Человеческая природа и социальный порядок

Первоначально социальная статика сравнима с анатомией и изучает, как организованы разные части социального организ­ма. Но, поскольку предметом социологии оказывается история человечества, рассматриваемая как процесс формирования единого народа, анатомическая статика легко превращается в анализ структуры любого общества. Поскольку есть только одна история, изучение статики открывает структурные при­знаки любого общества. Конт ясно излагает цели статики:

«Надо... сообразуясь с предварительным отвлеченным поня­тием, сначала изучить человеческий порядок, как если бы он был неизменным. Таким образом, мы определим его разные фундаментальные законы, неизбежно одинаковые во все вре­мена и во всех местностях. Это планомерное основание по­зволит нам затем перейти к общему объяснению постепенной эволюции, которая никогда не могла сводиться только к возра­стающей реализации режима, свойственного подлинной при­роде человека, и все основные начатки которой по-прежнему сохраняются...

Второй том призван последовательно характеризовать раз­ные свойственные человеку основные формы проявления по­рядка. Применительно к каждой из них сначала следует опре­делить нормальный уклад, соответствующий нашей истинной природе, а затем объяснить необходимость, в силу которой его окончательному установлению предшествует долгое постепен­ное приготовление» (Systeme de politique positive., II, p. 3 — 4).

Контово понимание социальной статики полностью излага­ется в «Системе позитивной политики». Ей целиком посвящен 2-й том «Системы позитивной политики» с его характерным подзаголовком: «Абстрактный трактат о человеческом поряд­ке». Набросок статики есть уже в «Курсе позитивной филосо­фии», но ей там посвящена лишь одна глава и идеи едва обозна­чены²⁸. Социальная статика может быть логично разложена на две части: предварительное исследование структуры природы

[112]

человека, содержащееся в первом томе «Системы позитивной политики», и собственно исследование структуры общества.

Огюст Конт изложил свои представления о природе чело­века в том, что он назвал «таблицей мозга», которая выглядит как научное исследование конкретных локализаций деятель­ности мозга. В ней он указывает, где в мозгу находятся анатомические соответствия разных дарований человека. Теория локализации мозговой деятельности — то, что нас менее всего интересует, — представляет собой наиболее уязвимый аспект учения Конта. Но ее можно без ущерба опустить, не нарушая хода мыслей автора, поскольку он сам заявлял, что локализа­ция мозговых отправлений в определенной мере гипотетична. Психологическое толкование выходит на анатомическую гипо­тезу, которая сама есть только транспозиция интерпретации деятельности разума.

Конечно, есть большая разница между тем, как изложил природу человека Конт, и тем, как это мог сделать Платон. Но у Платона встречаются наброски локализации если не мозго­вых отправлений, то по крайней мере физической деятельно­сти организма. Различая разум и сердце, Платон также связы­вает эти разные аспекты природы человека с разными частями тела. В этом случае также можно пренебречь теорией локали­зации способностей в теле и сохранить только платоновский образ человека²⁹.

Конт указывает, что можно рассматривать природу челове­ка как двойственную или даже тройственную. Можно сказать, что человек состоит из сердца и разума, или разделить сердце на чувство (привязанность) и деятельность, и считать, что че­ловек — это одновременно чувство, деятельность и разум. Конт уточняет, что двойной смысл слова «сердце» есть харак­терная двусмысленность. Иметь сердце — значит иметь или чувство, или мужество. Одним и тем же словом выражаются Два понятия, словно язык осознает связь, существующую между привязанностью и мужеством.

Человек чувствителен, деятелен и разумен. В первую очередь он существо деятельное. К концу жизни Конт снова воз­вращается к формулировкам, содержащимся в «Опускулах», и в «Системе позитивной политики» пишет, что человек призван не терять времени на спекуляции и бесконечные сомнения. Человек создан действовать.

Однако побуждение к деятельности будет всегда исходить Из сердца (в значении «чувство»). Человек никогда не движим разумом, то есть абстрактная мысль никогда у него не выступает детерминантой деятельности. Тем не менее деятельность, одушевляемая чувством, нуждается в контроле разума. Со-

[113]

гласно известной формуле, нужно действовать под влиянием чувства и думать, чтобы действовать.

Отсюда следует критика той интерпретации рационализма, которую можно назвать интеллектуалистской. В соответствии с ней развитие истории постепенно сделало бы из разума ор­ган, определяющий поведение человека. По мнению Конта, та­кого быть не может. Побуждение всегда будет идти от чувст­ва — души человечества и мотора деятельности. Разум никог­да не станет более чем органом управления или контроля.

Но разум этим не обесценивается, так как позитивистской философии свойственна идея обратной связи между силой и благородством. Наиболее благородный — это самый слабый. Думать, что разум не предопределяет деятельности, не значит его умалять. Разум не является и не может быть силой именно потому, что он в определенном отношении есть нечто более возвышенное.

Локализации в мозгу трех элементов природы человека суть лишь перестановка идей, связанных с их функционирова­нием. Огюст Конт помещает разум в передней части мозга, так что разум связан с органами восприятия или органами чувств. Привязанность он помещает, наоборот, в задней части мозга, так чтобы она непосредственно соединялась с органами дви­жения.

Далее можно различать в сфере чувств то, что относится к эгоизму, и то, что относится, наоборот, к альтруизму или бес­корыстию. Конт дает довольно забавную классификацию чувств: он перечисляет исключительно эгоистические инстинк­ты (пищевой, половой, материнский); затем добавляет к ним склонности также эгоистические, но уже относящиеся к сфе­ре отношений с другими: военные и индустриальные, пред­ставляющие собой проекции на природу человека двух типов общества, которые Конт, как он считал, наблюдал в то время. Военный инстинкт — это инстинкт, который содействует пре­одолению нами препятствий, индустриальный — напротив, по­буждает нас к созиданию жизненных благ. Сюда он добавляет еще два чувства, без труда узнаваемых: гордость и тщеславие. Тщеславие — в определенном отношении уже переход от эго­изма к альтруизму.

Неэгоистических склонностей три: привязанность одного лица к другому на основе полного равенства; почтение, уже расширяющее крут охватываемых этой склонностью людей, ибо ею проникнуты отношения сына к отцу, ученика к учителю, подчиненного к начальству; и, наконец, доброта, которая в принципе отличается универсальной распространенностью и должна перейти в религию человечества.

[114]

Что касается разума, то он может быть разложен на пони­мание и выражение. В свою очередь понимание разлагается на пассивное и активное. Первое бывает абстрактным или конк­ретным. Активное — индуктивным или дедуктивным. Выраже­ние оказывается мимическим, устным или письменным.

Наконец, деятельность делится на три направления: до­блесть — если пользоваться выражением классической фило­софии — предполагает мужество, благоразумие и твердость или упорство при выполнении какого-либо дела.

Такова теория природы человека. Как явствует из «таблицы мозга», человек прежде всего эгоист, хотя и не исключитель­но эгоист: склонности, обращенные на других и развивающие­ся в бескорыстие и любовь, заданы с самого начала.

История не меняет природы человека. Присущий статике примат тождествен утверждению вечного характера склонно­стей, свойственных человеку как таковому. Конт не написал бы, как Ж.-П. Сартр: «Человек есть будущее человека». И он не считал, что человек все время творит самого себя. Основ­ные склонности, по его мнению, представлены уже с самого начала.

Отсюда, впрочем, не следует, будто смена обществ ничего не дает человеку. Напротив, история предоставляет ему воз­можность реализации того, что есть наиболее благородного в его природе, и благоприятствует постепенному расцвету альт­руистических склонностей. Она также дает ему возможность всецело пользоваться разумом как руководителем действий. Разум никогда не будет для человечества ничем иным, кроме органа контроля, но на первых порах своей эволюции он еще не может быть действенным контролем за деятельностью, по­тому что, как было выше сказано, позитивистское мышление не спонтанно. Быть позитивным — значит открывать законы, управляющие явлениями. Таким образом, нужно время, чтобы наблюдение и эксперимент принесли знание законов. История необходима для того, чтобы разум человека достиг собствен­ной цели и реализовал то, что составляет его призвание.

Структурные отношения между элементами природы чело­века навсегда останутся такими, какими они оказываются в Исходной позиции. Конт, таким образом, выступает против оп­тимистического и рационалистического истолкования эволюции человечества. Тем, кто думает, будто разум может быть основным детерминантом поведения человека, он отвечает, что никогда люди не будут движимы ничем иным, кроме своих чувств, Настоящая цель в том, чтобы люди все больше руководствовались бескорыстными чувствами, а не эгоистическими Интересами, а также в том, чтобы орган контроля, направляю-

[115]

щий деятельность человека, смог полностью выполнить свою функцию, открывая законы, повелевающие реальностью.

Такое толкование природы человека позволяем перейти к анализу природы общества.

В семи главах 2-го тома «Системы позитивной политики» Огюст Конт набрасывает последовательно теории религии собственности, семьи, языка, общественного организма, или разделения труда; завершают работу две главы, одна из кото­рых посвящена систематизации форм святости в обществен­ной жизни и включает в себя эскиз общества, ставшего пози­тивистским, а вторая относится к общим пределам; изменения, свойственным человеческому порядку, содержит объяснение через статику возможности динамики и, кроме того, объясне­ние на основе законов статики возможности и необходимости исторических вариаций. Все эти главы составляют теорию фундаментальной структуры обществ.

Цель анализа религии — продемонстрировать функцию ре­лигии в любом обществе. Религия порождается Двойной по­требностью. Любое общество непременно предполагает кон­сенсус, согласие между частями, единение членов, составляю­щих общество. Общественное единство требует признания принципа единства всеми индивидами, т.е. религии.

Сама религия допускает тройное деление, свойственное природе человека. Она включает в себя интеллектуальный ас­пект, догму; аффективный аспект, любовь, которая выражает­ся в культе; и практический аспект, который Конт называет «укладом», Культ упорядочивает чувства, уклад — личное или общественное поведение верующих. Религия воспроизводит в самой себе дифференциацию природы человека; порождая единство, она должна обращаться одновременно! к разуму, чувству и действию, т.е. ко всем способностям человека.

Это представление не отличается в основном от того, кото­рое Конт излагал в начале своего пути, утверждая, что в идеях разума фиксируются этапы истории человечества. Но ко вре­мени написания «Системы позитивной политики» qh не усмат­ривает больше в простых ведущих идеях или в философии ос­нову каждой общественной организации. Религия создает об­щественный порядок, она же служит формой привязанности и деятельности и в то же время — догмой или верованием. «В этом трактате, — пишет Конт, — религия будет по-прежнему характеризоваться состоянием полной гармонии, свойствен­ной жизни человека, как индивидуальной, так и коллективной, когда все ее части хорошо согласованы. Это единственное подходящее для разных основных случаев определение каса­ется равным образом сердца и разума, поддержка которых не­обходима такому единству. Религия представляет, "таким обра-

[116]

зом, для души нормальный консенсус, в точности сравнимый с консенсусом здоровья с телом» (ibid., p. 8).

Следует сопоставить две главы, относящиеся, с одной сто­роны, к собственности, с другой — к языку. Сопоставление может показаться странным, но оно отвечает глубокой мысли Конта³⁰. Собственность и язык в самом деле соответствуют друг другу. Собственность есть проекция на общество дея­тельности, между тем как язык есть проекция разума. Зако­ном, общим для собственности и языка, служит закон накоп­ления. Цивилизация прогрессирует, потому что победы в мате­риальной и интеллектуальной сферах не исчезают вместе с те­ми, кто их добыл. Человечество существует, потому что есть традиции, т.е. преемственность поколений. Собственность — это накопление ценностей, передаваемых от поколения к по­колению. Язык — это, так сказать, место хранения имущества разума. Получая язык, мы получаем культуру, созданную на­шими предками.

Не надо задерживаться в своем анализе из-за слова «собст­венность», вызывающего широкий политический резонанс или пристрастия. По мнению Конта, совсем неважно, будет ли это частная или общественная собственность. Он видит в собствен­ности основную форму, в какой выражает себя цивилизация, — в самом факте продолжающегося существования материаль­ных творений людей после того, как их творцов уже нет, и в том, что мы можем передать потомкам созданное нами. Обе главы — о собственности и о языке — посвящены двум основ­ным инструментам человеческой цивилизации, условиями су­ществования которой служит преемственность поколений и продолжение живыми мыслей мертвых. Отсюда — известные выражения: «Человечество состоит скорее из мертвых, чем из живых», «Мертвые все чаще и чаще управляют живыми».

Эти формулы наводят на размышления. Одна из особенно­стей Конта в том, что, отталкиваясь от идеи индустриального общества, будучи убежденным в том, что научные общества значительно отличаются от былых обществ, он пришел не к Умалению прошлого и возвеличиванию будущего, как большин­ство современных социологов, а к чему-то вроде реабилитации прошлого. Утопист, мечтающий о будущем, более совершен­ном, чем все известные общества, он остается человеком традиции с острым чувством единства людей во все времена³¹.

Между главами, посвященными собственности и языку, помещена глава о семье, созвучная главе об общественном орга­низме, или разделении труда. Эти две главы соответствуют Двум составляющим природы человека. Семья — в основном эмоциональное единство, в то время как общественный орга-

[117]

низм, или разделение труда, соответствует активной стороне природы человека.

В своей теории семьи Конт берет за образец и имплицитно рассматривает как показательную семью западного типа, за что его, разумеется, упрекали. Раз и навсегда он отбрасывает как патологические такие формы семьи, веками существовав­шие во всех странах, как полигамия.

Конечно, он был слишком привержен систематизации и ка­тегоричен. Описывая семью, он часто смешивает особенности отдельного общества с всеобщими чертами. Но я не думаю, что такая облегченная критика исчерпывает тему. Доктринер пози­тивизма стремился прежде всего показать, что внутрисемейные отношения характерны и показательны как отношения, мо­гущие существовать между людьми, а также то, что в семье воспитывалась и формировалась эмоциональность человека.

Семейные отношения могут быть отношениями равенства (между братьями), почтения (между детьми и родителями), до­броты (между родителями и детьми), сложными отношениями власти и подчинения (между мужем и женой). По мнению Конта, муж, разумеется, должен повелевать. Деятельный и ум­ный, он должен в то же время слушаться жену, которая в ос­новном олицетворяет чувствительность. Но это главенство, ос­нованное до некоторой степени на силе, оказывается с другой точки зрения слабостью. Духовное влияние в семье, т.е. наи­более благородное влияние, оказывает жена.

Конту было присуще чувство равенства людей, но равенст­ва, основанного на коренной дифференциации функций и спо­собностей. Когда он говорил, что женщина в интеллектуальном отношении слабее мужчины, он был близок к тому, чтобы ви­деть в этом превосходство; одновременно женщина являет со­бой духовную силу или силу любви, значащую гораздо больше, чем тщеславное превосходство разума. Пусть не забывается прекрасная формула Огюста Конта: «Пресыщает любая дея­тельность и даже мысль, но никогда не пресыщает любовь».

В то же время в семье люди приобретают опыт историче­ской преемственности и научаются (что служит условием ци­вилизации) передавать от поколения к поколению материаль­ные капиталы и интеллектуальное имущество.

Основные идеи Конта относительно разделения труда — это идеи дифференциации деятельности и кооперации людей, или, говоря точнее, разделения обязанностей и комбинации усилий. Но главное положение позитивизма, сколь шокирую­щим оно ни покажется, есть признание и даже больше — про­возглашение примата силы в практической организации обще­ства. Как организация деятельности людей общество господст­вует и не может не господствовать с помощью силы.

[118]

Конт признавал только двух политических философов: Аристотеля и Гоббса. Гоббс — единственный политический философ, говорит нам Конт, достойный упоминания между Аристотелем и ним. Гоббс видел, что всякое общество управляется и должно быть управляемо (в двух смыслах — неиз­бежности и сообразности тому, что должно быть) силой. А си­ла в обществе — это количество или богатство32.

Конт отвергает определенную форму идеализма. Общество находится и будет находиться под властью сил количества или богатства (или сочетания того и другого), если иметь в виду, что между тем и другим нет существенной разницы в качестве. Нормально, что сила берет верх. Как могло быть иначе в тече­ние столь долгого периода, что мы считаем реальную жизнь та­кой, какова она есть, и общества такими, каковы они есть?

«Все те, кого коробит положение Гоббса, несомненно, най­дут странным: вместо того чтобы основывать политический строй на силе, его хотят учредить на слабости. Тем не менее именно это следовало бы из их тщетной критики, основанной на моем главном анализе трех частей, неизбежно присущих любой общественной власти. Потому что за неимением по­длинной материальной силы появится необходимость заимст­вовать у духа и сердца первичные основания, которые эти бедные элементы все-таки неспособны обеспечить. Пригодные единственно к тому, чтобы достойно изменить предшествую­щий строй, они не смогут выполнять никаких общественных обязанностей там, где материальная сила еще не учредила над­лежащим образом какой-нибудь строй» (ibid., р.299 — 300).

Однако общество, соответствующее человеческой приро­де, должно включать в себя противоположность господства силы или коррекцию его, духовное влияние, теорию которого развивает Конт, противопоставляя ее своей реалистической концепции общественного порядка. Влияние духа — постоян­ное требование обществ, потому что последние всегда будут в качестве мирского порядка находиться под властью силы.

Существует двойное духовное влияние — влияние разума и чувства, или привязанности. В начале своего пути Конт пони­мал влияние духа как воздействие разума. В конце жизни под влиянием духа он имеет в виду главным образом влияние привязанности, или любви. Но какова бы ни была в точности форма, какую принимает духовное облагораживание, во все вре­мена и эпохи существовало различие между мирской и духовной властью, и оно полностью снимается лишь на позитивной Фазе, то есть на той фазе, которая служит завершением исто­рии человечества.

Духовное влияние выполняет разные функции. Оно должно упорядочивать внутреннюю жизнь людей, объединять их ради

[119]

совместной жизни и деятельности, освящать мирскую власть для того, чтобы убедить людей в необходимости повиновения; общественная жизнь невозможна, если нет тех, кто повелева­ет, и тех, кто повинуется. Для философа неважно, кто господ­ствует и кто повинуется; те, кто господствует, есть и всегда будут могущественными.

Духовное влияние не должно только упорядочивать, объе­динять, освящать; оно должно также ослаблять и ограничивать мирскую власть. Но для этого нужно, чтобы общественная дифференциация зашла достаточно далеко. Когда духовная власть освящает мирскую, т.е. когда священники заявляют, что короли — помазанники Божий или что они управляют от име­ни Бога, духовная власть прибавляет авторитета мирской вла­сти. Это освящение духом власть имущих, возможно, было не­обходимо в истории. Конечно, нужно было поддерживать об­щественный порядок и согласие, даже когда ум не находил истинных законов внешнего порядка и тем более обществен­ного порядка. На конечной фазе духовная власть лишь частич­но признает мирскую власть. Ученые будут объяснять необхо­димость индустриального и общественного порядка и в связи с этим как бы придадут больший моральный авторитет могуще­ству предпринимателей или банкиров. Но их основной функ­цией станет не столько освящение, сколько ослабление и ог­раничение, призыв к влиятельным силам ограничиться выпол­нением общественных функций с тем, чтобы они, управляя, не претендовали на моральное или духовное превосходство.

Для того чтобы духовное влияние выполняло все свои фун­кции и чтобы подлинное различие между мирским и духовным стало наконец признанным и закрепленным, возникает необ­ходимость в истории — та необходимость, которая обнаружи­вается при статическом анализе различия двух властей.

Изучение статики освещает значение динамики с трех то­чек зрения; разума, деятельности и чувства.

История разума движется от фетишизма к позитивизму! т.е. от синтеза, основанного на принципе субъективности и пе­реносе во внешний мир реальности сознания, вплоть до от­крытия и обоснования законов, управляющих процессами, без претензий на выявление их причин.

Деятельность развивается от военной фазы к индустриаль­ной, или, если говорить марксистским языком, от борьбы лю­дей между собой до победоносной борьбы человека с приро­дой, с той оговоркой, что Конт не питает чрезмерных надежд на результаты, которые принесет господство человека над си­лами природы.

Наконец, история эмоциональности — это история посте­пенного развития альтруистических склонностей, без

[120]

надежды на то, что человек когда-нибудь самопроизвольно перестанет быть эгоистом в своей основе.

Это тройное значение истории выявляется статикой, позво­ляющей понять историю в ее связи с фундаментальной струк­турой общества.

История ведет к растущей дифференциации общественных функций и одновременно к растущей унификации обществ. Мирская и духовная власти станут на конечной стадии разли­чимы яснее, чем когда-либо, и это различие будет одновремен­но условием более тесного консенсуса, более прочного един­ства. Люди согласятся с мирской иерархией, потому что они познают ее шаткость, и приберегут высшую оценку для духов­ного порядка, который может быть ниспровержением мир­ской иерархии³³.

От философии к религии

Выявив отличительные черты индустриального общества, Конт относится к нему как к форме общественной организа­ции, принимающей всеобщий характер. Затем, в «Курсе пози­тивной философии», он представил историю человечества как историю единого народа. Словом, он обосновал единство че­ловеческого рода постоянством человеческой природы, кото­рое выражается в общественном плане в фундаментальном порядке, обнаруживаемом, несмотря на разнообразие истори­ческих учреждений.

Социолог, отталкивающийся от идеи единства людей, та­ким образом, обязательно обладает философским видением, заложившим основу его социологии. Огюст Конт — философ в социологии и социолог в философии. Нерасторжимая связь между социологом и философом проистекает из основного положения его учения, утверждения единства людей, предпо­лагающего определенную концепцию человека, его природы, призвания и связи между индивидом и коллективом. Поэтому стоит подчеркнуть философские идеи Конта, соотнося его Учение с тремя замыслами, наличествующими в его творчест­ве: замыслом общественного реформатора, замыслом филосо­фа! синтезирующего методы и результаты наук, и, наконец, замыслом человека, назначающего себя великим жрецом новой религии — религии человечества.

Большинство социологов так или иначе стремились воздействовать на эволюцию общества. Все великие социологические учения XIX в., а может быть, даже и сегодняшние, допускают переход от мысли к действию или от науки к политике морали.

[121]

Такой замысел ставит определенное число вопросов. Ка­ким образом социолог переходит от теории к практике? Какие руководства к действию можно извлечь из его социологии? Предлагает ли он глобальное решение всей совокупности об­щественных проблем или частичные решения множества от­дельных проблем? Наконец, если решение принято, как социо­лог представляет себе проведение его в жизнь?

Сравнение Монтескье с Контом в этом отношении порази­тельно. Монтескье стремится понять разнообразие обществен­ных и исторических учреждений, но он очень осторожен, как только речь заходит о переходе от науки, которая «понимает», к политике, которая «приказывает» или «советует». Конечно, в его сочинениях есть советы законодателям: еще продолжают спорить о том, какому основному аспекту организации обще­ства Монтескье отдавал предпочтение. Но даже когда Монте­скье дает советы, он скорее осуждает определенные способы действия, нежели указывает, что делать. Его неявные настав­ления скорее негативны, чем позитивны. Он дает понять, что рабство как таковое представляется ему противным человече­ской природе, что определенное равенство между людьми он увязывает с сущностью человечества. Но как только заходит речь о данном обществе в заданную эпоху, главный совет, из­влекаемый из его сочинений, таков: посмотрите, что собой представляет народ, понаблюдайте за средой, в которой он обитает, учтите особенности его эволюции, не забывайте его характера и попробуйте руководствоваться здравым смыслом. Замечательная программа, но не отличающаяся особой конк­ретностью. Эта неопределенность, впрочем, соответствует су­ществу мысли, которая не может вообразить себе глобальное разрешение того, что в XIX в. назвали кризисом цивилизации, т.е. общественной проблематики.

Следовательно, из творчества Монтескье можно обосно­ванно вывести методические указания, ценные для социально­го инженера, осознающего тот факт, что некоторые черты присущи всем обществам, но что здравая в одних случаях по­литика может быть пагубной в других.

Другими словами, Монтескье связывает переход от науки к действиям только с благоразумием и умеренностью. Он побуж­дает не к глобальному решению общественной проблематики, а к частичным ее решениям. Он не рекомендует применять наси­лие, чтобы привести существующие общества в соответствии с идеей справедливого порядка. У него нет чудодейственного ре­цепта, как сделать государя мудрым, а его советников заставить читать «О духе законов». Одним словом, Монтескье скромен. Скромность, несомненно, не главное качество общественного реформатора Конта. Раз уж история у людей одна, а фундамен-

[122]

тальный порядок — это тема с вариациями, он наставляет, как исполнить предназначение человека и как достигнуть безуко­ризненного фундаментального порядка. Он считает себя знато­ком решения общественной проблемы.

В своих представлениях о необходимой реформе Конт умаляет значение экономики и политики по сравнению с наукой и моралью. Наука требует организации труда, но ему кажется, что в конечном счете такую организацию относительно легко осуществить. Не это главное в реформе, которая положит ко­нец кризису современных обществ.

Конт испытывает по отношению к политике двойное пре­небрежение ученого и основателя религии. Убежденный в том, что общество располагает такой публичной властью, ка­кую оно заслуживает и какая отвечает состоянию его органи­зации, он не считает, что, изменяя режим и конституцию, че­ловек кладет конец глубинным общественным волнениям. Ре­форматор общества, он стремится изменить образ мыслей лю­дей, распространить позитивистскую мысль, в частности на общественную сферу, устранить пережитки феодального и те­ологического менталитета, убедить своих современников в том, что войны — анахронизм, а колониальные захваты — аб­сурд. Впрочем, для него все это столь очевидные факты, что основное внимание он посвящает доказательству другого. Он прежде всего поглощен распространением такого образа мыс­лей, который сам по себе приведет к справедливой организа­ции общества и государства. Его задача — сделать всех людей позитивистами, помочь им понять следующее: позитивистская организация рациональна для мирского порядка, а духовный порядок должен стать формой обучения беспристрастию и любви. Парадокс в том, что фундаментальный порядок, кото­рый Конт стремится провести в жизнь, должен, согласно его философии, самореализоваться. Ибо если законами статики служат законы неизменного порядка, законы динамики гаран­тируют, что фундаментальный порядок сбудется. Отсюда, по-видимому, исторический детерминизм, который обесценивает замысел и усилие реформатора.

Налицо трудность, которая в другой форме ощущается в Учении Маркса, но с которой знаком и Конт, преодолевающий ее совершенно иным образом. Конт, как и Монтескье, и еще более, чем Монтескье, враждебно относится к насилию. Он не думает, что революция преодолеет современный кризис и приведет общества к тому, что они полностью реализуют свое призвание. Он признает, что для перехода от раздираемых се­годня изнутри обществ к умиротворенным обществам завтраш­него дня нужно время. Одновременно он связывает часть действий и усилий людей доброй воли с изменчивым характером

[123]

фатальности. История подчиняется законам, и мы больше не закрываем глаза на то, к какому именно порядку эволюциони­руют сами общества. Но их эволюция может занять больше или меньше времени, стоить больше или меньше крови. В ходе самой неизбежной эволюции во всех ее разновидностях воз­никает частица свободы, выпадающей на долю человека, По Конту, чем выше мы поднимаемся по лестнице существ от простейших к самым сложным, тем больше расширяется поле свободы и, кроме того, «поле возможной модификации фаталь­ности». Наибольшей сложностью отличается общество и от­дельный человек, объект морали седьмой науки, последней в классификации наук. Это в истории законы предоставляют людям больше всего свободы³⁴.

Социолог — это реформатор общества, и, таким образом, по мнению Конта, он не инженер по частичным реформам в стиле Монтескье или социологов-непозитивистов, он — сегод­няшний рационалист. Он также не пророк насилия, подобно Марксу. Огюст Конт — безмятежный предвозвестник новых времен. Это человек, который знает, в чем сущность человече­ского порядка и, следовательно, чем станет общество, когда люди приблизятся к цели их совместного начинания.

Социолог — нечто вроде миролюбивого пророка, который в первую очередь просвещает умы, соединяет души, а во вто­рую очередь он сам великий жрец социологической религии.

С молодых лет у Огюста Конта были две главные цели: ре­формировать общество и обосновать синтез научных знаний. Связь между этими двумя идеями ясна. Единственной стоящей общественной реформой в самом деле оказывается та, кото­рая преобразует теологический способ мышления и будет спо­собствовать распространению точки зрения, свойственной по­зитивизму. Итак, эта реформа коллективных верований может быть только следствием развития науки. Лучший способ созда­ния по-настоящему новой науки — внимательно следить за до­стижениями позитивного разума в истории и в сегодняшней науке.

Нельзя ставить под сомнение в учении Конта взаимосвязь первых трех томов «Курса позитивной философии», где воп­лощается его стремление к синтезу наук, и следующих трех, где доказывается необходимость создания социологии и на­бросаны темы статики и динамики.

Синтез наук позволяет обосновать общественные идеи и обозначить границы их применения. Но социологические идеи не зависят полностью от синтеза наук, тогда как синтез наук возможен лишь при определенной научной концепции, тесно связанной с замыслами реформатора и социолога. Контова ин­терпретация науки объясняет переход от позитивизма перво-

[124]

начального периода к позитивизму завершающего периода и, кроме того, от идей «Курса позитивной философии» к идеям «Системы позитивной политики» — переход, который многие позитивисты, такие, как Э.Литтре или Дж.С.Милль, следовавшие за Контом в начальный период его творчества, считали отступничеством.

Философский синтез наук может быть следствием упоря­дочения четырех идей:

1. Наука в представлении Конта — не приключение, не безграничное и непрерывное исследование, а источник догм. Конт стремится устранить последние следы теологического ду­ха, но в определенном отношении сам разделяет некоторые претензии теологов, ставшие объектом пародий. Он ищет окончательные истины, которые не вызывали бы никаких со­мнений. Он убежден: человек создан для того, чтобы верить, а не сомневаться. Не прав ли Конт? Возможно, человек создан для веры, а не для сомнений. Но в конце концов, если мы ут­верждаем, что наука есть смесь сомнения и веры, нужно до­бавить, что Конт в большей степени осознавал необходимость веры, чем допустимость сомнения. По его мнению, открытые учеными законы сравнимы с догмами: они должны принимать­ся на веру сразу и всеми, а не постоянно пересматриваться. Если науки готовят появление социологии, то в значительной мере потому, что они поставляют совокупность подтвержден­ных положений, которые образуют эквивалент догм прошлого.

2. Конт полагает, что основное содержание научной исти­ны воспроизводится тем, что он называет законами, т.е. (с его точки зрения) либо необходимыми связями между явлениями, либо преобладающими или постоянными фактами, отличающи­ми определенные состояния.

Наука, по Конту, не поиск конечных объяснений, не стрем­ление добраться до причин. Она ограничивается констатацией преобладающего в мире порядка не столько из-за отсутствия заинтересованности, любопытства к истине, сколько для того, чтобы быть в состоянии эксплуатировать ресурсы, предлагае­мые нам природой, и навести порядок в нашем собственном Разуме.

В таком случае наука предстает вдвойне прагматичной. Она выступает в качестве закона, из которого неизбежно вытекают технические рецепты; для нашего разума или скорее для нашего сознания она обладает просветительской ценностью. Сам по себе наше сознание было бы хаотичным, наши субъективные впечатления, если пользоваться языком Конта, беспорядочно смешивались бы, ничего не давая уму, если бы вне нас не было порядка, который мы обнаруживаем и который суть источник и причина порядка в нашем разуме³⁵.

[125]

Такое представление о науке логично ведет к социологии и морали как завершающему этапу и полному прояснению им­манентного замысла Конта. Если бы науку волновала истина если бы она была бесконечным поиском объяснения, притяза­нием на умопостигаемость явлений, ускользающую от нас, она, возможно, больше бы походила на то, чем служит в дей­ствительности и не так легко вела бы к социологии, как заду­манная Контом догматичная и прагматичная наука.

Основатель позитивизма, я в этом не сомневаюсь, был бы возмущен космическими спутниками, самим притязанием на исследование пространства вне Солнечной системы. Он счи­тал бы такое начинание безрассудным: зачем идти так далеко, когда неизвестно, что делать там, где находимся? Чтобы исс­ледовать сферы космоса, которые, не воздействуя непосред­ственно на человечество, не касаются его? Любая наука, не раскрывающая

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: