, работая над „Тангейзером“, умел смотреть в будущее, возможно,
он почувствовал бы родство своей судьбы с беспокойной жизнью Вальтера.

Интересно, что и Вальтер, и Вольфрам жаловались на Ландграфа Германа:
хотя он иногда бывал щедрым, но прежде всего думал о своих забавах.
Он-де приглашал фигляров, акробатов, шарлатанов, слишком много транжирил
времени с неподобающими друзями и девицами, слишком много пил на охоте.

Как ни странно, но все эти средневерхненемецкие поэты были забыты.
Когда в 1784 году были опубликованы отрывки из „Парцифаля“,
Фридрих II Великий ответил на посвящение:
„По моему мнению, подобные книги не стоят и щепоти типографского
порошка и не заслуживают того, чтобы с них стряхивали пыль забвения.
Я не стал бы терпеть присутствие таких ничтожных поделок
в моей библиотеке и вышвырнул бы их вон. “...

Без изданий Лахманна и особенно без Зимрока, который перевел их на
современный немецкий, они так и остались бы неизвестными.

Но романтики сразу бросились на них, как и на одновременные первые
переводы скандинавских мифов и сказок. В первую очередь это были известные всем
Новалис и Гофман, но одна за другой появлялись сотни новых литературных
работ авторов, которые сегодня забыты.

Назову лишь Фридриха де ла Мотт Фуке, и даже не потому что он тоже создал
пьесу „Состязание в Вартбурге“, а потому что он писал бестселлеры и книги
для юношества и был знаком с дядей Вагнера. В его романе „Герой Севера“ мы уже
найдём половину „Кольца“, хотя и не дословно, но очень близко.

Все эти книги Вагнер жадно глотал, и не только в детстве и юношестве.
Oн в них нашёл свой мир и больше его никогда не покинул.

В период романтизма средневековые авторы стали важны для носителей
антимодернистского и антибуржуазного мировоззрения, а также для развития
общенемецкой национальной идентичности. Их значение еще более возросло,
когда политическое объединение 1848 года потерпело крушение.
Позже Вольфрам и Вальтер стали орудием националистов и их работы,
как и их идеи, часто искажались.

Но как раз в этом Вагнер не виноват, в виде исключения.
В „Тангейзере“ он дал Вальтеру мало слов и намеренно не изобразил
его самым агрессивным врагом Тангейзера.
Зато фигура Вольфрама получилась впетчатляющей. Вагнер подарил ему
одну из самых прелестных арий.
Вольфрам сострадателен и гуманен. Он в самом конце тоже уходит из мира,
но не так, как Тангейзер и Элизабет, которых увела оттуда смерть.
Когда он, вместе с Вагнером, смотрит на трупы на сцене, оба знают,
что останется исскуство.